— Незачем ей было знать, — буркнул Сергей, — она бы не одобрила. Она сама не любит рисковать и мне не дает. Для нее предел мечтаний — это должность директора вшивого салона связи, с десятичасовым рабочим днем и двухнедельным отпуском. Да гори это офисное рабство синим пламенем!
— Может, тебе завязать с контрабандой? Один раз удалось откупиться от следствия, думаешь, второй раз прокатит?
— Никогда! — решительно заявил Чижов. — Да я с одного камня имел столько навара, сколько получал за месяц в салоне связи! Буду промышлять, но осторожно. Никаких личных встреч, сделки только по почте, деньги покупатель переводит в электронном виде, а я на письме указываю чужой обратный адрес. Прокурор не подкопается!
Я вздохнула: пожалуй, соглашусь с бабушкой Евдокией Ивановной — в детстве Сергея мало пороли! Этот человек маниакально ищет неприятности — на свою голову и на головы своих близких.
— Так ты берешь бриллианты? — настаивал контрабандист.
— Еще подумаю, — сказала я, откладывая пакетик.
Своими драгоценностями Чижов заморочил мне голову. Я ведь ждала признания в убийстве матери, а вместо этого попала на восточный базар. О какой вине перед Евой Ивановной говорил Сергей? Какой поступок он до сих пор не может себе простить?
Я решила давить на его больную мозоль.
— Ты не плакал на похоронах матери, — сурово сказала я, — а ведь она была готова жизнь за тебя отдать. Что между вами произошло?
Чижов закашлялся и согнулся, словно от удара в солнечное сплетение.
— Господи, Лютикова, — прохрипел он, — зачем ты напомнила? Думаешь, мне легко переживать это снова и снова?
— Что ты сделал? — безжалостно вопросила я.
— Я очень сильно ее обидел.
— Ты и раньше обижал мать.
— Но на этот раз я сделал это сознательно…
Следователь намекнул Сергею, что может смягчить его участь. Сейчас Чижов обвиняется по статье 191 Уголовного кодекса Российской Федерации — незаконные сделки с драгоценными камнями, совершенные в крупном размере. Ему грозит реальное наказание: принудительные работы на срок до пяти лет либо лишение свободы на тот же срок со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей. А уж он, следователь, на пару с судьей постараются сделать так, чтобы наказание было максимально строгим.
Но за определенную сумму дознаватель может переквалифицировать дело: решить, что сделки с бриллиантами совершались в менее крупном размере. А это нарушение рассматривается уже в рамках Административного кодекса, и гражданину грозит лишь смешной штраф в размере от трех до пяти тысяч рублей. Разница — существенная, и цена вопроса — какие-то полмиллиона, которые Чижову и так пришлось бы заплатить. Только в первом случае осужденный выплатит их государству, а во втором — свободный человек поблагодарит следствие. Интересует господина Чижова это предложение?
Господина Чижова это предложение, безусловно, интересовало, только наличествовала одна проблема: где взять пятьсот тысяч?
Первая мысль была — обратиться к жене. Он знал, что Татьяна копит на первый взнос по ипотеке, что на ее банковском счету уже набралось несколько сот тысяч рублей. Но если признаваться супруге в том, что он находится под следствием, значит, придется рассказывать всю правду: что он бросил работу, что врал ей про повышение по службе, что дни напролет проводил в свое удовольствие, ну, а про любовницу жена сама догадается. После всех этих признаний Татьяна, скорей всего, захочет, чтобы он загремел в тюрьму на всю оставшуюся жизнь, и никаких денег ему не даст.
Потом он подумал о дяде Алике, мамином младшем брате. Альберт Михайлович — предприниматель, владеет фирмой, у него водятся деньги. Сергей бросился к дяде, но тот, сославшись на трудности в бизнесе, отказался давать племяннику взаймы.
Оставался последний вариант — мама. Сергей видел, что Ева Ивановна никуда не тратит свою пенсию. Новую одежду и обувь она не покупает, донашивает старые запасы, сын с невесткой оплачивают квартиру, приобретают продукты и бытовую химию. Очевидно, что у пенсионерки, лишенной каких-либо трат, должна скопиться кругленькая сумма. Сергею не хотелось напрягать Еву Ивановну, но другого выхода не было. Она обязательно спасёт, а как иначе? Ведь это его мама.
Улучив момент, когда жены не было дома, Сергей начал разговор:
— Мам, я тут влип в одну неприятность…
Он рассказал про уголовное дело и про пятьсот тысяч, которые нужно заплатить следователю. Ева Ивановна, как ему показалось, слушала вполуха.
— Ты можешь одолжить денег? Хоть сколько-нибудь…
Чижов не сомневался: мать даст всю сумму. Если у нее самой нет, она перевернет небо и землю, но найдет.
— Ты уже вырос, Сережа, — сказала мать, — пора тебе самому решать свои проблемы.
Очевидно, до нее не дошла вся серьезность ситуации.
— Мам, пойми, я ведь сяду, реально сяду в тюрьму, — сбивчиво твердил он, — а деньги я отдам, обещаю, даже с процентами отдам, честное слово.
— Но у меня нет таких денег, — мать ласково улыбалась и моргала подслеповатыми глазами.
— У тебя должны быть, ты же не тратишь пенсию, ты копишь, я знаю, — Чижов сам себя презирал за эти слова.
— Сынок, но они мне самой нужны!
— Зачем тебе деньги? — искренне удивился Сергей.
— Я выхожу замуж, — сказала Ева Ивановна.
У сына отвисла челюсть:
— За кого?
Мать по-девичьи зарделась румянцем.
— За одного хорошего человека, уверена, он тебе понравится.
— А деньги тебе зачем? — не мог понять Сергей.
— На свадьбу. Хочу отметить по-настоящему, в ресторане. С твоим отцом мы ведь просто расписались в ЗАГСе, даже пальто не сняли, буднично всё прошло. А сейчас хочу красивую свадьбу! И обязательно — свадебное путешествие, в Японию.
— Почему именно в Японию? — спросил ошеломленный сын.
— Давно хочу там побывать, когда еще представится случай. Вон бабушка наша весь мир объездила, а я совсем нигде не была…
Происходящее не укладывалось у Чижова в голове. Именно теперь, когда он впервые попросил мать о помощи, она ему отказала! Ведь у нее есть деньги, есть! Он находится в шаге от спасения, но мать его предала, и ради кого — ради постороннего мужика!
— Это абсурд, ты не можешь выйти замуж, — пробормотал Сергей.
— Но почему? — Ева Ивановна кокетливо, словно молоденькая девушка, склонила голову к плечу.
Неожиданно этот невинный жест вывел сына из себя.
— Да потому! — в бешенстве заорал он. — Ты себя в зеркале видела? Какая свадьба, какая Япония? Кто тебя замуж-то возьмет? Старая жирная корова, кому ты нужна!
— Сережа, что ты такое говоришь! — отшатнулась Ева Ивановна.
— Правду я тебе говорю, поняла? Раскрой глаза, на тебя никто не польстится!
Мать окаменела. А в Сергея словно бес вселился, он продолжал выплевывать ей в лицо:
— Как же ты меня бесишь! Всю жизнь мне испоганила! Ненавижу! Быстрей бы уж ты сдохла и дала мне свободу!
Мать зажмурилась и закрыла уши руками и, несмотря на свои морщины и седые волосы, стала похожа на несчастную пятилетнюю девочку. У Сергея от жалости к ней защемило сердце, но он выбежал из комнаты, хлопнув дверью.
Они больше не разговаривали и практически не виделись. Едва заслышав, что он пришел домой, мать скрывалась в своей комнате и не показывала оттуда носа. Да Сергей и сам не горел желанием с ней общаться. Ему было нестерпимо стыдно за свою грубость, но он скорее проглотил бы язык, чем попросил у матери прощения. Только жена Татьяна, не замечая происходящего, бубнила что-то про исчезнувшие котлеты…
А через два дня Еву Ивановну убили. Разбирая ее бумаги, Сергей наткнулся на сберегательную книжку. Он обнаружил, что на следующий день после их ссоры мать сняла все накопления со счета, почти полмиллиона рублей. Новая волна раскаяния накатила на него: мать все-таки передумала и решила ему помочь! Но сколько Чижов ни искал, денег в квартире не обнаружил. Они бесследно исчезли…
— Должно быть, Ева Ивановна всё потратила, — предположила я. — Она же собиралась в Японию, наверное, срочно оформила загранпаспорт? Купила билеты? Туристическую путевку?
Сергей покачал головой:
— Не пятьсот же тысяч стоит тур в Японию! И потом, ни билетов, ни даже рекламных брошюр о Японии я в ее комнате не нашел.
— Свадебное платье? Новые вещи? — строила я предположения.
— Нет, в шкафу висят те же старые обноски. Ее юбку в черно-белую полоску я помню еще со школьной поры.
Лицо Чижова вдруг скривилось в гримасе отчаяния.
— Что с тобой? — испугалась я.
— Я последний мерзавец, — судорожно всхлипнул Сергей, — как меня только земля носит! Я любил мать, но никогда не говорил ей об этом. Не представляю, как теперь буду без нее жить, просто не представляю!
Несколько минут Чижов рыдал на моей груди, а я гладила его по спине. Наконец он поднял заплаканное лицо:
Несколько минут Чижов рыдал на моей груди, а я гладила его по спине. Наконец он поднял заплаканное лицо:
— Думаешь, она меня простила? В последнюю минуту своей жизни она не держала на меня зла?
— Конечно, простила, как же иначе. Ведь она твоя мама.
Стать матерью — это значит смириться с тем, что твое сердце отныне и навсегда будет разгуливать вне твоего тела. Судя по всему, Ева Ивановна смирилась с этим еще тридцать лет назад.
Глава 13
Перед тем как покинуть безутешного Чижова, я попросила:
— Дай телефон жениха Евы Ивановны.
— Откуда мне знать? — удивился Сергей. — Я даже имени его не знаю, не то что номер телефона.
— Так посмотри в мобильнике Евы Ивановны, — сказала я, досадуя на его недогадливость.
— Мобильник забрал следователь, сказал, что изучит ее звонки. Да там нечего изучать, мать практически не пользовалась сотовым телефоном.
— Кто ее лучшая подруга?
— Не было у матери подруг, — ответил Сергей.
Однако я ему не поверила. У любой женщины, даже с невыносимо склочным характером, обязательно есть лучшая подруга.
— Хоть одна, но должна найтись, вспоминай.
Минуту Чижов что-то соображал, потом протянул:
— Разве что тетя Света…
— Что за тетя Света?
— Врач-эндокринолог, у которой всю жизнь наблюдалась мама.
— Ева Ивановна дружила со своим врачом? — удивилась я.
— А что тут такого? — в свою очередь удивился Сергей. — Врачи, по-твоему, не люди? С ними уже и дружить нельзя?
— Люди, конечно, люди, — быстро согласилась я, чтобы не вступать в ненужную дискуссию. — Телефон тети Светы давай.
— Посмотрю, кажется, у меня где-то записан… — Чижов лениво поднялся с табуретки.
Но все-таки, согласитесь, есть в этом что-то мазохистское — дружить с эндокринологом, у которого стоишь на учете. Только захочешь расслабиться в компании подруги, попить чаю с пирожными, а она тебе — хрясь по руке: «А ну, кончай сладкое лопать, у тебя в последнем анализе сахар выше нормы!».
Я вышла на улицу. Жара набирала обороты, на дворе только начало июня, а шпарит, как будто лето в самом разгаре. Я медленно двинулась в сторону метро.
Приходится признать, что я оказалась в тупике. Единственная версия убийства с треском провалилась. Я абсолютно уверена, что Сергей не убивал свою приемную мать. Мужчина был со мной предельно откровенен, даже рыдал, такие сильные эмоции подделать невозможно.
С другой стороны, Чижов умеет виртуозно врать. Каждый вечер, возвращаясь домой от любовницы, он рассказывал жене, что на службе дела идут отлично. И Татьяна верила, а ведь у жен интуиция будь здоров! Уж если ему удавалось в течение года водить супругу за нос, то обмануть меня — раз плюнуть.
Но Ева-то Ивановна какова! Я видела ее лишь однажды, и то мельком, когда приходила в гости к Таньке, и у меня сложилось впечатление, что пенсионерка уже давно махнула на себя рукой. Во всех смыслах. Ничего хорошего она от жизни не ждала и ни на что не надеялась, завернувшись в старый засаленный халат, медленно брела по направлению к кладбищу… И вдруг выясняется, что у Евы Ивановны был мужчина, и не просто какой-то банальный любовник, а жених! Она собиралась замуж! При ее-то чудовищной полноте, инвалидности и плаксивом характере! Если так, то и у моей свекрови, дражайшей Ариадны Васильевны, есть все шансы выскочить замуж. Может, помочь устроить ее личную жизнь, чтобы она не лезла в мою?
По дороге мне попался киоск «Мороженое», и я подумала, что мороженое в такую жару — это как раз то, что доктор прописал.
Обожаю «Лакомку», но ее неудобно есть на улице, капает. «Рожок», напротив, весьма сподручно поглощать на ходу, но производители добавляют на самое дно вафельного конуса джем, и во рту остается приторно-сладкое послевкусие. В итоге я выбрала вафельный стаканчик с пломбиром — классический вариант, дешево и сердито, — прямо у окошка сдернула целлофановую обертку и принялась жадно откусывать.
Тем временем к ларьку подошла пенсионерка. В руках у дамы была объемная хозяйственная сумка. Поставив сумку на асфальт, пенсионерка достала из нее кастрюлю, открыла крышку, и до меня донесся запах котлет.
— Давайте тарелку, — сказала она.
— Это вы мне? — удивилась я.
Пенсионерка не ответила, а из ларька выскочила продавщица с тарелкой в руках. Из соседней палатки, в которой торговали конфетами фабрики «Красный Октябрь», вышла другая женщина, тоже с тарелкой. Тарелки были глубокие, для первого.
Сначала пенсионерка положила в каждую тарелку по две котлеты, потом щедрой рукой добавила пюре. Получились нехилые такие порции, как для маленьких слоников.
— Слишком дорого у вас, Дарья Андреевна, обед стоит, — заметила мороженщица, доставая из кармана две купюры — по сто и пятьдесят рублей.
— А дешевле не получается! — запальчиво возразила повариха. — Продукты дорогие! Я ведь не из крахмала вам пюре мешаю, беру картошечку на рынке. Сами знаете, какая картошка дорогая, в этом году неурожай был. Котлеты тоже делаю из качественного фарша, хлеб не подмешиваю. Да еще время у плиты провожу, мои труды тоже ведь чего-то стоят, вот и считайте.
— У Евы Ивановны дешевле выходило, — сказала продавщица конфет, протягивая деньги.
— И вкуснее, — добавила мороженщица.
Дарья Андреевна взяла у продавщиц купюры и ушла, что-то сердито бормоча под нос. А я, услышав имя Евы Ивановны, встрепенулась. Согласитесь, имя редкое, а учитывая, что покойная пенсионерка куда-то выносила из дома еду, совпадение было весьма знаменательным.
Напустив побольше сочувствия в голос, я спросила мороженщицу:
— Что, накладно получается обедать?
Продавщицы, уплетая за обе щеки котлеты с пюре, наперебой принялись рассказывать. Оказывается, раньше им обед приносила другая пенсионерка, Ева Ивановна. И стоила еда в полтора раза дешевле — всего сто рублей. А порции были больше. Да и вообще еда была вкуснее. Особенно поварихе удавались фаршированные перцы…
Я едва сдержалась, чтобы не воскликнуть: «Еще бы, ведь фаршированные перцы — фирменное блюдо Таньки Чижовой!».
— Ева Ивановна однажды сама подошла и предложила свою стряпню, — продолжала мороженщица. — Она живет где-то тут во дворах, вот и решила подработать к пенсии. А нам это только на руку. Работаем по двенадцать часов в сутки, пробовали питаться конфетами и мороженым — желудок разболелся, до гастрита дело дошло. В кафе обедать дорого, да и отойти от киоска нельзя, вдруг покупателя упустишь. А тут за сто рублей — огромная порция мяса или рыбы с гарниром. Где еще такие цены найдешь?
— И добавку Ева Ивановна не жалела, — добавила конфетчица.
Я изобразила удивление:
— Что же вы перестали у нее столоваться?
— А убили ее.
— Кто?
— Говорят, невестка укокошила.
Мороженщица ухмыльнулась:
— Я бы свою свекрысу тоже собственными руками придушила, вот только нет охоты из-за старой перечницы в тюрьму садиться.
Конфетница принялась хохотать:
— Как ты сказала? Свекрыса? Ой, сейчас умру от смеха!
— Да я сама над ней уже двадцать лет угораю. Такое отчебучит — хоть стой, хоть падай. На праздники дарит исключительно одно говно. Другие люди такое в помойку выбрасывают, да еще завернут в газетку, чтобы перед соседями стыдно не было, а она дарит. Причем преподносит с таким торжественным видом, как будто это миллион долларов. Внуку на три года подарила, внимание… — глаз от куклы! Большой такой, блестящий, с красными прожилками, прямо как настоящий. Представляете? У ребенка чуть нервный срыв не случился, он ведь машинку на радиоуправлении ждал, а получил — глаз. А свекрыса радостно сообщила, что это не простой глаз, а от той самой фарфоровой куклы, которую ее отец после войны привез из Германии для ее старшей сестры. Свекрысе, дескать, сестра с этой куклой играть не разрешала, зато теперь, когда сестра умерла, кукла, вернее, остатки от нее поступили в ее полное распоряжение. А там осталось-то всего ничего: глаз, волосы и тело с одной рукой. Вот она и поделилась с внуком самым дорогим…
Отсмеявшись, конфетница воскликнула:
— Ой, а меня моя свекровь тоже любит, на день рождения всегда что-нибудь особенное дарит! В последний раз осчастливила парой синтетических нейлоновых панталон, явно ношеных, в затяжках. Я, конечно, взяла, сказала «спасибо», а потом выкинула. Но свекровь теперь при каждой встрече задирает на мне юбку и спрашивает: «Что же ты, Наташа, не носишь мои панталоны?».
— А ты что? — хихикая, спросила мороженщица.
— А я отвечаю: «Ну что вы, Марьванна, как можно такую красоту трепать, берегу для торжественного случая».
— Ага, для встречи с Президентом! В Кремле! На вручении государственной премии! По экономике!
Товарки чуть не по земле катались от смеха. А мне совсем не нравилось, что разговор потек в другое русло.