«Господи! Только руки любящих могут помочь…» — подумала Ольга с неожиданной тоской.
Сердце стучало и будто рвалось из груди. Она зажала его рукой, но покачала головой, когда Акил оглянулся на дверь.
Голова была тяжелая, как колода, и Ольгу снова потянуло лечь.
Бердаа…
У Ольги не держались дети, и Олежек был хрупким и нежным, едва его выходили, потом родились две мертвые девочки, и наконец последыш — Святослав…
Когда Олежек собрался с воеводой в поход в тот проклятый Бердаа, она только что родила Святослава, ее едва спасли. Родильная горячка истрепала, уже и саван погребальный сшили. Спасла же княгиню древлянская жрица, которую привезли из Искоростеня. Жрица была старая, глухая, но видела все лучше молодых. Ольга была без памяти, ничего не помнила, и тело ее горело от нестерпимого жара, но старуха обмазала ее медом с ног до головы и обкатала в березовых листьях, засунула в холщовый мешок. Ольга помнила уже, как ее выкатывали из мешка, опять обмазывали, потом запеленывали. Помнит звездное небо над головой, когда вытряхивали листья во дворе.
Ольга выздоровела, и старуху увезли.
А потом… А потом… Когда войско Ольги взяло Искоростень, перед Ольгой поставили эту старуху.
— Это ты — Ольга? Это тебя я спасла, а ты разорила наше княжество? Разорила наш город? — сказала он нараспев, размахивая деревянной палкой. — Проклинаю тебя и эту землю, которая досталась тебе в добычу… Мое проклятие сбудется и через тысячу лет, когда эта земля вымрет, без пожара будет гореть, без чумы все станут умирать, дети не вырастут, рыба в реках станет ядовитой, травы будут пропитаны отравой. Плоды — горькими как полынь. Все станет полынью — и люди, и звери, и птицы, и травы, и воды, И твои внуки не смогут управлять этой землей — будут умирать.
Разгневалась тогда княгиня и потребовала увести старуху, приказав ее не трогать. Однако та сделала несколько шагов и упала замертво[113].
И древляне и войско Ольги долго стояли недвижимо, пораженные страшной силой ее проклятия и внезапной смертью после него. Потом кто‑то выдохнул:
— Перун поразил…
И кто‑то из воинов отозвался:
— Никто не смеет проклинать, кроме богов…
А в дальней толпе древлян женский голос взмыл, как Птица, вверх:
— Это жрица Верховной Матери… Она принимает в себя убитых… Она знает…
Молчание воцарилось над толпой, враги оцепенели перед разверзшейся тайной будущего.
Княгиня Ольга негромко велела воеводе Свенельду:
— Уведи Святослава…
И сейчас же все зашевелились, задвигались, застонали, закричали…
Ольга прервала эти потоки прошлого и с трудом вспомнила, с чего все началось.
Бердаа…
Этот поход состоялся в 943 году… Да, да, всю зиму их не было. Долгое время спустя добрались до Киева воины войска. Был среди них и пленный писец мусульманин. Он составил описание похода, и Ольга потом его читала. Когда могла. Спустя лето и осень.
Она не помнила, чтобы в своей жизни кричала. Но когда ей сказали, что Олежек погиб, она кричала… И упала на землю… Как простая холопка.
На всю жизнь Ольга запомнила это описание и как оно начиналось:
«Русы — народ могущественный, телосложение у них крупное, мужество большое, не знают они бегства, не убегает ни один из них, пока не убьет или не будет убит. В обычае у них, чтобы всякий носил оружие. Привешивают они на себя большую часть орудий ремесленника, состоящих из топора, пилы и молотка и того, что похоже на них».
Ольга помнит это начало как молитву, потому что нельзя сосчитать, сколько раз она это читала, и потом уже не могла ни читать, ни слушать. «Хватит», — говорила себе и останавливалась.
Не было сил.
Так случалось много раз, пока не взялась за следующий кусок описания.
«Сражаются русы копьями и нотами, опоясываются мечом и привешивают дубину и орудие, подобное кинжалу. И сражаются они пешими, особенно эти, прибывшие на судах».
Олежек не боялся воды, а у нее было предчувствие, и она смотреть не могла, когда бегал он по стругу, а ей хотелось крикнуть: — Слезай!
Будто он не княжич…
«Русы проехали море, которое соприкасается со страной их, пересекли его до большой реки, известной под именем Куры, несущей воды свои из гор Азербайджана и Армении и втекающей в море».
Другое море, далекое, что увидел бедный мальчик, ее кровинушка, пролитая на чужой стороне…
И почему Кура? Священные куры всегда были у нее в птичнике для жертвоприношений… Что же — и Олежек был принесен в жертву как какой‑нибудь петух из языческого святилища? Боже мой! Страшно об этом думать…
«Река эта есть река города Бердаа, и ее сравнивают с Тигром. Когда они достигли Куры, вышел против них представитель Мазурбана и заместитель его по управлению Бердаа. Было с ним триста человек из дейлемитов[114] и приблизительно такое же число бродяг и курдов. Простой народ убежал от страху. Вышло тогда вместе с ними войско из добровольцев около пяти тысяч человек на борьбу за веру. Были они беспечны, не знали силы русов и считали их на одном уровне с армянами и ромейцами[115]. После того как начали сражение, не прошло и часу, как русы пошли на них сокрушающей силой. Побежало войско, а вслед за ним все добровольцы и остальное войско, кроме дейлемитов. Поистине, они устояли некоторое время, однако все были перебиты, кроме тех среди них, кто был верхом. Русы преследовали бегущих до города Бердаа. Убежали все, у кого было вьючное животное, которое могло увезти его, как военные, так и простые люди и оставили город. Вступили в него русы и овладели им.
Рассказали мне, что русы вошли в город, сделали в нем объявление, успокаивали жителей его и говорили им так: «Нет между нами и вами разногласия в вере. Единственно, чего мы желаем — это власти. На нас лежит обязанность хорошо относиться к вам, а на вас — хорошо повиноваться нам».
В Бердаа было много христиан, поэтому и сказали наши воины, что нет разногласия в вере. Как всегда доверчивые, русские попали в ловушку. Сначала их стали отравлять женщины, а потом… Мазурбан устроил засаду. Он сговорился со своим войском, что нападет на русских, а когда те пойдут на них в наступление, они нарочно побегут. Когда русские проскочат мимо засады, Мазурбан даст знак, закричит особым образом и войско выскочит и разобьет их.
После того как они приступили к выполнению этой хитрости, Мазурбан и его войска выступили вперед. Вышли и русы, начальник их сидел на осле; вышли и воины его и построились для битвы. Вначале все шло как обычно. Побежал Мазурбан, побежали и мусульмане, и русы стали преследовать их, пока не прошли места засады; однако войны Мазурбана продолжали бежать.
Мазурбан после рассказывал, что когда он увидел своих людей в таком состоянии, он закричал и всячески убеждал их вернуться к битве. Но не сделали они этого, ибо страх владел их сердцами. Тогда он понял, что если мусульмане будут продолжать свое бегство и дальше, то русы возвратятся и не скроется от них место засады и погибнет тогда она.
Сказал Мазурбан: «Возвратился я один с теми, кто последовал за мной: с моим братом, приближенными и слугами моими, и решил я умереть мучеником за веру.
Тогда устыдилась большая часть дейлемитов, и они возвратились, мы снова напали на русов и закричали условленный знак засаде.
Вышли все, кто был сзади русов, мы устояли в битве с ними и убили из них семьсот человек.
Среди убитых был и начальник их. Оставшиеся в живых ушли в крепость, где они поселились и куда свезли в большом количестве пищу и много запасов и где поместили они своих пленников и свое имущество».
Когда Ольга доходила до этого места, сердце ее сжималось тисками — начальник русов… это был прекрасный воевода, и звали его тоже Олег. Два Олега пошли в тот поход — воевода Олег и княжич Олег…
Она не хотела отпускать сына, но тот рвался, и Игорь на нее из‑под бровей глянул сурово:
— Не для того, чтобы сидеть у тебя под боком, учил я сына ратному делу…
Знала она, что прав Игорь, но сердце–вещун подсказывало недоброе…
«Не прекращали войска Мазурбана войны с русами и осады до тех пор, пока последние не были окончательно утомлены.
Случилось, что и болезни усилились. Когда умирал один из них, хоронили его, а вместе с ним его оружие, платье и орудия, и жену или кого‑нибудь другого из женщин и слугу, если он его любил, согласно их обычаю».
После того как дело русов погибло, потревожили мусульмане могилы их и извлекли оттуда мечи их, которые имеют большой спрос в наши дни по причине своей остроты и своего превосходства.
Когда уменьшилось число русов, вышли они однажды ночью из крепости, в которой они пребывали, положили на свои спины все, что могли, из своего добра, драгоценностей и прекрасных одежд, остальное сожгли. Угнали женщин, девушек и юношей столько, сколько хотели, и направились к Куре.
Там стояли наготове суда,, на которых они приехали из своей страны; на судах их ждали оставленные ими люди, с которыми они поделились частью своей добычи, и уехали.
Бог спас мусульман от дела их».
Впоследствии Ольга не раз слушала рассказы этого мусульманина о прекрасной стране Арран и столице его Бердаа…
Он с толмачем–купцом приходил в княжеские палаты, где после хорошей еды и вина у них языки развязывались, и оба предавались воспоминаниям о Кавказе, богатых базарах, деревьях тут, которые были нужны для выращивания шелковичных червей и коконов, о виноградных лозах, о вечно зеленой долине, о богатстве Бердаа — хлебе, вине, соли, щелке, о рыбах в реке Кур и в других реках, в нее впадающих, о садах со множеством деревьев, на которых растут разные плоды, о которых в Киеве и не слышали…
Там есть и оливковые деревья, как в Византии, в горах роют золото и серебро и желтый ладан…
Мусульманин был человек книжный, образованный. Он порывался повествовать и об истории края: что когда было…
Купец его останавливал, прерывал, но тот отмахивался, видя, что княгиня слушает внимательно, не пропуская ни одного слова.
И тянулся бесконечный, спутанный и перевязанный узлами длинный, как веревка, рассказ о древней, древней Албании, которую знали и в Греции. О процветающем крае, торговле с персами, о том, как сильно там было христианство, пока не подчинила ее Персия. Стала тогда Албания называться Агвания.
Лакомым куском была для соседей Агвания, а столицу ее Бердаа называли Багдадом Кавказа… И вечно за нее шла борьба.
Когда Ольга была молода, она никогда не вникала в эти хитросплетения: кто кого завоевывал и для чего шли в поход. Шли и шли. Так надо.
Но все изменилось после смерти князя Игоря, когда ей пришлось самой идти против древлян. Его убийц. И она им отомстила, что бы ни кричала эта старая ведьма — колдунья–жрица…
И тогда, когда уходил от нее навсегда Олежек, ее старшенький, сердце билось, как молот в кузнице — бух! бух! — она готова была забиться с ним в землянку смерда — только бы не пустить…
Но все случилось так, как оно случилось. И сына уже нельзя вернуть…
Сразу после смерти старого князя Олега направился туда поход, и только потом ей сказал князь Игорь, что их «призвали».
Арабы разгромили и подчинили Персию давно, а потом случился «страшный бич Божий» — хазары… Они хозяйничали в Крыму — «Хазарские климаты». В их руках были проливы из Понта Эвксинского[116] в Меотиду[117]… Хазары сражались с арабами за Кавказ. А в 913 году с Прикаспийского побережья от восставших, отряды которых возглавлял Хасан ибн–али Глухой, по прозвищу Отруш, и имевшего мать славянку, в Киев прислали гонца с просьбой о помощи.
Эта часть Кавказа была защищена Дивными стенами, что стояли между горами Кавказа и морем. Еще цари персидские обобрали весь народ поборами, чтобы выстроить эти стены. Дербентский проход и Аланские ворота запирали край от набегов с севера. Но хазары смели все на своем пути, разрушили до основания дивные стены. Хазары были союзниками византийцев, и жители Бердаа (Партава) укрылись тогда в горах в Арцахе. Через два десятилетия на землях прибрежных к морю областей образовалось независимое от арабов государство.
Ольга давно поняла, что поход в Бердаа был вызван и борьбой с хазарами, и с Византией… Она поняла, что нужно было выживать и отстаивать себя…
Она поймала себя на том, что слушает уже вполуха — Табаристан, Джорджан, Хоросан…
— С арабами персы бились и отвоевали себе Бухару…
— Хамадан, Испаган…
Но где, где же остался Олежек?
Уже который раз читал ей мусульманин этот текст… А она все слушала, слушала и слушала…
«Узнал я от людей, которые были свидетелями этих русов, удивительные рассказы о храбрости их и о пренебрежительном их отношении к собранным против них мусульманам. Один из этих рассказов был распространен в этой местности, и я слышал от многих, что пять русов собрались в одном из садов Бердаа; среди них был безбородый юноша, чистый лицом, сын одного из их начальников, а с ними несколько женщин–пленниц. Узнав об их присутствии, мусульмане окружили сад. Собралось большое число дейлемитов и других, чтобы сразиться с этими пятью людьми.
Они старались получить хотя бы одного пленного из них, но не было к нему подступа, ибо Не сдавался ни один из них. И до тех пор не могли они быть убиты, пока не убили в несколько раз большее число мусульман.
Безбородый юноша был последним, оставшимся в живых.
Когда он заметил, что будет взят в плен, он влез на дерево, которое было близко от него, и наносил сам себе удары кинжалом своим в смертельные места до тех пор, пока не упал мертвым».
Княгиня знала это наизусть, но все слушала и слушала, потому что не сомневалась: это был ее сынок, княжич Олег Игоревич…
Ольга знала, как они шли в проклятый Бердаа — спустились в Русское[118] море из Днепра, прошли мимо Херсона, вошли в пролив, где стоял хазарский город Самкерш, поднялись по реке Дону, волоком перетащились на Волгу и спустились к хазарской столице Итиль. Всюду платили хазарам и по морю Хвалынскому[119] спустились побережьем к Бердаа.
Проклятый…
Примечание автора
На Каспийском море против реки Куры находился остров с названием Русия, возможно, хранивший память о походе 943–944 годов. Может быть, именно там стояли суда.
Знаменитый поэт Персии и Азербайджана Низами Ганджеви (1141–ок. 1209) всю жизнь проживет в Гандже, около Бердаа, в современном Азербайджане, будет писать на персидском языке.
Он женится на половецкой рабыне Аипак и в своей знаменитой поэме «Искандер–Наме», посвященной Александру Македонскому, опишет и этот поход русов: «Браннолюбивые русы, явясь из земель греков и аланов, напали на нас ночью, как град. Не успев пробить себе дороги через Дербент и его окрестности, они, сев на корабли, устремились в море и произвели бесчисленные опустошения…»
Глава 9
Жрец Чернобога
Княгиня проснулась ночью, когда было еще темно за окном, от шороха в горнице. Она подняла голову и в полосе света лунной дорожки увидела купающуюся в ней мышь. Мышь играла с собственным хвостом, вставала на задние лапы, поворачивалась мордочкой к ее постели. По спине Ольги пробежал озноб. С детства она боялась мышей. Ощущение сырого погреба мгновенно всплыло в глубине, будто она сразу перенеслась в далекое время и стала маленькой и беззащитной. Дрожь омерзения была сильной и заставила ее лежать неподвижно. Ничего не стоило спугнуть это серое существо, пошевелив рукой, вскрикнув, наконец, громко позвать служанок… Но мышь танцевала, будто совершала ритуальный танец, все движения ее были плавны, и даже удары хвоста об пол ритмичны…
Как всегда, Ольга помимо своей воли отмечала и запоминала мельчайшие детали, уроки бабки–жрицы не пропали даром: «Жизнь наша состоит из мелочей, как из капелек воды родник, река и море. Каждая капля подобна другой и мала, но вместе — это сила воды. Она сметает все на пути и даже гасит огонь. Люди проходят мимо мелочей, этих капелек, а потом удивляются, откуда берется поток, их смывающий…» «Да, бабка была умна, — подумала Ольга, завороженно глядя на движения серой твари. Это помогло ей справиться с отвращением, переходящим в страх. —Почему ты ее боишься? — трезво попыталась рассуждать княгиня. Самообладание, как и всегда, не покинуло ее. Оно позволяло выходить из самых непредвиденных трудностей с высоко поднятой головой. Это тоже был наказ бабки: «Нашел — молчи, потерял — молчи, и голову выше…».
«Капелька» мышь продолжала свои наглые движения, а Ольга была не в силах совладать с собой, лежала, будто приготовленная к долблению ладьи дубовая колода на берегу реки.
Лежала княгиня, не в силах двинуться. Да, она боялась мышей. Что тут диковинного? Все женщины их боятся — и княгини и крестьянки.
Бабка говорила, что мыши служат на посылках у Чернобога. Поэтому и называют их «гадами»; «гадиной». Но может ли княгиня снизойти до того, чтобы спугнуть эту гадину из страха?
Однажды около умершего волхва всю ночь просидела мышь, и потом никто не хотел подойти к нему: уверяли, что мышь сказала всем, что это злой колдун, вредил людям и будет дальше мстить каждому, кто усомниться в его могуществе.
Нет, нет, княгиня не должна бояться и слуг Чернобога.
Бабка всегда следила за появлением в доме мышей и огорчалась, когда их видела… Считала, что мыши появляются не к добру. Может и пожар случиться, и к покойнику это часто бывает. «Если у кого мышь прогрызет одежду, тот скоро умрет», — отчетливо вдруг выплыли слова из детства. И Ольга живо вспомнила растерянное лицо ключницы в доме, показывающей прогрызенную мышью поневу[120]. И то, что потом ключница вскоре умерла, списывали на мышь: Чернобог знак послал, что скоро ее заберет. А ведь хорошая была женщина, добрая, Ольгу любила и всегда ей тайком от мачехи сунет грушу в меду или финик заморский.