Смерти для него было мало, очень мало.
Но факт, что Гришка теперь уедет. И если Римма будет жить в его квартире, лучше случая может не представиться…
Он воображал, как сделает это, – и тихо, медленно улыбнулся. И тотчас досадливо хлопнул себя по лбу. Все-таки с ним порою что-то происходит, что-то словно бы сдвигается в голове. Как-то странно переливается с боку на бок. И от этого страдает логика.
Он не может прикончить Римму сейчас. Хотя это было бы самым лучшим… Но ведь Бронников в Питере! У него супералиби. Значит, надо ждать его возвращения. Черт, черт, черт… Как же быть? Как раздобыть «вальтер»? Без «вальтера» вряд ли удастся запутать Бронникова. К тому же в его квартире есть еще один предмет, который ему до зарезу нужен.
Конечно, код знает Римма. Но она ничего не скажет. Может быть, она сказала бы Никите.
А что? Это мысль! Может быть, посоветовать Никите сменить гнев на милость?
Счастлив небось будет до соплей…
Однако еще не факт, что Римма сообщит ему этот код. С какой стати? Может быть, ее страсть к хорошенькому мальчику уже поутихла. Скорее всего, так оно и есть.
Выход, в принципе, возможен – вырубить в доме свет. В таком случае приезжают парни из отдела охраны, обходят квартиры и дежурят внизу, в подъезде, до тех пор, пока не будет устранена неисправность. К примеру, Резвун что-то делает со щитком. Что? Это еще вопрос, который предстоит обдумать. Потом поднимается на верхний этаж и там ждет, пока охрана проверит квартиру Григория и спустится вниз. Спокойно входит, быстро наводит шмон, забирает «вальтер» и прочее, поднимается на чердак и выходит в другой подъезд. В общем, дело не столь сложное. У Гришки на диво простые замки: два гаражных, которые открываются элементарно отверткой, – и один похитрее, но тоже вполне доступный. Что ж, надо только выбрать момент. Ярмарка заканчивается в субботу, значит, Гришка вернется в воскресенье.
Холера ясна! Времени-то осталось чуть! Хочешь не хочешь, а завтра надо дело как-то проворачивать. Плохо, что с электротехникой он не в ладах. С кем бы посоветоваться? С племянником, что ли? У Никиты только голова дурная, а руки-то вставлены куда надо.
В любом случае нужны какие-то инструменты. Зажимы, щипцы, кусачки – перчатки резиновые, вот что. На площади Горького есть хозяйственный, там наверняка все это найдется.
Припарковавшись около Главпочтамта, он пошел через площадь – и даже головой покачал, увидев здание «Алтекса». Опять забыл. Ну раз он сейчас здесь, надо зайти, может, Максим Чернов его чем-нибудь порадует.
Рыжий парень, с усилием оторвавшись от компьютера, долго и тупо смотрел на Резвуна.
– Дискету взломать? Ах, дискету! Вспомнил. Да ну, там работа оказалась никакая, это мне сначала показалось, что голову свернуть можно. На самом деле чепуха. С вас полтинник.
Резвун сунул руку в карман и достал пятьдесят долларов. Светло-карие глаза Максима Чернова вдруг сделались огромными и смешными. Он хотел что-то сказать, но только громко сглотнул и взял бумажку.
– Вам текст распечатать или просто на дискетку сбросить?
Голос его звучал сдавленно.
– И то и другое можно? – попросил Резвун, недоумевая, что же с парнем происходит.
Максим повозился около компьютера и вернулся с двумя листками бумаги и знакомой дискеткой.
Резвун поблагодарил его и вышел, причем ему казалось, что Максим все еще пребывает в состоянии изрядного потрясения.
Он перешел площадь и сел в машину. Ну-ка, за что он выложил пятьдесят баксов?
«Кому: [email protected]
Тема: Nantes. L'hotel „Henri“. Pour monsieur Malutko. Aont 2001 [3].
Грозный – Малюте.
Привет, родимый. Ответ на наш запрос пришел. Все мы с тобой правильно рассчитали – письму за подписью переполошенного папаши они не могли не поверить! А уж подпись эту я за эти годы освоил так, что и он сам небось не различит. Так что бог с ним, с оригиналом, если он даже и в самом деле пропал, как тетушка уверяет, у нас есть аутентичная копия… и т. д.»
Так, это он уже читал. Это письмо Бронникова к Малюте открылось просто. А что же было в закрытых файлах?
Копия первая
«Моя дорогая, моя хорошая Риммочка!
Уж и не знаю, увидимся ли мы с тобой: что-то я себя все хуже и хуже чувствую. Конечно, Тома за мной очень хорошо ухаживает, но ведь она тоже старенькая, как и я, быстро устает, а все хлопочет, хлопочет надо мной, дай ей бог здоровья. Может быть, ты все же выберешь время нас навестить? Понимаю, что ты занята, но очень хочется, может, в последний раз на свете повидаться? Знаю, ты на меня обижена, что я на твой тот вопрос ответить не ответила, однако уж прости свою старую тетку. Думаешь, я со зла тебе говорить ничего не хотела? Просто я слово дала, и какие бы эти люди ни были дурные, сколько бы зла они ни причинили мне и Машеньке, я им дала твердое слово, что до самой смерти молчать буду. Так или иначе, слово мне придется нарушить. Я-то думала, что так и уйду, не сказавши тебе ничего, а уж потом, когда ты все мои и мамочкины бумаги будешь просматривать, сама все и узнаешь, когда прочтешь свидетельство. Но как я стала их в порядок приводить, смотрю, а свидетельства-то и нету! У меня после этого аж сердечный припадок случился. Не могу понять, куда оно задевалось. Главное дело, не помню: видела я его после того, как мы с Томой на другую квартиру переехали, или нет. Уж не затерялось ли при переезде? Уж не выбросили ли мы его? Конечно, я буду искать, все перерою, я разыщу его, если оно есть, ну а как в самом деле потерялось? Тогда тебе придется запрос делать в бюро загса Кировского района города Хабаровска, если ты хочешь узнать, кто твой отец.
Риммочка, ты, наверное, ничего не поняла из того, что я тут накорябала, но свидетельство – это свидетельство об установлении отцовства. Я заставила того молодого человека его подписать, потому что мне хотелось, чтоб хоть на бумаге отец у тебя был, чтоб ты не считалась безотцовщиной. Я тебе говорила, что он умер, по мне, лучше бы так оно и было. Это Тома тебя зря растревожила, дура старая, когда ляпнула, что я про твоего отца знаю больше, чем говорю. А так ты ничего и не знала бы до самой моей смерти, пока не нашла бы это свидетельство… А теперь получается, что его надо заново выправлять по моей собственной дурости! Но тебе его дадут, у тебя же и документы есть, и свидетельство о рождении, даром что ты там записана как Самохвалова. Часто бывает, что детям дают фамилию матери, может, у отца она некрасивая. У твоего отца она тоже некрасивая была – Резвун.
В общем, Риммочка, я должна тебе сказать, что раньше мы жили в Благовещенске. У Машеньки был страстный роман с одним мальчиком, хотя они еще в школе учились. Всякое в жизни бывает, она в него очень была влюблена, но потом он жениться не захотел, а аборт делать было уже поздно. Но ты не думай, Машенька тебя любила, она от тебя избавляться не хотела. Я тоже не настаивала на аборте. Зато очень настаивала мать того мальчика, Алла Анатольевна. А его звали Коля, Николай, значит. Николай Александрович Резвун. Если когда-нибудь встретишь человека с таким именем, то присмотрись к нему внимательнее, может быть, это твой отец.
Хотя что тебе с него, зачем он тебе, этот отказавшийся от тебя отец? Ты теперь взрослая, самостоятельная, дай бог, и без его помощи счастье найдешь. Конечно, меня беспокоят твои отношения с этим твоим мужчиной, ведь он женат, может, тебе другого найти, свободного? Хотя сердцу не прикажешь, это я понимаю. Только знаешь, как бывает? Любишь кого-то, любишь, а от него не получаешь того, чего ждешь. И постепенно начинает сердце подтачивать какая-то обида, даже не обида, нет, а эти неисполнившиеся мечты начинают любовь разрушать. И в тот самый момент, когда тот человек понимает, что он любит тебя и жить без тебя не может, ты начинаешь осознавать, что в тебе все выгорело… У тебя же точно так и с первым мужем было, что я, не помню, что ли? Берегись, чтобы и сейчас этого не произошло. Не проси у жизни слишком много, не жди чудес, я ведь тебя знаю, ты страстная, ты слишком остро все чувствуешь и слишком сильно переживаешь, ты до жизни жадная, тебе надо, чтобы было все – или ничего. Машенька другая была, царство ей небесное, тихая душа, а ты – вот такая, может быть, в него, в Колю Резвуна, и удалась.
Ну вот я и сказала тебе, что хотела. Прости, если огорчила тебя этим письмом. Глядишь, свидетельство еще и отыщется, но вряд ли, чует мое сердце, так оно и затерялось неведомо где. Сделай же запрос в загс. А может, и не надо, жила ты без этого Резвуна – и дальше проживешь!
До свидания. Дай бог, это свидание и правда состоится, встретимся мы с тобой и поговорим, пока я еще жива. Крепко тебя целую, твоя тетя Лида.
3 апреля 2001 года. Хабаровск».
Копия вторая
«16 мая 2001 года
г. Хабаровск
Уважаемый гражданин РЕЗВУН!
В ответ на ваш запрос посылаем Вам копию свидетельства об установлении Вашего отцовства в отношении САМОХВАЛОВОЙ РИММЫ НИКОЛАЕВНЫ.
В ответ на ваш запрос посылаем Вам копию свидетельства об установлении Вашего отцовства в отношении САМОХВАЛОВОЙ РИММЫ НИКОЛАЕВНЫ.
.
Зам. зав. отделом бюро загс Кировского района г. Хабаровска Н. ЧИХАЕВА.
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОБ УСТАНОВЛЕНИИ ОТЦОВСТВА
Серия I-ТН номер 308308
Гражданин РЕЗВУН НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ признан отцом ребенка САМОХВАЛОВОЙ РИММЫ НИКОЛАЕВНЫ, родившейся 20 сентября 1967 года у гражданки САМОХВАЛОВОЙ МАРИИ ДАНИЛОВНЫ, о чем в книге регистрации актов об установлении отцовства года 1967 месяца октября числа 2 произведена запись за номером 357.
Место регистрации – отдел загс Кировского района города Хабаровска
Дата выдачи – 2 ноября 1967 года
Заведующая отделом бюро загс Кировского р-на г. Хабаровска Т. Г. ЛАТЫНИНА».
Резвун прочел все это трижды, прежде чем до него хоть что-то начало доезжать.
И почему-то первыми всплыли в памяти эти брови – смешные, полудетские брови домиком… Он никогда не любил Вознесенского, но тот однажды потрясающе сравнил память с безумной телефонисткой, которая как попало подключает забытые телефоны и номера. И Резвун схватился за голову, чтобы перестали стучать в висках гудки, вызывающие к жизни прошлое, так хорошо, так прочно забытое прошлое…
Десятый класс. Новый год, турбаза. Теплый, задыхающийся шепот, прерывистое дыхание в тишине и то невероятное, неповторимое ощущение счастья, которое он испытывал, снова и снова повторяя ее имя: «Маша… Машенька…»
Такого в его жизни больше не было. Да он и не хотел повторения. Одного раза вполне хватило!
Резвун выпрямился, отнял руки от головы. Смиренно сложил их на коленях.
Гудки прекратились. Телефонистка закончила работу.
Вот так номер, чтоб я помер…
Ну понятно, совершенно понятно, почему он никогда не реагировал на имя Риммы. Она же прикрывалась фамилией Тихонова – фамилией первого мужа. Да и, если честно, имя той девочки он просто-напросто выбросил из головы. Какое дурацкое, невероятное совпадение!
Резвун растерянно осмотрелся, увидел напротив вывеску хозяйственного магазина.
Черт, он же собирался туда зайти…
Уже открыл дверцу – и снова откинулся на сиденье.
Да нет, это как-то… Может, он и не чувствует ничего, ни радости, ни горя, но это как-то пошло будет – убивать собственную дочь. Ей-богу, пошло!
Придется придумать что-нибудь другое, чтобы дожать Бронникова.
И он поехал домой. Только по пути сообразил, почему был так ошеломлен рыжий Максим Чернов. Да ведь он, наверное, вел речь о пятидесяти рублях! А получил полсотни долларов. Ну что ж, не он один испытал в этот вечер немалое потрясение!
Александр Бергер
1 декабря 2001 года. Нижний Новгород
– Кто вам заказал эту копию? – спросил Бергер.
Филипп Алимович поморщился:
– Ну разве вы еще не поняли, что я не собираюсь отвечать ни на какие вопросы?
– А разве вы еще не поняли, что я спрашиваю не из праздного любопытства? – зло ответил Бергер. Да, его терпение иссякло – вдруг, внезапно, сразу.
– Понял, – протяжно вздохнул Филипп Алимович. – Сказать по правде, вот уже неделю я жду, что ко мне придет кто-то вроде вас и начнет задавать неприятные вопросы. Анечка, – он обернулся к продавщице, – я отлучусь минут на десять, хорошо?
Обошел витрину с поделками из полудрагоценных камней: в основном это были многообещающие, разноцветные «деревья счастья», аметистовые, нефритовые, сердоликовые, яшмовые – и знаком пригласил Бергера в крохотный кабинетик – точнее сказать, закуток о двух стульях и маленьком письменном столе.
– Садитесь.
Сели.
– Ну спрашивайте, – покорно наклонил голову Филипп Алимович. – Что вас интересует?
– Я уже говорил. Кто заказал копию? Да вы напрасно так тяжело вздыхаете, Филипп Алимович, – вдруг пожалел Бергер собеседника. – Думаете, нарушаете какую-то этику? Зря так думаете. Ведь он, этот ваш заказчик, для чего все это устроил? Чтобы человека убить. Женщину. Она его любила, а он ее взял и застрелил, причем так все подстроил, чтобы подозрение пало на другого человека, на ее будущего мужа. Видимо, он каким-то образом раздобыл у нее ключи от квартиры того человека, подменил ручки… В коробку с коллекцией положил подделку, а с собой взял настоящую. Украл также «вальтер» этого человека, подбросил его на место преступления, а настоящее оружие убийства унес с собой. Вы этого заказчика хорошо рассмотрели? Узнаете его при очной ставке?
– Конечно, узнаю, – кивнул Филипп Алимович. – Только я не понимаю, почему вы о моем заказчике говорите в мужском роде.
– А в каком я о нем должен говорить, в женском, что ли? – удивился Бергер.
– Естественно. Потому что это был не заказчик, а заказчица. К несчастью, она погибла. Теперь-то, конечно, нет смысла скрывать… Ее звали Римма Николаевна Тихонова. Это она заказала мне точную копию ручки-пистолета.
Он умело раскрутил «Паркер Дуфолд»:
– Вот видите? Там устройство практически такое же. От перышка до середины та ручка – самая обычная ручка, пишет чернилами, только резервуар меньше, конечно, чем в настоящем «Паркере». И эта черная насадка – в той ручке не простая отделка. Это, так сказать, казенная часть. Туда вставляется патрон – калибра, насколько я понимаю, 5,6 миллиметра. Вставляется он пулей к концу ручки. Пружинный затвор скрывается под карманным держателем. Вот это украшение на держателе – кнопка взведения затвора. Она нажимается, пружина срабатывает – происходит выстрел. Насколько я понимаю, оружие это гильзы не отбрасывает – она остается внутри ствола – и эффективно только при выстреле в упор с близкого расстояния. Вы… молодой человек! Вы меня слышите? Вы что-нибудь понимаете из того, что я вам говорю?!
– Да, – слабо ответил Бергер.
Он слушал все это уже по второму разу. Вчера ему то же самое рассказывал Бронников. Теперь – Филипп Алимович. И ошибки быть не могло!
– Теперь я все понимаю. Все понимаю… Извините, а сейчас времени сколько?
– У вас же часы на руке, – озадаченно ответил Филипп Алимович. – Но вообще-то сейчас двенадцать тридцать.
Бергер вскочил:
– Извините. Я к вам еще приду. Или вызову. Но сейчас… понимаете, через тридцать минут электричка. Я должен на нее успеть.
И выбежал из кабинетика.
Правда, в дверях замешкался. Он хотел сказать, что наконец-то сообразил, чего именно не хватало на письменном столе Риммы в Соложенках. Но ничего говорить не стал, потому что для Филиппа Алимовича это все равно не имело никакого значения.
Римма Тихонова
22 ноября 2001 года. Нижний Новгород
Она сидела в машине, припаркованной около небольшого часового магазинчика на Рождественке, и делала вид, что читает газету. Впрочем, стекла в ее «Ауди» были затемненными, полупрозрачными, да и мало кто обращал внимания на женщину, одиноко сидящую в машине. Ждет кого-то – ну и пусть ждет. Не меня, да и ладно. Или наоборот – жаль, что не меня. Люди проходили мимо, люди уезжали на трамвае (рядом были две остановки номера первого, в направлении Московского вокзала и в противоположном, на Черный пруд), а Римма все ждала, ждала…
Она позвонила в ТЮЗ, но там сказали, что Никита уехал в какой-то ночной клуб, будет только ближе к вечеру, но вернется обязательно, потому что начнется монтировка нового спектакля. Против обыкновения, отвечала не женщина, которая отделывалась одним-двумя словами, отвечал мужчина, и Римме удалось его худо-бедно разговорить. Она сразу поехала в «Барбарис», поставила машину практически напротив входа, чтобы уж наверняка не пропустить Никиту, но прошло уже полтора часа, начинало темнеть, и Римма подумала, что ошиблась, примчавшись сюда. Ночной клуб – да мало ли их? Может быть, это та самая «Сладкая жизнь», оформлением которой хотел заняться Никита. Или вообще что угодно.
Главное, не войдешь же туда, не спросишь, здесь ли Дымов? Нет, естественно, она приехала сегодня из Соложенки в Нижний нарочно ради того, чтобы встретиться с ним и поговорить еще раз, но их встреча не должна произойти в людской толчее. Римма слишком многого ждала от нее. Слишком большую ставку на нее делала.
Напряжение грызло ее. Даже лоб ломило от усилий всматриваться в наступающие сумерки. Вход в «Барбарис» рябил флюоресцирующими гроздьями цветов, размашисто нарисованными на затемненных окнах. Столбики у входа были обвиты гроздьями ягод-фонариков, в асфальт тоже вмонтированы разноцветные лампы. Необыкновенно красиво, ярко, необычно. Оазис света на этой шумной, распутной – и в то же время унылой улице. Если оформление входа придумал Никита, он и в самом деле хороший дизайнер.
А впрочем, не все ли ей равно, хороший ли он дизайнер, хороший ли художник, хороший ли человек? Ее любовь, напоминающая наваждение, порчу какую-то, алкала только его тела, его живой молодости, и Римма иногда с ужасом видела в зеркале эти темные, алчные круги, обведшие ее глаза: у нее был вид ненасытной вампирши, которая умирает без глотка теплой крови. В лучшем случае – человека, который лишен лекарства, необходимого для спасения его жизни…