Мы следовали за сэром Галахадом, по-прежнему волочащим на себе доктора Моро. Однако старый вивисектор уже достаточно пришел в себя, чтобы показывать дорогу. Я слышал, как он утверждал, что выродков, которых он сам называл подопытными, в больнице не осталось. Говорил доктор негромко, но в странной тишине, висящей в помещениях, которая поглощала все звуки, каждое слово звучало удивительно отчетливо.
– Всех, кто у меня был, выставили на улицы, чтобы не дать вам прорваться сюда, – говорил доктор, – или хотя бы задержать подольше. И подопытные с этой задачей справились отлично.
– Да уж, – усмехнулся маркиз Лафайет, – особенно бронированные гориллы, охранявшие вход. С ними пришлось немало повозиться.
– Это на данный момент вершина моей работы – лучшие образцы, – в голосе Моро звучала гордость. – Надеюсь, они прикончили многих из вас.
При этих словах Магарбал треснул кулаком по стене с такой силой, что рассадил в кровь костяшки пальцев. Я почти слышал, как он скрипит зубами. И мне показалось, что карфагенянин относится к своим рабам вовсе не так, как хочет показать. Слишком сильно переживает гибель бойцов. Да и тот факт, что он отправился вместе с ними. Все говорит о том, что игроки команды для него – не просто удачное вложение денег. Как бы он ни старался показать обратное.
– Вы слишком неумело дерзите нам, – спокойным тоном произнес сэр Томас. – Вам не удастся вывести никого из равновесия и тем самым избежать позорной смерти на виселице. Будьте уверены, все ваши ученые коллеги узнают о вашей судьбе из газет.
Эти слова произвели чрезвычайно сильное впечатление на доктора Моро. Он снова обвис на руках у сэра Галахада, почти перестав шагать. Паладин Ордена выругался сквозь зубы и поудобней перехватил доктора, крепче сжав пальцы на поясе его брюк.
Лаборатория доктора Моро не производила особого впечатления. С первого же взгляда становилось ясно, что отсюда вынесли все, представляющее хотя бы малейший интерес, оставив нам лишь пустой стол, оснащенный кожаными ремнями, да несколько наборов жутковатого вида хирургических инструментов. Доктор явно хранил тут большую часть своих записей, и в чемодан, который нес сейчас маркиз Лафайет, попали, конечно же, далеко не все из них. Листы, исписанные мелким аккуратным почерком, валялись в лаборатории там и тут. Похоже, они разлетелись, когда Моро заталкивал их в чемодан.
– Теперь проводите нас туда, где вы держали выродков, – тут же поторопил доктора сэр Томас, однако слова его уже сильно запоздали.
Все игроки набились в не слишком просторную лабораторию. Листки один за другим ненавязчиво перекочевывали в карманы и за пазуху.
Заметки на поляхБольшая играНаверное, больше всего на сеете мы любим играть – в самые разные игры. Разве не вся наша жизнь в конце концов игра – большая игра, игра в жизнь. Сильные мира сего представляют себя опытными кукольниками, дергающими за ниточки марионеток. Те, кто стоит за ними – если предположить, что таковые все же существуют, – считают их фигурами в своей хитрой шахматной партии. Все многочисленные тайные общества: масоны, иллюминаторы, тамплиеры, розенкрейцеры, – кого только нет, и все это лишь воплощение нашей главной страсти – страсти к игре. И неважно, по большому счету, что выигрывает или проигрывает один человек, или какая-нибудь организация, или даже государство, главное, что люди удовлетворяют свое желание играть. Рисковать. Делать ставки – и ждать результата с замиранием сердца.
Из этой страсти и родилась Большая игра. Та самая, козырными валетами или тузами в которой выступают бойцы на аренах. Большая игра игроков. Ведь так просто воспользоваться задекларированной Кубертеном и поддержанной всеми странами, вошедшими в Олимпийский комитет, экстерриториальностью игроков, их правом свободно пересекать границы любых государств и носить оружие в городах, если только это не было прямо запрещено законом Например, в том же Лондиниуме мы имели право на свободное ношение оружия только до тех пор, пока не зарегистрируемся на арене Колизея, да и то только лишь при наличии приглашения на игры. Однако далеко не всюду законы были настолько строги. В той же Лютеции Парижской игроки свободно разгуливали по городу, открыто нося оружие, часто даже не спрятанное в чехлы. В столице Французского королевства этим обычаем весьма гордились.
И как в таких условиях не использовать игроков в Большой игре разведок. Для чего нужны обычные шпионы, живущие нелегально и опасающиеся разоблачения в любой момент, зачем забрасывать кого-то за границу, снабжая «легендами» и несколькими комплектами фальшивых документов, если всегда есть игроки. Да, почти все команды или напрямую работали на разведки своих государств, или тем или иным образом с ними сотрудничали. Мало кто был профессиональным шпионом – для этого мы слишком на виду, однако, если нас просили о помощи отказывать было не принято.
Я не знаю, как так получилось, что наша команда отделилась от остальных. Вроде бы все вместе шли по Хай-стрит, и тут вдруг туман сгустился настолько, что протянутую руку не разглядеть. Мы все замедлили шаг, а после и совсем остановились.
– Точно так же, как перед нападением выродков, – протянул Корень, правой рукой он уже вытаскивал из ножен саблю.
– Что с зарядом? – не оборачиваясь, спросил я у Армаса.
– На пять выстрелов – не больше.
– У меня полный колчан, – опередил мой вопрос Ломидзе.
В таких ситуациях все становились чем-то похожи на Корня. Отвечали на вопросы раньше, чем я успевал их задать. Наверное, это и означает быть командой.
Мгла начала рассеиваться – из нее постепенно проступали очертания домов по обе стороны Хай-стрит. Тогда-то мы и увидели врагов. Я ничуть не удивился, когда нам навстречу из тумана вышла пятерка в красных мундирах – бойцов морской пехоты капитана Рэнделла Беннета. Поверх формы на всех были легкие доспехи. Возглавлял пятерку сам капитан, на голове его красовалась капеллина с забралом, закрывающим лицо.
Двуручный меч он держал на изготовку. Рядом натягивала сложный блочный лук с несколькими тетивами молодая женщина – единственная, кто из доспехов предпочитала только кожаные наручи и наплечники. А вот стрелок с катушечным ружьем был одет в прочную кирасу со стальными оплечьями, стальные же поножи и шлем, правда оставляющий лицо открытым. Мое внимание привлекло сердце, изображенное на кирасе второй женщины в команде Беннета. За это я про себя окрестил ее бубновой дамой. Дамой, вооруженной шпагой и длинным кинжалом. Кроме кирасы, она носила кожаные наплечники, набедренники и поножи, лишь на коленях укрепленные стальными пластинами. Бритоголовый, как и Тарас, рукопашник британцев походил на профессионального боксера – мундир на груди распахнут, левая рука стальная и, судя по конструкции, протез, а на костяшках сжатых в кулак пальцев правой руки поблескивал кастет.
Они шли нарочито медленно, показывая свою силу, заставляя нас сразу признать поражение и сдаться на милость победителю. Даже Беннет, и тот опустил свой двуручный меч. Бубновая дама сунула кинжал за пояс и надела на голову легкий шлем, быстрым движением застегнув ремешок под подбородком. Лучница поигрывала тетивами, будто струны на диковинной арфе перебирала. Стрелок с катушечным ружьем закинул его ребристый ствол на плечо. Рукопашный боец разминал пальцы правой руки, сжимая и разжимая кулак.
Не знаю, как это случается каждый раз, но бой начинается, когда команда противника переступает некую невидимую черту. Нас разделяет еще добрая сотня саженей, а битва уже идет. Битва характеров.
Мы чуть ли не в ногу шагнули навстречу врагу. Британцы мигом отбросили показушную ленцу, собрались, вскинули оружие. Мы прошли ровно пять шагов навстречу друг другу, а после наш бой начался уже по-настоящему.
Легкие бойцы сорвались с места, сразу перейдя на бег. В тусклом свете газовых фонарей, горящих через один, сверкнули клинки. Трижды выстрелила лучница британцев, прежде чем сорваться с места. Выстрелы слились в один – так быстро она натягивала и отпускала тетивы. Длинная стрела пробила бедро Армасу, тот рухнул на мостовую, но тут же разрядил свой карабин, даже не попытавшись подняться. Я не понял, в кого именно попали его пули, если вообще попали хоть в кого-нибудь. Вниманием все сильнее завладевал тяжелый боец, шагающий мне навстречу. Я не видел его лица за глухим забралом, однако был уверен – это капитан Беннет. Он поднял меч, перехватив его обеими руками. Я же, наоборот, закинул секач себе на плечи и шагал с нарочитой ленцой. Никак иначе мне было не скрыть усиливающуюся дрожь в руках – последствия принятия чертова экстракта, что вколол сэр Галахад. Теперь, как бы крепко я ни сжимал пальцы на рукояти, тремор не ослабевал.
Краем глаза заметил Корня, ринувшегося в атаку на британскую лучницу. Та выпускала в него стрелу за стрелой, но он либо ловко изворачивался, либо отбивал их стремительными ударами сабли и кинжала. Ломидзе уже плясал затейливый танец с легким бойцом врага, не подпуская его к лежащему на мостовой Армасу, одновременно не давая прицелиться британскому стрелку, постоянно находясь у него на линии огня, но ускользая буквально в последнюю секунду перед выстрелом.
Краем глаза заметил Корня, ринувшегося в атаку на британскую лучницу. Та выпускала в него стрелу за стрелой, но он либо ловко изворачивался, либо отбивал их стремительными ударами сабли и кинжала. Ломидзе уже плясал затейливый танец с легким бойцом врага, не подпуская его к лежащему на мостовой Армасу, одновременно не давая прицелиться британскому стрелку, постоянно находясь у него на линии огня, но ускользая буквально в последнюю секунду перед выстрелом.
Мы же с Беннетом, не торопясь, шагали друг на друга. Я ждал момента, когда он ринется на меня, провоцировал его на атаку. Намеренно уступал инициативу – ведь не шахматы, где белые начинают и выигрывают. Если ты заведомо уступаешь врагу и знаешь это, часто лучше подождать, отдать ему инициативу, а самому ждать удобного момента для контратаки. Но Беннет не был профаном и действовать наобум не спешил. Вот только очень скоро мы приблизимся к тому моменту, когда выжидать станет невозможно. Либо оба остановимся в нескольких вершках друг от друга, либо у одного нервы не выдержат раньше, и он атакует. Пока же мы шагали навстречу, приближаясь к той черте, за которой выбора уже не остается.
Рукопашники сцепились друг с другом, обмениваясь ударами, круша ребра, стараясь блокировать стальную руку противника своей и ни в коем случае не разрывать дистанцию. Корень добрался-таки до британской лучницы. Пара взмахов его клинками – и на грязную мостовую пролилась первая в нашей схватке вражья кровь. Лучница повалилась ничком. Но почти одновременно с этим Тарас пропустил сокрушительный удар в лицо – классический хук, ломающий кости черепа и выбивающий зубы. Кастет довершил дело, превратив лицо тавричанина в кровавую маску. Он отшатнулся, позволяя врагу врезать теперь уже стальной конечностью. Больше я в ту сторону старался даже мельком не глядеть. Заметил только, как туда рванул Корень, перепрыгнув через тело лучницы.
Я сорвался с места – нервы не выдержали. Прыгнул на врага, высоко вскидывая секач для мощного первого удара. Он легко отбил его и тут же контратаковал. Я подставил секач под удар меча, блокируя в самом основании клинка, не давая тому набрать силу. Навалился всем весом. С полсекунды постояли, упершись друг в друга, однако передавить никому не удалось, и мы почти одновременно отпрыгнули, разрывая дистанцию. Беннет опередил меня, атаковав первым. Я отбил удар секачом, но ответить не успел. Очень устал, у меня слишком сильно дрожали руки. Беннет рубанул меня снова – я отскочил на полшага. Тогда он быстро сократил дистанцию. Я не стал отступать снова. Сам рванул на него, входя в клинч, наваливаясь всем весом. Типичный прием усталых игроков, но что поделать – выбора у меня не было.
Движения левой руки британца я не заметил, но отреагировать все же успел. Почуял неладное тем самым шестым чувством, что развивается у каждого игрока, обостряясь во время схваток. Я вышел из клинча за мгновение до того, как Беннет ударил меня зажатым в пальцах левой руки коротким ножом. Тот лишь проскрежетал по стальной пластине, которой был укреплен нагрудник. Беннет не ожидал такого поворота событий, он сильно «клюнул» вперед, подавшись всем корпусом, на миг потеряв равновесие. И этой секунды, даже мельчайшей доли ее, мне оказалось достаточно. Я уже не успевал перехватить секач обеими руками, но в этом не было нужды. Рванул навстречу врагу, но уже не для того, чтобы войти в клинч. Широкий клинок моего секача устремился точнехонько к шее Беннета – и ни увернуться, ни подставить свой меч тот уже не успевал. В этот момент я отчетливо видел глаза моего врага. Они были широко распахнуты – опытный боец Беннет понял, что уже почти мертв. Мы глядели друг другу в глаза в последние секунды его жизни. Ровно до того мига, когда мой клинок отсек ему голову. Я едва удержал набравшее приличную инерцию оружие одной рукой. Голова Беннета скатилась с плеч – в лицо мне щедро плеснуло кровью. Я ощутил ее соленый привкус на губах.
С трудом нашел в себе силы, чтобы подняться на ноги. Замер, навалившись на секач. Если сейчас появится враг, он может брать меня голыми руками – сил для сопротивления не осталось ни малейших. Однако стоило только окинуть взглядом округу, как я понял – схватка закончилась.
Корень с Ломидзе наскоро перевязывали Армасу простреленную ногу. Тарас неподвижно лежал на грязной мостовой – вражеский кулачный боец добил его, раскроив череп стальной рукой. Вокруг того, что было головой тавричанина, растекалась лужа крови.
Ни один из британцев не остался в живых. Один болт из арбалета Ломидзе торчал изо лба стрелка – он вонзился на полвершка ниже кромки шлема. Второй – из нарисованного на кирасе бубновой дамы сердца. Он вошел глубоко – только оперение торчало, а значит, можно быть уверенным, что она мертва. Горло кулачного бойца было располосовано кривым кинжалом Корня, а красный мундир на правом боку пропитался кровью.
Я кое-как доковылял до Тараса. Тот был уже мертв – с такими ранами не живут. Опустился рядом с ним на колени, чтобы хоть глаза закрыть. Однако и этого сделать не удалось – найти их в том месиве, в которое превратили лицо Тараса удары врага, не представлялось возможным.
Прости меня, Тарас Гладкий, тавричанин, не сумел я уберечь тебя. Не сумел.
Не без помощи Корня снял с руки стальную конструкцию – она вернется в школу Зангиева в Москове.
Закинув на плечи секач, я медленно заковылял дальше по Хай-стрит к выходу из проклятого Уайтчепела. Корень и Ломидзе, помогая сильно хромавшему Армасу, шли рядом.
Напади на нас сейчас враг – вряд ли кто смог бы оказать серьезное сопротивление. Разве что неутомимый Корень. Запорожец легко нес на одном плече стальную руку, подставляя второе Армасу. Слава Богу, до карантинного поста добрались без происшествий, а там нас уже ждали.
Баррикада все еще была на месте, равно как и бойцы за ней. Арбалетчики навели на нас свое оружие из-за спин тяжелых бойцов со щитами. Однако стрелять не спешили. Мы вышли из тумана, и выделявшийся среди красных мундиров синим орденским сэр Томас Мэлори махнул нам рукой. Нас пропустили на другую сторону баррикады. Ломидзе с Корнем помогли Армасу присесть прямо на нее. Я же привалился к ней спиной, стирая с лица выступившую испарину.
– Что стряслось, граф? – спросил у меня сэр Томас. – Ваша и британская команда пропали, когда проклятый Господом туман снова сгустился. А теперь из него выходите только вы.
– Выродки, – я мог говорить только короткими фразами, усталый мозг отказывался работать. – Напали на нас из тумана. Мы еще смогли отбиться, потеряли только кулачного бойца. А что с другими – не знаю. Когда туман рассеялся, я видел лишь трупы выродков и тех людей, что дрались с нами. С красными повязками.
– Странно, – вывернулся из-за спины Мэлори молодой человек, каким-то образом сумевший просочиться мимо солдат, – вон у того казака куртка разрезана бритвенно острым клинком. Вряд ли такой может быть у обитателя Уайтчепела. Но даже если допустить это, то почему нет следов когтей и клыков?
– Мистер Холмс, – сверкнул на него глазами Мэлори, – я сам видел, как эти люди дрались с выродками на Хай-стрит и позднее – у парадного входа в больницу. И то, что на них нет следов когтей и клыков, еще не уличает графа Остермана-Толстого во лжи.
– Я только высказываю свои предположения, – тут же возмутился юноша по фамилии Холмс. – Разве не для этого меня направили к вам консультантом?
– Будь моя воля, мистер, – отмахнулся от него Мэлори, – я бы и близко вас не подпустил к этому делу. Но на меня надавили сверху – видимо, у вашей семьи неплохие связи. Вот только это вовсе не означает, что я обязан терпеть ваши выходки.
– Давление – это заслуга моего старшего брата Майкрофта, – честно ответил Холмс, – и я за это весьма ему благодарен. Что же до нападок, то если бы не они, никто не приблизился бы к Уайтчепелу, и убийца, прозванный газетами Джеком-потрошителем, продолжал бы творить свои жуткие дела на его улицах.
Тут Мэлори пришлось признать поражение. Он снова сверкнул глазами на Холмса, но ничего ему говорить не стал. Мне же оставалось только поразиться наблюдательности юноши и его удивительному умению делать выводы из мелких, на первый взгляд, не слишком много значащих деталей.
Следуя за Мэлори, я добрался до кеба и вместе с остальными бойцами моей команды отправился обратно в особняк Ордена.
– Если хотите, можете гостить у меня сколько угодно, – напоследок сказал сэр Томас. – В особняке никто не потревожит вас, а сегодня же всех бойцов осмотрят и окажут первую помощь врачи. Если понадобится, то можете рассчитывать на полный курс лечения за счет Ордена.
– Еще недавно вы собирались особняк закладывать, чтобы расплатиться с нами, – нашел откуда-то в себе силы на шутку я, – а теперь обещаете бесплатное лечение.
– Того, что найдено в лаборатории доктора Моро, вполне хватит, чтобы убедить самых твердолобых в реальности угрозы выродков. Да и происшествие в Уайтчепеле подольет масла в огонь.