– И для вас это важнее, чем истина? – возмутилась Лукреция.
– Разумеется. Всем наплевать на истину. Так же, как и на справедливость. Важно спокойствие человеческого стада.
– Я надеюсь, вы не хотите сказать, что у вас тоже есть продолжение теории, которую вы нам рассказывали в прошлый раз? – пробормотала Лукреция, очень расстроенная тем, что не может добраться до блокнота.
– Есть. И я не боюсь открыть ее. Современный человек должен сам решать, каково его прошлое и происхождение. Он выбирает родителей. И делает это, исходя не из критериев правды, а из критериев «комфорта разума». У нас, сильных самцов, часовых, лидеров человеческого стада, есть долг по отношению к этому стаду. Промышленники ли мы, ученые, журналисты (особенно журналисты), мы должны сообщать не Истину с большой буквы, а правду, которая успокоит стадо.
– Вы циник, – сказала Лукреция.
– Нет, я реалист. Я вам гарантирую, что никто меня за это не упрекнет. Комфорт человеческого стада – это то, что когда-то называли «государственными интересами» или «высшими соображениями». На самом деле это необходимость избегать «волнений в социальной группе хомо сапиенс». Римляне даже придумали изречение: «queita поп movere», которое можно перевести так: «Не трогай того, что спокойно».
Он продолжал подталкивать журналистов по узкому проходу, ведущему ко все более и более шумным машинам.
– Я помню опыт, который провел с кузеном. Ему было девять месяцев, он не умел ни говорить, ни ходить. Я показал ему игру, в которой шарик, если его подтолкнуть, катился по рельсам и ударял по другому шарику, который после этого тоже приходил в движение. Я раз десять показал ему последовательность событий. Ребенок усвоил, что, если первый шарик толкнет второй, тот тоже начинает катиться. А затем, из чистого любопытства, я капнул на рельсы сильнодействующим клеем. Теперь первый шарик толкал второй, но не сдвигал его. Сначала младенец удивился. Потом вид у него стал недовольный. После третьего опыта выражение лица сделалось трагическим. Он по-настоящему страдал. В четвертый раз он разразился рыданиями и плакал всю ночь. Ничто не могло его успокоить.
Журналисты, чтобы усыпить бдительность Элюана, делали вид, что внимательно его слушают.
– Вот о чем я размышляю, и вы, надеюсь, последуете моему примеру. Людям в любом возрасте необходимы незыблемые точки опоры. Если что-то произошло один раз, так должно и быть дальше. Перемены их пугают. То же самое и с обществом – когда происходят изменения, это воспринимается как опасность для всех. Общество теряет точку опоры. Свинья – одна из точек опоры. Все знают, что из свиньи делают колбасу. Если вы сообщите людям, что свинья – наш дальний предок и ее надо уважать, вы уничтожите не только производство свинины, вы покуситесь на логику мышления стада. Вы разбудите в душе каждого человека «младенца, которому не нравится, когда второй шарик больше не катится».
– То, что вы называете логикой, я называю архаизмом, – возразил Исидор. – Во имя этой «архаичной» логики долгое время вели войны. Это было логично, это было точкой опоры. Но на территории Франции уже с 1945 года не было войн, и все очень довольны, пусть это и расстраивает военных промышленников…
Люсьен Элюан не дал себя сбить.
– Во Франции нет войн, но в остальном мире их по-прежнему очень много. Человеку свойственно убивать. Ни один политик, идеолог или утопист не изменит этого. Мы плотоядные животные, более того, мы – хищники. В нас живут гены предков, бившихся за выживание. Мы помним чудесный вкус теплой жертвенной крови. Вот почему свинину едят в виде солонины: мы вспоминаем соленый вкус крови. Он пробуждает в нас дремлющие охотничьи инстинкты.
Было очевидно, что Люсьен Элюан высказывает самые сокровенные мысли. Он продолжал:
– Подчиняясь этим владеющим мной естественным склонностям, я вас и убью. И каким способом!
Вы выступали за свиней? Прекрасно. Вы сможете разделить их страдания.
– Что вы собираетесь сделать? – спросила Лукреция, обеспокоенная угрожающим гудением машин.
Люсьен Элюан молча подтолкнул их к верхней части большой центральной машины. В широкую прозрачную воронку падали сотни свиней, казавшиеся издалека розовой пудрой. Узкий конец воронки выпускал их по одной на движущуюся ленту. По ней свиньи ехали к электровилам.
– Вы что, туда нас бросите? – возмутилась Лукреция.
Люсьен Элюан расхохотался.
– Вы хотите сказать, что это слишком «бесчеловечно»?
– Это может придать странный вкус колбасе, которую вы так любите, – добавил Исидор. – Не хочу на вас давить, но некоторые гастрономы могут распознать в колбасе человеческое мясо.
Инженер по-прежнему держал их на мушке.
– Вы ошибаетесь. Человеческое мясо, говорят, очень похоже по вкусу на свинину. А вот вкус вашей одежды может повредить репутации моей продукции. В колбасе Элюан не должно быть никаких текстильных включений! Раздевайтесь!
Лукреция сняла свитер. Промышленник том велел ей продолжать.
– Полностью? – спросила она обреченно.
– Конечно!
Затем он связал журналистам запястья и лодыжки свиными сухожилиями. Первым он столкнул внутрь воронки толстого журналиста, который тяжело плюхнулся на смягчившие его падение упитанные спины свиней.
Затем Люсьен Элюан посмотрел на Лукрецию, стыдливо прикрывавшую руками грудь и низ живота. Она показалась ему очень хорошенькой. Лукреция почувствовала, что он колебался, развязать ее или нет, но затем овладел собой и столкнул ее в емкость со свиньями.
– Извините, но я не могу присутствовать при вашей агонии. У меня еще масса дел – нужно уничтожить все следы этой прискорбной истории. Прощайте. Мне пришло в голову – а вдруг вы и вправду испортите вкус колбасы? Завтра спрошу.
– Вы можете нас убить, – сказал Исидор, – но правда все равно выплывет наружу.
– М-м-м… может быть, вы и правы. Вот только правда ли это? Поэтому я не сразу уничтожу пятипалую лапу. Я ее сначала отдам на экспертизу. Так я один буду знать, действительно ли мы происходим от свиньи. После экспертизы уничтожу ее в любом случае.
Люсьен Элюан помахал им рукой и исчез вместе с ящичком, в котором лежала пятипалая лапа.
13. ПОХОЖИ ЛИ МЫ НА КРЫС?
Уже несколько часов ОН наблюдает за стаей крыс. ОН нашел их в дупле у корней дерева.
ОН видит раненую крысу, которая визжит, зовет на помощь, но никто не приходит. Когда она выбивается из сил, к ней подходит сильный самец и убивает ее. А потом съедает.
Из этого, а также из многих других наблюдений ОН делает массу выводов. Общество крыс – жестокое. Раненых, больных и старых убивают, как только они показывают свою слабость. Ослабевших и не нужных группе выгоняют или уничтожают. Даже новорожденные часто остаются в живых только благодаря ярости матери, защищающей их от отца, который пытается их сожрать.
Общество крыс жестокое, но процветающее. Крысы приспосабливаются ко всему. Они могут питаться зерном, мелкими млекопитающими, падалью, высохшими растениями, гнилыми фруктами. Когда их много, они не боятся нападать на более крупных хищников. Их острые зубы пугают даже маленьких шакалов. Но стая постоянно раздираема противоречиями. Каждый недоволен своим положением, драки между сильными самцами не прекращаются. Вожаки всегда покрыты шрамами, полученными во время социального восхождения. ОН видел даже, как один самец умер через несколько минут после того, как победил всех соперников.
ОН знает, что стаи МАТЕРИ и ОТЦА живут примерно так же.
Дерутся, чтобы выяснить, кто сильнее.
ОН смотрит на облака. Благодарит их за совет. А они уже приняли форму другого животного, за которым ОН должен наблюдать.
14. В ВОРОНКЕ
Стенки огромной воронки были гладкими. Лукреция и Исидор не могли вылезти обратно и барахтались среди свиней. Свиньи, свиньи, везде были свиньи. Тонны свиней, розовых, нежных и теплых на ощупь. И все вместе они медленно спускались на дно воронки.
– На этот раз мы пропали! – сказала Лукреция.
– Когда-нибудь мы все умрем, – невозмутимо ответил ее спутник.
Со всех сторон они были зажаты розовыми хрюкающими, стонущими, копошащимися телами. Сквозь прозрачные стенки они видели, как свиньи падают на бегущую дорожку.
Оглушенные электрическим шоком, они застывали и покорно приближались к щипцам и острым лезвиям.
– Какой позорный конец!
По телу девушки пробежал озноб.
– И какой отвратительный запах! Не паленого мяса, а этот их специфический запах. Что это?
Исидор Катценберг втянул воздух носом.
– Это запах страха. Сииньям страшно. Они знают, что умрут, и это их ужасает.
И действительно, некоторые свиньи дрожали. Другие все время мочились. И все смотрели на людей грустными, умоляющими глазами.
– Почему они не кричат? – спросила Лукреция.
– Знают, что это бесполезно. Мы же тоже не кричим.
– Знают, что это бесполезно. Мы же тоже не кричим.
Она снова посмотрела на свиней.
– Почему не пытаются спастись или хотя бы задержать свое продвижение вперед?
– Они знают, что лишь отодвинут миг своей смерти. Они понимают, что обречены. А потом, может быть, жизнь в отсеках им надоела. Без солнечного света, без движения, в тесноте, без надежды на какое-либо будущее. Может быть, приближение смерти кажется им началом освобождения.
Вдруг обоим журналистам показалось, что их поднимает на гребне волны. Свиньи вокруг них суетились, обгоняя и первыми проскальзывая в горлышко воронки. Теснившие их животные подчинялись какому-то упорядоченному движению. Словно объединяли усилия, чтобы помешать Исидору и Лукреции свалиться вниз.
– Невозможно! Похоже, они пытаются оставить нас наверху! – удивилась девушка.
Удерживаемый мордами шести свиней, медленно погружающихся в зыбучий песок из тел товарищей по несчастью, Исидор тоже заметил это.
– Мне кажется, я понял. Эти свиньи инстинктивно осознали, что если двоих людей обрекли на гибель вместе с ними, значит, эти двое с ними заодно. Они знают, что никогда не сумеют защититься сами. А мы можем это сделать. И они пытаются нас спасти.
– Исидор, вы правы! – воскликнула Лукреция. – Те, что рядом со мной, перегрызают мои путы.
Доброжелательные соседи Исидора занялись его веревками. Аккуратно, стараясь не поранить, они перекусывали связывавшие его сухожилия. Вокруг него толкалось так много свиней, словно все они хотели участвовать в спасении людей.
– Как они понимают, что в интересах всех свиней вытащить нас отсюда? Не может же у них быть коллективного сознания! – сказала девушка, чьи руки уже были свободны.
Теперь свиньи в воронке смерти вставали одна на другую, стараясь построить из своих тел пирамиду, которая поднимет людей наверх. Два журналиста того только и ждали. Они находились на холме из тысячи тел. Но каждый раз, когда Лукреция уже почти хваталась за край воронки, живая масса под ней уходила вниз, и у нее ничего не получалось. Это происходило оттого, что свиньи внизу, пусть медленно, но продолжали падать вниз.
Наконец новые добровольцы укрепили телами живую лестницу так, что Лукреция сумела наконец выскочить наверх. Пока пирамида не обрушилась, она помогла вылезти Исидору.
Голые и дрожащие, стояли они на металлическом помосте. Для начала надо было чем-то прикрыть наготу. В ближайшей раздевалке, где рабочие хранили спецодежду, девушка нашла форму и быстро натянула ее. Исидор поступил так же, хотя ему было не так легко найти одежду подходящего размера.
Они смотрели издали на кипящую розовыми пузырьками воронку.
– Они нас спасли. А сами умрут, – сказала девушка с горечью.
– Мы ничего не можем сделать для них. Даже если мы поможем им выбраться отсюда и выпустим их в город, они погибнут через несколько дней. Они ни к чему не приспособлены.
– А если оставить их в лесу?
– Они не умеют сами добывать пищу. У них нет даже меха, чтобы защититься от зимней стужи. Когда-то они были кабанами, а теперь…
– Не можем же мы их бросить! Они спасли нам жизнь!
– Но мы не можем их спасти. Они разучились жить без нас. Разучились обустраивать берлоги. Даже прокормиться сами уже не могут. Эти животные обречены.
Лукреция поплотнее запахнула халат.
– Возможно, вы ошибаетесь.
Она направилась в зону молодняка, над которой была табличка «Уже не нуждаются в материнском молоке». Секунду она выбирала, затем взяла маленького поросенка и прижала его к груди.
– Вот оно, новое поколение. Они еще не смирились. Их можно попытаться спасти. У них еще нет рабского менталитета.
Поросенок казался страшно довольным, что оказался в объятиях юной девушки с рыжими волосами.
Исидор Катценберг склонился над ним и погладил.
– Давайте дадим ему имя. Так он станет личностью!
– Может быть, Адонис? Единственный греческий бог, убитый кабаном.
– Неразумно брать на себя ответственность за это животное, – сказал вдруг утративший энтузиазм Исидор. – Оно, наверное, потребует ежедневного ухода.
– Я попрошу доктора Ван Лизбет сделать ему все необходимые прививки и объяснить, как его воспитывать. Свиньи спасли нам жизнь. Мы перед ними в долгу. Спасти одну из них – это уже что-то. Правда, Адонис?
Поросенок в ответ усердно лизал шею и щеку журналистки.
Исидор не разделял ее восторгов, но согласился.
– Перед тем как поехать в клинику «Мимозы», я хотел бы выяснить кое-что, – задумчиво сказал он.
– Что именно?
Толстый журналист снова был похож на Научного Шерлока Холмса, идущего по следу.
– Мне кажется, я знаю, где сейчас находится пятипалая лапа.
15. ПОХОЖИ ЛИ МЫ НА МУРАВЬЕВ?
ОН долгие часы наблюдает за муравейником.
Смотрит, что произойдет, если оторвать лапку разведчику. Муравья подбирают его собратья и уносят. А если две лапки? Его тоже уносят. Шесть лапок? Снова уносят. Тогда ОН отрывает ему брюшко. Теперь его бросают. ОН заключает, что группа спасает своего члена, если есть хоть малейшая надежда на выздоровление.
Сообщество муравьев функционирует совсем не так, как у крыс. Слабых, больных и стариков не убивают.
ОН проводит множество экспериментов над муравьями, включая самый отчаянный – разрушение города. И наблюдает. Все организовано так, чтобы как можно эффективнее противостоять бедствию. Рабочие бегут прятать расплод, а солдаты бросаются кусать агрессора.
Потом ОН издалека наблюдает за поведением гиен – как они охотятся, делят территорию, выясняют отношения.
Точно так же наблюдает ОН за львами, буйволами, бегемотами, жирафами.
Каждая группа нашла свой ответ на великий вопрос: «Как лучше всего жить вместе?»
В то же время очевидно, что некоторые животные не смогли найти решения и предпочитают оставаться одинокими охотниками. Это, например, леопарды, черепахи или змеи. Другим нужно быть многочисленными, чтобы жить полной жизнью. Это гну, слоны, зебры. Целый день ОН наблюдает за поведением животных. Изучение других форм жизни наполняет смыслом твою собственную жизнь.
Теперь ОН привык к свету дня. Еды в виде падали ему достаточно. А когда ОН не наблюдает за обитателями земной коры, ОН подолгу смотрит на облака. Сегодня вечером ОН кричит облакам, что, кажется, кое-что понял. Лучший способ жить группой – это нечто среднее между двумя крайностями, которые ОН видел, – обществом крыс, в котором убивают всех слабых, и обществом муравьев, в котором спасают всех раненых.
Да, ОН убежден, что его вид должен создать свою собственную модель поведения, на основе модели поведения крыс и муравьев.
16. ТЕОРИЯ НЕПОНЯТОГО ДРУГА
Исидор повел Лукрецию в Большую галерею эволюции. Девушка надела на поросенка ошейник, и он радостно скакал вслед за ними.
Они быстро шли по пустым залам. Было уже поздно, в музее никого не было. Только из-за одной полуоткрытой двери падала полоска бледного неонового света. Они вошли.
– Здравствуйте, профессор, – сказал Исидор Катценберг.
Профессор Конрад, сосредоточенно склонившийся над микроскопом, вздрогнул. Он узнал журналистов, в глазах его мелькнула паника, и он попытался что-то спрятать. Исидор подошел к нему. Профессор Конрад уже овладел собой.
– Что вы здесь делаете? Кто разрешил вам войти? Эта часть музея закрыта для публики, и сейчас не время…
– Мы пришли забрать вот это, – заявил Исидор Катценберг, показывая на ящичек, внутри которого находилась пятипалая лапа.
– Это вам не принадлежит.
– Вам тем более.
Профессор пригрозил вызвать полицию.
– Никаких проблем. Лапа будет в безопасности, мы полностью «за», – спокойно ответил Исидор.
Лукреция отпустила Адониса.
– Как вы догадались, что она здесь, Исидор?
– Люсьен Элюан говорил об экспертизе. Кто же проведет экспертизу костей недостающего звена качественнее, чем наш лучший специалист? То есть вы, дорогой профессор Конрад. А потом я стал размышлять. Кто из клуба «Откуда мы?» был поставлен в самое неловкое положение теорией профессора Аджемьяна, неловкое до такой степени, чтобы желать ему смерти? Вы. У кого был самый веский мотив уничтожить его? У вас.
Девушка подошла и взялась за воротник халата слабо сопротивлявшегося ученого.
– Клянусь, я его не убивал, – запротестовал палеонтолог.
Лукреция стала душить его, затягивая воротник. Исидор попытался вмешаться.
– Лукреция, прошу вас, бросьте эти детские замашки.
– Нет, я заставлю его говорить.
Поросенок Адонис осматривал лабораторию.
Место показалось ему интересным, он обнюхал инструменты, затем вышел в Большую галерею эволюции.
– Я все вам скажу, только отпустите меня, я задыхаюсь.
Лукреция ослабила хватку. Профессор Конрад поправил воротничок и выпрямился.
– Когда профессор Аджемьян поведал мне о своей странной теории недостающего звена, о гибриде свиньи и примата, я запаниковал. Я подумал, что его надо остановить любой ценой. Я рассказал все Софи Элюан, которая тут же лишила его финансирования. И речи не могло идти о том, чтобы поддерживать эту нелепую теорию. Через некоторое время они развелись. Люсьен Элюан всполошился еще больше, чем его сестра. Он начал следить за профессором Аджемьяном, чтобы узнать, как далеко продвинулась его работа.