– Сейчас она не такая уж и солнечная, – улыбнулся Гуров. – Предпочел бы подождать до весны.
– Ну так раздобудь информацию здесь! – воскликнул Орлов. – Этот, как его, Трунин, который в клинике лежит, он же первым высказался насчет этого списка – почему ты не расспросил его как следует? Что за часть? Как служили? Какие отношения были между сослуживцами, в том числе и неуставные... Мужики службу всегда с удовольствием вспоминают, ну! Какие предположения – кто мог накатать этот список?
– Разумеется, разговор обо всем этом я заводил, – ответил Гуров с досадой. – Только ничего вразумительного в ответ не услышал. В общем, Трунин и в самом деле сильно поломался, когда в окно прыгал. Чувствует себя неважно, к длинным разговорам не расположен. Ну и потом, у меня сложилось впечатление, что этот тоже не слишком охотно вспоминает свое прошлое. Но это может быть иллюзией, потому что Трунин болен. Короче говоря, и в этом случае нужно ждать.
– А ты уверен, что у нас есть время?
– В том-то и дело, что нет! Потому и перебирать фамилии не имеет большого смысла. В Москве мы найдем столько Романовых и Зарапиных... Но вот с Зарапиным нам как будто повезло. В отделе кадров у нас работает Зарапин, так вот у него есть брат, имя-отчество которого такие же, как и у Зарапина из списка. И служил он действительную где-то на юге. Работает в дорожном строительстве. Я выяснил, где он сейчас. Хочу сгонять туда. Может быть, хотя бы этот прояснит ситуацию.
– А как с соображениями, откуда вообще мог появиться этот список? Придумал что-нибудь?
– Есть кое-какие интуитивные ощущения, – сказал Гуров, – но очень туманные. Единственное, что кажется мне наиболее правдоподобным, – автор этого списка входит в него. А подсунул его нам, потому что боится за свою жизнь. Возможно, он тоже получал угрозы или узнал о смерти бывших сослуживцев и решил подстраховаться.
– А что так по-дурацки? Почему не пришел по-человечески, не подал заявление?
– Думаю, у него есть причины не высовываться до поры до времени. Очень возможно, что он из криминальных кругов. Хотя в наших архивах поименованные лица не значатся.
– Вообще все это очень странно. Убивают мужиков, которые полжизни прожили, убивают по списку двадцатилетней давности, а чего хотят – не говорят, – пожал плечами генерал.
– Ну почему? В случае с Труниным упоминался мотив мести. Редкий мотив, но весомый. Тот, кто берется мстить, тот обычно вкладывает в это всю душу.
– Ага, он, скорее, из нас всю душу вытянет! – недовольно заключил генерал. – Давай, поезжай к этому родственнику нашего Зарапина и хорошенько тряхани его, если это он, конечно. А Крячко пускай здесь землю роет. Перебирать фамилии – мартышкин труд, конечно, но другого выхода, сам говоришь, нет.
Теперь Гуров думал как раз об этом. Что они могли сделать? Допустим, какой-то маньяк затеял расправу над людьми, которые некогда служили в одной части. Имея в руках список этих людей, они могли поступить тремя способами – искать самого маньяка по немногим оставленным следам и по ненадежному словесному портрету, искать драчунов, подбросивших список, и искать предполагаемых жертв – все способы смело можно было назвать поисками иголки в стоге сена.
Впрочем, не исключено, что с Зарапиным им действительно повезло. Если это тот, кто нужен, Гуров его не выпустит, пока Зарапин не выложит все, что знает и думает по поводу своей службы в черноморском городке. Вот только этот нелепый корреспондент... Очень не нравился Гурову этот почти призрачный корреспондент.
Деревня встретила его пустыми, белыми от снега улицами, лаем собак и неизвестно откуда поднявшимся ветром. Гуров провел машину мимо прятавшихся за заборами изб и остановился на маленькой площади, старательно расчищенной от снега. Здесь было два приметных здания, сложенных из кирпича – что-то вроде местного сельсовета и магазин. И то и другое было закрыто, но у входа в оба здания горели фонари, а на крыше сельсовета реял трехцветный российский флаг. Гуров понял, что на скорый успех надеяться не приходится. Деревенские жители разбрелись по своим углам. Если в Сосновке и существовала ночная жизнь, то участие в ней постороннего Гурова не предусматривалось. Он представил себе, как обходит дом за домом, подолгу стучится в ворота, отбрехивается от собак, объясняет, расспрашивает, и ему стало дурно. Но делать было нечего.
– Назвался груздем, – сердито пробурчал Гуров, выбираясь из машины. – Так будь добр, груздем и держись! Не назад же ехать, в самом деле! Всего-то сотня дворов! Где-то в одном бульдозерист Зарапин. Задачка для первоклассника. Но с какого же двора начать?
Гуров оставил машину на маленькой площади и пошел наудачу по длинной улице, внимательно рассматривая присыпанные снегом крыши, будто со стороны мог определить, под какой из них прячется бульдозерист Зарапин. Но пройдя домов пять, Гуров все же постучал в ворота и, терпеливо выдержав допрос хозяина и лай собаки, приступил к поискам. Деревенские жители, как и везде, были здесь уклончивы и не особо желали делиться с чужаками секретами. Все-таки примерно через полчаса, когда небо над деревней сделалось совсем черным, а ветер разошелся настолько, что с воем погнал по улице настоящую поземку, Гурову удалось напасть на след бульдозериста. Длинный и нескладный мужик, выходивший в сарай за дровами, объяснил, как найти избу непутевой сельчанки Аглаи, у которой частенько ночевали строители.
– Одинокая она и самогон тоже гонит, – поведал мужик. – А нашему брату этого только и надо. Ну и она не против. Это у нее так заведено. Раньше студенты приезжали – она и со студентами... Даже один доцент...
Гуров не стал выслушивать полную историю непутевой Аглаи, уточнил, как пройти к ее дому, поблагодарил и отправился на поиски.
Оказалось, что Аглая жила в самом конце деревни – дальше уже были заснеженные огороды, узкая тропка к черному лесу и замерзшая невидимая река. Адрес Гуров все-таки уточнил еще раз, завернув по дороге еще в одну избу. Хозяин показал ему жилище Аглаи, специально для этого накинув полушубок и выйдя во двор. Ошибиться теперь Гуров не мог.
В полном одиночестве он обошел двор Аглаи с трех сторон – сугробы, требующий починки забор, покосившаяся калитка без запора. Во дворе тоже кучи снега с торчащими там и сям какими-то палками. Окна в доме горели, но из-за наледи и занавесок ничего рассмотреть Гуров внутри не мог. Несмотря на яркое освещение, в домике царила тишина. Не было слышно ни голосов, ни пьяного смеха, ни звона посуды, тех звуков, которые обычно сопровождают веселую пирушку. По долгу службы Гурову не раз приходилось бывать в домах, где обитали торговцы самогоном. Большей частью там было, если не весело, то уж, по крайней мере, шумно. Здесь же все покрывала вязкая неприятная тишина, от которой ныли зубы.
Гуров вошел во двор и направился к дому. Подойдя совсем близко, он еще раз попытался заглянуть в окно, но все напрасно. Покачав головой, он поднялся на крыльцо и потянул ручку двери. Та была заперта.
Вообще-то правила хорошего тона требуют от гостя стучаться, а не ломиться в закрытую дверь. В деревне вообще нужно держать себя очень аккуратно, но сегодня был особый случай. Гурову почему-то казалось, что ему необходимо попасть в жилище Аглаи потихоньку, без лишнего шума. Он сам не знал, что ожидает там увидеть, его просто томило нехорошее предчувствие, а тишина в доме пугала.
Но дверь оказалась закрыта изнутри. «Что выросло, то выросло, – подумал Гуров и принялся уже без стеснения колотить кулаком в дверь. – Валяются, наверное, там пьяные в обнимку, и дела им нет до того, что я тут брожу среди сугробов, разыскиваю их, дембелей восемьдесят четвертого года...»
Он так лупил в дверь, что заставил проснуться всех собак в округе. Со всех сторон поднялся неистовый лай. Пожалуй, такой шум мог бы поднять и мертвого, но в доме Аглаи по-прежнему царила тишина.
«Вот так номер, – озадаченно подумал Гуров. – Что сия шарада означать может? Этого тоже настиг таинственный мститель? Но у того в обычае, кажется, заставлять жертву продолжительно мучиться. В деревне, на виду у всех не особенно развернешься. Так что, просто валяются в отрубе, надегустировавшись самогона? Так или иначе нужно что-то делать. Надеюсь, хозяйка меня простит за мою назойливость. Она, видимо, женщина добрая...»
Гуров еще раз хорошенько поколотил в дверь, а когда понял, что внутри никто не собирается откликаться, навалился на дверь плечом. Как он и предполагал, особой прочности здесь в засовах и крючках не было. Большей частью этот дом был открыт для всех желающих – зачем же было укреплять двери?
После трех хороших толчков плечом дверь начала шататься и должна была вот-вот слететь с петель. Краем глаза Гуров различил темные силуэты любопытных во дворе напротив. Должно быть, он немало удивил своей бесцеремонностью мирных деревенских жителей. Но никто из них не пытался ему воспрепятствовать. Возможно, люди считали, что это не их дело. Гурову же с каждой минутой все больше не нравился молчащий дом. Что-то в нем было не так. Полковник чувствовал это печенкой.
Он еще приналег, защелка внутри отскочила, дверь открылась, и он влетел в холодный, темный коридорчик. Следующая дверь распахнулась свободно, и Гуров увидел освещенную кухню с печью, накрытый стол – нарезанный хлеб, картошка, бутылка мутноватого самогона, опрокинутый набок стакан. Рядом на полу валялся перевернутый стул. Резко пахло разлитой сивухой. Отчего-то у Гурова побежали по спине мурашки.
Он быстро прошел из кухни в соседнюю комнату. Здесь на него сразу дохнуло холодом – окошко, выходящее на внутренний двор, было открыто. На незастеленной кровати лицом в подушки лежала женщина в разорванной ночной сорочке. У нее были русые распущенные волосы. На полной, безвольно свисающей на пол руке выделялись крупные веснушки.
Гуров подскочил ближе и перевернул тело лицом вверх. На него уставились немигающие мертвые глаза. На груди, чуть повыше выреза сорочки темнело запекшееся пулевое отверстие. Женщина была давно мертва.
Гуров не стал искать Зарапина. Он уже все понял. Сорвавшись с места, он вылез в раскрытое окно. Цепочка следов тянулась через заснеженный двор к соседнему забору. Гуров бросился по следам, уже догадываясь, что безнадежно опаздывает.
В соседнем дворе вдруг резко взревел мотор. Свистнули, кромсая лед, шины, и темный силуэт автомобиля, промчавшись через двор, врезался в закрытые ворота, снес их и, круто повернув, помчался прочь по темной улице. Все произошло так быстро, что Гуров еще не успел добежать до забора.
– Ах ты, сукин сын! Да ты посмотри, он ворота порушил! Ах, фашист! – раздались крики у соседа.
Гуров перемахнул через забор и увидел бегающего по двору полуодетого мужика без шапки. Мужик размахивал руками, беспорядочно выкрикивал ругательства и указывал на сломанные ворота.
– Он мне говорит – я поставлю у тебя тачку? Я говорю, ну, ставь свою тачку, не жалко. Тем более он сотню сразу дал. А теперь что же? За эту сотню я забор починю, что ли? Ах, сукин сын! А ты кто такой?!
– Милиция! – коротко бросил Гуров, хватая мужика за грудки. – Машина у тебя есть?
– У меня «Урал» есть, – ответил опешивший мужик.
– Заводи! – заорал Гуров. – Заводи быстро! Мне только до площади – там у меня машина стоит. Да шевелись, уйдет ведь!
Должно быть, у хозяина все перепуталось в голове. Он со страхом посмотрел на Гурова и заметался по двору, забыв, где стоит его «Урал». Наконец вспомнил и побежал открывать сарай. Через минуту он уже выкатывал оттуда большой зеленый мотоцикл с коляской. Гуров нетерпеливо оттолкнул его, намереваясь запрыгнуть в седло, но хозяин остановил его:
– Бензин-то не залит, – рассудительно заметил он. – И зажигание барахлит. Я ж до лета его трогать не собирался.
– У кого из соседей есть машина?! – Гуров был уже готов взорваться.
Мужик закатил глаза и стал думать. Гуров махнул рукой и побежал на улицу. Где-то далеко в темноте таяли в завихрениях поземки красные огоньки. Гуров все-таки побежал следом, сбрасывая на бегу с плеч дубленку. Он бежал изо всех сил, стараясь поскорее добраться до машины. Но оказалось, что торопится он напрасно.
Машина, оставленная им напротив магазина, стояла с откинутой крышкой капота, вся проводка внутри была скручена и выдрана. Похоже, беглецу хватило наблюдательности и ума, чтобы заметить подозрительную машину, и хватило хладнокровия, чтобы вывести ее из строя.
Гуров сгоряча все-таки предпринял попытку завести свою колымагу, но, разумеется, у него ничего не вышло. Он выскочил опять на снег, взбешенный до предела. Красные огни машины окончательно растаяли в снежных завихрениях. Пытаться связаться с милицией, с Москвой, объявлять план-перехват? Но Гуров даже номера машины не видел. Искать машину в деревне для погони? На это уйдет куча времени, и погоня потеряет всякий смысл. Он был готов броситься догонять преступника своим ходом, но морозный ветер, пробравшись под пиджак и рубашку, быстро охладил его пыл. Выругавшись от бессилия, Гуров побрел назад, ежась от холода.
Сброшенная им дубленка уже выстыла и была запорошена снежком. Гуров поднял ее, отряхнул и с отвращением натянул на себя. Что ждет его в избе Аглаи, Гуров уже хорошо знал, поэтому не торопился. Ему очень не хотелось находить второй труп в доме, но он знал, что этот труп там есть. Оставалось только смириться. Неведомый мститель опять натянул им всем нос. На этот раз он, кажется, не стал тянуть резину и расправился со своей жертвой, не теряя времени. Попутно отправил на тот свет свидетельницу. Жестоко, но логично, с точки зрения убийцы. «Он не проявляет сентиментальности, но зато мы практически ничего о нем не знаем, – подумал Гуров мрачно. – Даже тот, кто его видел, видел мельком и ничего конкретного сказать не может. Почти человек-невидимка. Вот и на этот раз, что удалось о нем узнать? Культурный журналист из Москвы на побитой машине. Сто рублей дал, чтобы спрятать ее в чужом дворе, а потом прикончил соседей и дал деру, растворившись в ночи. Нет, конечно, можно будет сделать слепок следа протектора, долго искать оригинал, а потом обнаружить, что автомобиль был угнан у какого-то ротозея десять дней назад и побывал в руках у половины Москвы».
Чем ближе подходил Гуров к дому Аглаи, тем большая его охватывала тревога. Он видел, что казавшаяся до этого спящей деревня внезапно ожила. Повсюду хлопали двери, отовсюду сбегались любопытные, улица гудела, как растревоженный улей. Возле сорванных машиной ворот собралась целая толпа. Охваченный недобрыми предчувствиями, Гуров сорвался на бег и, буквально продравшись через толпу зевак, ворвался в дом. Здесь уже было не менее двух десятков сельчан, охваченных ужасом и гневом. Причитала какая-то женщина. Четверка самых поддатых, а оттого самых храбрых мужиков уже разыскали труп убитого мужчины и положили его на середину кухни. Тело женщины они оставили в соседней комнате на кровати. Половина соседей стояла кольцом вокруг мертвеца на кухне, половина топталась в спальне. Гуров, злой и удрученный, попытался навести хотя бы относительный порядок, но кто-то из мужиков закричал вдруг:
– А это вот он и есть! Он их тут всех и замочил! Хватай его, ребята! Вяжем и в ментовку!
На Гурова навалились всем миром, опрокинули на пол, начали ломать руки. Он пытался объясниться, но его никто не слушал. К счастью, его не связали – не смогли найти веревки. Кто-то догадался обшарить его карманы и нашел пистолет в кобуре.
– Ну! Вот и ствол! – торжествующе заорал пьяный голос. – Он и завалил!
Но потом во внутреннем кармане обнаружилось удостоверение с государственным гербом на красных корочках, и возбуждение начало остывать так же быстро, как и возникло.
– Ексель-моксель! – оторопело произнес тот же пьяный мужик, изучая документ. – Кажись, ребята, не того повязали. Полковник это из Москвы. Оперуполномоченный. Отпускать будем?
Возражений не последовало. Толпа расступилась. Помятый и сердитый, Гуров встал, оглядел злым взглядом смущенные лица.
– Оружие! – сухо сказал он, протягивая руку.
Мужик с некоторым сожалением вернул ему кобуру. Гуров наскоро сунул ее в карман дубленки и еще раз прошелся взглядом по комнате.
– Охламоны! – сказал он. – Соображение у вас есть? Ладно вы мне бока намяли – вы же тут все следы затоптали! Улики уничтожили!
– Извиняй, гражданин начальник! – отозвался самый раскованный из мужиков. – Не нарочно ведь! Растерялся народ. У нас ведь здесь не каждый день смертоубийства. Вот и кинулись. А тут еще у Егорыча ворота снесли...
– Ладно, что выросло, то выросло, – махнул рукой Гуров. – Ну-ка, есть тут, кто знает личность погибшего?
– Да его все тут знали, – сказал все тот же мужик и печально покивал. – С дорожной бригады это, Зарапин Григорий его зовут... Ну, то есть звали, конечно.
– Ясно, – заключил Гуров хмуро. – Значит, еще один выбыл из списка.
– Чего? – удивился мужик.
– Не важно, – ответил полковник.
Глава 9
В аэропорту их никто не встречал. Настроение у Романова и без того было прескверное, а столь вопиющий факт пренебрежения со стороны руководства привел его в бешенство.
– Подонки! – с ненавистью сказал он. – Скобари! Можно подумать, что журналисты моего уровня на дороге валяются! Хотят лишиться Сергея Романова? Они его лишатся!
Полина была настроена куда более миролюбиво и деловито. Щелкая клавишами мобильника, она спокойно заметила:
– Они просто перепутали время, Сергей Константинович! Или застряли в пробке. Сейчас все выяснится.
– Да не желаю я ничего выяснять! – неожиданно взорвался Романов. – Не же-ла-ю! Надоело! Пашешь на них, как лошадь, не жалеешь здоровья, жизнью рискуешь...
– Да уж! – хмыкнул добродушный оператор Слава Кобылкин. – Как нас в последний раз угостили в солдатской столовой, так это верный риск для жизни!
– Я в остроумии состязаться не собираюсь! – отрезал Романов. – Мне все надоело. Так и передайте разлюбезному начальству. А я беру такси и уезжаю. В конце концов, это лучше, чем ждать милостей от этих подонков!