– Секрет… останется секретом… Они не позволят раскрыть тайну… лапы.
Он снова захрипел, закашлялся и выплюнул кровь. Закрыл глаза. Лукреция энергично встряхнула его.
– Где лапа?
Анж поднял веки, взгляд его был мутным.
– Деревья…
– Какие деревья?
– …прячут корни в земле.
Исидор и Лукреция пытались понять его слова.
– Может быть, он хочет сказать, что корни происхождения человечества должны остаться спрятанными, – предположила девушка.
Уже появились врачи «скорой помощи», чтобы унести несчастного акробата. Они положили его на носилки и торопливо пошли к выходу, с трудом расчищая путь среди зевак, которых всегда привлекает чужая смерть. Журналисты не отставали. Лукреция вцепилась в носилки.
– Скорее, скорее, заклинаю вас: где лапа? Скажите, вам нечего терять!
И Анж, словно убедившись, что отныне уже ничто не нарушит ход событий, показал на палатку позади шапито.
– В моем… вагончике. Под… корнями бонсая, – прошептал он.
Журналисты побежали к парковке каравана. «66». «Анж Ринзули, воздушный гимнаст». Дверь была уже взломана, все внутри перевернуто вверх дном, мебель опрокинута. Бонсай выдернут, горшок разбит.
Они вышли. Вор не мог далеко уйти. И действительно, они заметили убегающий силуэт с коробкой под мышкой. Лукреция вскочила на мотоцикл и, нагнав беглеца, с изумлением узнала отца Матиаса, священника, с которым они летели в Дар-эс-Салам. Она на ходу прыгнула на него и повалила на землю. Священник вырывался и таращил бессмысленные глаза.
Исидор Катценберг спокойно подошел к ним и оценил ситуацию.
– Затевая аукцион, бедняга Ринзули не учел того, что клиенты предпочтут не платить вовсе.
Священник нехотя выпустил из рук прозрачный ящичек.
– Надо уничтожить эту лапу! Ее надо уничтожить! Уничтожить! Это лапа дьявола. Ее надо уничтожить, – повторял он.
– Нет, – ответил Исидор спокойно. – Смертей и разрушений было уже достаточно.
– Он прав, отче, – поддержала Лукреция. – Вы поступаете неразумно.
– Это воля Бога. Ящик должен быть сожжен!
Это рука дьявола, лапа дьявола с раздвоенным копытом!
Исидор взял футляр, желая проверить, все ли на месте. Он уже собирался открыть его, как, визжа тормозами, появилась машина. Из окна высунулась рука и выхватила контейнер с драгоценным экспонатом.
7. ОБУЧЕНИЕ ОДИНОЧЕСТВУ
Для того чтобы стать настоящим стервятником, надо следовать за грифами.
Они укажут место, где разделывают мертвое животное. И тогда нужно просто дождаться своей очереди.
Первыми едят, как правило, львы, за ними, по порядку: гиены, грифы, шакалы, вороны и крысы. А потом он.
Он, ПЕРВЫЙ СЫН в изгнании, стоит в самом низу экосистемы.
Иногда очередь сдвигается. Порой лев убивает гиену, намекая, что она должна ждать подольше. Гиены мстят грифам, грифы – шакалам и так далее… Шкала стрессов.
Он дерется за кусок с крысами.
Много раз он пытался подняться по лестнице хищников, отталкивая крыс, но каждый раз его кусали до крови. Крысы маленькие, но сплоченные, они сильнее таких, как он. Настаивать бесполезно. Он усвоил первый урок. В природе у каждого есть свое место, и за него надо держаться.
Вон как раз грифы начинают снижаться. Он бежит, чтобы занять свою очередь.
8. МОТОГОНКИ
Они преследовали машину похитителя лапы. Лукреция не успела надеть кожаный шлем, и длинные рыжие волосы разлетались, закрывая лицо ее пассажира. Машина впереди мчалась с бешеной скоростью, проскакивая на красный свет и пугая пешеходов.
Лукреция повернула переключатель скорости, и они поравнялись с ворами. На водителе была обезьянья маска. Исидор Катценберг приветливо помахал ему рукой. Тот нервно свернул в первый попавшийся переулок, но мотоцикл не отставал.
Гепард преследовал носорога.
Человек в обезьяньей маске все время смотрел в зеркало заднего вида, даже время от времени оборачивался, чтобы понять, где находятся его преследователи.
Он нарочно въехал в большую грязную лужу, но Лукреция удачно миновала водную преграду.
Исидор порылся в бардачке коляски и нашел старый маузер времен Первой мировой войны. Прицелившись, он выстрелил в колесо машины. Попадание было точным, вор немедленно потерял контроль над машиной, которая вильнула в сторону и врезалась в кучу мусорных баков.
Лукреция подбежала к похитителю и схватила его за шиворот, сдирая с него маску. Увидев его лицо, она попятилась от удивления.
– Вы? – не смогла удержаться она от возгласа.
9. БЕЗ МАСКИ
ПЕРВЫЙ СЫН склоняется над лужей и видит отражение своего лица. «Кто я?»
У него глаза примата. Но кожа слишком гладкая, слишком розовая. Скулы – другие. Уши более заостренные и не покрыты шерстью. Морда не такая плоская, как у приматов. Его зубы…
ПЕРВЫЙ СЫН смотрит на свои зубы. Он не находит себя ни красавцем, ни уродом. Он просто другой.
Нет, он безобразен. Он знает, что для остальных он безобразен, так как ни на кого не похож. Только брат был похож на него, а он его убил. А брат был красивее его, умнее, добрее, изящнее.
ОТЕЦ любил его больше, чем старшего брата. А он дал волю своим самым приматским инстинктам. Он безобразен не только внешне. Он безобразен внутренне.
ПЕРВЫЙ СЫН смотрит на свое отражение в луже. «Никто не любит меня», – вдруг думает он.
Потом другая мысль, еще более ужасная, посещает его: «Даже я сам себя не люблю».
Он не просто безобразен. Он отвратителен. Он оскорбляет собой все гармоничные и дополняющие друг друга творения природы. Он ни с кем не связан. Он ни с чем не соотносится. Даже его собственная семья его отвергла. Он лишний.
«Умереть».
Он хочет умереть, но понимает, что и для этого он слишком неуклюж. Да и смелости ему не хватит.
« Зачем я живу? » – посещает его четвертая мысль.
«Лучше бы ничего не было, чем я…»
Слеза ползет по его щеке, падает в лужу, отражение подергивается рябью. Его охватывает бескрайняя тревога. Он один на этой планете. Наступает ночь. Он думает, что лучше бы ему было не рождаться вовсе.
Он плачет. Он чувствует, что у него нет будущего. Его слеза не переполняет лужу, а лишь создает круги на поверхности.
10. БОЛЕЕ СЛОЖНАЯ ТЕОРИЯ
За обезьяньей маской скрывается искаженное страхом и волнением лицо астронома Бенуа Сандерсона! Ученый отдал ящичек с реликвией. Исидор Катценберг проверил, цела ли пятипалая лапа.
– Ее надо уничтожить, – вяло сказал Бенуа Сандерсон.
Он хотел разбить ящик ударом кулака, но Исидор помешал ему. Лукреция схватила астронома за запястье и вывернула его, чтобы охладить пыл ученого. Сандерсону пришлось прислониться к дверце машины.
– Вы не понимаете, с чем играете, – произнес он в отчаянии. – Вы не ведаете, что творите. Это касается всех жителей Земли. По сравнению с этим даже моя жизнь не имеет значения.
Он посмотрел на собеседников и вдруг издал сдавленный смешок:
– В любом случае этот предмет – фальшивка. Я знаю истинное происхождение человечества.
– Метеориты?
– Я не все вам сказал.
– Так говорите же! – требует рыжая девушка. – Что у вас за новая теория?
Она ослабила хватку, и ученый принял более удобную позу.
– На самом деле это не новая теория. Это продолжение той теории, о которой я вам говорил.
Исидор Катценберг предложил зайти в ближайшее кафе, где можно спокойно поговорить.
Они уселись в глубине бистро на обтянутые искусственной кожей продавленные диванчики и заказали напитки, способствующие расширению кровеносных сосудов. Астроном поправил слуховой аппарат и рассказал продолжение своей странной теории.
– К земным условиям не приспособлено только человеческое существо. Все остальные животные созданы для них. Тепло, свет, общение – условия жизни для всех других живых существ идеальны. Киты могут переговариваться на расстоянии многих километров, а для людей уже несколько метров становятся препятствием. В дикой природе животные способны спокойно пережить зиму, а голый человек при температуре ниже десяти градусов умирает. Животных считают глупыми, потому что они не изобретают новых технологий. Но им это не нужно, они и так приспособлены к условиям планеты. Внимание, главный вопрос: почему люди являются единственными животными, не приспособленными к условиям Земли?
– И почему же?
Сандерсон залпом выпил спиртное, затем с прежней странной усмешкой объявил:
– Потому что мы не земляне.
Астроном объяснил, что род людской произошел не от примата, зараженного прилетевшей на метеорите бактерией. Он считал, что люди прямо в их нынешнем виде появились из космоса.
– Люди, должно быть, учинили на родной планете такое безобразие, что жить на ней стало невозможно. Многие погибли. А выжившие улетели и приземлились здесь. Они забыли свою драматическую историю и сознательно обрекли на забвение разрушительные технологии. Начали с нуля. Доисторический человек был кем-то вроде хиппи-эколога, добровольно решившего отказаться от технологий предков.
– Напоминает теорию инволюции нашего друга кикуйу, – заметила Лукреция, вспомнив владельца танзанийской закусочной.
Она записала рядом с теорией метеорита: «Теория высадки на Землю космических пришельцев». Исидор Катценберг допил коньяк.
– Таким образом, мы здесь искупаем грехи прошлого, – подытожил он. – Ваша теория близка идеям буддизма: люди воплощаются вновь и вновь, пока не научатся хорошо себя вести. Наш вид переезжает с планеты на планету в поисках места, где мы сумеем стать «животными, достойными этого звания».
Астроном согласился.
– Люди пришли на Землю, чтобы пережить раскаяние, признать и искупить свою вину. Они совершили ужасные ошибки и прилетели сюда, чтобы доказать, что они – «хорошие» животные, способные жить в полной гармонии с плодородной планетой. В начале, несомненно, они и были хорошими, а потом с течением времени природные инстинкты стали брать верх. Как разжимается сжатая пружина, так взыграли подавляемые дурные наклонности. Род человеческий снова открыл огонь, колесо, железо… И тысячи способов использовать их во зло.
– Все эти знания хранились в глубине человеческого мозга.
– Прилетев на Землю, люди забыли не только преступления прошлой жизни, но и опасность этих добровольно отринутых знаний.
– «Не приближайся к древу познания, не вкушай его плодов», предупреждает Библия.
– Но люди съели его, а теперь рискуют подавиться косточками. Современные люди совершают те же ошибки, что и их предки. Однажды они разрушат эту планету и будут вынуждены колонизировать следующую, чтобы снова начать человеческую эпопею. Сколько раз человечество повторит ошибку? Сколько планет уничтожит, пока что-то поймет? Сколько планет уже было разрушено нами, «паразитами Вселенной»?
Астроном Бенуа Сандерсон в отчаянии заломил руки, журналисты смотрели на него с беспокойством. Но на столе лежал ящичек с пятипалой лапой, и они помнили о трудностях, которые преодолели, чтобы его найти. Они уже не могли отречься от открытия профессора Аджемьяна.
– Пятипалая лапа поможет опомниться, – заявил Исидор, двигая ящичек поближе к свету.
В этот момент в кафе ворвалась обезьяна и схватила драгоценную реликвию. Лукреция и Исидор бросились за ней. Официант встал на их пути, требуя оплатить счет. В окно они видели, как обезьяна садится за руль машины, припаркованной во втором ряду, трогается с места и уносится в потоке автомобилей.
11. ВРЕМЯ УЗНАВАТЬ
ПЕРВЫЙ СЫН идет по равнине. Он знает, что ему поручена важная роль. Его ОТЕЦ томится в заточении.
Он теперь – ОН. И ОН смутно чувствует, что должен чему-то научиться.
ОТЕЦ часто показывал ему плывущие над входом в пещеру облака. Быть может, глядя на облака, ОН узнает что-то…
ОН долго смотрит на плывущие в вышине и принимающие непонятные формы завитки пара. ОН наблюдает.
Если присмотреться как следует, они не кажутся уже такими бессмысленными. Некоторые облака похожи на животных. Да, теперь ОН уверен, что облака разговаривают с ним при помощи знаков. ОН закрывает глаза, представляет себе форму облака, пытается понять заложенную в нем информацию. В его голове словно звучат слова. «Я должен открыть то, что уже знаю».
ОН снова открывает глаза. Но это ничего не значит. Это похоже на странные мысли, иногда приходящие к нему во сне.
«Я должен открыть то, что уже знаю».
Если ОН это уже знает, то зачем трудиться открывать?
«Потому, что я об этом забыл», – тут же отвечает ОН себе.
ОН еще молод. Если подумать хорошенько, то ОН знает лишь о двух важных вещах: о том, что существует солнечный свет, и о том, что рассчитывать можно только на себя.
Это ОН уже знает.
ОН продолжает разглядывать облака. Быть может, в его мозгу скрыто сокровище? Облака должны помочь ему опять. Он напрягает воображение, пытаясь понять, что напоминает ему маленькое облачко прямо над ним. Оно округлое, слегка вытянутое.
Оно похоже на… крысу.
12. ЕЩЕ БОЛЕЕ СЛОЖНАЯ ТЕОРИЯ
Лукреция и Исидор на мотоцикле бросились вдогонку за грабителем в обезьяньей шкуре и без труда нагнали его. Но на этот раз они не сразу бросились в атаку, а решили узнать, куда едет водитель в костюме обезьяны.
Так они оказались на заводе Элюан.
Человек в костюме примата пересек приемную. Прошел по коридору и вошел в кабинет, где тут же взялся за телефон. Лукреция и Исидор шли за ним, стараясь остаться незамеченными.
– Все, она у меня, – услышали они произнесенное в трубку лаконичное сообщение.
Человек снял маску. В неоновом свете показалось лицо инженера Люсьена Элюана. В этот момент Исидор нечаянно уронил на стол тяжелую линейку. Они не успели ничего предпринять, как Люсьен Элюан наставил на них револьвер.
– Неплохо, журналисты. Вы все-таки нашли меня!
Продолжая держать в руке револьвер, он по очереди обыскал их, нашел у Лукреции швейцарский нож и кинул его в ящик стола, когда-то принадлежавшего его сестре.
– Это вы убили Анжа Ринзули, – сказала девушка.
– Естественно, – признал он. – Я не мог позволить жалкому актеришке шантажировать нас. Чем меньше будет людей, знающих о нелепой теории профессора Аджемьяна, тем лучше.
– Вы – убийца.
Люсьен Элюан поморщился.
– Я скорее идеолог. Я борюсь за идею. За пищевую промышленность.
– Деньги! Обогащение! – сказала Лукреция.
– Вы ошибаетесь. Я мыслю более широко и преследую более высокие цели – я хочу ощущать счастье вкуса. Я считаю себя гурманом. Свинина вкусна. Вы пробовали поросячьи ножки в чечевичной панировке? М-м-м… так сочно. Вы знаете прелесть свиных щек под соусом «равигот»: уксус, масло, лук-шалот, каперсы и укроп? Знаком ли вам экстаз от аитильской белой кровяной колбасы с яблоками под ромом?
– Белая кровяная колбаса – это плазма свиной крови, – заметил Исидор Катценберг.
– Сыр из головы, – продолжал Люсьен Элюан. – Это морда свиньи, с которой соскоблили сап. Его тоже можно иногда найти, похож на желтое желе. Я не брезгую им, он вкусен.
Его забавляло выражение отвращения на их лицах.
– А что скажете о простой чесночной колбасе с ржаным хлебом и туринским вином? Или даже о сырокопченой фисташковой мортаделле с кружочками томатов и стаканчиком белого пино? А почему не свиные ребрышки под карамелью, их так чудесно готовят китайцы? Нет, я не просто промышленник, думающий только о прибыли. Я профессионал, страстно любящий свое дело и готовый защищать его от разрушителей.
– И это стоит человеческих жизней? – спросила Лукреция.
– Всякая страсть стоит жертв и страданий. Вы представляете, что будет, если это дело получит огласку? Уже одно то…
– Одно что? – подбодрила его Лукреция.
Люсьен Элюан сделал неопределенный жест в сторону зоны разведения животных и боен.
– У нас и без этого есть проблемы. Последнее время создается впечатление, что свиньи сходят с ума. Знаете, что они делают? Прыгают с рельсов и бросаются на электровилы.
– Добровольно?
– Да, кончают жизнь самоубийством. Это не меняет вкус мяса, но пугает рабочих.
Подталкивая журналистов дулом револьвера, он заставил их идти вперед. К зоне разделки туш.
– Это вы пытались поджечь квартиру профессора Аджемьяна?
Револьвер ласково коснулся рыжих волос.
– Это была наша первая встреча, мадемуазель Немро.
– А три человека в обезьяньих масках, которые украли меня и пытались заставить говорить?
– Это был я и двое помощников мясника. Я велел им надеть маски. Так делают члены лиги противников вивисекции, и подозрения пали бы на них. Одним махом я убивал двух зайцев. Я хотел узнать, что вы уже разведали, и запугать вас, чтобы вы перестали копаться в этом деле.
– Вы бы меня убили?
– Конечно. Сожалею, что не сделал этого, но скоро я исправлю это упущение.
– Так это вы убили профессора Аджемьяна? – спросил Исидор Катценберг.
– Да нет! Должен признаться, что это не я. Меня даже несколько занимает мысль, что кто-то преследует те же цели, что и я…
Получая тычки в спину, журналисты вошли на бойню. Люсьен Элюан начал крутить рычаги. Машины для измельчения, отбора и разделки завибрировали и загудели.
– Настала ваша очередь разделить участь столь любимых вами животных! – произнес промышленник.
– Не могу понять, зачем вы подвергаетесь такому риску во имя колбасы и паштета! – воскликнул Исидор.
Люсьен Элюан приказал им подняться по лестнице, ведущей к пульту управления.
– У меня есть более убедительный мотив. Назовем его «комфортом вида».
– И для вас это важнее, чем истина? – возмутилась Лукреция.
– Разумеется. Всем наплевать на истину. Так же, как и на справедливость. Важно спокойствие человеческого стада.
– Я надеюсь, вы не хотите сказать, что у вас тоже есть продолжение теории, которую вы нам рассказывали в прошлый раз? – пробормотала Лукреция, очень расстроенная тем, что не может добраться до блокнота.