На утро передъ обѣдомъ Арина и Аграфена расчитались съ Анфисой, пообѣдали вмѣстѣ съ демянскими женщинами и ушли къ Андрею.
— Не забывайте насъ! кричали имъ демянскія женщины.
— Да вѣдь подъ бокомъ у васъ пилить-то будемъ. Заходите и къ намъ, отвѣчала Арина.
LXI
Новая маленькая артель, состоящая изъ Андрея, Арины и Аграфены, заработала съ особымъ рвеніемъ. Дрова вытаскивали изъ воды они всѣ вмѣстѣ, пилили ихъ и кололи, мѣняясь въ работѣ. Андрей сложилъ для дѣвушекъ второй шалашъ, тщательно окопалъ снизу маленькимъ валомъ, на крышу наложилъ пластины дерну. Дѣвушки сложились и купили желѣзный чайникъ. Работа шла настолько успѣшно, что можно было позволить себѣ нѣкоторую роскошь и пить чай каждый день. Явилось нѣкоторое хозяйство, Около двухъ шалашей (Андрей спалъ въ одномъ шалашѣ, дѣвушки въ другомъ), всегда можно было видѣть деревянное лукошко съ чайными чашками, ведро, котелокъ, чайникъ и прислоненную метлу. Мѣсто около шалашей дѣвушки держали чисто и подметали. Тутъ-же стояли удочки. Артель, отработавшись, каждый день удила рыбу. Рыба попадалась мелкая, но все-таки служила хорошимъ добавленіемъ къ пищѣ. Отъ шалаша къ шалашу была протянута веревка и на ней сушились выстиранныя полотенца съ шитыми концами, рубахи. Видна была домовитость. Изъ кумачевой тряпицы отъ старой рваной рубахи Андрей сдѣлалъ даже подобіе флага и воткнулъ его на полѣнницахъ дровъ надъ шалашами. Тутъ-же поставилъ онъ вертушку изъ щепокъ, которая вертѣлась при вѣтрѣ. Погода становилась теплѣе, вешнее солнце пригрѣвало сильнѣе и сильнѣе, по ночамъ все еще было иногда холодно, но утренники были уже слабѣе и зябнуть особенно сильно не приходилось. Увеличилась и задѣльная плата. Дня черезъ два послѣ того, какъ огородникъ переманилъ на огородъ человѣкъ пятнадцать пильщицъ, рабочіе отправились къ прикащику и стали просить прибавки къ задѣльной платѣ. Прикащикъ видѣлъ, что народъ убывалъ съ работы. Кромѣ огорода рабочіе уходили и на кирпичные заводы, гдѣ уже начиналась работа, такъ какъ земля уже оттаяла и можно было свободно рыть глину. Прикащику ничего не оставалось, какъ прибавить къ задѣльной платѣ за пилку дровъ по пятачку за сажень, что онъ и сдѣлалъ. Выгрузка дровъ осталась въ прежней цѣнѣ. По случаю прибавки, у дровъ среди рабочихъ явилось ликованіе. Мужики запили съ радости и пропили цѣлый день. Тѣ, которые пилили вмѣстѣ съ женами или съ любовницами, подставили своимъ подругамъ подъ глазами синяки. Андрея тоже нѣсколько разъ тянули на деревню въ кабакъ, но онъ не пошелъ съ мужиками. Прибавку-же задѣльной платы все-таки пожелалъ чѣмъ-нибудь отпраздновать — сходилъ на деревню, купилъ пару пива и роспилъ ихъ около шалашей съ своими товарками. Арина и Аграфена не могли отказаться отъ пива и выпили по чайной чашкѣ, спрыснувъ прибавку. Теперь уже артель, имѣя собственные, принадлежащіе Андрею пилу и топоръ, получала по тридцати пяти копѣекъ за каждую распиленную сажень дровъ въ три съ половиной аршина длиннику и при неустанной работѣ могла зарабатывать по восьмидесяти копѣекъ въ день. Были дни, когда они считали, что заработали и по рублю.
Андрей, Арина и Аграфена жили согласно, не ссорясь. Андрей по своему ухаживалъ за Ариной, оставаясь съ ней на единѣ пощипывалъ ее, похлопывалъ по плечу и по спинѣ, цѣловалъ иногда, но, какъ сообщала Арина своей товаркѣ Аграфенѣ, «не озорничалъ». Арина, сидя разъ съ нимъ наединѣ, спросила его:
— Ты что-жъ это все ластишься-то ко мнѣ? Свататься будешь, что-ли?
Андрей помолчалъ и отвѣчалъ:
— Дай срокъ до осени дожить. Пріѣдемъ въ деревню по осени, поговорю съ стариками, такъ и сватовъ зашлю.
Арина тоже подумала и сказала:
— Сватами послѣ посватаешь, а ты теперь сватай, коли я тебѣ люба.
— Люба-то, люба, ты дѣвка ладная, работящая, да заковычка одна есть.
— Какая такая заковычка? Изъ богатаго дома будешь невѣсту брать, такъ изъ богатаго дома за тебя не отдадутъ, потому вѣдь и вашъ домъ ослабши.
— Другая есть заковычка.
— Врешь. Никакой заковычки быть не можетъ. А коли есть, то говори скорѣй, какая. А то зачѣмъ-же ты меня дразнишь!
— Жребій солдатскій мнѣ въ ноябрѣ вынимать — вотъ въ чемъ заковычка. Двое насъ у отца. Я, да братъ подростокъ. Не выну солдатскаго жребія или освободятъ меня — ну, тогда зашлю сватовъ, а пойду въ солдаты, такъ какое-же сватовство!
Арина задумалась. Глаза ея сдѣлались влажны. Андрей обнялъ ее и спросилъ:
— Неужто я тебѣ такъ любъ?
— Кабы не любъ былъ, такъ и не говорила-бы. А-то вѣдь я безъ стыда, прямо… Ты думаешь, легко это дѣвушкѣ!
Черезъ минуту Арина прибавила:
— Ты все-таки посватайся. Тогда ужъ я тебя женихомъ считать буду.
— Да какъ-же свататься-то… А вдругъ солдатъ?
— Что-жъ такое? Буду и я солдаткой. Вашему-же дому польза, вамъ-же работницей буду. Тебя дожидать въ деревнѣ стану.
— Нѣтъ, Арина, такъ не подходитъ. Не буду я въ домѣ, мои старики съѣдятъ тебя. Да и вернусь-ли изъ солдатчины-то? Не попаду въ солдаты — моя ты желанная и тогда пойдемъ подъ вѣнецъ.
Арина опять помолчала. Андрей гладилъ ее рукой по спинѣ.
— Оставь. Тогда нечего мнѣ съ тобой и вязаться, отстранила она его руку и отодвинулась.
— Отчего-же не вязаться? Миловаться будемъ по прежнему: Вѣдь ужъ къ Рождествуто все скажется и будетъ извѣстно. Не попаду въ солдаты — поженимся; попаду — поплачемъ и разойдемся, говорилъ Андрей.
— Шутка до Рождества ждать и все миловаться! Нѣтъ, надо покончить, отвѣчала Арина.
— А хочешь покончить, такъ стало быть не любъ я тебѣ.
— Изъ-за того-то и надо покончить, что любъ.
Онъ опять подсѣлъ къ ней. Она обняла его и заплакала.
— Я, Андрей, грѣха боюсь. Все мы вмѣстѣ, вмѣстѣ — вѣдь можетъ и грѣхъ случиться, прошептала она. — А я не хочу такъ-то… Какъ я тогда тятенькѣ съ маменькой глаза покажу? Они меня со свѣта живутъ.
Андрей опѣшилъ, опустилъ руки и молчалъ, но черезъ нѣсколько времени сказалъ:
— Ну, грѣхъ случится, такъ тогда прикроемъ. Не погнушаешься солдаткой быть, такъ будь. Одно вотъ: старики мои…
— И отъ стариковъ твоихъ всякую напасть снесу…
— Ну, коли такъ — ладно.
— Сватаешься? весело взглянувъ на Андрея, спросила Арина.
— Да ужъ сватаюсь, сватаюсь — ну, тя въ болото! Экая вѣдь ты дѣвка какая ладная и ласковая. Никакихъ словъ супротивъ тебя говорить невозможно, отвѣчалъ онъ и притянулъ къ себѣ Арину, но тотчасъ встрепенулся и сталъ подниматься съ земли.
Изъ-за полѣнницъ дровъ выходила Аграфена. Она ходила въ мелочную лавочку на деревню и возвращалась съ хлѣбомъ и крупой для варева.
LXII
Арина и Аграфена хоть и отдѣлились отъ демянскихъ женщинъ, но работали невдалекѣ отъ нихъ и часто видѣлись съ ними. Артель демянскихъ женщинъ еще болѣе убавилась. Послѣ ухода Арины и Аграфены въ артели осталось семь работницъ, но вскорѣ покинула артель и новоладожская Федосья, встрѣтившись со своими новоладожскими земляками, и принялась работать вмѣстѣ съ ними. Федосья покинула демянскихъ товарокъ изъ-за выгоды. У новоладожскихъ ея земляковъ были свои двѣ пилы и три топора, а при своихъ пилахъ заработка на пятачокъ съ сажени больше. Компанія земляковъ состояла изъ двухъ мужчинъ и одной женщины — стало-быть, одна пила была у нихъ свободная. Вслѣдъ за Федосьей отдѣлились отъ демянской артели еще двѣ женщины. Ушли онѣ поссорившись. Анфиса, таская дрова изъ холодной воды, сильно простудилась и у ней сдѣлалась ломота въ ногахъ. Захворавшая Анфиса не могла уже работать такъ, какъ прежде, а между тѣмъ заработки дѣлились поровну по настоянію Феклы. Двѣ женщины изъ артели воспротивились этому, поругались съ Феклой и ушли. На скопленныя деньги онѣ купили пилу и топоръ на деревнѣ и стали пилить отдѣльно.
А Анфиса расхварывалась все больше и больше. Были дни, когда она еле могла ходить, до того ослабли ея ноги. Она мазала ихъ керосиномъ съ дегтемъ, выставляла на солнце, но ноги не поправлялись. Въ особенности боли были сильны по ночамъ. Ее то и дѣло била лихорадка. Отъ лихорадки и ломоты лечилъ ее одинъ старикъ-пильщикъ, работавшій тутъ-же на рѣкѣ. Кромѣ натиранія керосиномъ и дегтемъ, старикъ поилъ Анфису настоемъ изъ ивовой коры, которую заваривалъ въ чайникѣ какъ чай. Анфиса пила ивовый настой, но безъ пользы. Арина очень часто навѣщала ее, Анфиса вздыхала и говорила:
— Вотъ бѣда-то стряслась! Застудилась и поправиться не могу.
— Въ баньку-бы тебѣ, Анфисушка, гдѣ-нибудь въ деревнѣ попроситься. Баня очень помогаетъ, совѣтовала ей Арина.
— И то ужъ, милая, думаю. А то, вѣришь-ли, моченьки моей нѣтъ. Говорятъ, въ субботу у лавочника будутъ топить, такъ онъ за гривенникъ пускаетъ попариться.
Пришла суббота. Анфису Фекла сводила въ баню, но съ бани на другой день ей сдѣлалось еще хуже. Хоть и закутали ее на ночь во всѣ имѣвшіеся у женщинъ армяки и полушубки, но ночь ей все-таки пришлось провести на сырой землѣ. Утромъ въ воскресенье она даже почти и подняться не могла. Въ одной ногѣ у ней сдѣлалось нѣчто въ родѣ паралича. Въ общемъ упадокъ силъ былъ полный. Товарки ея не знали, что дѣлать съ ней, и забѣгали по сосѣднимъ пильщицамъ, созывая ихъ на совѣтъ. Вокругъ Анфисы, сидѣвшей на землѣ, прислонившись спиной къ мокрымъ дровамъ, стояли сосѣдніе пильщицы и пильщики и разсуждали.
— На деревнѣ ей гдѣ-нибудь квартиру нанять. Отлежится въ теплѣ, такъ, можетъ статься, ей и полегчаетъ, говорилъ косматый мужикъ.
— Ложись въ избу на деревню, поддакивалъ другой широкобородый мужикъ. — Тепло все поправитъ. А то шутка-ли, здѣсь какое сырое мѣсто!
— Деньги-то, умница, у тебя есть-ли, чтобъ въ избѣ уголъ нанять и пропитаться? спрашивала Анфису рябая баба.
Анфиса хотѣла что-то сказать, но только застонала.
— Какія деньги! отвѣчала за нее Фекла. — Больше недѣли уже не работаетъ. Раньше были у ней деньги, да шесть рублей въ деревню послала.
— Ну, заложиться… Есть-ли у тебя, болѣзная, чѣмъ заложиться? приставали къ Анфисѣ другія бабы, но Анфиса только стонала.
— Армякъ есть сермяжный, душегрѣя есть, да вѣдь что за армякъ-то дадутъ! сказала Фекла.
— Все равно, что-нибудь дадутъ. Ей-бы только до избы, да около печки… слышались совѣты. — Продай армякъ и найми ей уголъ, товарка. Время къ теплу теперь близится. На что ей армякъ? Армякъ самое лучшее заложить. Будетъ съ нея и душегрѣйки.
— И то развѣ армякъ продать да попытаться нанять ей уголъ въ деревнѣ? Кормить-то ужъ какъ нибудь прокормимъ, товарка вѣдь она наша, да землячка, изъ одного мѣста, отвѣчала Фекла и задумалась.
— Конечно, нанимай уголъ въ деревнѣ, подхватили другія демянскія женщины. — А насчетъ хлѣба прокормимъ. Много-ли ей надо! Да и не ѣстъ она ничего.
Кто-то подалъ совѣтъ везти Анфису въ больницу. Совѣтъ этотъ поддержали довольно многіе, но Фекла рѣшила нанять Анфисѣ покуда уголъ на деревнѣ.
Она отправилась на деревню, обошла нѣсколько избъ, но тамъ мужики и бабы, узнавъ что жилица больная; окончательно отказывались пустить ее въ избу. Фекла обѣгала всѣ избы и вездѣ получила отказъ. Печальная вернулась она къ своимъ шалашамъ и сказала товаркамъ:
— Дѣлать нечего, придется Анфисушку въ больницу везти. Нигдѣ въ избы больную не хотятъ взять. Ужъ я какъ молила — ни-ни…
Товарки грустно молчали.
Фекла наклонилась къ Анфисѣ и произнесла:
— Анфисушка, не обезсудь, а ужъ надо тебя въ больницу свезти. Живаго мѣстечка я на деревнѣ не пропустила, вездѣ обѣгала, просивши, чтобы тебя пожить пустили, — нигдѣ не пускаютъ. Прости, а ужъ надо въ больницу.
— Охъ, хоть куда хотите ведите, а только-бы въ тепломъ углу отлежаться.
Фекла и другія демянскія женщины начали собираться везти Анфису въ больницу. Онѣ попробовали ее поднять съ земли, но оказалось, что она и стоять на ногахъ не могла, а между тѣмъ до пароходной пристани, откуда на пароходѣ надо везти въ больницу, двѣ версты ходьбы. У демянскихъ женщинъ и руки опустились.
— Что тутъ дѣлать? Какъ она пойдетъ? разводила руками Фекла.
Пришли опять сосѣдніе пильщики и пильщицы и стали совѣтываться что тутъ дѣлать. Одни говорили, что надо нанять на деревнѣ телегу, другіе предлагали нести на рукахъ.
— Дѣло! Понесемъ на рукахъ… Порадѣемъ для товарки. Телѣгу надо нанимать на деревнѣ, а мы порадѣемъ даромъ. Мы вотъ что… Мы сдѣлаемъ изъ, рогожнаго куля носилки и понесемъ! закричалъ, Андрей.
Предложеніе было принято. Сейчасъ-же былъ купленъ куль въ лавочкѣ на деревнѣ, въ него продѣли колья, сдѣлали носилки, посадили на нихъ Анфису и понесли на пароходную пристань. Мужики несли Анфису поперемѣнно, а потому сзади носилокъ слѣдовала цѣлая толпа. Сопровождать Анфису въ больницу поѣхали Фекла и Арина.
Анфиса была очень слаба. Сидя на носилкахъ, она стонала и крестилась.
LXIII
Только къ вечеру вернулись изъ больницы на Тосну Арина и Фекла. Вернулись онѣ усталыя, измученныя. Дабы не тратить денегъ на пароходъ, вернулись онѣ изъ больницы пѣшкомъ, пройдя около двадцати верстъ…
Мужики и бабы тотчасъ-же собрались вокругъ нихъ, и стали распрашивать о судьбѣ Анфисы. По случаю воскресенья многіе мужики были пьяны, были и подгулявшія женщины.
— Ну, что? Какъ? задавали всѣ вопросы.
— Смучились мы съ ней, совсѣмъ смучились. Истинно божеское наказаніе! начала Арина.
— Постой, Ариша, я разскажу, перебила ее Фекла. — До того смучились, бабоньки, что даже ужъ и сами всплакнули не разъ. Сняли ее съ парохода, а больница-то, оказывается, отъ пристани далеко. Идти она не можетъ, подъ руки вести тоже нельзя — сами видѣли, какая она, даже переступать ей не въ моготу, — а подводъ у пристани нѣтъ. Вѣдь въ селѣ это, а село, — не Питеръ, извощики на улицѣ не стоятъ. Что тутъ дѣлать? Попробовали ее сначала подъ руки волочь — куда! — ноги что твои плети, Арина взяла за ноги, но развѣ такъ далеко пронесешь? И хоть бы намъ носилки-то рогожныя для нея съ собой взять, а то и того нѣтъ. Положили мы ее у пристани на улицѣ, сѣли сами около нея и плачемъ. А народъ сегодня праздничный, пьяный, собрался около насъ да такъ и гудитъ. Сидимъ, ревемъ…
— Зато для Бога поработали. Отъ Бога за это ой-ой какъ воздастся! заговорилъ выпившій мужикъ и заигралъ на гармоніи.
— Постой, Вавило, постой. Дай послушать. Чего ты чудишь-то зря! остановили его. — Ну, такъ какъ же, землячки, вы съ ней?
— Пришлось подводу искать, отвѣчала вмѣсто Феклы Арина. — Проревѣлись мы и говоримъ: надо подводу искать. Оставила я съ Анфисушкой Феклу и пошла по дворамъ за подводой. Да вѣдь не везутъ… Всѣ гуляютъ… Наконецъ выискался одинъ мужичекъ за два двугривенныхъ…
— Два двугривенныхъ? Матушки! Да вѣдь это больше сажени дровъ надо напилить и расколоть! — воскликнула какая-то баба.
— Ничего не подѣлаешь, дѣвушка… И плачешь да даешь, — продолжала Арина. — Пріѣхала я съ подводой, положили мы Анфисушку на телѣгу, повезли. Ни сѣнца, ни соломки… Дорога трясучая… Голова у ней о телѣгу стучитъ… Сама она стонетъ…
— Воздастся… — пьянымъ голосомъ опять прохрипѣлъ мужикъ.
— Брось, Вавило. Ну, чего ты! — снова остановили его.
Продолжала разсказъ ужъ Фекла, перебивъ Арину.
— Веземъ шагомъ, а она-то стонетъ! А мѣсто не близкое… Съ полъ-часа везли. Сердце такъ и надрывается. «Скоро-ли»? спрашиваемъ. «А вонъ домикъ стоитъ». Привезли — не принимаютъ, мѣстовъ нѣтъ. Ахъ, ты Господи! Опять завыли. А мужика-то съ подводой отпустили, потому думали, что сейчасъ вотъ и примутъ Анфисушку. Лежитъ это она у насъ около воротъ больницы, а сами мы сидимъ и плачемъ. Вышелъ какой-то баринъ изъ воротъ — мы ему въ ноги. «Нельзя, говоритъ мѣстовъ нѣтъ». Плачемъ. Какъ ее тащить? Куда? Изъ окошка на насъ смотрятъ. Вышла барыня. Мы ей опять въ ноги… «Такъ и такъ, говоримъ… Явите божескую милость»… Покачала она головой, пожалѣла, ушла. «Сейчасъ, говоритъ, я спрошу». Плачемъ… Выходятъ два барина и барыня — мы илъ опять въ ноги… Стали они промежъ себя разговаривать тихо, спросили паспортъ Анфисинъ посмотрѣли ее, разспросили откуда, гдѣ работала, и мы ревемъ.
— Ну, и взяли наконецъ? спрашивали слушавшіе.
— Постой. Нѣтъ, и на этотъ разъ не взяли, ушли. А мы сидимъ и плачемъ, стала разсказывать Арина. — Сидимъ такъ съ часъ. Выходятъ опять и при нихъ ужъ еще барыня. «Куда-же вы, говоритъ, ее теперь дѣнете?» А мы и говорить не можемъ. Плачемъ!.. Пошептались они и говорятъ: «ну, говорятъ, тащите ее на дворъ къ крыльцу, гдѣ-нибудь положимъ». Мы имъ опять въ ноги.
— И какъ-же Анфисушка умаялась за дорогу, такъ просто жалость! воскликнула Фекла. — Даже языка лишилась. Мы ей: «ну, прощай, землячка… Дай Богъ тебѣ счастливо»… А она хотѣла что-то сказать, а сама: «мя-мя»… Попрощались мы съ ней, сунули ей по гривеннику на булку и ушли.
— Армякато хватитъ-ли ейнаго, ежели продать? Поди, страсть что издержали? спрашивала Феклу демянская товарка Анфисы.
— Гдѣ хватить! Рубль тридцать пять копѣекъ издержали, а за армякъ ейный никто и рубля не дастъ. Армякъ рваный.
Арина пошла съ своимъ шалашамъ въ сопровожденіи Аграфены.
— А тебѣ, Аринушка, радость. Письмо тебѣ изъ деревни пришло, сказала ей Аграфена. — Андрей ходилъ на почту деньги посылать въ деревню и получилъ.
— Ну?! радостно воскликнула Арина. — Что пишутъ? Вы читали? заговорила она быстро. — Не даромъ-же я, дѣвушка, во снѣ собаку видѣла. — Собака — это всегда къ письму.
— Андрей читалъ, да трудно разобрать. Онъ сегодня былъ выпивши немного. Ходилъ на деревню на почту, такъ мужики затащили его въ кабакъ.
— То-то его не видать.
— Спитъ онъ. Отоспится, такъ, можетъ быть, и лучше разберетъ.
Андрея онѣ дѣйствительно застали спящимъ. Онъ лежалъ подъ шалашомъ внизъ лицомъ и изъ подъ шалаша торчали его ноги въ новыхъ сапогахъ. Арина не утерпѣла и тотчасъ-же разбудила его.
— Давай скорѣй письмо, Андрюша, давай…
Андрей проснулся, вылѣзъ изъ-подъ шалаша и почесывался. Арина взяла у него письмо, попробовала разбирать писанное, но ничего не разобрала.
— Горе мое, дѣвушка, что вотъ я по писанному читать не могу, сказала она Аграфенѣ.
— Зажигайте костеръ, да кипятите воду для чаю! командовалъ имъ Андрей. — Будемъ пить чай, такъ за чаемъ прочту. — Смерть башка трещитъ. Авось, хоть чаемъ отопьюсь. Сманили меня мужики въ кабакъ — ну, и выпилъ, прибавилъ онъ, покрутилъ головой, зѣвнулъ и опять повалился на землю внизъ лицомъ.