Мама медленно подошла к Энджи и, осторожно обняв ее за талию, уткнулась подбородком в ее плечо.
– Прости меня, Энджи. Но нам пришлось это сделать. Полиция начала расследование, и любая информации, любая зацепка…
– О боже! Он тоже это читал.
– Папа? Нет-нет. Я сказала ему, что там нет ничего такого, о чем ему нужно знать. Так, всякая чепуха, которую обычно пишут в своих дневниках девочки-подростки.
– Я имела в виду детектива Броугана, – сказала Энджи, сжавшись от смущения и досады. Конечно же он прочитал. Это его работа.
Боковым зрением она увидела, что мать кивнула.
– Да ладно! – воскликнула она весело.
Однако Энджи сразу уловила в ее тоне фальшь. Казалось, мать заставляла себя радоваться и старалась, чтобы это выглядело естественно.
– Я ничего не меняла в твоей комнате. Мне хотелось, чтобы здесь все осталось так, как было. Я верила, что тебя рано или поздно найдут.
Повернувшись к матери лицом, Энджи крепко обняла ее. Она была спасательным жилетом в этом сумасшедшем, бурном море жизни. Плечи матери вздрогнули, и Энджи почувствовала, что она плачет.
– Я всегда верила, что ты вернешься, – всхлипывая, сказала она. – Это чистая правда.
Энджи потерлась лицом о плечо матери.
– Как ты думаешь, ко мне когда-нибудь вернется память? – спросила она.
Мама довольно долго молчала. Отстранившись от нее, Энджи увидела искаженное от боли лицо и невероятно печальные глаза. Однако буквально через мгновение лицо матери снова стало спокойным.
Наконец она заговорила:
– Все эти три года, долгие три года, я хотела только одного – узнать, что с тобой случилось. Теперь же… признаюсь честно, я не знаю, хочу ли я, чтобы к тебе вернулась память.
И с этим мы должны были согласиться.
Глава 3
Диагноз
Сквозь закрытые шторы в комнату проник утренний свет; случилось это приблизительно в половине седьмого. Энджи как будто что-то толкнуло, и она резко открыла глаза. Ей захотелось выпрыгнуть из кровати, побежать в кухню и начать готовить завтрак. «Что за нелепые фантазии, ведь я совершенно не умею готовить!» – подумала она и потянулась, словно кошка, разминающаяся после долгого лежания. Став ногами на ковер, она поморщилась от боли. Судя по всему, волдыри и ссадины за ночь не успели зажить. Она заставила себя отвернуться, чтобы не видеть ужасных шрамов, которые опоясывали ее лодыжки.
– Если я их не вижу, значит, их там нет, – сказала она, понимая, что это явная чушь.
Энджи слушала, как родители ходят по дому. Зашумела вода. Наверное, папа принимает душ. Она подошла к платяному шкафу, ей нужно было подобрать какую-нибудь одежду. Она вытащила одну из своих любимых футболок. Ту, с длинными рукавами, темно-синим силуэтом альпиниста на светло-голубом фоне и вышитой блестками надписью «Скалы зовут». Эту футболку ей подарила Кейти, поздравив таким образом подругу с получением альпинистского значка. Это было в мае прошлого года… Прошлого года… В мае. О нет. Энджи приложила футболку к груди и поняла, что теперь эта вещь примерно на два размера меньше, чем нужно.
Ну и как ей быть? В чем она теперь будет ходить? Скомкав футболку, Энджи швырнула ее в противоположный конец комнаты. Она упала на то место, где обычно стояло кресло-качалка. Там на ковре остались вмятины. Кресло передвинули ближе к окну, примерно на метр. От того места, где оно стояло вчера, по ковру тянулись две параллельные полосы, похожие на следы от полозьев саней. Недоуменно вскинув брови, Энджи перетащила кресло на прежнее место.
Тяжело вздохнув, она снова подошла к платяному шкафу и достала огромный серый свитер. Его она любила надевать, когда ей хотелось уюта и спокойствия. Раньше ей приходилось закатывать рукава свитера, теперь же они были как раз нужной длины и закрывали запястья. Чтобы как-то поднять себе настроение, она посмотрела на покрытые пылью баночки, в которых хранились ее украшения, и вздрогнула. На них уже не было пыли. И не только на них, но и на платяном шкафу. И на письменном столе, и на прикроватном столике, и на подоконнике.
Может быть, ночью мама тихонько пробралась в ее комнату и навела порядок? Странно, однако, все это, но очень мило с ее стороны.
– Тук-тук! – раздался из коридора мамин голос, и Энджи вздрогнула от неожиданности.
Она снова запрыгнула в постель. Ей не хотелось, чтобы ее застали стоящей перед шкафом в одном нижнем белье.
– Заходи, мама! – крикнула она.
Мама открыла дверь ногой. В руках она держала поднос, на котором стояла тарелка с горячими, что называется с пылу с жару, оладьями. Вот это да – оладьи в постель! Так ее еще никогда не баловали. Энджи за ночь успела смертельно проголодаться, хотя вчера за ужином съела половину приготовленных мамой макарон с сыром.
– Только не подумай, что я буду делать это каждый день, – сказала мама, усмехнувшись. – Ну разве что семь раз в неделю, не чаще.
Она не могла оторвать глаз от лица Энджи. Смотрела так, словно, увидев дочь, испытала огромное облегчение, потому что боялась, что ночью та снова может исчезнуть.
– Спасибо, мама. Это просто замечательно, только я думаю, что тебе не нужно было так с утра напрягаться.
– Что за ерунда! Конечно нужно было, – не согласилась мама.
Сев на край кровати, она поставила поднос на ноги Энджи, а потом поправила подушки за ее спиной.
– Так ты меня избалуешь. Знаешь, ведь к хорошему быстро привыкают.
– Я так не думаю, – засмеялась мама, погладив ее по волосам. – Можно я расчешу твои волосы? Они у тебя такие длинные!
– Мне, наверное, нужно как можно быстрее подстричься, – сказала Энджи. – Я больше люблю короткую стрижку.
Она понимала, что, даже не смотрясь в зеркало, невозможно не замечать эти непривычно длинные шелковистые пряди, закрывавшие плечи. И каждый раз она начинала думать о том, что стерлось из ее памяти. Как она мыла голову, как расчесывала свои волосы? А эти вопросы, в свою очередь, рождали новые. Ей хотелось узнать, где она спала, что ела, кто готовил ей еду. Интересно, этот кто-то сейчас скучает без нее или нет? Уф! Столько всего странного и непонятного. Лучше вообще об этом не думать.
Она обильно полила кленовым сиропом четыре пышных, сложенных одна на другую оладьи, и наблюдала за тем, как сироп стекает с этой кручи, образуя на тарелке лужицу янтарного цвета.
«Интересно, почему замолчала мама?» – подумала Энджи и, подняв голову, снова посмотрела на нее. На лице у матери застыло выражение спокойной печали.
– Мне жаль, что ты не чувствуешь себя самой собою. Может быть, как только ты вернешься в школу или снова возьмешь в руки свою гитару – я уверена, что мисс Мэнда будет просто счастлива… – Она замолчала, не закончив фразу.
Энджи пожала плечами.
– Прости меня, – снова сказала мама. – Я хочу тебе помочь, но у меня, похоже, ничего не получается. Дорогая, а кем ты себя ощущаешь?
– Все очень странно и необычно, – сказала Энджи, отделив вилкой большой кусок оладьи. – Внутри я осталась прежней, такой, какой ушла в поход. Но моя одежда теперь мне мала, мои волосы почему-то стали длинными, и, когда я подхожу к зеркалу, мне кажется, что я вижу призрак той Энджи, в которую превращусь, когда повзрослею. Это меня пугает.
Она запихнула в рот весь кусок, с которого стекал сироп, и, прожевав, проглотила его. На губах остался сладкий привкус. Она вздохнула.
– Я не знаю. Скажи мне, кого ты видишь?
– Я вижу свою дочь, – сказала мама, взяв ее за руку. – Милую, прелестную девочку, которая скоро станет девушкой, – добавила она.
Погладив пальцы Энджи, она заметила серебряное кольцо.
– Красивое, – сказала она. – Я его не помню. По-моему, раньше у тебя его… не было.
Энджи тоже не знала, откуда оно у нее появилось, но почему-то решила, что не стоит об этом говорить матери.
– Конечно было. Я ношу его уже довольно долго, – сказала она. Вышла этакая полуправда-полуложь.
– У меня уже, наверное, старческий склероз. Ладно, лучше скажи мне, чем бы ты хотела сегодня заняться? – спросила мама. – Может быть, купим тебе кое-что из одежды? Как ты на это смотришь? И школьные принадлежности. К доктору тебе нужно будет ехать только после трех, а я взяла на работе выходной.
– Подожди. Ты работаешь? И давно? – удивилась Энджи.
В свое время ее мать добровольно согласилась стать домохозяйкой, и такое положение вещей ее вполне устраивало.
– Библиотека наконец получила дополнительное финансирование, это было примерно два года назад, и поскольку нам нужны были… в смысле, поскольку я всегда помогала им, так сказать, на добровольных началах, они взяли меня на работу.
Энджи заметила ее обмолвку.
– Вам нужны были деньги? Неужели отец потерял работу?
Мать так энергично замотала головой, что ее каштановые с проседью локоны совершенно спутались.
Энджи заметила ее обмолвку.
– Вам нужны были деньги? Неужели отец потерял работу?
Мать так энергично замотала головой, что ее каштановые с проседью локоны совершенно спутались.
– Нет-нет, у него все хорошо. Его даже повысили – сделали заведующим отделом сбыта местного филиала компании. Нет. Мы просто… Понимаешь, искать пропавшего человека – дело весьма дорогостоящее. Частные детективы, объявления в газетах и на телеканалах. Только, ради бога, умоляю, не смотри на меня так! Мы с отцом совершенно не жалеем о том, что потратили такую кучу денег.
Усилием воли Энджи подавила внезапно возникшее чувство вины. Она не совершила ничего предосудительного. Она не сбегала из дому и не состояла на учете в полиции как малолетняя преступница. По крайней мере, ей так казалось.
– Не волнуйся, дорогая. Теперь все будет хорошо, – сказала мама и крепко сжала ее руку, словно пыталась убедить в этом саму себя.
Капля сиропа упала на одеяло. Энджи сразу сняла ее пальцем, а потом облизала его.
– Ты уже кому-нибудь рассказала? В смысле, не толпятся ли на лужайке перед нашим домом репортеры, ожидая, пока я позавтракаю и приму душ?
Испуганная мама, вскочив с кровати, подбежала к окну и раздвинула шторы.
– Нет. Не вижу ни одной телекамеры. Фил, детектив Броуган, сказал, что постарается сделать все возможное, чтобы журналисты ничего не узнали о твоем возвращении. Об этом знают только в полиции. Ты пообщаешься с прессой, когда будешь готова. Даже не представляю, как сохранить это в тайне. Дело в том, моя дорогая, что твое исчезновение наделало очень много шума, – пояснила она, вглядываясь куда-то вдаль. – Кстати, раз уж мы заговорили о том, кто должен знать о твоем возвращении, а кто не должен, ты не хочешь позвонить Ливви?
О боже! И что же она скажет? Привет, Ливви, я вернулась, хотя все считали меня мертвой. Меня не разорвали кугуары. Что у тебя нового? Нет, сегодня она не в состоянии вести подобные разговоры.
– Ну, не знаю. Думаю, что мне сначала нужно поговорить с психологом.
Мама недоуменно подняла брови.
– Но, может быть, твои друзья… – Она замолчала, поняв, что неправа. – Прости. Конечно, тебе нужно сначала освоиться, свыкнуться с переменами, которые в тебе произошли, разобраться в себе самой. Ты еще не готова к общению с другими людьми. Я все понимаю. Однако я все-таки позвонила бабушке. Вчера вечером, после того как ты уснула. Дядя Билл привезет ее к нам в воскресенье, – сказала она и задернула шторы.
– Модя Билл? – удивилась Энджи.
Так она называла младшего брата отца, который был намного младше него и всего на восемь лет старше самой Энджи. Это прозвище она дала ему, когда ей было шесть лет, а ему всего четырнадцать: молодой дядя стал модей. Она не видела его целую вечность.
– А дедушка? Он что, не приедет?
Мама молчала, неподвижно глядя в одну точку. Это молчание длилось довольно долго, и Энджи все поняла. «О нет, прошу тебя, только не надо ничего говорить!» – закусив нижнюю губу, мысленно попросила она мать.
Однако мать все-таки сказала:
– Энджи, дорогая, ты, конечно, ничего не знала. Мы потеряли дедушку. Это случилось полгода назад.
Ей показалось, что внутри у нее образовался вакуум. Она не могла говорить, лицо словно окаменело. Слезы катились по щекам, капая прямо в тарелку с оладьями. Что еще случилось за время ее отсутствия? Чего еще она не знает?
Охнув, мама закрыла правой рукой рот, а левую прижала к животу. Она оглядывала комнату так, словно что-то искала.
– Я… нет, – пробормотала она.
Энджи поняла, что она не притворяется.
– Что, мама? Говори, раз начала. Не надо ничего от меня скрывать. Я больше никогда не увижу своего дедушку, что может быть хуже этого? – воскликнула Энджи. Она смотрела, как мать сжимается от боли, и ее осенила ужасная догадка: – У тебя рак? О господи! Неужели это правда?
– О нет, дорогая моя! Это не… это… хорошие новости, – сказала мама, кусая губу. – Я в положении.
Энджи недоуменно уставилась на нее.
– В каком положении?
– Энджи, дорогая, я беременна.
У нее зашумело в голове, и она уже не слышала того, что говорила мать. Энджи видела, как шевелятся ее губы, но в ее голове бушевал настоящий ураган и все слова матери тонули в этом шуме. О боже, значит, это правда! Еще один ребенок. Они сдались, отказались от нее, поверили в то, что она никогда не вернется домой. Они предали ее.
Но это еще не самое страшное. Хуже всего было то, что, пока ее держали где-то, всеми забытую, закованную в кандалы, страдающую от голода и холода, дрожащую от страха, подвергая пыткам и издевательствам, ее мама и папа в это время целовались, строили планы на будущее и занимались любовью, чтобы зачать еще одного ребенка и жить дальше без нее.
Она не успела ничего сказать – ее стошнило. Она вырвала на тарелку, на чудесное лоскутное одеяло, подаренное бабушкой. Мама, зажав рот обеими руками, выбежала из комнаты.
Помогая маме ликвидировать последствия своей рвоты, ты смущенно молчала. Девочка-скаут хотела помочь тебе навести порядок, но мы решили, что ты должна это сделать сама. Мы решили пока не возвращать тебя внутрь, ведь прошло слишком мало времени. Не стоило отчаиваться, мы все еще надеялись на то, что ты сможешь жить снаружи.
Пока стиралось белье, мама снова предложила тебе пройтись по магазинам. И поскольку твои старые вещи не налезали на наше тело, ты согласилась. Ты знала, что скоро тебе придется вернуться в школу и все равно понадобится новая одежда.
В торговом центре мама предпринимала отчаянные попытки возродить старый ритуал и поэтому сначала остановилась возле того места, где продавали сдобные крендельки с корицей. Раньше вы всегда там останавливались. Ей хотелось, чтобы вы, как в старые добрые времена, снова стали близкими подругами. Несмотря на то что у тебя скрутило желудок, ты, сделав над собой усилие, съела весь крендель. Удовольствия ты, конечно, никакого не получила, но маму порадовала. Она улыбнулась тебе.
Продавщица в «Аберкромби» удивленно посмотрела на тебя, когда ты сказала, что не знаешь своего размера. Перекинув через руку целую охапку одежды, ты зашла в примерочную кабинку и разделась. Тогда мы впервые увидели в зеркале отражение нашего тела, причем целиком. Я разрешила всем девочкам по очереди взглянуть на него, буквально одним глазком. Но потом в кабинку постучала твоя мама.
– У тебя все в порядке? Может быть, принести вещи другого размера? – спросила она.
Мне кажется, что я и так позволила им слишком долго смотреть на тебя. Ты вздрогнула, когда мы ушли, и поняла, что стоишь перед зеркалом и удивленно смотришь на свои груди, обхватив их ладонями (так, словно пытаешься определить, насколько они большие), а вся примерочная завалена одеждой, к которой ты даже не прикоснулась.
– Подожди! – крикнула ты ей, не скрывая раздражения. – Я еще даже не начинала примерять. Я тебя позову, когда закончу.
Примерив все принесенные вещи, но испугавшись непомерно высоких цен (подумать только, обыкновенная футболка стоила целых тридцать пять долларов!), ты выбрала только три футболки и одни джинсы.
– Это все? Ты больше ничего не хочешь взять? – удивилась наша мама. – Я думала, что это твой любимый бутик.
– Нет, здесь мне больше ничего не нужно, – сказала ты. – В этом бутике одни дизайнерские вещи. Пойдем поищем что-нибудь попроще.
Ты заметила, как мама облегченно вздохнула, и поняла, что с деньгами у нее большие проблемы, хотя она и делала вид, что все в полном порядке.
Когда вы вышли из торгового центра, ты еще не знала, что на дне пакета с покупками для тебя припрятан небольшой сюрприз. У одной из нас весьма изысканный вкус и довольно шаловливые ручки.
Детектив Броуган приехал в два часа. Ему нужно было кое-что выяснить перед тем, как Энджи встретится с психологом. Папа ушел на работу, вернувшись к привычной жизни, как будто это был обычный понедельник. Мама и Энджи сидели на диване, между ними лежала подушка. Посмотрев на нее, Броуган удивленно приподнял бровь.
– Все в порядке? – спросил он.
Сегодня он выглядел совершенно иначе. Вместо домашней одежды на нем был темный костюм. Он был чисто выбрит, и от него даже исходил легкий цитрусовый аромат лосьона после бритья.
– Конечно, Фил, – ответила мама бодрым голосом, а Энджи подумала, что от этого парня ничего невозможно скрыть. Он все видит и все замечает.
Сев в кресло и внимательно посмотрев на Энджи, он сказал:
– Данные, полученные во время медицинского осмотра, дают нам основание полагать, что было совершено похищение. Поэтому, Анжела, очень важно, чтобы к тебе вернулась память. Тогда мы сможем разыскать и наказать преступника, и самое главное – предотвратить новое преступление. Ведь он может найти себе следующую жертву, если, конечно, уже не нашел.