Как смог он постичь из тайного учения, все существующее делится на четыре уровня: неживой, растительный, животный, Человек. И это соответствует четырем уровням желания получить Свет Творца и наслаждаться этим Светом.
Если человек хочет получить лишь необходимое для его существования – уровень неживого, – этим он удовлетворяет свои животные потребности. Человек, стремящийся удовлетворить лишь насущные потребности, находится на неживом уровне желания.
Стремящиеся к животному удовлетворению – славе, власти и тому подобному – находятся на растительном уровне желания. И оба этих уровня представляют собой лишь услаждение самого тела – его материи.
Желающий человеческих наслаждений находится на уровне животного желания, поскольку это – уже желание духа.
И только желающий знаний находится на уровне Человека.
Всю жизнь Юкио желал только знаний. Стало быть, изначально судьба определила ему оказаться на самом высоком уровне Человека. Это питало его оптимизм и уверенность в том, что достижение его цели возможно и одобряется Высшими Силами. Ведь только Человек получит Свет Творца и насладится этим Светом.
У него не было друзей. Он не чувствовал в них потребности, к тому же общение с людьми могло лишить его необходимой концентрации. Иногда в письмах он делился своими мыслями с отцом, но и то достаточно скупо, потому что жалел свое время.
Как-то раз он вычитал нечто очень важное для себя. Он узнал, что главное – быть среди как можно большего количества людей, возносящих Творца. Это должно было придать сил и напитать особой энергией. Это значило, что ему следовало часто посещать синагогу и молиться вместе со всеми. И это было трудно. Он не мог отдаться молитве среди других людей, потому что они отвлекали его от главного дела. Для себя он решил, что Творец поймет его и не поставит ему в вину нежелание молиться бок о бок с другими.
Содержалось в Каббале и еще одно серьезное предписание: «Сделай себе рави (то есть – учителя) и купи себе друга». Это указание означало, что ему, Юкио, полагается выбрать важного для себя человека, сделать его своим учителем и стараться доставлять ему приятное, поскольку он важен тебе. Когда стремление угодить другому войдет в привычку, это станет большим шагом вперед, ибо, делая что-то для другого, ты уже отходишь от соблюдения только своих интересов, а значит, в дальнейшем сможешь сделать что-то и ради Творца. Учитель поможет тебе подняться в духовный мир, ты станешь ближе к Создателю и сможешь потом двигаться дальше – до полного слияния с Ним.
Юкио постарался найти такого важного для себя человека. Чтобы не ошибиться в своем выборе, он остановился на раввине синагоги, который в самом начале пути помог ему принять иудаизм. Юкио стал одаривать его различными подарками, которые просил прислать из Японии: красивой фарфоровой посудой, сливовым вином и саке. Раввин с удовольствием принимал подарки, видя в них проявление уважения к себе. Он пускался с учеником в долгие разговоры, объяснял значение некоторых неясных для японца слов и понятий. Их отношения приняли характер доверительных. Раввин хвалил своего ученика и возлагал на него большие надежды.
Однажды учитель спросил Юкио о его планах возвращения на родину, и тот ответил, что вряд ли это произойдет скоро.
– Что же держит тебя здесь? Знания ты получил, языками овладел. Не пора ли вернуться домой, чтобы передавать свои знания другим? – удивился ребе.
И тогда Юкио рассказал ему о своей мечте. Он начал издалека, повествовал о тяжких катастрофах и бедах, постоянно постигающих его народ, он старательно перечислял ужасы и потери. А потом признался, что мечтает найти защитника для своих, каким когда-то был для евреев голем из Пражского гетто.
– Ну, голем – это метафора, – покровительственно изрек ребе, – и в этой метафоре раскрывается весь ужас существования нашего народа, окруженного теми, кто не хочет познать истину и потому настроен враждебно. Увы, голем – лишь забавная сказка. Это и ребенку понятно.
Юкио тут же замкнулся. Он лишь вежливо кивал, перестав слушать слова ребе, которого, по совету книги, выбрал себе в учителя и старательно ублажал, покупая себе друга. Слова раввина он объяснил себе так: возможно два толкования его реакции.
Первое: ребе действительно думает, что голем – пустая выдумка. И в этом случае он вряд ли постиг мудрость Творца, если за этой историей не видит никакого истинного зерна.
Второе: Юкио как был, так и остался для него чужаком. И раввин просто не хочет открыть ему сокровенные знания. И это понятно: какой бы японец по доброй воле открыл гайджину (чужаку) то, что принадлежит только его народу и что не должно быть передано никому другому?
В любом случае на ребе полагаться больше не стоило. И Юкио прекратил свои визиты к нему, ни разу об этом не пожалев. Была у него такая черта: с одной стороны, он всегда был готов прислушаться к совету, а с другой – не применял советы на практике, не мог измениться и пересмотреть свое отношение к цели. Он считал, что только это и помогает ему двигаться вперед. На деле же он пока так и топтался на одном месте.
Он продолжал посещать занятия в университете, сдавал все положенные экзамены. Получение диплома было не за горами. Занятия в университете порой помогали ему вернуться в обычный человеческий мир, от которого он отдалялся во время своих настойчивых поисков в одиночестве.
Однажды в университете Юкио познакомился с красивой чешской абитуриенткой. Она, юная и застенчивая, обратилась к нему с вопросом, как пройти в какой-то кабинет, а потом ужасно застеснялась, поняв, что заговорила с иностранцем, который, может, и не понял ее. Юкио улыбнулся ее смущению и проводил девушку туда, куда она шла. По пути они разговорились. Девушка простодушно хвалила японца за его прекрасный чешский язык, спрашивала, сколько же лет понадобилось учиться, чтобы так его освоить.
– Не так много, как это может показаться, – отвечал со смехом молодой человек, невольно вовлекаясь в ничего не значащий для него разговор.
– А вот я японский никогда бы в жизни не выучила. Не разобралась бы в ваших иероглифах. Их же надо знать десятки тысяч, я читала, верно? – ужасалась девчонка.
– У нас есть разные виды письма. Есть иероглифы, правда. Но есть и фонетическое письмо, как у вас, это вполне легко освоить, – старательно пояснял Юкио.
– Еще и разные виды письма! Вот это да! Голову сломаешь! Вы – необыкновенный народ! Столько всего знать приходится! – с восторгом восклицала абитуриентка. – Я вон английский в школе учила, так до сих пор еле-еле объясниться могу. А у нас алфавит одинаковый. Что бы со мной было, если бы пришлось японский учить! Лопнула бы моя бедная голова!
– Все не так трудно, как это представляется, пока не начал изучать предмет. Уверен, что у тебя бы получилось, – возражал Юкио.
Он настолько вовлекся в их беседу, что предложил встретиться и дать девушке несколько уроков японского, после которых она обязательно поймет, что не так все непостижимо и страшно.
Девушка легко и охотно согласилась. Они попрощались у дверей нужного ей кабинета, он сбежал по лестнице, вышел на улицу, уселся на скамью и, откинувшись на спинку, принялся с закрытыми глазами представлять себе ее облик. Стройная, тоненькая в талии, длинноногая. И еще эти огромные голубые глаза и светлые пушистые, чуть вьющиеся волосы… Совсем не похожа на японку. Совсем. Чужая. И в Японии посчитали бы некрасивой и не заслуживающей доверия. Голубые глаза по традиции были для японцев сигналом опасности: глазами такого цвета смотрел на них совсем чуждый им мир. Он вспомнил мать и усмехнулся про себя: эти женщины не похожи, как ночь и день. Желтая материнская кожа, которую он унаследовал, и бело-розовая кожа чужой девушки совсем не сочетались. Но ему было весело вспоминать о ней, он улыбался. А о несоответствиях думал:
«Ну и что? Здесь она красавица. И для всего мира – красавица. Похожа сразу на всех кинозвезд. И не гордится этим. Веселая и простая».
Он радовался их предстоящей встрече. Ему давно пришла пора хоть немного отдохнуть от своих настойчивых поисков.
Молодые люди стали встречаться. Луция, так звали девушку, старательно выговаривала японские слова, которым учил ее Юкио. У нее получалось очень даже хорошо. Во всяком случае, ее учитель не уставал подбадривать и хвалить девушку. Правда, она отказывалась верить похвалам и на каждое его доброе слово принималась смеяться, закрыв лицо ладошками. Прямо сгибалась от смеха. И Юкио тоже делалось смешно, и он хохотал, как никогда не позволял себе прежде. Он на некоторое время почти совсем отвлекся от своей идеи. Сдавал экзамены, встречал Луцинку, усаживался где-нибудь в пустой аудитории или даже в студенческой столовой, объяснял ей пару-другую японских слов, а потом они шли гулять по удивительному городу, который только тогда и открылся ему во всей своей красоте и неповторимости.
Луцинка была хохотушкой, первой ее реакцией на все неожиданное, удивительное и даже странное был смех. Простодушный и звонкий. Так смеялась она каждый раз, когда Юкио путал звук «л», которого не было в японском языке, со звуком «р». Иногда он, обращаясь к ней, произносил вместо «Луцинка» или «Луцка» – «Руцинка», «Руцка». Подруга его хохотала до слез. Однажды он спросил, знает ли она, что такое любовь. По-чешски «любовь» – «ласка», а у молодого человека получилось «раска». Луцинка сразу сообразила, о чем речь, но, смеясь, сделала вид, что ничего не поняла.
– Раска? – спросила она. – Нет, не знаю. Знаю – враска, морщинка. А почему ты спрашиваешь? Ты заметил на моем лице морщинку? Где? Покажи!
Глаза ее смеялись, Юкио понял, что она хитрит, играет с ним.
– Ласка, – поправился он, – ласка.
И тоже засмеялся, как эхо, отозвавшееся на простодушный девичий смех.
Засмеялась она однажды в лицо не очень трезвому прохожему, который остановился, увидев гуляющую парочку, вгляделся в их лица и зло спросил:
– А со мной бы пошла?
Луцинка сначала не совсем поняла, о чем идет речь, лишь пожала плечами и посмотрела сосредоточенно на спрашивающего.
– Чего молчишь? С обезьяной гуляешь, а со мной бы пошла, спрашиваю?
Вот тут-то Луцинка и расхохоталась прямо в лицо дегенерату.
– С обезьяной пока не гуляю. В том-то и дело! Нам с коллегой дали поручение найти шимпанзе, который из зоосада сбежал. И теперь я догадываюсь, что ты нашелся, мой милый. Пойдем, прогуляемся, тебя сторожа ждут!
– Сакра, курва! – выплескивал из себя ругательства «шимпанзе», а Луцинка смеялась ему в лицо.
И смех ее победил, обидчик убрался восвояси.
Надо сказать, что Юкио, хоть и хорошо владел чешским, в тот раз не очень разобрался в сути диалога девушки и прохожего человека. Дело в том, что «шимпанзе» говорил на деревенском наречии. Вместо «опице» – «обезьяна» он произнес «вопице», да и остальные обороты его краткой речи не отличались литературностью. Молодой человек догадался, что прохожий приставал к его подруге, а она его отшила, причем шутливо. На свой счет он не принял ничего. И замечательно! Не понял – и меньше боли! Однако до него все же дошло, что девушка постоять за себя может.
«Сильная, как моя мать», – подумал тогда Юкио, ощутив твердость духа Луции.
Да, в силе духа эти женщины друг другу не уступали.
Через какое-то непродолжительное время после начала встреч чешской абитуриентки с японским без пяти минут выпускником университета состоялся их первый поцелуй, который очень многое решил. Юкио ощутил, что у него возникло чувство, показавшееся ему настоящей любовью. Он же не знал, что это такое – любовь. Слышал от других, что она существует, случается между людьми. Ну и решил, что, видимо, она-то и пришла, когда стал думать о чужой девушке, ждать с ней встреч, мечтать о поцелуях с ней и о многом другом, чего до этого никогда не случалось в его жизни.
Тут Юкио и сделал предложение руки и сердца Луцинке. Она не знала, насколько продуманным было его решение, насколько смелым и даже дерзким. Откуда было ей знать, что в его семье существовал полный запрет на брак с иностранцами и иностранками? Она понятия не имела о несметных богатствах родни человека, в которого она влюбилась без памяти почти с первого взгляда. Он практически ничего не рассказывал о своей семье. Говорил, что родители его поженились поздно, что отцу его уже вот-вот исполнится восемьдесят пять лет, да и мать только на десять лет младше. Вряд ли они смогут прилететь на свадьбу сына.
– Да и денег сколько бы потребовалось! – восклицала Луцка с пониманием. – Это ж одни билеты – несметное богатство.
Юкио согласно кивал.
Она, конечно, приняла его предложение. Ее очень тянуло к нему. И никакой потребности в знакомстве со свекром и свекровью она не испытывала. Да, правильно все твердят, что нужно знать всю семью жениха, прежде чем примешь решение связать с ним свою судьбу. Ну, мало ли что говорят? Разве просто так, без знакомства с родителями, не видно, какой Юкио умный, талантливый, добрый и трудолюбивый? Она достаточно с ним погуляла, чтобы понять, что человек он вполне положительный, не пьющий и чуждый любой грубости. Единственное, о чем она предупредила своего любимого, – ей не хотелось бы покидать насовсем родную землю. Ну куда ей ехать в далекие края без языка? Да, конечно, благодаря их занятиям она знала теперь слова: здравствуйте, до свидания, спасибо, как дела и кое-что еще, что постигает каждый иностранец, попадающий в Японию. Но для жизни этого катастрофически мало. Ей же надо будет где-то работать. У них в семье работали и мать, и отец. Другого девушка себе и представить не могла.
Юкио и тут не возражал. У него еще было очень много исследовательской работы тут, в Праге. Планы – на много лет вперед. Так что обоснуются они в Чехии, к обоюдному удовольствию.
Через недолгое время они поженились. Родные невесты не особенно радовались тому, что их красавица дочь вышла замуж за чужака с другого конца планеты. Кто знает, какие у него родители, что у него самого в голове, будет ли он добр с их Луцинкой, обеспечит ли ей спокойную и надежную в материальном отношении жизнь? По лицу жениха вообще ничего прочитать было нельзя. Он вел себя учтиво – и только.
Однако представление о Японии, царившее в сознании чешского народа, заставляло думать, что денег в Стране восходящего солнца сказочно много и что живут там люди, на сто лет опережая всех остальных жителей планеты Земля в плане благополучия и обладания всякими передовыми товарами народного потребления. Потому-то, желая исключительно добра и опасаясь вдаваться в подробности, молодых благословили на брачный союз.
Поселились молодожены в небольшой уютной кооперативной квартирке, которую родители невесты давно приобрели в качестве приданого для дочери. Такой щедрый подарок стал очень приятным сюрпризом для новобрачных. Еще бы! Две комнаты, кухня, балкон, окна выходят на тихий двор, засаженный деревьями, рядом детский садик и школа, магазины и прогулочные места. Рай да и только.
Вскоре на свет появилась Марико – Марушка. Малютка получилась – вылитый отец! Черные жесткие волосики, раскосые глазки – прямо девочка из мультика, само очарование, если в мультике этом так и оставаться.
Ну разве неправда, что исходной точкой ее существования стал голем? Разве иначе оказался бы Марушкин отец в Праге, не будь он одержим своей идеей? К сожалению, эта же идея и стала причиной расставания Марушкиных родителей.
Луция
О чем мечтала Люция, выходя замуж? Девушка она была простая, с вполне здоровыми запросами. Ей не требовались особые условия, кисельные реки и шоколадные берега. Она даже не планировала как-то невероятно разбогатеть, надеясь честным трудом (своим и супруга) обеспечить все незамысловатые потребности собственной семьи.
Жизнь свою после замужества она представляла себе так. Вот закончит она университет, пойдет преподавать английский язык в гимназию поблизости. Ребенок, пока она работает, будет находиться в детском садике. Днем, после работы, она зайдет за продуктами в магазин, заберет свое дитя из садика, они вместе вернутся домой. Дома она приготовит ужин и сварит суп на завтра. У них дома каждый день варили свежий супчик, и она собиралась делать так же. После готовки она быстро приберется в квартире, немного поработает над планами уроков на следующий день. А потом – свободный вечер: ужин с мужем, прогулка. Может и подруга забежать, пока у нее готовится еда на плите, они выпьют кофейку, поболтают обо всяких мелочах жизни, о мужьях и детях. Конечно, она представляла себе, что муж тоже будет уходить на работу. Какая у него работа? Ну, скорее всего, какие-то переводы, что же еще? Он, такой ласковый и вежливый, наверняка будет ей помогать по хозяйству, играть с ребенком. И что могло помешать ее таким простым и понятным планам? Если только война, не приведи Господь, конечно. Но в мире вроде бы наблюдался в то время относительный покой, о вой не думалось с иронией, как о чем-то несбыточном. Остальное (тут она была просто уверена) зависело от них самих. А они друг друга любили, поэтому ничего плохого произойти не могло никак.
Поначалу она не замечала ничего особенного. По утрам она убегала в университет, Юкио тоже куда-то уходил, чаще всего в библиотеку. Возвращалась, он был уже дома, сидел за книгами. Ей нравилось, что муж у нее домосед, не гулена. Луцинка быстро готовила что-то поесть, за едой она рассказывала ему обо всем, что с ней происходило, пока они жили несколько часов друг без друга. Юкио молчал и, как ей казалось, внимательно слушал. Потом он снова садился за книги, а она – за свои учебники. За ужином они снова сходились за столом. Луцка зажигала свечи, красиво раскладывала еду на тарелках. Она опять о чем-нибудь рассказывала, а муж слушал, время от времени кивая. Потом они уходили спать, а перед сном любили друг друга. И тут не требовалось никаких слов. Только во время беременности возникли у нее некоторые вопросы, на которые ей показалось очень важным получить ответы.