– Ого… – уважительно сощурилась Танечка. – Давай купим, а потом на водокачку.
– Давай. – Мне было жалко денег, но мама говорила, что о девочках надо заботиться.
Мы обежали дом и вышли во двор, куда выходили подъезды всех трех «наших» пятиэтажек. Там, как обычно, ходили козы, оставляя в пыли черный горошек какашек. Они рылись мордами среди мятых картонных коробок и отмахивались хвостами от мух, но те их все равно донимали, и козы жалобно блеяли. Дядю Яселя, как всегда, было слышно издалека, потому что он звонил в колокольчик, когда вез свою тачку со сладкой ватой и ледяной кока-колой в стеклянных бутылочках с талией.
Мы рванули через двор, на ходу выкрикивая:
– Дядя Ясик привез свой тарантасик!
Правда, слушать было некому – пойманные за игрой с арабчатами друзья томились в прохладных застенках квартир, а у остальной мелюзги денег на вату не было.
Дядя Ясель вкатил тележку во двор и стал громче прежнего названивать в свой колокольчик. Мы подбежали, даже на такой короткой дистанции обливаясь потом.
– Маркаба, валад! – поздоровался дядя Ясель.
– Маркаба, – ответил я, подыскивая подходящие слова на арабском. – Мэ уа самат.
И пальцами показал «два».
Дядя Ясель понял – он почти всегда понимал, что говорят дети. Откупорил две бутылочки кока-колы и дал два пакетика голубой ваты. Я протянул все деньги, забрал покупки и отдал Танечке ее долю.
– Фулюз, – напомнил дядя Ясель и протянул сдачу.
– Шукран! – хором поблагодарили мы и направились к водокачке.
Там можно было купаться. Не всегда, конечно, только когда дежурил старый немой араб – он давал детям плескаться в отстойнике.
– Ты знаешь, кто там сегодня? – спросил я у Танечки.
– Нет. – Она пожала плечами и развернула сахарную вату с вплавленными в нее голубыми горошинками.
Мы дошли до края двора, наслаждаясь тающей во рту карамелью и пузырящейся влагой. Дальше ходить было нельзя, это был наш край ойкумены. Только для нас – семилетних жителей «русских домов». Невидимая, но явственная граница. Зато в обратную сторону можно было ходить гораздо дальше, за дорогу, за дальний дом, и даже добираться до небольшой пальмовой рощицы. Оттуда было видно «наши» дома и слышно, если мама позовет к обеду. Еще дальше была пустыня.
Но на самом деле мы всегда заходили за край. Каждый день. Главное было не попасть на глаза доктору. В этом и был главный смысл всех наших прогулок – зайти за край и найти там что-нибудь новое. Мир за краем был невероятно огромен, непонятен и сильно отличался от всего, что говорили родители. В нем не было красных стен Кремля, Первомая, дедушки Ленина и грозного министра обороны, который то и дело высылал из Советского Союза приказы, из-за которых отца почти не бывало дома.
Зато в нем было столько всего… Время от времени мы назначали разведчика из тех, чьих родителей не было дома, чтобы раньше времени не поднялся шум и чтобы можно было, не шатаясь толпой, найти что-нибудь интересное. Доктора в такие часы мы брали на себя, добровольно заходя к нему в квартиру за кислющими «митаминками». Сегодня родителей не было ни у меня, ни у Танечки, но и прикрыть нас было некому, поэтому мы нерешительно остановились на невидимой черте, проведенной между нами и миром.
Вата была очень вкусной, а кока-кола кололась, как всегда. Но солнце припекало и стоять на одном месте было не очень приятно.
– Может, не пойдем? – осторожно предложила Танечка. – Мне что-то не очень хочется купаться. К тому же Лешка, ты не знаешь, кидался в молодого араба камнями. Если поймает, будем сидеть под арестом. Хочешь, я тебе покажу новое место, которое Ксюха разведала? Она только мне показала, а Лехе нет, потому что этот дурак бабахнул у нее над ухом из своего «семилетника», и у нее в ушах гудело целый час.
Лехе было уже целых одиннадцать лет, поэтому свой хромированный капсюльный револьвер, неотличимый от настоящего, он назвал «семилетником», подчеркнув его главное назначение – пугать семилетних друзей. Зато Алеша был лучшим разведчиком и лучшим драчуном в редких стычках с арабчатами. С ним было не страшно. Раньше он жил в Корее и знал борьбу, в которой бьются ногами.
Ксюша была его любовницей, все это знали, даже последняя мелюзга, но обзываться боялись – Алеша мог догнать и оттаскать за уши любого. Они часто ссорились по пустякам и скорее всего так никогда и не поженятся, а Ксюша еще любила после ссор подстраивать Лешке мелкие пакости. Но даже за это он не таскал ее за уши.
– А что на том месте? – спросил я, чтоб не переться куда-нибудь из-за девчоночьих пустяков.
– Это секрет, но тебе понравится, – хитро пообещала Танечка. – Только это далеко. В пустыне.
У меня замерло сердце. В пустыню, да еще далеко, не отваживался заходить никто из мальчишек-разведчиков. Там, конечно, не было цыган, которые могли забрать всю одежду, все игрушки и даже ребенка, чтоб заставить его плясать на канате, но зато там можно было заблудиться по-настоящему, и еще там были шакалы. На взрослых они не нападали, но Лешка рассказывал, как напали на него, и ему пришлось разгонять их выстрелами из «семилетника». Он не заходил далеко, хотел подняться лишь на первый бархан, но хватило и этого. А еще дальше, говорят, водились львы.
– Вы что, ходили туда? – ужаснулся я.
– И не один раз! – показала язык Танечка. – Струсил?
– Скажешь тоже. – Несмотря на жару, у меня по телу побежали мурашки.
– Тогда пойдем.
Мы снова прошли через двор, помахали Яселю и зашли за дом, чтобы хоть немножко пройти в тени. Сухая трава колко шуршала под ногами, и здесь уже был слышен непрерывный звон цикад. Я много раз пробовал найти хотя бы одну, но у меня ни разу не получилось отыскать ее по звуку в скомканном войлоке низкой травы. Звук раздавался, казалось, отовсюду, безнадежно обманывая ощущения. Он был, но ориентироваться на него было нельзя. В конце концов уши переставали его воспринимать.
– Подержи, – попросил я, протягивая бутылочку. – Пойду возьму пистолет от шакалов.
Я перемахнул через перила и достал из своей тумбочки кобуру с пистолетом. Конечно, это был не грозный многозарядный «семилетник» – машинка подешевле, а значит, попроще. Не было в нем вращающегося барабана, и капсюль заряжался только один, его надо было выдувать после выстрела и быстро вставлять новый под взведенный курок. Но в частых мальчишечьих войнах я научился делать это так быстро, что скорострельность моего пистолета почти не отличалась от многозарядок друзей. Особенно когда они вынуждены были вытряхивать и перезаряжать свои барабаны. И еще у него было одно достоинство – когда наступал вечер, из его ствола при выстреле вырывалось трехсантиметровое пламя, вызывая восторг и зависть обладателей более дорогих и безопасных игрушек. Я надел пояс с кобурой поверх шортов, бросил в карман неначатую пачку капсюлей, спрыгнул с балкона в траву, и мы отправились дальше.
Минут через пятнадцать мы добрались до дороги. Одним концом она упиралась в город, а другим раздвигала барханы и убегала в даль, размазанную дрожащим маревом жаркого воздуха. Мама говорила, что она ведет в другой город. Дойдя до пальмовой рощи, мы отдохнули в тени. Это был такой ритуал, здесь было наше место, и именно здесь мы назначали разведчиков, хотя за этот край они заходили редко. В пустыне не было почти ничего интересного, только однажды Лешка нашел увязший в песке у дороги асфальтоукладчик с целыми рычагами. Но это было интересно нам, а не девочкам, и не хотелось зря рисковать, гораздо полезнее было пробраться в город и найти во дворе настоящий фонтан, в котором можно было купаться без разрешения.
Барханы отсюда были совсем не далеко, жаркий ветер иногда приносил самые мелкие песчинки с верхушек.
– Жаль, что не на всех пальмах растут финики. – Я посмотрел наверх.
– Тебе же нельзя, – нахмурилась Танечка. – Опять объешься и будешь ходить с перевязанными коленками.
Она была права – в прошлый день рождения я объелся финиками так, что следующий месяц у меня под коленками рубцевалась диатезная корочка. Чесалось ужасно, даже теперь иногда, хотя остались лишь розовые подушечки шрамов.
Мы оставили пустые бутылки возле лохматых стволов и не спеша пошли дальше. Не потому, что спешить было некуда, а потому, что жизнь на краю раскаленной пустыни приучила нас к особому, экономному ритму шагов.
Скоро сандалеты стали проваливаться в песок – мы зашли гораздо дальше, чем я когда-либо был.
– И как вы запоминаете дорогу? – на всякий случай спросил я у Танечки, пока мы еще окончательно не забрались в барханы.
Мне было тревожно, но меньше всего хотелось казаться трусом.
– По приметам, – загадочно сказала она и, прищурившись, посмотрела на солнце.
Все разведчики определяли направление по солнцу, но я уже понял, как это глупо – смотреть на него прямо: тени указывали его положение очень точно.
Мелкие барханы мы штурмовали напрямик, а на большие не лезли – тяжело. Но скоро я заметил, что горы песка становятся все меньше, превращаясь сначала в длинные насыпи, похожие на хвосты динозавров из книжки, а потом и вовсе рассыпаясь в почти ровное песчаное плато с крохотными волночками.
– Здорово! – не сдержался я.
Вид открывался до самого горизонта, у которого торчали крохотные зонтики пальм.
– Теперь правее. – Довольная произведенным эффектом, Танечка пошла первой.
Мы пересекли ровное плато по диагонали, и если бы ступни не тонули в горячем песке, идти было бы одно удовольствие. Один раз нам даже попался кусочек растрескавшейся асфальтовой дороги, оба края которой уходили в песок. Уже оттуда было видно, что справа плато обрывается куда-то вниз. Мы ускорили шаг и подошли почти к самому обрыву.
– Закрой глаза, – попросила Танечка.
– Это еще зачем? – нахмурился я.
– Такое место. Когда Ксюша привела меня сюда в первый раз, я тоже глаза закрывала.
Я честно зажмурился и дал ей руку. Она повела меня через раскаленное марево, дрожащее на коже лица, но в тот момент я думал лишь о том, как приятно держать ее за руку.
– Осторожно, тут спуск, – предупредила она.
Мы спустились на корточках, стараясь, чтобы песок не попадал в трусики.
– Открывай.
Я открыл глаза и замер. Мы с ней находились в странном месте, настолько непохожем на каждодневную реальность, что я оторопело помотал головой. Во-первых, тут было не так жарко, как среди барханов, и даже прохладнее, чем во дворе. Во-вторых, нас окружала густая пальмовая роща, расчертившая песок широкими полосами теней. И еще тут была вода – много воды, просто огромное количество. Озерцо размером больше нашей квартиры обрамляли заросли из пучков стреловидных листьев, стайка маленьких длинноногих птиц бродила возле самого берега, ковыряясь клювами в жидкой грязи.
– Ну и ну… – уважительно протянул я.
– Не ждал, да? – рассмеялась Танечка. – Это тебе не фонтан с банановой кожурой, какие находит Лешка! Айда купаться! Здесь вода гораздо холоднее, чем в фонтанах.
Я расстегнул ремень с кобурой, стянул шорты и сандалии, сбросил кепку и с визгом ринулся в воду. Птицы недовольно взлетели и расселись на пальмах.
Танечка осторожно пересекла заросли и только потом сняла панаму и бросила ее на песок.
– Осторожно, – предупредила она. – Тут возле берега есть места, где засасывает.
Никто из нас не умел плавать, но этого и не требовалось – вода едва доходила до пояса, была прохладной и довольно чистой, несмотря на грязь возле берега.
– Фух-х! – Я становился на четвереньки и пыхтел как бегемот.
Танечка просто сидела на корточках и играла с водой.
– Здорово, правда? – спросила она.
Мы резвились долго, совсем не замечая течения времени, потом вылезли и разлеглись на песке.
– Хорошо, что Леха не знает про озеро, – сказал я. – А то бы начал командовать. Как ты думаешь, Ксюха ему не скажет?
– Скажет, скорее всего, – грустно сказала Танечка. – Они же любовники. Помирятся и будут здесь целоваться без нас.
– А они что, уже целуются?
– Можно подумать, ты никогда не видел.
– Нет, – честно признался я.
Мы полежали еще немного и снова полезли в озеро. Плескались, смеялись, было здорово. Мне вздумалось попробовать воду на вкус, но пить ее было нельзя – солоноватая и сильно отдавала болотом. Я уже собрался выходить на сушу, когда что-то скользнуло под ногой. Я зажмурил глаза, нырнул и нащупал руками небольшой, но очень тяжелый камень.
– Смотри, что я нашел! – вынырнув, окликнул я Танечку.
– Что это? – Она внимательно осмотрела находку.
– Скорее всего метеорит.
Я бредил космосом после того, как посмотрел картинки в учебнике астрономии за десятый класс.
– От метеорита знаешь какая бы воронка осталась? – Она взяла камень и прикинула вес. – Может, это косточка от динозабра?
– Динозавра, – поправил я и забрал камень. – Камень-то весь оплавленный! Может, воронка где-то в другом месте, а его сюда принесло песком.
Мы вышли из воды, обмыли ноги и снова разлеглись на песке.
– Оплавленный? Тогда, может, это самый обычный камень. Я тебе не все показала, – призналась Танечка. – Тут еще знаешь что есть?
Солнце светило так ярко, что мне пришлось надеть кепку и надвинуть козырек на лицо.
– Что?
– Место, где садились марсиане в своей ракете.
Я подскочил, будто подо мной вспыхнуло пламя.
– Правда? – вырвалось у меня.
– Хочешь, покажу?
– Спрашиваешь!
Я не стал ждать, когда трусики высохнут, надел шорты, опоясался кобурой и застегнул сандалеты. Танечка двигалась медленнее обычного, словно специально хотела меня подразнить. Мы обошли озеро, и птицы тут же вернулись к воде, потом мы двинулись еще дальше, через пальмовую рощицу. Я удивился, что за все время, пока мы купались, тени совсем не укоротились. И вообще время там ощущалось до странности непривычно.
Когда роща кончилась, я увидел, что мы идем по неглубокой ложбине. Справа и слева от нас, на расстоянии двух хороших бросков мяча, высились довольно крутые песчаные склоны. Было хорошо видно, как ложбина постепенно поднимается вверх, а края становятся все более пологими.
– Еще немного… – подбодрила меня Танечка. – Надо дойти до конца.
– До конца ложбины?
– Сейчас увидишь, – пообещала она. – Вообще-то ты можешь уже сейчас обернуться.
Я обернулся.
От того места, где мы стояли, было видно, как лощина стрелой убегает вниз и в самом конце расширяется почти правильным кругом. Если бы ветер не подсыпал песка, он был бы идеальным. Именно там, в этом круге, шумела широкими листьями пальмовая роща, а в ее центре поблескивало озерцо.
– Оттуда они взлетели, – объяснила Танечка. – Это их ракета так пропахала.
Ветер трепал края ее панамы, а видно было далеко-далеко. Я даже подумал, что увижу город, но его видно не было – сплошной песок.
– Откуда ты вдруг стала разбираться в ракетах? – насмешливо спросил я.
– Ксюшка сказала. – Танечка выставила ладонь, прикрывая глаза от солнца.
Серьезность этого аргумента не подлежала сомнению – Ксюша была самой старшей в нашей компании, ей исполнилось двенадцать лет. К тому же она до четвертого класса училась в Советском Союзе, в сказочной стране, где живут настоящие космонавты. Она видела их по телевизору, и мы с Танечкой знали, что телевизор – это советский прибор, который крутит кино прямо дома.
– А ты бы хотела полететь в космос? – Я присел и набрал горсть песка.
– А девчонок берут?
– Я бы взял, – честно признался я.
– Тогда с тобой бы я точно полетела.
Я глянул на нее, но в тени панамы ее лица почти не было видно.
– Там, наверно, живут чудовища, – на всякий случай предупредил я.
– В любой ракете есть лазерные ружья.
– Пистолеты, – поправил я.
Тяжесть кобуры на бедре показалась мне незнакомо приятной.
– А может, марсиане еще прилетят? – мечтательно вздохнула Танечка. – Тогда мы бы попросили их взять нас с собой.
– Надо приходить сюда чаще, – решил я. – Тогда мы наверняка застанем их ракету и, пока она будет открыта, влезем в нее и спрячемся за ящиками.
– А вдруг там не будет ящиков?
– Что-нибудь будет, – уверенно ответил я. – Но спрашивать лучше не надо. Вдруг они не захотят нас брать? Сами проберемся, так будет лучше.
Танечка спорить не стала.
– Пойдем, я тебе покажу самое место взлета. – Она повернулась и быстро пошла вверх по ложбине.
Не успели мы пройти и пятидесяти шагов, как ноги перестали вязнуть в песке – он стал твердым, словно сухая хлебная корка. А еще шагов через десять превратился в сплошную стеклянную массу. Ноги заскользили по вспузыренному стеклу, и мы на корточках съехали в глубокую воронку неправильной формы.
– Как в чашке! – весело выкрикнул я, и гулкое эхо мячиком улетело в небо.
– У!!! – крикнула Танечка и рассмеялась.
В воронке смех зазвучал особенно звонко.
– Ксюшка говорит, что здесь марсиане включили свой главный мотор и от радиации все расплавилось.
– У дяди Миши в автобусе тоже есть радиатор, но он не такой горячий, – похвастался я познаниями в технике.
– У марсиан все мощнее, потому что они очень умные. Мама говорила, что они состоят из одной головы и щупалец.
– Что за восьминоги такие? – рассмеялся я. – Ладно, давай пойдем обратно, а то мне кажется, что мы тут до вечера просидели.
Танечка с сомнением посмотрела на небо.
– Нет, солнце поднялось на чуть-чуть.
Мы на четвереньках выбрались из воронки и направились через плато напрямик, туда, где высилась цепочка барханов. Настроение было чудесное, а солнце действительно поднялось ненамного. Скоро мы добрались до барханов, и пришлось петлять, чтобы не карабкаться каждый раз, увязая в песке.
Мы обошли с десяток песчаных гор, прежде чем Танечка начала беспокоиться. Я беспокоиться начал раньше, но не говорил, чтобы ее не пугать.