– Я возьму вот эту, – я показал на Лидию, сидевшую в кресле, всю обоссанную.
– Хорошо, сэр, а вы уверены?
– Уверен.
Полицейские ушли, и я остался с Лидией снова.
29
Телефон зазвонил на следующее утро. Лидия уехала к себе. То был Бобби – паренек, что жил в соседнем квартале и работал в порнографическом книжном магазине.
– Минди у меня. Она хочет, чтобы ты пришел и поговорил с нею.
– Ладно.
Я пришел с 3 бутылками пива. На Минди были высокие каблуки и черный просвечивавший наряд из «Фредерикса». Он напоминал кукольное платье, и сквозь него виднелись черные трусики. Лифчика у нее не было. Валери куда-то девалась. Я сел и свернул пробки с пивных бутылок, передал их всем.
– Ты возвращаешься к Лидии, Хэнк? – спросила Минди.
– Извини, да. Я вернулся.
– Гнило всё это – то, что случилось. Я думала, у вас с Лидией всё.
– Я тоже так думал. Такие вещи – очень странные.
– Вся моя одежда у тебя осталась. Надо будет прийти забрать.
– Конечно.
– Ты уверен, что она уехала?
– Да.
– Она как кобла, эта женщина, как лесбуха настоящая.
– Не думаю.
Минди встала и вышла в ванную. Бобби посмотрел на меня.
– Я ее отъебал, – сказал он. – Она не виновата. Ей некуда было больше пойти.
– Я ее и не виню.
– Валери взяла ее с собой во «Фредерикс», настроение поднять, купила ей новый наряд.
Минди вышла из ванной. Она там плакала.
– Минди, – сказал я, – мне пора идти.
– Я за одеждой потом зайду.
Я поднялся и вышел за дверь. Минди вышла следом.
– Обними меня, – сказала она.
Я ее обнял. Она плакала.
– Ты никогда не забудешь меня… никогда!
Я пошел к себе пешком, размышляя: интересно, а Бобби действительно ебал Минди? Они с Валери врубались во много странных новых дел.
Наплевать на их отсутствие обычных чувств. Дело в том, как они всё делали, не показывая никаких эмоций: точно так же, как кто-нибудь другой мог зевнуть или сварить картошку.
30
Ради умиротворения Лидии я согласился съездить в Башку Мула, штат Юта. Ее сестра ушла в поход в горы. Сестры, на самом деле, владели там большей частью земли. По наследству от отца досталась. Глендолина, одна из сестер, поставила в лесах палатку. Она писала роман «Дикая Женщина с Гор». Приезда остальных ждали со дня на день. Мы с Лидией прибыли первыми. У нас была крошечная армейская палатка на двоих. Мы втиснулись в нее в первую ночь, и комары втиснулись туда вместе с нами. Ужасно.
На следующее утро мы сидели вокруг походного костра. Глендолина с Лидией готовили завтрак. Я купил припасов на 40 долларов, что включало несколько полудюжин пива. Я положил их остужаться в горный ручей. Мы доели завтрак. Я помог им с тарелками, а потом Глендолина извлекла свой роман и стала нам читать. Он был, на самом деле, неплох, но очень непрофессионален и требовал большой обточки. Глендолина подразумевала, что читатель так же зачарован ее жизнью, как и она сама – а это смертельная ошибка. Другие смертельные ошибки, сделанные ею, слишком многочисленны, чтоб их тут упоминать.
Я сходил к ручью и вернулся с 3 бутылками пива. Девчонки отказались, пива им не хотелось. Они были сильно настроены против пива. Мы обсудили роман Глендолины. Я уже вычислил, что все, кому хочется читать свои романы вслух, неминуемо неблагонадежны. Если это – не старый добрый поцелуй смерти, то его тогда вообще не существует.
Разговор сменил русло, и девчонки защебетали о мужиках, вечеринках, танцульках и сексе. У Глендолины был высокий возбужденный голос, и смеялась она нервно, смеялась беспрерывно. Далеко за сорок, довольно жирная и очень неопрятная. Помимо этого, как и я сам, она была просто страхолюдиной.
Глендолина говорила без передыху, должно быть, больше часа – и об одном лишь сексе. Перед глазами у меня все поплыло. Она размахивала руками над головой:
– Я ДИКАЯ ЖЕНЩИНА С ГОР! О ГДЕ, О ГДЕ ТОТ МУЖЧИНА, ТОТ НАСТОЯЩИЙ МУЖЕСТВЕННЫЙ МУЖЧИНА, ЧТО ВЗЯЛ БЫ МЕНЯ?
Ну, здесь его определенно нет, подумал я.
Я взглянул на Лидию:
– Пошли погуляем.
– Нет, – ответила она, – я хочу почитать вот эту книгу. – Та называлась «Любовь и Оргазм: Революционный Путеводитель Полового Осуществления».
– Хорошо, – сказал я, – тогда я один схожу.
Я дошел до горного ручья. Сунул в него руку и достал еще одну бутылку, открыл и сел выпить. Я в этих горах – в капкане, да еще и с двумя ненормальными бабами. Они отнимают всю радость у ебли, постоянно болтая о ней.
Мне тоже нравится ебстись, но она ведь для меня – не религия. В ней чересчур много смешного и трагичного. Люди наверняка не знают, как с ней вообще обращаться, поэтому превратили в игрушку. В игрушку, разрушающую их самих.
Самое главное, решил я, – найти подходящую женщину. Но как? У меня с собой был красный блокнотик и ручка. Я нацарапал в нем медитативную поэмку. Затем подошел к озеру. «Выгоны Вэнсов» называлось это место.
Сестры владели большей его частью. Мне требовалось посрать. Я снял штаны и присел в кустарнике с мухами и комарами. Городскими удобствами я смогу воспользоваться в любое время. Здесь же нужно подтираться листвой. Я подошел к озеру и сунул одну ногу в воду. Та была холодной, как лед.
Будь мужчиной, старик. Заходи.
Моя кожа была белой, словно слоновая кость. Я чувствовал, что очень стар, очень мягок. Я двинулся в ледяную воду. Зашел по пояс, затем глубоко вдохнул и прыгнул вперед. Залез полностью! Ил взвихрился со дна и набился мне в уши, в рот, в волосы. Я стоял в грязной воде, зубы стучали.
Я долго ждал, пока вода осядет и успокоится. Потом зашагал назад. Оделся и стал пробираться вдоль края озера. Дойдя до конца, я услышал что-то похожее на шум водопада. Я зашел в чащу, продираясь на звук. Пришлось огибать какие-то скалы, овраг. Звук всё приближался и приближался. Вокруг роились мухи и комары. Мухи были крупными, злыми и голодными, гораздо крупнее городских, и они определяли свою еду издали, навскидку.
Я продрался сквозь какие-то густые кусты, и вот он – мой первый в жизни, ей-Богу настоящий, водопад. Вода просто стекала с горы и переливалась через скальный уступ. Он был прекрасен. Вода всё шла и шла. Эта вода притекала откуда-то. И куда-то утекала. Вероятно, к озеру вели 3 или 4 ручья.
Наконец, мне надоело смотреть на него, и я решил вернуться.
Кроме этого, я решил пойти другой дорогой, напрямик. Я пробрался на другую сторону озера и свернул к лагерю. Я примерно знал, где он. Моя красная записная книжка по-прежнему оставалась со мной. Я остановился и написал еще одно стихотворение, менее медитативное, потом пошел дальше. Я всё шел и шел.
Лагерь не появлялся. Я прошел еще немного. Огляделся, ища глазами озеро. Озера я найти не смог – я не знал, где оно. Внезапно меня осенило: я ЗАБЛУДИЛСЯ. Эти ебучие сексуальные суки свели меня с ума, и я теперь ЗАБЛУДИЛСЯ. Я огляделся вокруг. Поодаль стояли горы, меня окружали только деревья и кусты. И никакого центра, никакой точки отсчета, никакой связи ни с чем. Я перепугался, по-настоящему перепугался. Зачем я разрешил им увезти себя из города, из моего Лос-Анжелеса? Там мужику можно вызвать такси, позвонить по телефону, там есть разумные решения разумных проблем.
Выгоны Вэнсов расстилались вокруг меня на многие, многие мили. Я выкинул свой красный блокнот. Что за смерть для писателя! Я уже видел в газете:
ГЕНРИ ЧИНАСКИ, МЕЛКИЙ ПОЭТ, НАЙДЕН МЕРТВЫМ В ЛЕСАХ ЮТЫ
Генри Чинаски, бывший почтовый служащий, ставший писателем, вчера днем был найден в разложившемся состоянии лесником У. К. Бруксом-мл. Возле останков также найдена небольшая красная записная книжка, содержащая, очевидно, последнее произведение, написанное мистером Чинаски.
Я пошел дальше. Вскоре я очутился в каком-то заболоченном месте, полном воды. То и дело какая-нибудь нога у меня проваливалась в трясину по колено, и мне приходилось себя вытягивать.
Я дошел до изгороди из колючей проволоки. Я сразу же понял, что через нее мне лезть не нужно. Я знал, что это будет неправильно, и просто стоял, сложив ладони в рупор, и орал:
– ЛИДИЯ!
Ответа не было.
Я попробовал еще раз:
– ЛИДИЯ!
Голос мой звучал очень скорбно. Голос труса.
Я двинулся дальше. Славно будет, думал я, вернуться к сестренкам, слушать, как они смеются и над сексом, и над мужиками, и над танцульками с вечеринками. Славно будет слышать голос Глендолины. Славно будет запускать руку в длинные волосы Лидии. Я преданно буду брать ее на все посиделки в городе. Я даже буду танцевать со всеми женщинами и отпускать блистательные шуточки обо всем на свете. Я выдержу всю эту недоразвитую говенную бредятину с улыбкой. Я почти что слышал собственный голос:
– Эй, да это великолепная танцевальная мелодия! Кто хочет по-настоящему пошевелиться? А ну, кто хочет буги сбацать?
Я шел по болоту дальше. Наконец, достиг сухой земли. Выбрался на дорогу. Просто старая грунтовка, но выглядела она хорошо. Я мог разглядеть следы шин, отпечатки копыт. Над головой даже тянулись провода, они несли куда-то электричество. Мне нужно было просто-напросто идти за этими проводами. Я шел по дороге. Солнце стояло высоко, должно быть, уже наступил полдень. Я шел дальше, чувствуя себя дураком.
Я добрался до запертых ворот посреди дороги. Что это означает?
Сбоку маленькая калитка. Очевидно, ворота не пускают скот. Но где этот скот? Где владелец скота? Может, он наезжает сюда только раз в полгода.
Макушка у меня начала раскалываться. Я поднял руку и пощупал то место, по которому мне навернули дубинкой в филадельфийском баре 30 лет назад.
Остался шрам. Теперь этот шрам, пропеченный солнцем, распух. Он выпирал небольшим рогом. Я отковырял кусочек и выбросил на дорогу.
Я шел еще час, потом решил повернуть назад. Значит, придется тащиться обратно весь путь, однако я чувствовал, что сделать это надо. Я снял рубашку и обмотал ею голову. Раз или два я останавливался и вопил:
– ЛИДИЯ! – Ответа не было.
Через некоторое время я добрел до тех самых ворот снова. Нужно было лишь обойти их, но кое-что меня не пускало. Оно стояло перед воротами, футах в 15 от меня. Это была маленькая важенка, олененок, что-то типа того.
Я медленно двинулся к нему. Оно не пошевелилось. Пропустит или нет? Казалось, оно меня совсем не боится. Наверное, чует мое смятение, мою трусость. Я подходил все ближе и ближе. Оно никак не уступало мне дорогу. У него были большие прекрасные карие глаза – прекраснее глаз любой женщины, что я когда-либо встречал. Невероятно. Я стоял от него в 3 футах, уже готовый сдать назад, когда оно рванулось с места и сигануло с дороги в леса. Оно было в отличной форме – бегать могло еще как.
Идя дальше по дороге, я услышал, как где-то течет вода. Вода мне нужна. Без воды ведь долго не проживешь. Я сошел с дороги и двинулся на шум воды. На пути стоял небольшой пригорок, покрытый травой, и, перевалив через него, я ее увидел: вода лилась из нескольких цементных труб в стене плотины в нечто вроде водохранилища. Я уселся на край и снял ботинки с чулками, закатал штанины и сунул ноги в воду. Потом полил себе на голову. Потом попил – но не слишком много и не слишком быстро, совсем как это делают в кино.
Немного придя в себя, я заметил пирс, выступавший в водохранилище. Я вышел на него и наткнулся на большой железный ящик, привинченный к стенке пирса. Он был заперт на засов. Там, внутри, вероятно, телефон! Я мог бы позвонить и вызвать подмогу!
Я сходил, нашел камень побольше и начал сбивать им замок. Тот не поддавался. Что, к дьяволу, сделал бы на моем месте Джек Лондон? Что бы сделал Хемингуэй? Или Жан Жене?
Я продолжал колотить камнем по замку. Время от времени я промахивался и попадал по замку или по самому ящику рукой. Содрал кожу, потекла кровь. Я собрался с силами и нанес замку один последний удар. Дужка отскочила. Я снял его и открыл железную дверцу. Телефона внутри не было. Внутри был ряд каких-то переключателей и какие-то толстые кабели. Я сунул туда руку, коснулся провода – и меня ужасно тряхнуло. Затем потянул на себя выключатель. Заревела вода. Из 3 или 4 дыр в цементной стене плотины ударили гигантские белые струи воды. Я дернул второй переключатель. Еще три или четыре дырки открылись, выпуская тонны воды. Я потянул за третий – и вся плотина дрогнула. Я стоял и смотрел, как вырывается вода. Может, у меня получится устроить наводнение, приедут ковбои на лошадях или в маленьких видавших виды пикапах и спасут меня. Я уже видел заголовок:
ГЕНРИ ЧИНАСКИ, МЕЛКИЙ ПОЭТ, ТОПИТ ШТАТ ЮТА,
СПАСАЯ СВОЮ МЯГКУЮ ЛОС-АНЖЕЛЕССКУЮ ЖОПУ.
Я решил, что лучше не стоит. Вернул все переключатели в нормальное состояние, закрыл железный ящик и повесил на место сломанный замок.
Я ушел от водохранилища, чуть повыше нашел еще одну дорогу и пошел по ней. Казалось, ею пользовались чаще, чем первой. Я шел. Никогда я так не уставал. Глаза едва видели. Вдруг навстречу мне попалась маленькая девчушка лет 5. В синем платьице и белых туфельках. Похоже, она испугалась, увидев меня.
Я постарался выглядеть приятным и дружелюбным, бочком придвигаясь к ней.
– Девочка, не уходи. Я ничего плохого тебе не сделаю. Я ЗАБЛУДИЛСЯ! Где твои родители? Девочка, отведи меня к своим родителям!
Маленькая девочка ткнула куда-то пальцем. На дороге впереди я увидел трейлер, а рядом – машину.
– ЭЙ. Я ЗАБЛУДИЛСЯ! – закричал я. – ГОСПОДИ, КАК ЖЕ Я РАД, ЧТО ВАС УВИДЕЛ!
Из-за трейлера вышла Лидия. Из волос торчали красные бигуди.
– Иди сюда, хлюздя городская, – сказала она. – Пошли домой.
– Я так рад тебя видеть, крошка, поцелуй меня!
– Нет. Иди за мной.
Лидия пустилась бегом футах в 20 впереди. Не отставать было сложно.
– Я спросила тех людей, не видали ли они поблизости парня из города, – крикнула она через плечо. – Они сказали, что нет.
– Лидия, я люблю тебя!
– Давай быстрей! Как ты медленно!
– Постой, Лидия, подожди!
Она сиганула через колючую проволоку. У меня не получилось. Я запутался в колючках. Я не мог пошевелиться. Как корова в мышеловке.
– ЛИДИЯ!
Она вернулась со своими красными бигудями и стала отцеплять меня от проволоки.
– Я пошла по твоему следу. Нашла твой красный блокнотик. Ты специально заблудился, потому что тебе моча в голову стукнула.
– Нет, я заблудился из невежества и страха. Я незавершенная личность – я городская личность с задержкой в развитии. Я, в какой-то степени, – моросливый говенный неудачник, которому нечего предложить.
– Господи, – сказала она, – ты думаешь, я этого не знаю?
Она освободила меня от последней колючки. Я припустил за ней. Я снова был с Лидией.
31
Через 3 или 4 дня я должен был лететь на чтения в Хьюстон. Я съездил на бега, надрался там, а после поехал в бар на Бульваре Голливуд.
Вернулся домой в 9 или 10 вечера. Пересекая спальню на пути к ванной, я зацепился за телефонный шнур. Упал и ударился об угол кровати – стальной край рамы, острый, как лезвие ножа. Поднявшись на ноги, я увидел, что чуть выше лодыжки у меня глубокая рана. Кровь хлестала на ковер, и я оставлял за собой кровавую полосу, идя в ванную. Кровь лилась на кафель, и, расхаживая, я оставлял везде кровавые следы.
В дверь постучали, и я впустил в дом Бобби.
– Святый Боже, чувак, что стряслось?
– Это СМЕРТЬ, – сказал я. – Я истекаю кровью до смерти…
– Дядя, – сказал он, – лучше тебе что-нибудь сделать с этой ногой.
Постучалась Валери. Ее я тоже впустил. Она завопила. Я налил по одной Бобби, Валери и себе. Зазвонил телефон. Лидия.
– Лидия, маленькая моя, я истекаю кровью!
– Это опять один из твоих драматических приходов?
– Нет, я истекаю кровью до смерти. Спроси Валери.
Валери взяла трубку.
– Это правда. Он раскроил себе лодыжку. Тут кровищи повсюду, а он ничего не хочет делать. Лучше приезжай…
Когда Лидия приехала, я сидел на тахте.
– Смотри, Лидия: СМЕРТЬ! – Из раны свисали крохотные сосудики, похожие на спагетти. Я дергал некоторые из них. Потом взял сигарету и стряхнул пепел в рану.
– Я МУЖЧИНА! Дьявольщина, я МУЖЧИНА!
Лидия сходила, нашла где-то перекиси водорода и залила ею рану.
Славно. Из раны ринулась белая пена. Она шипела и пузырилась. Лидия подбавила еще.
– Тебе бы лучше в больницу, – посоветовал Бобби.
– Не нужна мне ваша ебаная больница! – сказал я. – Само пройдет…
На следующее утро рана выглядела кошмарно. Она все еще не закрылась, но, казалось, уже покрывалась хорошенькой коростой. Я сходил в аптеку за перекисью, бинтами и горькой солью. Налил в ванну горячей воды, насыпал туда горькой соли и залез. Я начал представлять себя с одной ногой. Преимущества тоже были:
ГЕНРИ ЧИНАСКИ, БЕЗ СОМНЕНИЯ – ВЕЛИЧАЙШИЙ ОДНОНОГИЙ ПОЭТ В МИРЕ
Днем заглянул Бобби.
– Ты не знаешь, сколько стоит ампутировать ногу?
– 12.000 долларов.
После его ухода я позвонил своему участковому врачу.
Я полетел в Хьюстон с плотно забинтованной ногой. Пытаясь вылечить инфекцию, я принимал антибиотики в пилюлях. Мой врач упомянул, что любое пьянство уничтожит то хорошее, что мне принесут эти антибиотики.
На чтение, проходившее в музее современного искусства, я пришел трезвым. После того, как я прочел несколько стихотворений, кто-то из публики спросил:
– А как получилось, что вы не пьяный?
– Генри Чинаски не смог приехать, – ответил я. – Я его брат Ефрем.
Я прочел еще одно стихотворение и признался насчет антибиотиков.
К тому же, сказал я им, по музейным правилам распивать в его помещениях запрещено. Кто-то из публики подошел с пивом. Я выпил и почитал еще немного.
Кто-то подошел еще с одним пивом. После этого пиво полилось рекой. Стихи становились все лучше.