За Решетами следовал Екатеринбург. Эта Березовая гора {гора по–авестийски «хара») — самый легкий перевал через Уральский хребет. Речки Талица и Решетка текут около Березовой горы: Талица — на запад от нее, Решетка — на восток.
Вторая Березовая гора — высотой 378 метров над уровнем моря — расположена в прежнем Красноуфимском уезде и также на большом Сибирском тракте. Третья — в Екатеринбургском уезде, в 12 километрах от Верхнейвинского завода. Четвертая Березовая гора — в Верхотурском уезде, около Нижнетагильских демидовских заводов.
Одна из этих гор, видимо, и представляет собой зороастрийскую ХАРА–БЭРЭЗАЙТИ.
Любопытно еще отметить, что рек с именем Березовка также несколько в Пермском краю.
Река Березовка была важным водным путем сообщения между Прикамьем — Вожской Болгарией, которую завоевал сначала князь Святослав, потом его праправнук Андрей Боголюбский. Эта Березовка впадает в Чусовское озеро, а из него вытекает речка Вишерка — это приток Колвы, впадающей в реку Вишеру, которая несет свои воды в Каму. По этим рекам вывозили меха — драгоценное богатство Биармии — и рыбу.
Вторая речка Березовка — как и одна из Березовых гор — в Верхотурском уезде, начинается на северной стороне Павдинского камня — одной из вершин Уральского хребта.
Третья Березовка берет свое начало в горе Березовый камень, что стоит на берегу реки Вишера.
Недалеко от Березовой горы под Екатеринбургом были открыты впоследствии знаменитые Березовские золотые рудники. Территория их поразительна: она имеет форму прямоугольника длиной 8 километров с севера на юг и шириной 7 километров с востока на запад. Прямо посредине этого прямоугольника — с севера на юг — течет река Березовка. Золото идет «жилами» и также с севера на юг, близко к поверхности и часто различимо простым глазом. Кроме золота, там находят горный хрусталь, раухтопазы, валуны(!) халцедона и сердолика. Золото встречается и в россыпях.
Может быть, на этой земле и располагался зороастрийский ВАР?
Возможно, что ХАРА–БЭРЭЗАЙТИ — это гора БЕРЕЗОВЫЙ КАМЕНЬ на Пермской земле, в бывшем Чердынском уезде, от него начинается речка Березовка и речка БОЛЬШАЯ ВАЯ — левый приток реки Вишеры. Вая (Вайу) по–авестийски — «ветер», «воздух», где идет в земном мире битва добра и зла, в области их смешения. Не служит ли название Вая нам указанием, ГДЕ ИСКАТЬ?
Жители Пермского края в древности хоронили своих покойников почти по зороастрийскому обряду: не оскверняли ни земли, ни воды, ни огня, а строили в лесах избушки, где и оставляли мертвых. На юге они становились добычей птиц, а кости затем собирали в сосуды.
Березовые ветви на нашу Троицу — не есть ли это давнее воспоминание о прежней нашей вере?
Княгине Ольге в отдалении почудился какой‑то плач или крики, но шум приближался к терему… Становился все слышнее. Аноза–Фарид наклонил голову набок, выставив вверх правое ухо.
— Чуется что‑то недоброе, — сказал маг.
Топот ног, лязг оружия — ив дверях показался начальник киевской стражи.
— Порсенна убит! Неизвестными! Они пронзили его копьем и скрылись… Совсем недалеко от Киева…
Княгиня Ольга закрыла лицо руками, по ним струились слезы…
Глава 24
Болгарский царевич Боян
Порсенну похоронили в Варяжских пещерах. Похоронами распоряжался сам князь Святослав. Для погребения нашли у покойного дома этрусские башмаки с загнутыми вверх носами, этрусское ЗЕРКАЛО с триадой богов — Тином, Менрвой и Уни. Уни покровительствовала царской власти, Менрва — богиня материнства и рожениц.
— Ваша Макошь, — говорил всегда Порсенна, — защитница городов, горожан–ремесленников и ремесел, с копьем в руке…
Это зеркало Святослав помнил с детства…
У Тина в руках было три пучка молний — предостережения людям он посылал этими молниями, потом, если они продолжали гневить его, он советовался с другими 12 богами и, только получив их разрешение, посылал молнии карающие…
— Как у вас на Руси, — говорил Порсенна, — совет князей.
Этруску вытесали гроб из известняковой глыбы и положили с ним зеркало…
Святослав долго держал его прежде в руках. Голос учителя слышался ему и сейчас: «Никогда не карай без предупреждения!»
Вот Святослав даже и врагов своих извещал: «Иду на вы»…
В маленькой пещерке по углам поставили этрусские вазы, с которыми Порсенна приехал на Русь, внесли гроб…
Святослав в детстве звал его Апа — по–этрусски Папа… Отец… Когда Порсенна находил слово, звучавшее близко этрусскому языку, он радовался как ребенок, и это Святослава забавляло. «Жива» у этрусков означало смерть… Это сейчас вспомнил Святослав: — Жива… Апа…
«Этруски называли себя Расна, — кричал Порсенна и хлопал в ладоши, к радости мальчика, — а Расна — это есть Русь…»
Неожиданно для самого себя Святослав, прежде чем положить Порсенне зеркало, прижал его к губам, вспомнив как говорил старик: «Мой мальчик, никогда не позволяй глумиться над родными богами»…
Вход в пещерку заложили огромными известняковыми глыбами и замуровали.
Княгиня не смогла его проводить… Она заболела тяжело сразу после того, как услышала о смерти Порсенны.
У нее был сильный жар, и ей чудились все несчастья, какие могли случиться со Святославом, Малушей, Мариной, детьми… Малуша была при ней неотлучно, и едва княгиня открывала глаза, она видела склоненное лицо ее и полные тревоги глаза. И нянька была рядом, сменяла повязки на лбу, намачивая их в каких‑то травяных настоях.
Как‑то у Ольги мелькнуло: «А где же Валег?»
Но спросить не было сил… Она вспоминала свою беседу с Анозой–Фаридом, вспомнила то, как ей было тяжко томило какое‑то предчувствие беды и боли надвигающейся… И слова Порсенны при прощании не выходили из головы — поднимались и опускались словно волны. Но волны — где? Или на родине, на Псковском озере… или на Днепре… или у Царьграда в море, когда подплывали на ладьях…
Эти волны постоянно тревожили, хотелось вспомнить — где — где? — та острая опасность, о которой говорил Порсенна при прощании. Но все проваливалось в мелкую зыбь, рябило перед глазами… Выплывали огненные шары или крутились ромашки… Ромашки… да еще васильки… золотая чашка Гелоны…
А еще было видение золотого дерева во дворце в Константинополе и поющих на нем золотых и серебряных птиц… Одна из них слетела на голову и когтями и клювом стала разрывать ее… вырвала волосы… Княгиня Ольга очнулась от звука собственного голоса, когда закричала…
Ей вдруг начинало казаться, что она на берегу незамерзающего соляного озера в Руссе, пар подымается от воды, а она в красных сапожках стоит на берегу с отцом. Они были там ранней–ранней весной. И смотрели еще, как на Волхове рыбаки идут в воду в кожаных портах, делают заколы в маленьких речушках и озерках, вбивают поперек течения два ряда кольев, между ними лучину — тонкие дощечки, поднимающиеся над водой.
Рыбаки ждут, когда вода спадает, а рыба останется внутри… Сколько прошло десятилетий, но никогда Ольга не вспоминала этого в таких подробностях, что живо виделись ей сейчас.
«Значит, выздоравливаю», — подумала она.
Река Волхов не замерзает… А здесь в Киеве бывают такие суровые зимы… Мучительно было вспоминать Псков. Он так красив и стоит на холмах, а сколько рек до Талабска озера…
Ей хотелось пересчитать все, но не получалось… Псковское озеро псковичи называют Талабско… А реки… Реки Ворона, Гладышня, Средняя, Выкупка, Ертовка, Скоруха… Больше не помнила. «А ветры? — будто кто‑то спрашивал у нее, и она послушно отвечала: — Сиверик, Кучерявый — как подует, то вода курчавая. А еще? Еще Мокряк — от него всегда дождь идет, Полуденник, Поперечень, Чухонский. А на озере островов полно — Талабско, Таловенец, Верхний, Ражитиц… А в озере рыба — соболек, снетки, ершики… И на берегу печи стоят, где рыбу сушат, печи стоят в домовинах, рыбу ссыпают в корыта и в печь… А здесь никто и не знает рыбку такую — снеток, маленькую, но вкусную…» А Ольга родилась в селении Лыбуты, потом его прозвали Выбуты…
Когда охотники идут осенью на зайцев и лис, то даже ребяткам малым нельзя произнести эти слова — «заяц», «лиса»… Охотники вернутся. Между собой они опасливо на зайца говорят — кривень, а на лису — хвостуха… Чуткие уши зверей услышат слова, имена свои они знают, вот и не пойдут в ту сторону… Себя же называют только ловцами, не охотниками.
Что только не лезет в голову, когда лежишь без движения и действия! Прошлое вдруг заполоняет все настоящее. Может быть, чтобы унять страх за будущее?
И рыбаков и охотников княгиня Ольга, кажется, не вспоминала всю свою киевскую жизнь, а вот, подишь ты… Выскочили откуда‑то, значит, все хранится. А зачем?
Самым большим желанием ее было произнести всю молитву Господню, от начала до конца, она напрягала все свои силы, но это не выходило: начинала, потом словно выплывали огненные шары, и ее уносило на волнах ряби. Войны, волны шли одна за другой, она пыталась вынырнуть из‑под них…
Когда охотники идут осенью на зайцев и лис, то даже ребяткам малым нельзя произнести эти слова — «заяц», «лиса»… Охотники вернутся. Между собой они опасливо на зайца говорят — кривень, а на лису — хвостуха… Чуткие уши зверей услышат слова, имена свои они знают, вот и не пойдут в ту сторону… Себя же называют только ловцами, не охотниками.
Что только не лезет в голову, когда лежишь без движения и действия! Прошлое вдруг заполоняет все настоящее. Может быть, чтобы унять страх за будущее?
И рыбаков и охотников княгиня Ольга, кажется, не вспоминала всю свою киевскую жизнь, а вот, подишь ты… Выскочили откуда‑то, значит, все хранится. А зачем?
Самым большим желанием ее было произнести всю молитву Господню, от начала до конца, она напрягала все свои силы, но это не выходило: начинала, потом словно выплывали огненные шары, и ее уносило на волнах ряби. Войны, волны шли одна за другой, она пыталась вынырнуть из‑под них…
Отче Наш, иже еси на небесах,
Да святится имя Твое,
Да приидет царствие Твое,
Да будет воля Твоя….
Акы на небеси и на земли.
Хлеб наш бытный дай же нам на всяк день
И остави нам долги наша…
«Всяк день — днесь», — говорила себе княгиня Ольга. И опять начинала повторять молитву. Это успокаивало и приводило в чувство, и страхи, от которых дрожала душа, отступали. Потом она проваливалась, и страхи подступали снова.
Однажды княгиня открыла глаза, ясно увидела няньку, сидящую у ложа, и удивилась странному выражению ее лица: оно потемнело, как‑то уменьшилось сузилось… Нянька мгновенно и радостно воскликнула:
— Наконец‑то! Я уж и не чаяла тебя дождаться…
— А что, меня долго не было? — удивленно произнесла княгиня.
— Долго, долго, родная моя, — ответила нянька.
— Порсенну похоронили? — спросила княгиня Ольга.
— Похоронили, похоронили, беднягу, — проговорила нянька.
— А где Малуша? Я все ночи ее видела, — сказала княгиня.
— Пошла передохнуть немножко, устала она. — Нянька опустила глаза.
— Если меня долго не было, то у вас произошло много событий? — спросила Ольга, и нянька улыбнулась: это был уже разговор княгини.
Ольга не могла рассказать няньке о пережитом ею во время болезни видении. Царьградская птица ей привиделась не зря.
Во время первого своего посещения Царьграда она была потрясена кипевшими в столице империи рассказами и слухами, исходящими от очевидцев недавней смерти Феодоры Царьградской, скончавшейся в 940 году в преклонном возрасте в своем доме. Она давно овдовела и вела подвижническую жизнь христианки, помогая бедным и больным. В ее доме в отдельной комнатке, больше напоминающей монастырскую келью, жил уже прославленный святой Василий. Он скончался спустя четыре года после Феодоры в возрасте 110 лет — в 944 году.
Когда‑то он покинул мир и ушел в пустынные места молиться Богу. Там его и увидели проезжавшие мимо придворные византийского императора. Василия доставили в соседний город, где патриций[232] Самон стал допрашивать, требуя ответа — кто он и откуда. На это Василий лишь отвечал, что он странник на земле. Самон велел связать Василию руки и ноги и подвесить вниз головой. Он провисел так три дня, но остался жив и невредим. Тогда его кинули к голодному льву, но тот лишь лизнул его ноги и улегся рядом. Самон приказал утопить святого, но два дельфина вынесли его на берег у Константинополя. Василий вошел в город и стал исцелять больных, предсказывал людям все, что должно случиться с ними.
Так Василий оказался в домике у Феодоры, которая прислуживала ему. Ученик его Григорий, когда скончалась Феодора, начал просить учителя показать ему загробный путь усопшей.
Царьград был взбудоражен, когда святой Василий сам рассказал людям, что показал Григорию обитель успокоения Феодоры, и просил его подробно записать все увиденное им. Листки с записями Григория передавались из рук в руки, многократно переписывались, возвращались к святому Василию, чтобы он свидетельствовал их правдивость, и вновь разлетались по столице. Попали они и в русское посольство, и княгиня Ольга с изумлением прочитала это страшное и вместе с тем обнадеживающее описание загробных мытарств души, которое с той поры уже никогда не выходило у нее из памяти…
Вот теперь в ночи болезни вдруг будто воочию возникало то, что прежде казалось все‑таки выдуманным, возможным, но не бывшим: может быть, ученикам святых и могли привидеться эти путешествия, но не всем обыкновенным людям, к каким причисляла себя Ольга.
Во сне Григорий пришел к воротам, где ему открыли двери только после разрешения Феодоры. А на просьбу Григория рассказать все, что она испытала, та поведала, как при кончине ей явилось множество лютых бесов с огромными манускриптами, где были записаны все ее прогрешения, совершенные в жизни. Бесы ждали прихода кого‑то, но вдруг она увидела двух ангелов, вставших от нее справа. Один ангел сказал бесам: «Не радуйтесь, здесь вашего ничего нет». Это обнадежило Феодору, но вскоре пришла смерть. Она налила что‑то в чашу и дала ей выпить, а потом отрезала ей голову ножом. И смерть исторгла из тела душу, которая выскочила быстро, словно птица меж пальцев выпустившего ее ловца.
Ангелы взяли душу Феодоры и полетели с ней к небу, а тело осталось лежать на земле…
Однако злые духи не отступали и закричали ангелам, что у покойной много грехов: «Если вы берете ее себе, тогда отвечайте за них!» Ангелы стали перечислять все добрые дела, совершенные Феодорой: ее милосердие, доброту, терпение, усердие в молитве. Но бесы не унимались. И тогда появился дух святого Василия, еще остававшегося живым. Он протянул ангелам ковчежец и сказал: «Эта душа много мне послужила, упокаивая мою немощь и старость. Я молился Господу, и он даровал мне благостыню эту». Святой Василий попросил ангелов, чтобы они брали из этого ковчежца и отдавали злым духам в пути, и тогда они сумеют миновать воздушные мытарства. Святой Василий исчез и вновь явился с сосудами, полными необыкновенных ароматов, и также вручил их ангелам.
Ангелы один за другим открывали сосуды и возливали на Феодору, так что она стала заметно светлее, чем была. Святой Василий попросил ангелов, когда те минуют все воздушные мытарства, привести Феодору в ту обитель, что Господь приуготовил для Василия. И оставить ее там.
Ангелы подхватили Феодору и стали подниматься с нею по воздуху — к Небесам.
Первым мытарством было мытарство Празднословия и Сквернословия, вторым — мытарство Лжи, третьим — мытарство Осуждения и Клеветы, четвертым — Объедения и Пьянства. Здесь злые духи пересчитали все чаши вина, выпитые ею в жизни. Но ангелы всем давали из ковчежца, и их пропускали.
Пятым мытарством была Леность, нерадивость даже о своей душе, праздность. Многие, кто не проходят это мытарство, низвергаются в пропасть ада. Недостатки же Феодоры восполнялись дарами святого Василия, которые спасали ее.
Далее шли шестое мытарство — Воровство и седьмое — Сребролюбие и Скупость, восьмое — Лихоимство взяточников и льстецов, девятое мытарство — Неправда и Тщеславие, десятое — Зависть, одиннадцатое Гордость, двенадцатое мытарство — Гнев. Бесы припомнили Феодоре даже слова, сказанные ею в гневе собственным детям. Но ангелы опять дали из ковчежца, и бесы исчезли. Тринадцатым мытарством было Злопамятство. Феодора не утерпела и спросила ангелов, откуда же бесы так точно знают все, что с ней происходило в жизни. Ангелы ответили, что при крещении каждому дается добрый ангел–хранитель, который оберегает его невидимо от всего дурного, подсказывает доброе и записывает все хорошее, что человек совершает в жизни. С другой стороны — слева — стоит злой ангел и записывает все дурное и злое, все грехи человека.
Четырнадцатым мытарством было Разбойничество: если кто толкнул другого с гневом или ударил по щекам. Пятнадцатым — Чародеяние, Колдовство (обаяние), Отравление, призывание злых бесов для помощи.
Пожалела Феодора, что не исповедалась перед смертью во всех своих грехах, потому что тогда Святой Дух стирает у бесов все, ими написанное. Благодаря исповеди можно свободно миновать воздушные мытарства.
Шестнадцатое мытарство было Блуд, семнадцатое — Прелюбодеяние, восемнадцатое — Содомское с противоестественными блудными грехами и кровосмешениями. Ангелы сказали Феодоре, что большинство людей погибают в этих мытарствах, и бесы с радостью скидывают их в огонь.
Еще тогда в Царьграде княгиня Ольга, когда ее привели к дому Феодоры, была поражена тем, что святые люди были не только в древности, а их можно встретить и в обычной жизни. Мытарства так живо привиделись ей, как заставы воинов между княжествами: пропустят — не пропустят, а если не позволят пройти, то скинут в пропасть, и на дне ее — огонь. Страшно… Феодора была смиренной, хорошей женщиной, помогала и приютила святого, и он отмолил ее, и в благодарность уже на том свете дал ей пристанище в своей обители, приготовленной ему самим Богом.