Вскоре во двор въехал Рыцарь, за ним появились Оладан и д'Аверк.
— Ее здесь нет. Она жива и находится в замке.
Хокмун дрожащей рукой взял коня под уздцы.
— Рыцарь, он… Он ничего с ней не сделал?
— Это вы узнаете сами, герцог Дориан. — Рыцарь показал на парадный вход. — Через эту дверь вы попадете в покои Безумного Бога. Сразу за дверью короткий коридор, ведущий в главный зал. Там он сидит и ждет вас…
— Он знает обо мне?
— Он знает, что однажды к нему придет законный владелец Красного Амулета и потребует его обратно…
— Мне нет дела до Амулета. Мне нужна только Исольда. Где она, Рыцарь?
— Она в крепости. Ступайте, требуйте у него и девушку, и Амулет. Они оба важны для замыслов Рунного Посоха.
Повернувшись, Хокмун бросился к двери и исчез во мраке.
Внутри было невероятно холодно. В коридоре капала с потолка ледяная вода, стены обросли мхом. Ожидая нападения, Хокмун крался в полумраке с мечом в руке.
Но ничего не случилось. Он подошел к высокой (футов двадцать пять) двери и остановился, прислушиваясь.
За дверью раздавались странные звуки, похожие на громкое, но невнятное бормотание. Хокмун осторожно налег на дверь, и она приоткрылась. Просунув голову в щель, он увидел необыкновенную картину.
Пропорции зала были причудливо искажены. Кое-где потолок спускался почти до пола, в других местах поднимался футов на пятьдесят. Окон не было; помещение освещалось несколькими факелами, укрепленными на стенах. В центре зала, окруженное трупами, лежащими здесь, видимо, уже давно, стояло огромное кресло черного дерева, а перед ним покачивалась подвешенная к потолку огромная клетка, похожая на птичью. В клетке, сгорбившись, сидел человек.
Кроме него, в этом странном зале не было ни души. Хокмун осторожно вошел и приблизился к клетке.
Именно из нее и доносились звуки, которые он слышал за дверью, — бормотание и стоны. Казалось невероятным, что человек способен так громко говорить и стонать. Хокмун решил, что причиной тому — необыкновенная акустика зала.
В тусклом свете факелов человек в клетке был едва различим.
— Кто вы? — спросил Хокмун. — Узник Безумного Бога?
Стоны прекратились, и человек пошевелился. Затем Хокмун услышал глубокий тоскливый голос:
— Да, можно сказать и так. Самый несчастный из его узников.
Хокмун уже привык к темноте и смог разглядеть незнакомца как следует. Он был долговяз и очень худ, с длинной цыплячьей шеей. Седые волосы свалялись колтуном; грязная борода выдавалась вперед почти на фут. У него был длинный скрюченный нос, а в глубоко посаженных глазах светилось тоскливое безумие.
— Я могу вас спасти? — спросил Хокмун. — Может быть, удастся раздвинуть прутья решетки?
Человек пожал плечами.
— Дверь клетки не заперта. Моя тюрьма — не клетка, а мой череп. О, горе мне!
— Кто вы?
— Когда-то меня называли Стальниковым. Я из древнего рода Стальниковых.
— И вы — в плену у Безумного Бога?
— Да. В плену. Да, именно так. — Узник медленно повернул огромную голову и уныло уставился на Хокмуна. — А вы кто?
— Дориан Хокмун, герцог Кельнский.
— Германец?
— Когда-то Кельн принадлежал стране, которую называли Германией.
— Я боюсь германцев. — Стальников отодвинулся подальше от Хокмуна.
— Меня вы можете не бояться.
— Да ну? — Стальников захихикал, и эхо этого безумного смеха раскатилось по залу. — В самом деле?
Он сунул руку за пазуху и вытащил предмет, висевший у него на шее. Этот предмет был похож на огромный рубин, сияющий темно-красным светом. Хокмун увидел на нем символ Рунного Посоха.
— Разве ты не тот немец, который должен лишить меня могущества?
— Алый Амулет?! — воскликнул потрясенный Хокмун. — Откуда он у вас?
— Что значит — откуда? — зловеще ухмыляясь, переспросил Стальников и поднялся на ноги. — С трупа воина, тридцать лет назад проезжавшего по этим землям. Его подстерегли и убили мои слуги. — Он гладил Амулет, и тот разгорался ярким, слепящим светом. — Это и есть Безумный Бог. Это и есть источник моей болезни и моего могущества. Я у него в плену.
— Ты — Безумный Бог! Где моя Исольда?
— Исольда? Девушка? Новенькая девушка со светлыми волосами и нежной белой кожей? А почему ты о ней спрашиваешь?
— Она — моя!
— Тебе не нужен Амулет?
— Мне нужна Исольда.
Смех Безумного Бога прогремел в зале, отдаваясь многоголосым эхом.
— Так ты ее получишь, германец!
Он захлопал в ладоши, похожие на клешни, и заметался по клетке, словно кукла, которую дергают за одну-единственную нить.
— Исольда, девочка моя! Исольда! Иди-ка сюда, сделай одолжение своему господину!
Из ниши в стене, где потолок почти соприкасался с полом, вышла девушка. Ее силуэт был знаком Хокмуну, но герцог не был уверен, что это его невеста. И все же… «Да, это она. Ее походка, ее осанка».
Его губы растянулись в счастливой улыбке. Он шагнул к ней, протягивая руки.
С диким звериным визгом девушка бросилась к нему.
На ее пальцах были наперстки с металлическими когтями, из одежды торчали шипы, лицо исказила гримаса.
— Убей-ка его, красотка Исольда! — хихикал Безумный Бог. — Убей его, цветочек мой, и получишь в награду его потроха!
Хокмун едва успел закрыть глаза руками. Металлические когти рассекли кожу на тыльной стороне его ладони. Он отпрянул от девушки.
— Исольда, опомнись! Я — Дориан, твой жених…
Но безумные глаза не узнавали его, а из оскаленного рта текла слюна. Острые когти снова метнулись к лицу герцога, и он едва увернулся.
— Исольда…
Безумный Бог хохотал, вцепившись в прутья решетки.
— Убей его, мой цыпленочек! Разорви ему горло!
— Что за сила лишила ее воли? Что заставило ее забыть о любви?
— Сила Безумного Бога, подчинившая и меня, — ответил Стальников. — Алый Амулет всех обращает в рабство.
— Да — если он в недобрых руках… — Хокмун снова увернулся от когтей Исольды и бросился к клетке.
— Руки, в которые он попадет, обязательно станут недобрыми, — со смехом произнес Стальников, когда когти разорвали Хокмуну рукав. — Любые руки!
— Только не руки слуги Рунного Посоха! — произнес гулкий голос. В дверном проеме стоял Рыцарь в Черном и Золотом.
— Помоги! — крикнул ему Хокмун.
— Я невправе, — ответил Рыцарь.
Убегая от разъяренной Исольды, Хокмун споткнулся, и тотчас когти впились ему в плечи. Он схватил ее за запястья и вскрикнул от боли — в ладони вонзились острые шипы. Но все же он сумел высвободиться и отшвырнуть девушку, а потом бросился к клетке, где верещал от восторга Безумный Бог.
Подпрыгнув, он ухватился за прутья решетки и подтянулся. Потом ударил Стальникова, и тот упал. Клетка дергалась и кружилась; Исольда приплясывала внизу, пытаясь дотянуться до Хокмуна.
С круглыми от ужаса глазами Стальников жался к прутьям. Подобравшись к двери, Хокмун распахнул ее и протиснулся в клетку. Внизу в бессильной злобе выла Исольда; алый свет Амулета отражался в ее глазах.
Глядя на чудовище, в которое превратилась его любимая, Хокмун заплакал. Потом с ненавистью посмотрел на Безумного Бога.
По залу разнесся глухой, скорбный голос Стальникова, который направлял в глаза Хокмуну луч Амулета:
— Назад, смертный! Повинуйся мне! Повинуйся могуществу Амулета…
Хокмун застыл, не сводя глаз с сияющего Амулета и чувствуя, как слабеет его тело, как тает воля…
— Спускайся! — властно сказал Стальников. — Иди навстречу своей гибели!
Но Хокмун напряг все свои силы и шагнул вперед. Безумный Бог от изумления открыл рот.
— Прочь! — взвизгнул он. — Я повелеваю… именем Алого Амулета…
— Над ним Амулет не властен, — твердо произнес Рыцарь. — Только над ним. Герцог Кельнский имеет право носить его.
Стальников вскрикнул и заметался по клетке. У Хокмуна подкашивались ноги, но он решительно приближался к Безумному Богу.
— Назад! — закричал Стальников. — Прочь отсюда!
Исольда ухватилась за прутья и полезла вверх, не сводя с горла Хокмуна остекленевших глаз.
— Назад! — Стальникову удалось проскочить мимо Хокмуна к двери и распахнуть ее.
Исольда вскарабкалась наверх и висела снаружи, скаля зубы и корча страшные гримасы. Безумный Бог стоял к ней спиной, направляя свет Амулета Хокмуну в лицо.
Просунув руку между прутьями, Исольда ударила Стальникова по затылку. Завизжав, он спрыгнул на пол. Исольда увидела Хокмуна и стала пробираться к двери в клетку.
Хокмун понимал, что сейчас не время убеждать свою обезумевшую возлюбленную. Он проскочил мимо когтистой руки, спрыгнул на неровные плиты пола и несколько мгновений лежал, отдыхая.
Видя, что Исольда тоже вот-вот спрыгнет, он с трудом поднялся. Безумный Бог вскарабкался на высокое кресло и уселся на спинке, как петух на насесте. С его шеи свисал Амулет, а по плечам текла кровь из ран, оставленных когтями Исольды.
Вереща от страха, он смотрел, как Хокмун приближается к креслу и забирается на подлокотник.
— Умоляю, оставь меня… — забормотал Стальников. — Я не причиню тебе зла…
— Ты уже причинил мне много зла, — мрачно произнес Хокмун. — Очень много. Достаточно, чтобы месть стала бальзамом для моей души…
— Исольда, стой! — закричал Стальников. — Стань такой, как прежде! Повелеваю — именем Алого Амулета!
Обернувшись, Хокмун увидел, что Исольда застыла на месте. Потом обвела изумленным взглядом зал. С ужасом посмотрела на когтистые наперстки, на шипы, покрывающие все ее тело.
— Что это? Что со мной сделали?
— Тебя околдовало это чудовище, — хрипло произнес Хокмун, показывая на Стальникова мечом. — Но я отомщу ему!
— Нет! — закричал Стальников. — Это нечестно!
Исольда зарыдала. Стальников в страхе озирался.
— Слуги! Где мои воины?!
— Перебили друг друга в угоду своему гнусному хозяину, — ответил Хокмун. — А тех, кто остался жив, мы взяли в плен.
— Где мои амазонки? Я хотел, чтобы красота покорила всю Укранию! Я хотел вернуть наследство Стальниковых…
— Вот твое наследство, — сказал Хокмун, поднимая меч.
Стальников спрыгнул с кресла и помчался к двери, но резко свернул, увидев Рыцаря. Он промчался по залу и исчез в нише.
Хокмун спустился с кресла и повернулся к Исольде, лежавшей, рыдая, на полу. Опустившись рядом с ней на колени, он осторожно снял с ее тонких пальцев наперстки с окровавленными когтями.
Она подняла голову.
— О, Дориан! Как ты меня нашел? Любимый…
— Благодаря Рунному Посоху, — ответил за герцога Рыцарь.
Хокмун с облегчением засмеялся.
— А вы настойчивы в своих притязаниях, Рыцарь.
Рыцарь промолчал. Таинственный и неподвижный как статуя, он стоял, загородив собой дверь.
Хокмун расстегнул застежки костюма с шипами и стал раздевать девушку.
— Найди Безумного Бога, — сказал Рыцарь. — Помни, Амулет — твой. Он даст тебе великую силу.
Хокмун нахмурился.
— И сведет с ума?
— Нет, болван! Он принадлежит тебе по праву!
Хокмун помолчал, удивляясь раздраженному тону Рыцаря. Исольда коснулась руки жениха и сказала:
— Остальное я сделаю сама.
Спрятав меч в ножны, Хокмун посмотрел во мрак — туда, где исчез Безумный Бог.
— Стальников!
В темноте мелькнуло крошечное пятнышко красного света. Опустив голову, Хокмун вошел в узкий коридор и услышал рыдания, вскоре ставшие очень громкими. Все ближе и ближе подкрадывался герцог Кельнский к источнику красного света; все громче и громче звучали рыдания. Наконец он увидел сияющий Амулет на шее человека, стоящего возле стены из грубо отесанного камня. В руке у Безумного Бога был меч.
— Тридцать лет я ждал тебя, германец, — сказал вдруг Стальников тихим, спокойным голосом. — Я знал, что ты придешь. Придешь, чтобы погубить мои замыслы, разрушить мечты, уничтожить все, что мне удалось создать. Но я надеялся одолеть тебя. Возможно, мне это удастся.
И пронзительно взвизгнув, он взмахнул мечом.
Хокмун без труда парировал удар и легко выбил оружие из руки Стальникова. Потом прижал острие своего меча к груди Безумного Бога.
Несколько мгновений Хокмун смотрел в полные ужаса глаза сумасшедшего. Амулет окрашивал лица обоих в алый цвет. Стальников кашлянул, словно прочищая горло, — наверное, хотел взмолиться о пощаде. Но не успел.
Повернувшись на каблуках, Хокмун пошел прочь от мертвеца.
Глава 4
СИЛА АМУЛЕТА
Хокмун набросил плащ на обнаженные плечи Исольды. Девушка дрожала и всхлипывала, не только от испуга, но и от радости. У выхода неподвижно стоял Рыцарь в Черном и Золотом.
Внезапно он пошевелился. Пройдя через зал, Рыцарь исчез в темном алькове, где лежал труп Безумного Бога.
— О, милый Дориан! Если бы ты знал, что мне пришлось пережить! Меня носило по всему свету, я попадала в плен то к одной, то к другой шайке разбойников… Я даже не знаю, что это за место… и что было со мной в последние дни. Помню только какой-то кошмарный сон, будто я хотела убить тебя, и это желание было почти непреодолимым…
Хокмун прижал к себе Исольду.
— Ты права, это был сон. Пойдем отсюда. Мы вернемся в Камарг, и все будет хорошо. Что с твоим отцом? И с остальными?
Она широко раскрыла глаза от удивления.
— Как, ты не знаешь? А я думала, ты уже бывал там и отправился искать меня…
— Я там не был, но кое-какие слухи до меня дошли. Что с Богенталем, фон Виллахом, графом Брассом?
Она потупилась.
— Фон Виллах погиб от огненного копья в бою на северной границе. Граф Брасс…
— Что с ним?
— В последний раз, когда я его видела, он был очень плох, и даже Богенталь не мог его исцелить. Отец был ко всему равнодушен, казалось, ему больше не хочется жить. Он сказал, что Камарг скоро падет. Он считал тебя погибшим — ведь ты не вернулся в назначенный срок, и никаких известий о тебе не было…
У Хокмуна потемнели глаза.
— Я должен вернуться — хотя бы для того, чтобы вселить надежду в сердце графа. Ведь после твоего исчезновения он, наверное, совсем пал духом.
— Если он вообще жив, — прошептала Исольда.
— Жив. Камарг еще держится — значит, граф Брасс жив.
В коридоре, по которому Хокмун вошел в зал, раздался топот бегущих ног. Герцог Кельнский заслонил собой Исольду и выхватил меч.
Дверь распахнулась. За ней стояли Оладан и — чуть дальше — д'Аверк. Они тяжело дышали.
— Воины Темной Империи! — сказал Оладан. — Нам с ними не справиться, их слишком много. Похоже, это мародеры.
Д'Аверк подошел и остановился рядом со зверочеловеком.
— Я пытался их образумить. Говорил, что я выше рангом, чем их командир. Но увы, — он пожал плечами, — похоже, гранбретанцы уже не считают д'Аверка за своего. Проклятый пилот умер слишком поздно, успев рассказать, что я вас упустил. Теперь я вне закона, как и вы…
Хокмун помрачнел.
— Входите и заприте дверь на засов. Надеюсь, гранбретанцы не сумеют ее высадить.
— Это единственный выход? — спросил д'Аверк.
— Похоже на то.
Из темноты вышел Рыцарь. Он очень осторожно, за ремешок, нес Алый Амулет, направляясь к Хокмуну.
— Возьми, — сказал Рыцарь. — Он твой.
Герцог Кельнский отпрянул.
— Не возьму. Он мне не нужен. Это дурная вещь, из-за нее многие погибли. А кто не умер, тот сошел с ума. Даже Стальников, и тот — несчастная жертва Амулета. Носи его сам, или найди другого дурака.
— Носить его можешь только ты, — прозвучал из-под забрала твердый голос. — И никто другой.
— Не буду! — Хокмун кивнул на Исольду. — Он превратил эту нежную девушку в бешеного, кровожадного зверя. Он повинен в смерти всех, чьи трупы мы видели в деревне. Это он лишил рассудка женщин, которые напали на нас. А по чьей вине мертвы люди, что лежат во дворе замка? — Он выбил Амулет из руки Рыцаря. — Я не возьму его! Если Рунный Посох творит зло, я не желаю служить ему!
— Сила Рунного Посоха гибельна только из-за глупцов. — Голос Рыцаря звучал по-прежнему твердо. — Его дарами надо уметь пользоваться, и уж тем более нельзя их отвергать. Ты — слуга Рунного Посоха, и ты обязан взять Амулет. Он не причинит тебе вреда. Он даст тебе силу.
— Чтобы убивать и сводить с ума?
— Чтобы творить добро. Чтобы сражаться с ордами Темной Империи.
Хокмун презрительно фыркнул. И тут дверь вздрогнула от сильного удара. Воины Темной Империи обнаружили их укрытие.
— Нас слишком мало, — сказал Хокмун. — Может ли Амулет спасти нас? Ведь выход отсюда один — через эту дверь.
— Может, — заверил Рыцарь, поднимая и снова протягивая Хокмуну Амулет.
Дверь трещала под бешеным натиском гранбретанцев.
— Если этот Амулет — такая хорошая штука, почему бы тебе самому им не воспользоваться? — спросил Хокмун.
— Я не должен к нему прикасаться. Иначе со мной случится то же, что и с беднягой Стальниковым. — Рыцарь шагнул вперед. — Возьми. Ведь ты пришел сюда за ним.
— Ошибаешься. Я пришел спасти Исольду.
— Но она оказалась здесь не случайно.
— Так, значит, меня заманили?
— Нет, это было предопределено. А сейчас ты противоречишь сам себе. Говоришь, что пришел спасти Исольду, — и не делаешь этого. Отвергаешь Амулет, без которого ты почти бессилен. Скоро сюда ворвутся два десятка свирепых воинов, и смерть девушки будет куда страшней, чем наша…
От двери отлетали щепки. Оладан и д'Аверк попятились, выставив перед собой мечи. Д'Аверк сказал: