Широкая гипюровая юбка, короткая кружевная накидка, огромный чепец, глубокие карманы, огромных размеров сак и шейный шелковый платок в мелкий цветочек — такой предстала графиня де Беарн взору Шон, когда любимая сестра и доверенное лицо г-жи Дюбарри в первый раз приехала к графине де Беарн, объявив себя дочерью ее адвоката метра Флажо.
Старая графиня одевалась так не столько из любви к моде прежних лет, сколько из экономии. Она была не из тех, кто стыдится бедности, потому что была бедна не по своей вине. Она сожалела лишь о том, что не могла оставить после себя приличного для своего имени состояния сыну, юному, застенчивому, словно девушка, провинциалу, предпочитавшему материальные удовольствия тем льготам, которые могло ему дать доброе имя.
Графиня де Беарн тешила самолюбие тем, что называла своими те земли, которые ее адвокат оспаривал у семейства Салюсов. Однако, обладая здравым смыслом, она хорошо понимала, что если бы ей понадобилось заложить эти земли, то ни один из ростовщиков (а они в то время во Франции готовы были рисковать) и ни один стряпчий (а они во все времена достойны были того, чтобы их колесовали) не даст ей ссуду при такой гарантии и не авансирует ей ни денье под такое обеспечение.
Итак, г-жа де Беарн ограничивалась доходами и арендной платой лишь с тех земель, которые не фигурировали в процессе. Она получала всего около тысячи экю ренты, что вынуждало ее избегать двора, где надо было выбрасывать деньги на ветер, платя по двенадцать ливров в день только за наем кареты, на которой просительница обычно разъезжала от судей к адвокатам и обратно.
А главное, она избегала двора, справедливо полагая, что ее дело будет извлечено из папки, где оно дожидалось своей очереди, не ранее чем лет через пять. Даже в наше время бывают долгие процессы. Однако каждый, кто затевает тяжбу, может надеяться увидеть ее конец, прежде чем доживет до возраста библейского патриарха. А в то время процессы растягивались на два или три поколения и, как сказочное растение из «Тысячи и одной ночи», могли расцвести только через двести или даже триста лет.
Госпоже де Беарн не хотелось истратить остатки своего родового достояния, пытаясь получить обратно десять двенадцатых спорных земель; как мы уже сказали, она была дамой старой закалки, то есть проницательной, осторожной, энергичной и скупой.
Вне всякого сомнения, она смогла бы лучше любого прокурора, адвоката и судебного исполнителя вести тяжбу, вызывать в суд, защищаться, приводить решение в исполнение. Но она была де Беарн, и это имя во многом служило ей препятствием. Из-за него она страдала и томилась, подобно Ахиллу, укрывавшемуся в своей палатке и терзавшемуся при звуках боевого рожка, делая вид, что не слышит его; нацепив на нос очки, графиня де Беарн весь день напролет просиживала над старыми грамотами, а по ночам, завернувшись в халат из персидского шелка и расхаживая с распустившимися седыми волосами, произносила речи перед своей подушкой, и отстаивала свое право на спорное наследство с таким красноречием, которого только и могла желать своему адвокату.
Нетрудно догадаться, что приезд Шон, представившейся мадемуазель Флажо, приятно взволновал де Беарн.
Молодой граф де Беарн был в это время в армии.
Обычно охотно веришь в то, чего страстно желаешь. Вполне понятно поэтому, что г-жа де Беарн поверила рассказу молодой дамы.
Впрочем, в сердце графини закралось некоторое сомнение: она лет двадцать была знакома с Флажо, сто раз была у него дома на улице Пти-Лион-Сен-Совер, но никогда не замечала, чтобы с квадратного ковра, казавшегося ей слишком маленьким для просторного адвокатского кабинета, на нее смотрели глазки какого-нибудь постреленка, выбежавшего клянчить конфеты.
В конце концов можно было сколько угодно напрягать память, пытаясь припомнить адвокатский ковер, представить себе ребенка, который мог играть, сидя на этом ковре, однако мадемуазель Флажо была перед ней, вот и все.
Кроме того, мадемуазель Флажо сказала, что она замужем, и наконец — что рассеивало последнее подозрение г-жи де Беарн в том, что та нарочно приехала в Верден, — сообщила, что направляется к мужу в Страсбур.
Вероятно, графине де Беарн следовало бы попросить у мадемуазель Флажо рекомендательное письмо; однако если допустить, что отец не может отправить с поручением родную дочь без такого письма, то кому тогда он вообще мог бы доверить дело? И потом, к чему были эти опасения? К чему могли привести подобные подозрения? С какой целью надо было проделывать шестьдесят льё, чтобы рассказывать графине сказки?
Если бы графиня была богата, как, скажем, жена банкира или откупщика, если бы она, отправляясь в путь, брала с собой дорогую посуду и драгоценности, она могла бы заподозрить заговор с целью обокрасть ее в дороге. Но графиня де Беарн от души веселилась, представляя себе разочарование разбойников, которые вздумали бы на нее напасть.
Поэтому, когда Шон, переодетая мещанкой, уехала от нее в плохоньком кабриолете, запряженном одной-единственной лошадью, в который она предусмотрительно пересела на предпоследней почтовой станции, оставив там свою роскошную карету, графиня де Беарн, убежденная в том, что настал ее час, села в старинный экипаж и отправилась в Париж. Она все время подгоняла кучеров и миновала Лашосе часом раньше ее высочества, а у заставы Сен-Дени оказалась всего часов шесть спустя после того, как через нее проехала мадемуазель Дюбарри.
Так как у путешественницы был весьма скудный багаж — а важнее всего на свете были для нее тогда сведения о тяжбе, — то г-жа де Беарн поехала прямиком на улицу Пти-Лион и приказала остановить карету у двери метра Флажо.
Понятно, дело не обошлось без любопытных — а все парижане очень любопытны, — окруживших громоздкий экипаж, что выехал, казалось, из конюшен Генриха IV, такой он был надежный, крепкий, с покоробившимися от времени кожаными занавесками, двигавшимися с ужасным скрежетом на медном позеленевшем карнизе.
Улица Пти-Лион неширокая, поэтому величественный экипаж г-жи де Беарн совершенно ее загородил. Уплатив кучерам прогонные, путешественница приказала отвезти карету на постоялый двор, где графиня обыкновенно останавливалась в Париже, то есть в «Поющий петух» на улице Сен-Жермен-де-Пре.
Держась за сальную веревку, служившую перилами, она поднялась по темной лестнице к г-ну Флажо; на лестнице было прохладно — к удовольствию графини, утомленной быстрой ездой и летним зноем.
Когда служанка по имени Маргарита доложила о графине де Беарн, метр Флажо наскоро подтянул короткие штаны, которые были спущены из-за жары, натянул на голову парик, всегда лежавший у него под рукой, и надел полосатый шлафрок из бумазеи.
Одевшись, он пошел к двери с улыбкой, в которой сквозило столь сильное удивление, что графиня сочла своим долгом объявить:
— Да, дорогой мой господин Флажо, это я!
— Вижу, вижу, ваше сиятельство, — отвечал г-н Флажо.
Стыдливо запахнув полы шлафрока, адвокат проводил графиню к кожаному креслу, стоявшему в самом светлом углу кабинета, и усадил ее на всякий случай подальше от бумаг на столе, памятуя о том, что графиня до крайности любопытна.
— А теперь, ваше сиятельство, — учтиво обратился к ней метр Флажо, — позвольте узнать, чему я обязан столь приятной неожиданностью?
Удобно устроившись в кресле, графиня де Беарн в эту минуту приподняла ноги, обутые в атласные туфли, давая возможность Маргарите подложить под них кожаную подушку. Услышав слова Флажо, она быстро встала. Достав из футляра очки, гостья нацепила их на нос, желая получше рассмотреть Флажо, и спросила:
— То есть как неожиданность?
— А как же? Я думал, вы сейчас в своем имении, ваше сиятельство, — отвечал адвокат, в надежде польстить графине де Беарн, называя имением три арпана земли, распаханные под огород.
— Как вы верно заключили, я там и была, но по первому вашему сигналу все бросила и примчалась.
— По первому моему сигналу? — удивленно переспросил адвокат.
— По первому вашему слову, намеку, совету — называйте, как хотите.
Глаза Флажо округлились и стали размером с очки графини.
— Надеюсь, вы довольны, что я не заставила себя ждать?
— Я, как всегда, рад вас видеть, ваше сиятельство, однако позвольте вам заметить, что я не совсем понимаю, при чем здесь я?
— Как? — вскричала графиня. — Как это при чем здесь вы?.. Ведь я приехала из-за вас!
— Из-за меня?
— Ну да, из-за вас. Так что у нас нового?
— О сударыня! Говорят, король замышляет государственный переворот против прерогативы парламента… Не желаете ли выпить чего-нибудь?
— При чем здесь король? Разве речь идет о перевороте?
— А о чем же, сударыня?
— Речь идет о моем процессе. Я говорила о своем деле, когда спросила, нет ли чего-нибудь нового.
— О сударыня! Говорят, король замышляет государственный переворот против прерогативы парламента… Не желаете ли выпить чего-нибудь?
— При чем здесь король? Разве речь идет о перевороте?
— А о чем же, сударыня?
— Речь идет о моем процессе. Я говорила о своем деле, когда спросила, нет ли чего-нибудь нового.
— О, что касается вашего дела, — грустно качая головой, отвечал г-н Флажо, — увы, нового ничего нет…
— То есть совсем ничего?
— Ничего.
— Ничего с тех пор, как ваша дочь со мной говорила? Но так как мы с ней разговаривали третьего дня, ничего и не могло еще за это время произойти…
— Моя дочь, вы сказали?
— Ну да!
— Вы говорите, моя дочь?
— Ну, конечно, ваша дочь, та самая, которую вы ко мне послали.
— Простите, сударыня, — сказал г-н Флажо, — я не мог послать к вам дочь.
— Почему не могли?
— Да просто потому, что у меня нет дочери!
— Вы в этом уверены? — спросила графиня.
— Сударыня! — заявил господин Флажо. — Имею честь сообщить вам, что я холостяк.
— Вот тебе раз! — воскликнула графиня.
Обеспокоенный Флажо позвал Маргариту и приказал принести графине выпить чего-нибудь холодного; кроме того, он знаком велел за ней приглядывать.
«Бедная женщина! — подумал он. — Должно быть, у нее плохо с головой».
— Ничего не понимаю! — продолжала графиня. — Так у вас нет дочери?
— Нет, ваше сиятельство.
— Ну, у нее еще муж в Страсбуре…
— Ничего похожего, ваше сиятельство.
— И вы не поручали своей дочери, — продолжала графиня, не в силах освободиться от обуревавших ее мыслей, — сообщить мне, что мой процесс вот-вот начнется?
— Нет.
Графиня так и подпрыгнула в кресле, хлопнув себя руками по коленям.
— Выпейте чего-нибудь, ваше сиятельство, — предложил Флажо, — вам станет легче.
Он подал знак Маргарите — та приблизилась, держа на подносе два стакана с пивом, однако старой графине было не до этого: она оттолкнула поднос так резко, что мадемуазель Маргарита, пользовавшаяся, по-видимому, в доме некоторыми привилегиями, почувствовала себя задетой.
— Та-а-ак… — глянув поверх очков на Флажо, заговорила графиня, — не угодно ли будет вам объясниться?
— С удовольствием, — отвечал Флажо. — Останьтесь, Маргарита. Возможно, сударыня еще захочет пить. Итак, давайте объяснимся!
— Да, объяснимся, раз это необходимо. Я вас что-то не понимаю, дорогой господин Флажо. Можно подумать, что у вас голова плохо соображает из-за жары!
— Не надо волноваться, сударыня, — промямлил адвокат, пытаясь отодвинуться вместе с креслом подальше от графини, — не волнуйтесь, давайте побеседуем спокойно.
— Да, давайте побеседуем. Так вы говорите, у вас нет дочери, господин Флажо?
— Нет, сударыня. Я искренне об этом сожалею, потому что, кажется, это было бы вам приятно, хотя…
— Хотя?.. — переспросила графиня.
— Хотя я предпочел бы сына: мальчику легче устроиться в жизни, вернее, мальчикам проще живется в наше время.
Графиня де Беарн нетерпеливо скрестила руки на груди.
— Послушайте! А вы не вызывали меня в Париж через сестру, племянницу, какую-нибудь родственницу?
— У меня и в мыслях этого не было, сударыня, ведь жизнь в Париже не дешева…
— А как же мое дело?
— Как только его затребуют в суд, я сейчас же дам вам знать.
— Как только его затребуют в суд?
— Так точно.
— Значит, оно еще не в суде?
— Насколько мне известно, еще нет, сударыня.
— Так мой процесс еще и не начинался?
— Нет.
— Можно ли надеяться, что его в скором времени затребуют?
— Нет, сударыня! Да нет же, Господи!
— Значит, со мной сыграли шутку!.. — воскликнула, поднимаясь, старая графиня. — Надо мной недостойно подшутили!
Флажо сдвинул парик на затылок.
— Боюсь, что так, сударыня, — пробормотал он.
— Метр Флажо! — вскричала графиня.
Адвокат вскочил со стула и подал знак Маргарите, чтобы она приготовилась в случае чего вступиться за хозяина.
— Метр Флажо! — повторила графиня. — Я не намерена терпеть подобного унижения, я буду жаловаться начальнику полиции. Он найдет обманщицу, осмелившуюся так меня оскорбить.
— Ну, это маловероятно, — заметил Флажо.
— А когда ее найдут, — продолжала разъяренная графиня, — я подам на нее в суд.
— Что, еще один процесс? — уныло спросил адвокат.
Его слова заставили старуху спуститься с высот, на которые ее вознес гнев, и возвращение было печально.
— Да, увы… — пробормотала она. — Ах, в каком прекрасном расположении духа я сюда ехала!..
— Что же вам сказала та дама, ваше сиятельство?
— Прежде всего, что прибыла по вашему поручению.
— Мерзкая интриганка!
— И от вашего имени она мне сообщила, что мое дело затребовал суд, что вот-вот должно начаться слушание, поэтому я должна поторопиться, иначе могу опоздать.
— Увы! — воскликнул г-н Флажо. — Никто нашего дела не затребовал.
— О нас забыли, не так ли?
— Забыли, ваше сиятельство, на веки вечные забыли. Остается только надеяться на чудо, а вы знаете, что чудес не бывает…
— О да! — тяжело вздохнув, согласилась графиня.
Флажо отвечал графине таким же вздохом.
— Послушайте, господин Флажо, — не унималась графиня де Беарн, — я вам сейчас кое-что скажу…
— Слушаю, сударыня.
— Я этого не переживу.
— Ну-ну, успокойтесь, зачем же так волноваться?
— Боже мой, Боже мой! — вскричала несчастная графиня. — У меня больше нет сил!
— Мужайтесь, сударыня, мужайтесь! — попытался приободрить ее Флажо.
— Посоветуйте, что мне делать?
— С удовольствием! Возвращайтесь в свое имение и никогда больше не доверяйтесь тем, кто приедет от моего имени без письменного подтверждения.
— Да, надо возвращаться…
— Это было бы разумнее всего.
— Поверьте мне, господин Флажо, — простонала графиня, — мы больше никогда не увидимся, по крайней мере, на этом свете.
— Какое коварство! А не кажется ли вам, что это происки моих врагов? — продолжала графиня.
— Могу поклясться, что это дело рук Салюсов.
— Как все это пошло!
— Да, мелко все это, — согласился Флажо.
— А ваше правосудие не более чем пещера Кака.
— А почему, спрошу я вас? Да потому, что правосудие перестало быть правосудием, потому что кое-кто подстрекает членов парламента, потому что господину де Мопу захотелось вдруг стать канцлером вместо того, чтобы оставаться президентом.
— Господин Флажо! Я бы, пожалуй, теперь чего-нибудь выпила.
— Маргарита! — крикнул адвокат.
Маргарита, вышедшая из кабинета тотчас как заметила, что беседа приняла мирный оборот, вернулась на зов хозяина.
Она внесла тот же поднос с двумя стаканами. Чокнувшись с адвокатом, графиня де Беарн сделала несколько неторопливых глотков, а затем стала прощаться.
Флажо проводил ее до дверей, зажав в руке свой парик. Графиня де Беарн была уже на лестнице, безуспешно пытаясь нащупать в темноте веревку, служившую перилами, как вдруг чья-то рука легла на ее запястье и кто-то уперся ей в грудь головой.
Это был канцелярист, летевший как сумасшедший вверх по крутой лестнице, перескакивая через ступеньки.
Обругав его, старая графиня одернула юбки и пошла вниз, а канцелярист взбежал на площадку, толкнул дверь, крикнул звонко и радостно, как во все времена кричат все судейские:
— Вот, метр Флажо! По делу Беарн!
И протянул Флажо бумагу.
Прежде чем канцелярист успел получить от Маргариты пару оплеух в ответ на его поцелуи, старая графиня, услышав свое имя, взлетела назад по лестнице, оттолкнула канцеляриста, бросилась к Флажо, вырвала у него из рук бумагу и втолкнула его в кабинет.
— Так о чем же говорится в этой бумаге, метр Флажо? — крикнула старуха.
— Клянусь честью, понятия не имею, госпожа графиня. Позвольте мне бумагу — тогда я вам отвечу.
— Вы правы, дорогой господин Флажо, читайте, читайте скорее!
Тот сначала взглянул на подпись.
— Это от нашего прокурора метра Гильду, — сообщил он.
— О, Господи!
— Он уведомляет меня о том, — со все возраставшим изумлением продолжал Флажо, — что во вторник я должен быть готов к защите, так как наше дело передано в суд.
— Передано в суд! — подскочив, вскрикнула графиня. — Передано в суд! Должна вас предупредить, господин Флажо, чтобы вы так больше не шутили: в другой раз я этого не перенесу.
— Сударыня! — опешив от известий, сказал Флажо. — Если кто и шутит, то это, должно быть, господин Гильду; правда, до сих пор за ним этого не водилось.
— Письмо в самом деле от него?
— На нем подпись Гильду; вот — взгляните.
— Верно!.. Передано в суд сегодня утром, слушается во вторник… Господин Флажо! Так, значит, дама, которая ко мне приезжала, не интриганка?