– Вы ничего не смыслите в войне! – оборвал врача раздражённый баритон, выговаривавший французские слова с акцентом. – Это коварный скифский замысел. Я приказал расстреливать поджигателей на месте безо всякого суда! Ах, Кутузов, думаете, что я испугаюсь огня и уйду? Чёрта с два! Я не дам ему испортить мой триумф! Я остаюсь в Кремле, в этой колыбели московского царства! – Император вздохнул и продолжил уже не так бодро. – …Или же всё наоборот: зная мой нрав, Кутузов именно на это и рассчитывает? Хочет, чтобы я назло ему остался в Москве и не пустился бы в погоню за его потрёпанной армией?
Анкр терпеливо молвил:
– Не знаю, сир. В вопросах стратегии я дурной советчик. Если угодно, могу дать вам порцию эликсира, хотя с прошлого раза миновало меньше десяти дней. Это слишком мало, вы повредите своему здоровью…
– К дьяволу эту отраву! – в сердцах вскричал монарх. – Меня тошнит от ваших «порций»! Речь сейчас идёт не о сражении, где решается судьба Европы. Это обычная логическая задача, и я уж как-нибудь решу её без химии!
– Как вам будет угодно, сир.
Потом наступило молчание, изредка прерываемое тяжкими вздохами. Вот Наполеон заговорил вновь. Без гнева и раздражения, с глубокой горечью:
– Я был нетерпелив, я делал ошибки, каждая моя битва могла оказаться последней… Но я был свободен! Пока не повстречался с вами… Теперь, вступая в сражение, я спокоен и уверен в победе. Мир – будто кость в моих зубах, и я грызу её, как мне заблагорассудится. Но зато теперь я похож на пса, которого держат на поводке! Кто ведёт меня, Анкр? Вы? Или вы сами поводок, а поводырь кто-то другой?
Голос Великого Человека задрожал от волнения, а может быть, от страха.
– Вы возбуждены, сир. Это всё бессонница и желудочное воспаление. Я дам вам успокаивающих капель.
– К чёрту! Капли мне даст Юван. По крайней мере, не подмешает в них ничего лишнего!
По паркету загрохотали сердитые шаги. Хлопнула дверь.
Самсон торопливо ретировался к балкону и сделал вид, что смотрит на пожар.
Минуту спустя, постучав, вошёл задумчивый барон.
– Хороший вопрос мне задал император. Кто я, в самом деле: поводырь или поводок?
– О чём вы? – изобразил удивление Фондорин.
– А вы не слышали? Его величество так кричал. Я был уверен, что слова доносятся и сюда… – Анкр тряхнул рукой, как бы отгоняя ненужные мысли. – Неважно… Давайте лучше поговорим о вас. Я ещё не имел возможности извиниться, что насильно удерживаю вас при себе. Поверьте, это для вашей же пользы и безопасности… Ваша жизнь для меня слишком ценна.
– Почему?
Ответа на вопрос не последовало.
– Быть рядом со мной в интересах вашего настоящего и вашего будущего, – вместо этого сказал барон витиевато и не очень понятно. – Вас раздражает постоянное присутствие телохранителя? Если вы дадите слово, что больше не попытаетесь бежать, я предоставлю вам полную свободу.
– Не беспокойтесь, я не сбегу. Честное слово. Куда вы, туда и я.
«А куда я, туда и вы», прибавил профессор мысленно.
Анкр пытливо смотрел на него поверх очков своими проницательными глазами.
– Вижу, что вы говорите правду. Отлично. Можете ходить по всему дворцу – разумеется, кроме личных апартаментов императора, но вас туда и не пустят мамелюки с лейб-жандармами. Можете гулять по Кремлю. Я отдам вам свой пропуск. С ним вас не только всюду пропустят, но и окажут любое содействие. Только очень прошу вас не выходить за пределы крепости. Это опасно. Комендант города едва назначен и ещё не успел восстановить порядок.
Вскоре фармацевт откланялся, сказав напоследок, что его библиотечка и лаборатория к услугам «юного друга», ежели тому захочется скрасить досуг полезным чтением или какими-нибудь изысканиями.
– А теперь я вынужден вас оставить. У меня есть неотложные дела.
У меня тоже, подумал Самсон, поглядывая на свой сак.
IV.
Всю первую половину дня барон не показывался. Ни один из темнокожих охранников не нарушал уединения Фондорина. Лаборатория Анкра помещалась в одном большом сундуке, легко обращаемом в стол и отлично приспособленном для работы. Здесь имелись все принадлежности, потребные для изготовления берсеркита. К полудню профессор обзавёлся достаточным количеством аманита и ингибитора, чтоб воодушевить на подвиги целую варяжскую дружину.
Заодно исследовал содержимое всех ёмкостей, какие нашёл в сундуке. В металлических коробочках и банках хранились соли, кислоты, настои, экстракты – одним словом, всё, что может понадобиться фармацевту. Но эти вещества Фондорин хорошо знал. Средь них не обнаружилось ни одного, в котором можно было бы заподозрить пресловутый эликсир.
Всё время, пока ингибитор фильтровался, профессор обдумывал формулу своих дальнейших действий.
Берсеркит готов. Теперь можно справиться с египетскими телохранителями барона, а самого его, принеся извинения, связать, взвалить на плечи и вынести из Кремля. Но что дальше? Всюду часовые. Во время Бородинского сражения он уже пытался прорваться через них, причём без тяжёлой ноши на плечах. Ничего не вышло.
Нельзя ли выбраться из дворца каким-нибудь незаметным образом?
И Фондорин пустился в разведку.
Палаты были выстроены в половине минувшего столетия для императрицы Елизаветы. Дочь Петра Великого не любила тесные комнатки и узкие переходы старинного Теремного дворца и повелела возвести по соседству палаццо в итальянском стиле, чтоб было где разместиться во время наездов в Первопрестольную. Однако представления об удобстве и пышности быстро устаревают. По нынешним меркам растреллиевский дворец казался мал и прост для монаршьего пребывания – в особенности для квартиры Повелителя Европы. При виде обветшавшей лепнины и наивных античных барельефов Самсон испытал смешанное чувство стыда за державу: что подумает Наполеон о величии русских царей, довольствующихся такой скромной резиденцией? Показать бы ему Петергоф или Зимний дворец.
Мысли эти, впрочем, были мимолётные и междудельные. Фондорин обходил стороною парадные коридоры и лестницы, выискивал закоулки потемнее.
Поиски ничего не дали. Примерно половина здания была отведена под личные покои Великого Человека. Туда профессор не стал и соваться. Другая половина кишела свитскими офицерами и прислугой. В каждом чуланчике и даже в антресолях кто-нибудь да разместился.
Поняв, что незаметно вынести связанного человека отсюда никак невозможно, даже под покровом ночи, Самсон в глубокой озабоченности вышел наружу.
Его несколько раз останавливали караулы, но бумага Анкра была подобна волшебной разрыв-траве, пред которой падают любые преграды. Собственноручная записка императора была по содержанию очень похожа на всеполномочный пропуск, полученный профессором от светлейшего, только действовала ещё безотказнее. При одном взгляде на подпись гвардейцы вытягивались в струну.
День был не поймёшь какой – пасмурный или солнечный. Небо затянулось дымом и копотью, со всех сторон за стенами Кремля вздымалось зарево. Ветер разносил над головою лохмотья сажи и огненные хлопья. Повсюду, даже на крышах, стояли бочки с водой, около них дежурили солдаты. Это-то было понятно, но чего профессор не мог взять в толк – ружейной пальбы залпами, ежеминутно гремевшей где-то совсем неподалёку. Неужто у самых стен Кремля идёт бой?
Заинтригованный, он быстро пошёл через Троицкие ворота на звуки стрельбы и увидал во рву под мостом ужасное зрелище.
Там расстреливали людей.
Несколько тел уже валялись в грязной жиже, а из караульни по двое подводили новых. Десяток стрелков тем временем заряжали ружья.
Несчастных ставили к кирпичной стене, завязывали им глаза. Офицер по бумажке неразборчиво выкрикивал приказ московского коменданта маршала Мортье о казни поджигателей, потом следовал приказ «Feu!».[29] Отрывисто ударял залп, из стволов вылетало пламя, наземь с криком или молча валились убитые.
С Троицкого моста за экзекуцией наблюдала довольно большая толпа, состоявшая из военных разных родов оружия.
На Шевардинском редуте Самсон видел много смертей, но то было другое. Здесь, в полувысохшем рву, убивали без горячности и запала, а деловито, буднично, словно исполняли неприятную, но вполне рутинную работу.
Оцепеневший Фондорин не мог ни уйти, ни отвернуться, ни даже отвести взгляда.
У него на глазах комендантский взвод расстрелял три пары смертников, по виду обычных посадских мужиков. Лишь один из них кричал и вырывался, остальные шли на казнь смирно и только бормотали молитвы.
В четвёртый раз конвоиры вывели двоих со скрученными за спиной руками. Оба были без бород, но с усами. Тот, что пониже ростом, в поддёвке и суконной шапке, плакал. Второй, простоволосый, краснолицый, шёл с высоко поднятой головой. У него была бравая осанка, из-под растерзанного армяка просвечивало синее казённое сукно.
В четвёртый раз конвоиры вывели двоих со скрученными за спиной руками. Оба были без бород, но с усами. Тот, что пониже ростом, в поддёвке и суконной шапке, плакал. Второй, простоволосый, краснолицый, шёл с высоко поднятой головой. У него была бравая осанка, из-под растерзанного армяка просвечивало синее казённое сукно.
Рядом с профессором кто-то сказал:
– Этих вязали при мне, с поличным. Поджигали сенной сарай. Они полицейские. Видите, тот бездельник даже не удосужился снять мундира!
Теперь Самсон и сам разглядел медные пуговицы и шитьё на обшлаге. Судя по ним, краснолицый был младшим офицером московской полиции. Что это он застрял в покинутом городе, да ещё в форме? Неужто губернатор Ростопчин, грозившийся Москву спалить, но французу не отдать, действительно приказал своим людям устроить пожар? Не может быть…
На этот раз в процедуре произошла заминка – расстрельная команда получила разрешение покурить и запалила трубки.
Фондорин услышал, как простоволосый распекает своего товарища:
– Что сопли распустил, Ляшкин? Держи фасон, не позорь державы! Сейчас будешь в Царствии Небесном. А на французов нам тьфу!
Он ловко плюнул, с пяти шагов попав на сапог командиру взвода. Тот забранился, а зевакам на мосту бравада русского пришлась по вкусу.
– Молодец, парень! Ни черта не боится. Такого и расстреливать жалко.
При этих словах профессор вздрогнул. У него же при себе бумага, с помощью которой можно…
– Погодите! – закричал он солдатам, уже вставшим в шеренгу. – Не смейте! Именем императора!
Он протиснулся через толпу и сбежал в ров, размахивая магическим документом.
– Расстрел отменяется, лейтенант! Этих людей я забираю с собой.
Офицер недоверчиво смотрел на него.
– Кто вы такой? Подите прочь! У меня приказ маршала!
– А у меня императора! Вот!
Самсон развернул листок и поскорей сложил его обратно. Проклятая рассеянность! Это была грамота от Кутузова. Письмо от Бонапарта в другом кармане.
– Нет, вот это.
Увидев кривой росчерк на бумаге, лейтенант встал во фрунт и только попросил расписку. Самсон её немедленно накалякал свинцовым карандашом, подписавшись «Барон Анкр». Пускай потом разбираются, коли будет охота.
– Вам дать конвой, господин барон?
– Сам справлюсь.
Во время, пока решалась их судьба, осуждённые вели себя по-разному. Один всхлипывал, боязливо переводя взгляд с лейтенанта на Фондорина. Второй презрительно скривил губы и передразнил непонятную французскую речь:
– Женепёпа-женевёпа, – а потом снова плюнул – теперь уж на голенище профессору.
Но Самсон не обиделся, а поощрительно улыбнулся. Его осенила блестящая идея. Милосердный порыв, ставивший целью спасение двух живых душ, сулил обернуться нежданной пользой. Из такого хвата, как сей полицейский, мог получиться отличный помощник.
Фондорин взял пленников за конец верёвки, которою они были привязаны один к другому, и потянул за собой. Малодушного подгонять не пришлось, он прытко засеменил прочь от страшного места. Бесстрашный тоже не упирался, но и суеты не проявлял.
– Ты что за птица очкастая? Чего тебе надо? – спросил он. – Компрене по-русски?
Профессор шепнул:
– Я русский.
– Русский, а французу служишь?! Иуда!
Полицейский попытался лягнуть Самсона ногой – тот еле отскочил.
– Я отечеству служу. Вот, читайте!
Он вынул бумагу, что лежала в левом кармане, поднёс к самой физиономии поджигателя. Они уже довольно отошли от рва и могли спокойно объясниться вдали от чужих глаз.
– Вон оно что! Вы, сударь, стало быть, с заданием? Для дела? Понимаю! – Служивый сверкнул глазами. – Полицейский поручик Хрящов к вашим услугам! Что прикажете – всё исполню! И Ляшкин тоже. Он трусоват, но к делу пригоден. Хожалым состоит у меня в квартале. Мы от своих отстали, вот я и решил француза малость поджарить.
– Но ведь это злодейство – поджигать Москву!
Самсон развязывал путы.
– Я старый архаровец. – Поручик свирепо затряс онемевшими запястьями. – Иван Петрович нам всегда говаривал: «Со злодеями обходись по-злодейски, ребята!» Не будут ироды в Москве жировать» Пусть лучше сгинет. Новую построим!
С упоминанием достопамятного Ивана Петровича облик Хрящова для профессора окончательно прояснился. Долго москвичи будут помнить грозного павловского губернатора Архарова, при котором полиция поддерживала в Москве порядок железной рукой, обходясь «по-злодейски» не только со злодеями.
Хожалый Ляшкин, будучи развязан, пал на колени и поблагодарил своего спасителя земным поклоном.
– Храни тебя Христос, батюшка! До скончания веку стану за твоё благородие Бога молить!
– Примите и от меня решпект, ваше… – Поручик поднял густую бровь, – Вы, сударь, в каком чине состоите?
– Я седьмого класса, назвал Самсон свой ранг согласно академическому табелю.
– Не «благородие», а «высокоблагородие», дура! – рыкнул Хрящов на подчинённого. – Какие будут приказания, господин подполковник?
Хоть Фондорин был не подполковником, а надворным советником, но не стал поправлять поручика. Военному начальнику он будет подчиняться охотнее, чем статскому.
Не вдаваясь в лишние подробности, знать которые полицейским было ни к чему, Самсон объяснил задачу.
Нужно выкрасть из свиты Бонапарта одного очень опасного человека. Дело трудное. В Кремле полным-полно гвардейцев, вокруг дворца плотная охрана. Как проникнуть внутрь, непонятно.
– Незачем нам туда проникать, – уверенно заявил Хрящов. – Сами скоро вылезут.
– С чего вы взяли?
– Не усидеть им в Кремле. По небу огненные мухи летают, а у Бонапарта там, поди, пушки?
Да, гвардейская артиллерия.
– Попадёт одна искра в зарядный ящик, и улетит враг рода человеческого за облака, туда ему и дорога. Нет, господин подполковник, уйдут они. Глядите, вон уж зашевелились.
Действительно, на Троицкий мост маршевым шагом выходила инфантерия. За ней, стуча по мостовой коваными колёсами, выехала батарея.
– Путь им один – через Тверскую улицу на Питерский тракт. Ни в какую другую сторону уже не пройти. Да не прямиком, а переулками, где ещё не занялось. Вы, господин подполковник, вот что. – Хрящов вынул из кармана медную загогулинку. – Берите мою дудку. Мы с Ляшкиным за Кутафьей башней засядем. Как вас увидим – станем красться следом. Свистните в дудку – и враз явимся, как конь перед травой.
Вот что значит человек дела! В одну минуту составил простую, чёткую диспозицию, без лишних мудрствований.
– Оплошки случиться не должно, – всё же засомневался Фондорин. – Дело большущей важности. Нельзя нам его упустить.
– Костьми ляжем!
– Не надо костьми…
Профессор достал из кармана фляжку. Наполнил крышечку, капнул туда ингибитора.
– Выпейте. Это вам поможет.
– Вина не принимаю, – гордо отрезал поручик. – Ежели вам угодно знать мнение старого оберегателя порядка, всё зло на Руси от вина. Отродясь его не пил и не намерен. Я один такой на всю московскую полицию. Сам обер-полицмейстер про меня говорит: «Хрящов у меня большой оригинал».
– А я, ваше высокоблагородие, не откажусь, – сунулся робкий Ляшкин.
Он опрокинул чарку, крякнул.
– С характером винцо, аж до нутра проняло.
Щёки хожалого порозовели, плечи распрямились, он по-молодецки тряхнул головой да как хлопнет начальника по плечу:
– Эх, Фёдор Иваныч, веди на басурманов! Ляшкин тебя не осрамит!
От приятельского шлепка поручик чуть наземь не брякнулся.
– Сдурел ты, что ли? Откуда и сила взялась!
Фондорин снова наполнил крышку.
– Пейте, поручик. Это приказ.
– Слушаюсь.
Со вздохом, предварительно сплюнув в сторону, Хрящов выпил.
Глаза у него захлопали. Усы встопорщились ещё бесшабашней.
– Ух ты! Будто угль горящий проглотил! Так вот оно какое, вино! Теперь я понимаю, отчего пьяному море по колено! Эх, господин подполковник, сгубили вы единственного на всю Москву трезвого полицианта! Дурак я, выходит, что до сорока лет дожил без хмеля. Как Бог свят, запью!
– Сначала мы должны исполнить задание. Главное – держитесь неподалёку. Как только представится случай, я засвищу. Не отстанете?
– Хоть на крыльях летите – не отстанем, – пропел поручик, поглаживая молодецкую грудь. – Ох, душа в пляс просится. Ещё глоточек не дозволите?
– Будет с вас. А то, чего доброго, сами улетите.
V.
– Как хорошо, что вы вернулись! Я уж хотел отправлять на поиски Атона. Кстати, благодарю за совет насчёт уксуса – это простое средство помогло разбудить беднягу.
Анкр поджидал профессора в коридоре. Здесь же стоял его сундук, уже сложенный.
– Мы покидаем Кремль. Он превратился в остров, со всех сторон окружённый пламенем. Маршал Мортье готовит для императора загородный дворец к северо-западу от города. Идёмте! Пора грузиться в повозку.