Мы можем утешить злосчастного гидальго. Вряд ли он вернется домой. Немцы охотно нанимают. Отпускают они неохотно. У Гитлера теперь с пушечным мясом туго. У него теперь на счету каждый вшивый гидальго. Придется фалангистам разделить судьбу обыкновенных фрицев: умереть на чужой и далекой земле.
Берсальер Бизони
В Италии жил дуче. Он жил припеваючи: немецких марок хватало, даже в трудное время, на макароны. В Италии также жил некто Бизони. У него была одна коза. Дуче кричал: «Средиземное море наше»… Бизони скромно говорил: «Коза моя». Но пришел жандарм и описал козу за недоимки.
Впрочем, для Бизони горе было впереди. Дуче получил от Гитлера приказ: поставить в Россию десяток новых дивизий. Говорили, что Гитлер за это обещал дуче Корсику. Бизони не спросили, что он думает о Корсике и о Гитлере. Бизони посадили в вагон и повезли на восток.
Бизони обладал тетрадкой и карандашом. Он стал записывать каракулями с бесчисленными ошибками свои наблюдения и мысли. Вот выдержки из дневника солдата 24-й роты 3-го полка берсальеров Бизони:
«Февраль. Мне так тяжело, а не с кем отвести душу. Все офицеры обращаются с нами очень плохо. Нас заставили на свои деньги купить звездочки к петлицам… Унтер-офицеров совсем не занимает наша участь. Они нас наказывают без всякой жалости. Поэтому у солдат очень плохое настроение..
18 апреля. Прибыли в Краков… Это — польская территория. До какого состояния они дошли! Дети выходят на дорогу и плачут, просят кусочек хлеба. Страшно смотреть на все это.
19 апреля. Сейчас мы на Украине… Народ здесь попал в рабство. Немцы обращаются с ними хуже, чем с рабами. Они просто умирают с голоду, ходят в лохмотьях. На них страшно смотреть. Они выносят самые ужасные бедствия…
22 апреля. Меня вместе с пятью другими солдатами поместили в хате. Там проживают женщины и малые дети. Одна потеряла мужа и двоих сыновей. Она все время плачет и смотрит на нас с лютой ненавистью. Но существу — она права…
21 мая. Теперь мы уже непосредственно на фронте. Проснувшись, мы прокричали: „Долой дуче!“ В этом не было ничего преднамеренного. Но лейтенант услышал, доложил капитану Нарди Марио и сказал, что нас предадут военному трибуналу.
21 июня. Прибыл его сиятельство Мессе.
17 июля. Мы пришли, в Ворошиловград. Один батальон вышел из строя — много убитых и раненых.
31 июля. Приказ — спасти 26-й батальон, который попал в окружение. Но, господи, сжалься надо мной!
1 августа. Целый час била русская артиллерия. Я оглянулся и увидел, что все бегут. Даже немцы бежали. Я тогда тоже пустился бежать, но не мог разбежаться — попал под артиллерийский огонь. В моей роте много убитых и раненых. Я был в панике — и побросал ранец, противогаз, — словом, все, что было при мне… Капитан Нарди ранен. Наш полковник ранен. Другой полковник тоже ранен. Ранены многие офицеры. Многие офицеры убиты».
На этом записи обрываются. Бизони погиб, потому что параноик Гитлер, больной манией величия, возомнил себя властителем мира.
Бизони был темным и забитым человеком. Но, когда его пригнали на фронт, он многое понял. Вместе с другими берсальерами, проснувшись, он закричал: «Долой дуче!» По заверению Бизони, берсальеры кричали не «преднамеренно», нет, слова вырвались невольно — от самого сердца.
Эти слова теперь можно услышать и в Италии. Ознакомившись с «четырехтонками» англичан, жители Генуи и Неаполя, Милана и Турина начинают «непреднамеренно» кричать: «Долой дуче!»
Берсальер Бизони понимал, что он делает низкое дело. Он видел, как немцы угнетают людей. Он видел, как немцы расстреливают советских военнопленных. Он видел глаза украинской крестьянки, полные лютой ненависти. Он молчал, он подчинялся своим офицерам. Он подчинялся его сиятельству Мессе. Он подчинялся немцам. Он расплатился жизнью за свою покорность. Он хотел спастись. Но и здесь немцы его перехитрили: немцы побежали, не предупредив Бизони. А ведь он, будучи хорошим итальянцем, только и мечтал, как бы побежать. Он поздно спохватился. Он перед смертью записал: «Я не успел разбежаться». Может быть, другие берсальеры извлекут урок из судьбы Бизони: они побегут за час до немцев, а побежав, возьмут должный разбег. Бежать так бежать — от злополучного Дона поближе к Тибру.
20 декабря 1942 г.
Судьба шакалов
В старой индийской песне говорится: «Когда тигр идет на охоту, его сопровождают шакалы и даже птички. Когда тигр убегает от охотника, никто с тигром не знаком».
Тигр еще не убегает. Но некоторые перелетные птички уже улетели на юг. А разномастные шакалы начинают жалеть о дурных знакомствах.
Грабили они дружно. Правда, и в грабеже немцы соблюдали иерархию. Если немец брал корову, итальянцам доставалась курица. Если немец ел курятину, румын довольствовался яичком. Но у мастеров воровского дела всегда бывали подмастерья, и Муссолини понимал, что если Гитлеру — Франция, ему, дуче, — Ментона.
Были шакалы, которые прикидывались невинными. Конечно, у себя дома шюцкоровцы разговаривали с эсэсовцами на хорошем блатном языке. У себя дома финны кричали, что Гитлер им обещал «Великую Финляндию» — этак до Урала. Но за границей они делали обиженную мину и сокрушенно вздыхали: они дорожили иностранными покровителями — ведь старые девы в штате Колорадо твердо верили, что финны ведут «строго оборонительную войну».
Южные шакалы не пробовали разыгрывать институток. Они не вздыхали, они громко глотали слюну при виде добычи и с шумом грызли кости, оставленные тигром.
«Новая Европа» — довольно своеобразное хозяйство. Гитлер часто оплачивает пушечное мясо поздравительными телеграммами. Муссолини или Антонеску не имеют ни твердого оклада, ни твердых обещаний: они живут паевыми и надеждой. За Корсику Муссолини должен воевать на Дону, и замерзающим в русских степях берсальерам снится солнечная Ривьера. Ежемесячно Гитлер разыгрывает Трансильванию между румынами и венграми. Мелкие воришки ссорились друг с другом, иногда плакались, но все они верили в звезду обер-вора.
Ноябрь был бурным месяцем, он многое изменил. Некоторые перелетные птички поспешили променять опавшие платаны Виши на пышные пальмы. Некоторые чернорубашечники уже поговаривают, что американская овсянка куда питательнее эрзац-макарон.
Среди всех «крестоносцев» самыми живописными остаются румыны. Лет семь или восемь тому назад мне привелось повидать Румынию. Это нищая страна, в элегантном смокинге и в грязной, вшивой рубашке. Трудно себе представить жизнь, которую вели румынские бояре: разгульные празднества, подозрительный лоск, провинциальный, но ослепительный блеск, А рядом можно было увидеть в холодный день босых крестьянок. Неграмотная, невежественная страна. И этих грязных франтов, этих запуганных и голодных рабов Гитлер послал «защищать от большевиков европейскую культуру».
Пока румынам приходилось предпочтительно грабить, они исправно работали. Они загадили Одессу. Прекрасный город превращен в румынский кабак. Потом открылись новые просторы для грабежа. Румыны безобразничали в Крыму, в Анапе, на Дону. Они жгли школы, санатории и раскуривали книги, унесенные из библиотек. Конечно, и тогда румыны в душе обижались на немцев: кому вершки, а кому корешки. Но шакал знает свое место, и шакал не спорил.
Теперь тигр на Дону получил первый заряд с дробью. Тигр взвыл, и его румынский шакал стал нюхать воздух — не время ли откланяться, сказать, что румыны и не видали немцев, что в Россию они попали случайно, заблудившись по дороге из Бухареста в Трансильванию?
Румынские генералы еще пробуют образумить свою армию. В Бухаресте опубликовано живописное коммюнике: «Министр национальной обороны генерал Пантази по приказу маршала Антонеску инспектировал между 22 и 27 ноября румынские войска, оперирующие на Восточном фронте. Был установлен контакт между германским и румынским командованием. Штабы, офицеры и солдаты проявляют величайший героизм и самопожертвование. Ведутся операции, которые обеспечат наш контроль в данной стратегической обстановке, что стало возможным благодаря спайке германо-румынских сил. Зимнее обмундирование уже выдано войскам, и солдаты прекрасно экипированы».
Генерал Пантази прикидывается веселым, как будто его позвали играть на немецкой свадьбе. В действительности ему приходится присутствовать на румынских похоронах. Легко в Бухаресте говорить, что германо-румынские силы осуществляют «контроль» на Дону. На самом деле «контроль» принадлежит Красной Армии. О «контакте» между германским и румынским командованием нам рассказал пленный румынский полковник Чобану. «Контакт» состоит в том, что немецкий лейтенант командует, а румынский генерал выполняет его приказы. Насчет превосходного зимнего обмундирования генерал Пантази также соврал: румынские солдаты одеты, как классические фрицы, — в кофты, украденные у колхозниц. Но особенно забавны заверения министра Пантази о «спайке» между немецкими и румынскими солдатами. Мы можем сказать, что «спайка» означает ежедневные драки.
Вот приказ командующего 3-й румынской армией корпусного генерала Дмитреску: «Дабы избежать в дальнейшем некоторых неприятных инцидентов между румынскими и немецкими солдатами, предлагаю в любом населенном пункте, где находятся румынско-немецкие части, укреплять всеми средствами дружественные взаимоотношения. Для этого организовать совместные обеды, взаимные посещения, встречи на маленьких праздниках и т. д. Крайне необходимо избегать или в крайнем случае сократить количество конфликтов, которые могут привести к тяжелым последствиям и неблагоприятно отразиться на осуществлении наших притязаний в будущем».
Генерал Дмитреску обеспокоен, как бы тигр, разобидевшись, не отнял у Антонеску Одессу и не швырнул бы Трансильванию мадьярам. Генерал понимает, что «избежать конфликтов» между румынами и немцами невозможно, и он скромно молит своих подчиненных: деритесь пореже.
Начальник штаба 13-й румынской дивизии полковник Бодеску занят статистикой мордобоев. Полковник отдал следующий приказ: «О всяких конфликтах с германскими частями докладывать командованию 7-го числа каждого месяца, начиная с 7 октября 1942 г.».
Напрасно Дмитреску предлагает организовывать совместные обеды: тигр гложет сухари. Ясно, что шакалы постятся. Кончилось время «маленьких праздников». Настало время великих бедствий. «Спайки» как не бывало: Гитлер плохой паяльщик, его «новая Европа» начинает распаиваться.
В лагерях для военнопленных румыны обеспокоены одним: как бы их не поселили вместе с немцами. Они ведь только маленькие шакалы, и они не знакомы с тигром…
Мы знаем, что румынские крестьяне не мечтали ни о Сталинграде, ни о Новороссийске. Страшна теперь жизнь в «великой Румынии». Немцы вывезли все. В стране голод. Письма из Румынии наполнены сообщениями о смерти стариков и детей. Немцы оставили румынским крестьянам по шестьдесят кило хлеба, остальное отобрали. Но мы знаем также, что сделали румыны с нашими городами и селами. Мы знаем, как они душили газами жителей Одессы, забравшихся в катакомбы. Мы знаем, как разоряли румыны казацкие станицы. Приходит час расплаты. Шакалы получат по заслугам. Они получат за то, что они пришли к нам. Но мы ни на минуту не забываем о тигре. Тигр получит за все — и за себя, и за шакалов, и за то, что он к нам пришел, и за то, что он привел с собой мелких жадных хищников.
12 декабря 1942 г.
Цена измены
Цена измены
Передо мной пачка писем, найденная на убитом наемнике, солдате бельгийского «легиона Валония» Фернанде Радаре. Эти письма раскрывают драму, происшедшую в деревушке Доссульс близ Намюра.
Я много раз бывал в этих местах, знаю, как там жили крестьяне. Кругом покатые холмы, покрытые шашечницей полей или дубовыми лесами. На домах сушится рыжий табак. Осенью воздух пахнет горелым можжевельником: крестьяне коптят на кострах окорока. В маленьких кафе пьют кофе или можжевеловую настойку, курят трубку.
Люди ездили во Францию, как в Намюр, — на базар, в магазин за ботинками или за шляпой. Граница не чувствовалась: те же деревни, те же крестьяне, тот же можжевельник.
В мае 1940 года на Арденны обрушился первый удар германской армии. Много домов Намюра было разрушено. Несколько дней крестьяне Доссульса прятались в ближних лесах. Потом они вернулись в деревню. Началась другая жизнь: под немцами.
Немцы тогда верили в свою близкую победу, они были хорошо настроены и старались прикинуться любезными. Они не грабили, но реквизировали, то есть отбирали у крестьян свиней коз, птицу, выдавая взамен расписки. Крестьяне хмурились, но молчали. Жизнь стала нищей и унылой. Не было больше ярмарок. Никто не коптил окороков. Опустели кафе. Когда показывались в деревне серо-зеленые солдаты, жители ждали беды.
Было у крестьян и свое, личное горе: многие из молодых томились в немецком плену. Как здесь сеять? Кто будет собирать табак? Кто починит повозку? Ведь все молодые — в немецких лагерях. И крестьяне спрашивали: когда же вернутся пленные? Вот уже год прошел, как кончилась война, а немцы и не собираются отпускать пленных… Говорили об этом вполголоса. Немцев звали обидными кличками: «фрицы», «фридолины», «боши».
Летом 1941 года, после нападения на Советский Союз, немцы начали вербовать наемников. «Нам нужен не только бельгийский цикорий, нам нужны и бельгийские солдаты», — цинично сказал Дегрелю «германский губернатор Бельгии и Северной Франции» генерал фон Фалькенхаузен. Так Дегрель, в прошлом незадачливый скандалист, стал поставщиком пушечного мяса.
Дегрель до войны считался вожаком фашистской партии, носившей претенциозное название «рекс». «Рекс» по-латыни значит «король». Однако немцы, захватив Бельгию, посадили бельгийского короля под домашний арест, а вожаки «рекса» оказались преданными не бельгийскому королю, но тирольскому ефрейтору. Генерал фон Фалькенхаузен разрешил «рексистам» писать на заборах их лозунг: «Рекс победит», с тем чтобы они поставили несколько тысяч солдат для победы не абстрактного «рекса», а вполне конкретного Гитлера.
В деревне Доссулье крестьяне не интересовались ни «рексом», ни Дегрелем. Крестьян занимало то, что немцы наложили штраф в пять тысяч франков на Жана Фонтена и отобрали у него корову.
В Намюре проживал содержатель пивной, некто Годефруа. Этот кабатчик был знаком с Дегрелем. В его пивной не раз устраивались весьма малочисленные, но шумные собрания, «рексистов». Когда пришли немцы, Годефруа встретил их восторженно. Потом его пыл несколько остыл. Во-первых, дела Годефруа шли плохо: зимой не было угля, и никто не заходил в морозную пивную. А летом, когда людей мучает жажда, исчезло пиво. Во-вторых, содержателя пивной огорчала судьба брата Раймонда, который сидел как военнопленный в немецком концлагере. Напрасно Годефруа написал на двери опустевшей пивной: «Рекс победит! Хайль Гитлер! Здесь говорят по-немецки», — его брата Раймонда немцы не отпускали.
Годефруа понимал, что дороги назад у него нет: кто поверит раскаявшемуся предателю? И, несмотря на все обиды, Годефруа продолжал восхвалять Гитлера. Он чувствовал себя в этом одиноким. Его письма полны жалобами: «Здесь то и дело происходят покушения, поджоги, как во Франции. Только у нас расправляются с бунтовщиками очень сурово». (Он стыдливо умалчивает, что расправами руководят немцы.)
Однако расправы не могут укротить бельгийский народ. Годефруа пишет: «Руки опускаются, до того Бельгия заражена. Не знаю, можно ли ее вылечить. Ты знаешь сам, в чем наша беда. Увы, это все не уменьшается… Необходимо взорвать политиков, саботажников, „аттантистов“ (так зовут в Бельгии и во Франции людей, ожидающих победы врагов Гитлера) и прочих масонов. Здесь так и кишит этим…»
Кабатчик обрадовался, узнав о формировании «легиона Валония». Он надеялся, что наемники расправятся с бельгийскими патриотами. Уже дважды «аттантисты» били стекла в пивной Годефруа, и намюрский «рексист» жаждал покарать виновных. Он писал легионеру Радару: «Когда вы вернетесь, у вас будет немало дела — нужно очистить эти авгиевы конюшни…» «Я надеюсь, только на возвращение легионеров… Бельгия нуждается в серьезной чистке…»
Дегрель поручил содержателю пивной набрать наемников. Годефруа направился в деревню Доссульс. По спискам там числились четыре «рексиста»: Эдуард, Берта, Роберт и Гиацинт. Последнего тотчас записали в легион. Берта, на ее счастье, — женщина, и Берту оставили в покое. Владелец лавочки Эдуард и помощник нотариуса Роберт оказались ловкачами: они предпочли остаться у себя дома. Они только пишут легионерам ободряющие письма, кончай их сакраментально: «Рекс победит», но они явно предпочитают, чтобы и «рекс» и Гитлер победили без их участия. Правда, Фернанд получил одно письмо, подписанное тремя именами — Бертой, Эдуардом и Робертом, в котором имеется следующий пассаж: «Гиацинт нам написал, что вы очень веселились на вечеринке, устроенной немецкими солдатами. Мы за вас очень радовались». Но Эдуард и Роберт люди независтливые: они согласны обойтись без немецких вечеринок и без русских пуль…
Итак, Гиацинт отправился в поход. Но Годефруа счел, что одного мало. Он стал обрабатывать крестьянина Фернанда Радара, человека, мало искушенного в политике. Он доказывал Радару, что стать солдатом Гитлера — священное дело. «Я счастлив, — пишет кабатчик, — что ты понимаешь значение крестового похода на восток. Это — не столько война, сколько колонизация, всепоглощающая и жестокая».
Фернанд явно ничего не понимал, но он чувствовал, что стать солдатом Гитлера — это значит стать предателем, и Фернанд упирался. Тогда содержатель пивной стал взывать к родственным чувствам Фернанда: «Ты спасешь твоих близких и осчастливишь сразу две семьи». Брат Фернанда Эрнест находился в немецком плену, а Фернанд и Эрнест крепко любили друг друга. Фернанд был привязан к своей жене, а ее брат Альберт, железнодорожник, тоже изнывал в немецком концлагере.