– Понятно, – ответил комиссар, не отводя глаз от статуи. – О вкусах не спорят. И много он сделал таких вот работ?
– Что-то около десяти, – ответил Джакометти. – Могу вам признаться в частном порядке, что качество этих статуй меня не удовлетворяло, но, в конце концов… Это вопрос таланта…
– Скорее – добросовестности, – поправил его самый старый мастер. – Он больше думал о наркотиках, чем о работе, иначе сделал бы больше и лучше… Талант у него был, и несомненный.
– Тем хуже для него, – пробурчал Арицци. – Теперь перейдем к делу. Когда он был здесь в последний раз?
Общими усилиями вспомнили, что Демин исчез из мастерской накануне вечером. Можно сказать – в самый разгар работы. Джакометти пояснил, что именно заключительный день карнавала бывает самым напряженным – даже те туристы, которые до сих пор не обзавелись масками, в последний момент желают их заиметь. Заказы сыплются потоком, мастерская работает в очень напряженном режиме. Ни у кого нет времени смотреть по сторонам. Русский исчез незаметно. Его всегда тянуло на наркотики к вечеру, когда основная работа уже была закончена. Потом он приходил из города и спал, а утром принимался за дело снова.
– У него были наркотики с собой или он покупал их у кого-то? – задал ключевой вопрос комиссар. Ответ он получил самый философский.
Неужели для вас новость, что в Венеции можно приобрести все, что душе угодно? – мягко заметил подмастерье, который собрал вещи Демина. – Он мог купить отраву. Деньги у него были.
Перешли к вопросу о деньгах. Выяснилось, что Демин расплачивался исключительно наличными, о какой бы сумме ни шла речь. У него всегда были при себе деньги, и он охотно угощал коллег по мастерской в кафе или пиццерии.
– Вы сообщили его жене? – вкрадчиво поинтересовался Джакометти.
– Еще нет, – ответил комиссар, некстати вспомнив Фульвию. – Но скоро сообщим. Нам надо знать, что говорить ей.
– Комиссар, а вы не слишком усложняете? – мягко спросил хозяин мастерской. – Скажите, если бы это был не русский, а итальянец, как мы с вами, что бы вы сделали?
– Я сказал бы, что парень сам виноват, и положил бы дело на полку, – отозвался комиссар. – Но это иностранец, и мне надо убедиться, что его никто не убивал.
– А что показала экспертиза?
– Смерть в результате дозы некачественного наркотика, – на этот раз ответил Нино. – Парень потерял чувство меры – обычное дело для наркоманов. Рано или поздно они уже не понимают, что вытворяют с собой. Им кажется, что доза в самый раз, а на деле ею слона можно убить.
– Нино, отнеси вещи в катер, – приказал Арицци. – И возвращайся быстрее. Осмотрим его комнату. Проводите меня, синьор Джакометти.
Тот с тяжелым вздохом поднялся с кресла и двинулся в глубь помещения. Комиссар пошел за ним.
– Вот. – Джакометти остановился перед запертой дверью в конце коридора. – Это его комната, но ключа у меня нет.
– У кого ключ? – обернулся комиссар к сопровождавшему их персоналу мастерской, сгоравшему от любопытства. – Кто-нибудь имеет запасной ключ?
– Я, – радостно отозвался уборщик – молодой парень заморенного вида. – Я убирал там. Ну и бардак же у него всегда был!
– Вчера или сегодня убирали?
– Я был на Сан-Марко! – гордо возвестил парень. – Я пришел только сегодня к вечеру!
– Отоприте! – приказал Арицци и пропустил уборщика вперед.
Тот, волнуясь от сознания собственной значимости, поковырялся в тугом замке и распахнул дверь настежь.
– Вот!
Комиссар шагнул в комнатенку. Огляделся и хмыкнул:
– Да, это не отель «Даниель Эксельсиор»! Вы уверены, что убирали тут хоть когда-нибудь?
Парень гордо кивнул.
– Три дня назад, – уточнил он. – Но это все равно бесполезно. Наркоман, я ведь вам говорю.
Комнатка представляла страшное зрелище. Заношенное белье кучей валялось в углу. Стол украшали оплывшие огарки свечей. Комиссар, нахмурившись, смотрел на них.
– Здесь не было света, – пояснил Джакометти. – Проводка, знаете ли, старая…
– Проводка времен Казановы, – подтвердил внезапно вернувшийся Нино. – Комиссар, я не думал, что у нас в Венеции столько населения. И по крайней мере половина собралась перед мастерской.
– Чего они хотят? – ужаснулся Джакометти. – Комиссар, вы обещали!
– Я ничего никому не сообщал, – отрезал Арицци, продолжая оглядывать комнату. – Нино, позаботься, о том, чтобы синьора Джакометти не беспокоили.
– Они не уйдут, – сделал гримасу Нино. – По-моему, что-то узнали журналисты. Карнавал кончился, и они перед мертвым сезоном хотят чем-нибудь поживиться… Представляю заголовки! «Русских убивают!», «Смерть в Венеции!», «Скульптор-наркоман встретил утро 16 февраля в маске!».
Джакометти посерел.
– Комиссар, я на вас наделся, – продолжал он. – Моя мастерская ни при чем.
– Скажите это журналистам, – пожал тот плечами. – Черт, как жаль, что сегодня именно шестнадцатое! Все они еще крутятся в Венеции. Не будь карнавала, никто бы ничего не узнал. Я сожалею, синьор Джакометти.
Пока он расшаркивался с хозяином мастерской, Нино обшарил комнату. Это не отняло много времени – мебели было всего ничего: стол, стул, кровать и умывальник с мраморной доской, вделанной в стену. Из-под кровати Нино выдвинул какую-то посудину, неосторожно открыл ее и тут же захлопнул, переводя дух.
– Мадонна! – простонал он, тяжело дыша. – Ну и свинья же был этот Демин, упокоится он с миром!
– Что такое, Нино? – бросил в его сторону комиссар, продолжавший толковать с хозяином.
– Это ночной горшок! – не унимался тот. – Давно я такого не видел!
– Ничего удивительного, здесь нет канализации, – спокойно пожал плечами Джакометти, на губах которого возникла чуть заметная улыбка. – Мы все страдаем из-за средневековой планировки, не так ли?
– Как истинный венецианец, не могу с вами согласиться, – язвительно заметил Арицци. – Я нахожу прекрасным все, что говорит о нашей исключительности и самобытности. Даже если это ночной горшок.
– Ну, так далеко я в своей преданности родному городу не захожу, – еще милее улыбнулся Джакометти. – Комиссар, вы все осмотрели? Мы можем уйти?
– Пока – да, – сказал комиссар, бросая беглый взгляд на часы. – Нино, у тебя все?
– Все, – отозвался тот, моя руки под краном. Вода, как ни странно, – шла. – Нет наркотиков, зато есть восемьсот шестьдесят пять долларов. У парня не было нужды в деньгах.
Джакометти навострил уши, и комиссар рассердился на помощника, который порой был излишне откровенен в присутствии посторонних. Однако сейчас выговаривать ему за это некогда – надо возвращаться в управление и разузнать у доктора подробности смерти Демина, если таковые появились. Потому Арицци только кивком позвал Нино к выходу. Дверь они за собой заперли, и комиссар попросил в комнату не входить. Полицейские покинули здание и в молчании уселись в катер. Только тут Арицци снова открыл рот:
– Твое мнение, Нино? Мы в этом деле лишние или нет?
– Лишние, комиссар, – лениво ответил тот, закуривая и глядя на канал несколько осоловевшими глазами. – Парень подох от наркотиков, но я могу поклясться, что он ими не торговал. Знаешь, на кого он похож? На человека, который внезапно дорвался до денег и не смог удержаться… Барахло у него паршивое, не похоже, что он располагал такими деньгами, чтобы платить за обучение и прочее… Думаю, комиссар, что он получил за работу деньги и сорвался…
– Получил где? – уточнил комиссар, прерывая поток домыслов Нино. Тот часто пускался в такие фантазии, что невозможно установить – где реальность, а где вымышленные им самим факты. – Не в Венеции же? Иначе откуда бы он взял деньги на обучение? Джакометти говорит, заплатил сразу.
– Очень просто, комиссар, – выпустил дым Нино и мгновенно поменял версию. Дым тут же рассеивался на резком ветру, дувшем ему прямо в лицо. Нино поднял воротник штатской куртки. Форму он носил в очень редких случаях. – Он приехал уже набитый бабками, как все они, русские… Может, оделся похуже, чтобы тут не обчистили, ведь знаешь, как бывает…
Арицци кивнул:
– Это точно, они специально рядятся в оборванцев, русские денежные мешки. Так ты думаешь, что парень был не так беден, как прикидывался?
– Как дважды два, комиссар! – улыбнулся ему помощник. – И вот он приезжает; учится делать этих уродцев, до поры до времени держится, а потом срывается.
– И этому способствует карнавал?
– Конечно!
– Верно, все как будто дуреют в это время. – Арицци вспомнил жену. – Я сам тоже… А ты?
– О, я нет! – Нино отрицательно помотал головой. – Нет возможности, комиссар! Итак, этот парень сорвался раз, другой, третий, потерял чувство меры„купил дрянь вместо наркотика!
– Послушай, чтобы дойти до всего этого, большого ума не надо, – несколько раздраженно заметил комиссар. – Но вот что, Нино… Как он мог столько сделать, находясь в подобном состоянии?
– Послушай, чтобы дойти до всего этого, большого ума не надо, – несколько раздраженно заметил комиссар. – Но вот что, Нино… Как он мог столько сделать, находясь в подобном состоянии?
– О, комиссар! – Помощник помахал рукой. – Разве это невозможно? Я знал одного парня, он расписывал туристам физиономии на Сан-Марко, тот работал под такой наркотой… А все же работал!
– Одно дело – физиономии, другое – скульптура. Для этого требуется точность руки, глазомер, наконец, трезвость мысли… Да просто физическая сила. Откуда все это у наркомана?
– Он русский, не забывайте. Никогда не знаешь, чего от них ждать. Может, он всегда так работал. Под кайфом!
– Ладно, – проворчал Арицци. – По крайней мере, мы знаем, что наркотиков у него не было. Он ими не торговал. Интерполу дело не спихнешь.
– Не бери в голову, комиссар! – дружески посоветовал Нина – Скоро мы избавимся от парня! Мало ли таких помирает ежедневно в Венеции! Будь это итальянец, мы бы уже закрыли дело, правильно сказал Джакометти… Забавный, кстати, старик.
– Куда уж забавней! – буркнул комиссар. Дело и вправду переставало его занимать. Арицци все больше убеждался, что речь идет об обыкновенной смерти в результате передозировки. Теперь он выслушает в управлении, что скажет врач, а потом… Потом отправится к Фульвии… Если она, конечно, дома. А если нет? У кого тогда ее искать? Ее мать живет в Генуе, Фульвия могла отправиться к ней… Оттуда, издалека, ей будет лучше ставить условия. Сколько раз уже так бывало. Но захочет ли она того же и на сей раз? Что сделалось с женщиной после тридцати лет, уму непостижимо! Опасный возраст…
– Приехали, комиссар! – вывел его из оцепенения голос Нино, несколько охрипший на ветру. Полицейские вылезли из катера и вошли в управление.
Через полчаса Арицци получил окончательное медицинское заключение.
– Как мы и думали. – Нино удовлетворенно откинулся на спинку стула. – Парень весь нашпигован этой гадостью и колоться явно начал не в Венеции. Комиссар, а вот тут еще интересная штука… – Он провел пальцем по печатной строчке заключения. – На левом рукаве куртки обнаружены два отверстия, сделанные тонким острым предметом… Одно сделано под прямым углом, другое – наискось… Отверстия соответствуют следам от двух уколов на левой руке… На ткани и на коже обнаружены следы того же наркотика…
– Ну и выражаются они! – поворчал комиссар. – Нет, чтобы написать – кололся через одежду. Я был прав, парень опустился, раз дошел до такого!
– Какое варварство… – пробормотал Нино. – Этим типам лень бывает засучить рукава.
– Успокойся, мой милый. – Комиссар закурил и уставился в окно. На улице совсем стемнело. «Позвоню Фульвии, когда все уйдут, – подумал он. – Проклятое дежурство!» А вслух сказал: – Из всего этого можно сделать один вывод – дело закроем быстро. Такими наркоманами мы не занимаемся.
– Может выйти заминка, – возразил Нино. – Я о продавцах некачественного наркотика…
– Наоборот, все будет как обычно. Продавцов все знают. Но они ведь не расколются, пока их за руку не поймаешь… Если бы кто-то из мастерской дал показания… Молчат как рыбы…
– Наркотики, – вздохнул Нино. – Комиссар, я ухожу – меня ждет любимая. Недолго же мы нянчились с этим русским!
– Ему нянька не нужна, – заметил Арицци. – Ему нужна глубокая могила и кто-нибудь, кто бы над ним поплакал.
– Надо сообщить жене.
– Я сообщу, – кивнул комиссар. – Пока, Нино! Обещай, что познакомишь как-нибудь со своей девушкой.
– Она очень застенчивая, – засмеялся тот. – Ни за что не согласится знакомиться.
– Застенчивая – в Венеции? – изумился Арицци. – Тогда женись.
Нино сунул бумаги в стол и, попрощавшись, ушел. Комиссар присел на подоконник и закурил очередную сигарету. Потом набрал номер домашнего телефона, но никто не снял трубку.
– Как я и думал, – сказал он сам себе. Чтобы отвлечься, принялся просматривать картотеку на торговцев наркотиками. – Этот в тюрьме… И этот… А этот вышел недавно… Черт, половина одиннадцатого.
Он опять позвонил домой и послушал гудки. Трубку никто не брал, но у него было чувство, что жена дома.
В кабинет вошел доктор. У него тоже шли последние часы дежурства – первого после карнавала. Мужчины принялись обмениваться карнавальными впечатлениями. Потом к ним присоединился секретарь из канцелярии. Ему тоже было что порассказать. В частности, о том, как во время карнавала он обольстил чужую жену и как его едва не накрыл за этим делом муж…
– Она привела меня домой! – захлебывался он, упиваясь пикантными подробностями. – Ну, я обработал ее как следует, и тут кто-то открывает дверь…
Комиссар поморщился, доктор хмыкнул. Ни тот ни другой не поверили секретарю, который обожал выдумывать истории про обольщенных чужих жен. В действительности же он был верен своей собственной, которую страшно боялся и которая его безбожно обманывала.
– Ладно, Джанни, – прервал его рассказ доктор. – Про эту жену ты нам, кажется, уже говорил до карнавала. Арицци, что ты будешь делать с русским?
– Что мне с ним делать? Сообщу жене, пусть приедет и заберет его. Выслать его почтой – денег не хватит, да и она может возмутиться… Родственники не любят получать такие посылки.
– Труп без сопровождения не вышлешь, – сообщил доктор всем известную истину. – А вообще-то тебе повезло. Могло быть и хуже. Наркотиков при нем не было найдено?
– Ни грамма.
– Тогда дело чистое, можно класть в стол, – кивнул доктор. – За время карнавала у меня было пять таких случаев. Но этот, конечно, хуже всех. Парень кололся через куртку, смотреть противно.
– Слушай. – Комиссар повернулся к нему. – Ты можешь точно сказать, сколько наркотика он употребил?
– Этого хватило бы на троих. Но по-моему, доконали его именно те дозы, которые были введены через одежду.
– Почему? – немедленно спросил секретарь, вытягивая сигарету из пачки, принадлежавшей Арицци.
– Да потому что уколы явно были сделаны в последнюю очередь, – пояснил доктор. – Трудно себе представить, что парень сначала наширялся до такого состояния, что стал колоться через одежду, а потом пришел в себя и, аккуратно засучив рукав, сделал последний, смертельный укол прямо в руку…
Комиссар и секретарь закивали в знак одобрения.
– О, такие уколы – последняя стадия, – продолжал врач, радуясь, что может скоротать за болтовней остаток дежурства. – Если уж они начинают колоться на такой манер – ничто их не спасет!
– За месяц можно дойти до такого состояния? – поинтересовался Арицци.
Доктор отрицательно покачал головой:
– Нет, здесь нужна тренировка… Колоться он начал не в Венеции, если это тебя волнует…
– Точно, – кивнул комиссар. – Ладно, никому не придет в голову устроить по этому поводу большую охоту на торговцев зельем.
– Разве что кто-то захочет выслужиться, – туманно заметил доктор, показывая пальцем в потолок.
– Русский был большой шишкой? – поинтересовался секретарь.
– Какое там, – отмахнулся комиссар. – Просто скульптор.
– А… – без особого интереса протянул Джанни. – Ладно, я пошел. Возьму у тебя сигарету. Пока!
Вскоре ушел и доктор, посоветовав комиссару не засиживаться и спешить домой, к жене.
«Издевается, что ли? – думал комиссар, глядя ему в спину. – Да нет, пока никто не знает, а когда узнают, то почешут языки… Никто так не любит сплетничать, как венецианцы, это верно…»
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, он принялся вспоминать свои разговоры в мастерской Джакометти. Ничего конкретного, определенного. Сначала его видели все, потом не видел никто. Кололся как зверь, работал как зверь. Малоправдоподобно, надо еще раз поговорить с Джакометти и мастерами. Нет, лучше все-таки с подмастерьями, а еще – с уборщиком, как его зовут? Серджо. Серджо именно в силу своей незаметности может больше всех заметить… Но если бы что-то заметил, сообщил бы. Если венецианец что-то хочет сказать, то говорит сразу и его ничто не удержит. Зато уж если он не хочет говорить – слова не вытянешь, а уж правдивого – тем более.
«Поэтому многие расследования в конце концов превращаются в пустую говорильню, – подумал комиссар, вспоминая прежние дела. – Я записываю в заключении не то, что было, а то, что мне соизволили наболтать. Впрочем, спасибо и на этом. Нельзя быть идеалистом. Всех нас обманывают, все мы обманываем…»
Он позвонил домой, и снова никто не взял трубку.
«Если она улетела к матери, пусть не возвращается, – решил он в сердцах. – Впрочем, сейчас ей будет трудновато улететь. Все билеты раскупаются, все покидают Венецию. Начинается мертвый сезон».
Комиссар сдал дежурство и покинул управление. Домой шел пешком, жил он недалеко. Незадолго до полуночи Арицци вошел в подъезд, поднялся по вонючей лестнице и отпер дверь. При этом ему показалось, что в комнате раздался шум. Он толкнул застекленную дверь и переступил порог. Первое, что комиссар увидел, – огромный чемодан жены, очень знакомый чемодан. Много раз этот багаж ездил с Фульвией в Геную и обратно, а потом стоял распакованным в шкафу и ждал своего часа. Теперь он был наполовину собран. Второе, что увидел Арицци, жена. Совсем готовая к выходу, она стояла перед зеркалом, куда, видимо, отскочила, когда раздался звук отпираемой двери. Было еще и нечто третье – его помощник Нино.