Подпускаю их ближе и получаю дыру в бедре. На темных брюках крови не видно, я просто чувствую горячую и густую струю на ноге. И боль.
— Не режь шмотки, — шипит красноглазому подельнику. — Мой размерчик.
Я окидываю его придирчивым взглядом. Да, пожалуй, с глазомером у него порядок. А вот самомнения — переизбыток. Глубоко вздыхаю. Дальше — бездна. И два трупа на сухой истрескавшейся земле. Быстро стираю следы и память о себе. Законникам обычно плевать на такие «инциденты», но всегда может найтись не в меру ретивый. К тому же, это уже привычка.
— Жара, — бормочу я, зажимая дырку в боку. — Во всем виновата проклятая жара.
* * *… аромат роз сменился лилиями. Конечно, на похороны принято приносить эти белые восковые бутоны, с желтыми тычинками и удушающим запахом. Я вдыхаю его и стараюсь не улыбаться.
— … Такая потеря для мира музыки… во цвете лет… ужасная трагедия… Мир будет помнить гениального маэстро… Невосполнимая потеря…
— … как это произошло?
— … напали ночью… Город стал опасен… мы все в опасности. Неважно, кто вы… смерть забирает лучших…
— … воткнули нож прямо в сердце… говорят, какой-то бродяга, он уже признался…
— … невосполнимая утрата…
Черные одежды, белые лица и дождь. Мир вернулся на круги своя, перестав мучить жарой и раскаленным гранитом города. В нем снова появился воздух и белесый туман, что так красиво лежал в низинах и белым саваном укрывал гроб великого музыканта Ариса Тонаду. И я пытался скрыть улыбку, глядя поверх черной ямы в сырой земле на Милинду. Она тоже смотрела мне в глаза, смотрела, не отрываясь, но меня уже не пугала ледяная пустошь ее глаз. Меня уже ничего не пугало. И она чувствовала это, как всегда чувствовала мое настроение, с самого детства, когда мы играли в свои игры на чердаке.
Ей казалось, что она сможет меня переиграть.
Но она выигрывала лишь тогда, когда я ей это позволял…
* * *Осень
Кристина
— Шелд, а как зовут архивариуса? — Кристина отложила ручку и откинулась в кресле.
— Патрик Пирот.
Сердце подпрыгнуло и понеслось вскачь. Догадка, пришедшая в ее голову ночью после разговора с лордом Дартером, получила подтверждение. Пирот — фамилия дознавателя, собирающего улики по делу Марии Фрай. Кристина покосилась на молчаливого куратора, раздумывая, как сбежать в архив и поболтать со стариком. И словно подслушав ее мысли, Шелд положил ей на стол ящичек с кристаллами.
— Если пойдешь на нижний уровень, занеси архивариусу, я брал для пересмотра следов.
— Нашел совпадения? — без интереса, просто чтобы что-то спросить, сказала Крис.
— Нет.
Шелд снова сел в свое кресло и уткнулся носом в бумаги. Кристина пожала плечами. Ее куратор был не слишком разговорчив, хоть порой она ловила на себе его внимательный взгляд. Но вопросов, не относящихся к работе, он ей не задавал и о себе тоже не рассказывал. Хотя в целом вел себя с помощницей со спокойной доброжелательностью.
— Не задерживайся, — не поднимая головы попросил он. — Скоро прием гостей, ты мне понадобишься.
В холле возле высоких окон снова толпились посетители, прибывшие за воспоминаниями, кто-то ругался, что не верен список необходимых документов на память, кто-то сетовал, что не нашел достойный накопитель. Кто-то молчал, погрузившись в свои мысли. Такие обычно приходили за воспоминанием недавно почивших родственников, и этих гостей всегда можно было опознать по угрюмым лицам и взглядам внутрь себя.
Бог Смерти смотрел сверху насмешливо, лениво пытаясь добить свою крикливую жертву.
Крис быстро пересекла многолюдный зал и шагнула на каменную лестницу, ведущую вглубь хранилища. Здесь было тихо, высокие двери словно отсекали все мирское, и, ступая по холодным ступеням, Кристине действительно казалось, что она погружается в царство темноты и чего-то потустороннего. И потому, когда перед ней бесшумно возник архивариус, не удержалась и подпрыгнула. Сердце сделало внутри безумный скачок, и Крис сердито подумала, что она скоро заработает себе какую-нибудь сердечную болезнь от этих проклятых дознавателей! Что настоящих, что прошлых.
— Юная орита, — обрадовался старик. — Что привело вас ко мне?
Кристина отдала ему слайды и помялась, раздумывая, как завести беседу. Обвела взглядом ровные стеллажи.
— У вас здесь просто идеальный порядок, — решила начать с лести. — Удивительно, как вам это удается! И неужели вы помните, где что хранится? Дела, слайды, опись следов?
— А как же, помню, — архивариус стянул очки и полез за тряпочкой. — Все помню, память у меня идеальная! Поэтому и ценят так старого Патрика, за память!
— Что вы говорите! — Крис всплеснула руками, стараясь не морщиться от театральности этого жеста. — Что, вот прямо идеальная? Все помните? Даже события… мм… десятилетней давности?
— А как же, — старик улыбнулся, продемонстрировав отсутствие переднего зуба. Крис облокотилась о стол архивариуса, на котором тоже царил безупречный порядок.
— Как интересно. Знаете, я ведь в хранилище совсем недавно, здесь все удивляет, правда? Дознаватели, янтарь, эмпатия… Удивительно просто. Нам говорили, что процент нераскрытых преступлений очень мал, это так?
— Правильно говорили, — лысина блеснула под светом круглого светильника. — Сильный дознаватель всегда найдет след, по которому вытащит нужное воспоминание-улику.
— Но ведь бывает, что не находят? — Крис бросила быстрый взгляд на хронометр. — Редко, но бывает? Я слышала, что вы тоже бывший дознаватель? У вас было такое? Чтобы не нашли след? Совсем?
Старик замер, бархатная тряпочка застыла на стекле. Потом медленно надел окуляры и посмотрел на девушку. Глаза, увеличенные диоптриями, казались неестественными и от того — пугающими.
— Я был не очень сильным эмпатом, — пробормотал архивариус. — И даже с янтарем не мог как следует сосредоточиться… Да. Я не продвинулся дальше третьего уровня…
— Ну и что, — удивилась Крис, — третий уровень уже работает с убийствами.
— Да, я тоже… работал… недолго. Потом меня перевели… сюда.
— Вы не смогли найти следы в каком-то деле? — она уже предчувствовала ответ и придвинулась ближе, чтобы не упустить ни слова из тихой речи старика.
— Я нашел… но мне… не поверили…
— То есть как это? — опешила Кристина.
— Там была девушка, — пробормотал старик, снова сдирая с носа очки. — Красивая. Черные волосы и глаза… синие. — Кристина сжала зубы. — Я искал след, — голос старика затихал, словно угасающая свеча на ветру. — Я сказал им, кто это сделал. А они… не поверили…
Она приблизилась вплотную, вглядываясь в лицо архивариуса. И с удивлением понимая, что он не так уж и стар. На лице нет пигментных пятен и даже морщин немного. Блеклые глаза окружены белесыми ресницами, бесцветными, но длинными, как у девушки. Архивариусу не больше пятидесяти, просто его лысина, огромные очки и общая тщедушность создают обманчивый образ старого человека.
— Так кто это был? — ласково спросила Крис. — Кто убил ту девушку? С черными волосами?
— Это был он, — голос, словно шелест листвы, гонимой ветром по мостовой.
— Кто — он? — она склонилась еще ниже, уловив несвежее дыхание Патрика.
— Он, — архивариус поднял голову и ткнул пальцем в потолок. — Я сказал им, но они не поверили… смеялись…
— Кто это был? — Крис с трудом удержалась от желания схватить старика за балахон и хорошенько встряхнуть. — Кто убил Марию Фрай?
От произнесенного имени архивариус дернулся и быстро заморгал, словно ребенок, собирающийся заплакать.
— Кто?!
— Бог Смерти, — прошептал Патрик. — Это сделал Бог Смерти… я понял…
Кристина отшатнулась и устало прикрыла глаза. Лорд Дартер был прав: архивариус помешался и уже не отличает реальность от мира фантазий.
— Только он мог это сделать, только он… — бормотал старик, сжимая в ладонях свой балахон, отчего на ткани оставались заломы. — Только он… Другим не под силу…
Кристина развернулась и, не прощаясь, пошла к ступеням. Она задыхалась в этом царстве чужих воспоминаний и безумного старика и хотела скорее отсюда убраться.
* * *Остаток дня Крис почти не запомнила. Шелд принимал вереницу гостей, рассматривал накопители, слайды темнели и наполнялись образами. Орита делала опись изображений, вносила данные и проверяла подлинность документов просителей. Обычная работа, за которой можно было укрыть собственные невеселые мысли и чувства. Еще одна ниточка оборвалась, и ей стоило придумать, что делать дальше.
Когда-то ей казалось, что стоит попасть в хранилище, и она мигом придумает, как найти убийцу сестры, почувствует его нюхом, как собака — тухлятину. Но вот она здесь, и у нее есть подозреваемые, но ни в ком из них она не ощущает преступника. Или ощущает во всех. А возможно, она и вовсе идет по ложному следу, ведь Мари могла назвать неверный возраст своего избранника.
Остаток дня Крис почти не запомнила. Шелд принимал вереницу гостей, рассматривал накопители, слайды темнели и наполнялись образами. Орита делала опись изображений, вносила данные и проверяла подлинность документов просителей. Обычная работа, за которой можно было укрыть собственные невеселые мысли и чувства. Еще одна ниточка оборвалась, и ей стоило придумать, что делать дальше.
Когда-то ей казалось, что стоит попасть в хранилище, и она мигом придумает, как найти убийцу сестры, почувствует его нюхом, как собака — тухлятину. Но вот она здесь, и у нее есть подозреваемые, но ни в ком из них она не ощущает преступника. Или ощущает во всех. А возможно, она и вовсе идет по ложному следу, ведь Мари могла назвать неверный возраст своего избранника.
И снова, уже в который раз, Крис пожалела, что в тот осенний день не спросила имя. Ну что ей стоило задать этот банальный вопрос? «Как зовут твоего ухажера, дорогая сестра?» Всего лишь имя, но убийца был бы найден уже тогда, десять лет назад…
Законники тогда приходили в их дом, разговаривали с мрачным отцом и заплаканной мамой, маленькую Кристину лишь вежливо попросили не путаться под ногами. Мама теребила край серой кофты с большими деревянными пуговицами и отвечала невпопад. Отец привычно цитировал писание, а Кристина злилась.
— Дознаватели найдут след, — пообещал, уходя, законник. Но Патрик след не нашел. И дело отправили в нераскрытые, списав отсутствие следа на искажение времени… Такое случается. Иногда. Законники пытались работать своими методами, опрашивали соседей, искали свидетелей, но никто ничего не знал, не видел, не слышал…
И убийца Марии до сих пор живет, ест, пьет и радуется жизни.
— В шкафу большой запас бумаги, — тихий голос Шелда заставил Крис очнуться и с изумлением посмотреть на исчерканный ручкой до дыр лист. Кажется, она забылась. Куратор сидел, откинувшись в кресле, и смотрел невозмутимо, словно подобное поведение ориты было вполне обычным делом.
— Прости… я… задумалась.
— Я заметил. Кстати, работа на сегодня закончена, так что, до завтра, Кристина.
Она поднялась, вышла из-за стола.
— Ты не идешь? — удивилась девушка, поняв, что куратор с места не двигается.
— Закончу опись эманаций, пока впечатления свежи.
— Что ж… удачи.
Она вышла, подхватив пальто, и осторожно закрыла за собой дверь. Постояла, почему-то прислушиваясь. И пошла к лестнице.
* * *Шелд
Шелд тоже прислушивался к шагам за дверью, легкому перестуку каблучков, которые вскоре утихли. Потянулся, размял шею. Достал из сейфа четыре папки и разложил на столе. Подумав, убрал две. Открывать оставшиеся не имело смысла, он и так знал, что в них — личные дела дознавателей.
Мужчина прошел по кабинету, остановился у окна, внимательно глядя на светлую дорожку перед входом в хранилище, по обеим сторонам которой росли выстриженные треугольниками кусты. Их тени чертили дорожку на геометрические фигуры, соединялись навершиями, образуя призрачные песочные часы. Символично.
Тонкая фигура ориты появилась на ступеньках и пошла вниз медленно, словно раздумывая.
Шелд проводил ее взглядом. С оритой тоже надо что-то делать, пока не стало слишком поздно. Но прежде надо решить вопрос с двумя папками. Он вернулся к столу, открыл обе, окидывая взглядом имена.
Хантер.
Орин.
Кто из них?
* * *Лето
Кай
На дорожке сада я все-таки упал. Кажется, уже не первый раз, потому что одежда в грязи. Не понимаю, где я нашел ее в этом высохшем до корки городе. Или это моя кровь, смешанная с пылью и сухой каменной крошкой?
Проклятые экипажи не останавливались. Они не остановились бы, даже если бы я начал размахивать купюрами. Ну, разве что переехали бы пару раз. Будь на мне браслет дознавателя, я смог бы связаться с законниками, но, конечно, его на мне не было. Он мирно лежит в моей спальне, оповещая желающих, что я так же мирно сплю в своей постельке.
Я не сплю, я ползу куда-то.
На дорожке сада отключился. И очнулся от того, что чьи-то прохладные ладони стягивали с меня рубашку, что-то делали. Инстинкт сработал быстрее разума, и я сдавил чужое горло.
— Кай! Это я… — хриплый полузадушенный писк мне знаком. Открыл глаза. Синие волосы, медовые глаза. Цветочек — валькирия.
— Помогите мне, Кай, ну же! Мне вас не поднять одной… — я закрыл глаза, не собираясь реагировать, и она ударила меня по щеке. От удивления очнулся. — Не смей умирать! — всхлипнула она и снова потянула меня за рукав, пытаясь поднять. — Не смей!
— Интересный способ… — пробормотал я, поднимаясь. Пошатнулся, но девчонка поддержала, подставила плечо.
— Я в порядке…
— Заткнись и шевели ногами, — огрызнулась она.
Я послушался. Дошли до двери, и в доме я сел на ковер, без интереса наблюдая, как светлый ворс напитывается кровью. Девчонка принялась деловито сдирать с меня одежду. Я ей не мешал, рассматривая люстру и раздумывая, кто меня надоумил купить такое безобразие. Ушлый продавец сказал — антиквариат. Наврал, наверное. Хотя я лжи не почувствовал. Я ведь эмпат, я всегда ее чувствую. И это сильно мешает жить. Даже если захочешь обмануться — не получится.
«Обмани меня, мне так нравится…» — кто пел мне эту песенку? Девушка. Черные волосы и синие глаза. Она говорила, что любит…
Люстра смахивает на паука: четыре растопыренные черные лапки, прилипшие к потолку, а в центре налитое чужой кровью брюшко. Отвратительно.
— Кай, не смей закрывать глаза! Слышишь меня? Или я тебя снова ударю!
— Тебе не кажется, что люстра похожа на паука? — спросил я.
Девчонка, опешив, смотрит на меня, потом на люстру.
— И правда, похожа. Черные лапы и брюшко. Зачем ты ее купил? Отвратительно.
Я хлопаю глазами, рассматривая синие волосы той, что пытается меня перевязать. Кажется, моей же рубашкой. Разорванной.
— Ты ничего не понимаешь. Это антиквариат…
И снова проваливаюсь в темноту, раздумывая, исполнит ли она свою угрозу…
* * *Где-то гремит гром, и березы истекают соком, напитавшись влагой. Я чувствую запах древесной коры и молодых клейких листьев, свежий аромат озона и острый — синих молний, что разрывают колючками небо. Улыбаюсь, открывая глаза. Терраса открыта и пол залит водой. Тонкая тень метнулась к двери, чтобы захлопнуть створку.
— Оставь.
Лили обернулась, внимательно глядя на меня. В спальне горит лишь один ночник, который не мешает смотреть на молнии. Жара закончилась, и в город снова пришел дождь.
— Как ты себя чувствуешь? — девчонка подошла ближе мягко, неслышно, словно кошка. Я окинул ее внимательным взглядом и удивился. За месяц она изменилась. Немного, но явно. Исчезла сутулость, красный нос и изможденность. Осталась худоба, но теперь она плавная, текучая. Кошачья. И лицо с острыми высокими скулами, янтарными глазами и пухлыми губами — красиво. Я смотрю так пристально, что она останавливается и замирает, не понимая.
— Сколько прошло времени?
— Три дня.
Я прикидываю в голове. В хранилище знают, что я буду отсутствовать пять, значит, все в порядке.
— Как ты меня сюда затащила?
Попытался сесть, ощупав плотную повязку на боку. Она дернулась, пытаясь поддержать.
— Осторожно, ты много крови потерял. Сам дошел. Не помнишь?
Я покачал головой. После паука на потолке полный провал. Отвел ее руки, что цеплялись за меня, то ли придерживая, то ли не давая подняться, и откинул покрывало. Бедро тоже замотано. Одежды на мне нет. Она поняла и смутилась, но тут же сверкнула желтыми глазищами.
— Ты весь в крови был. Но сказал, что убьешь, если я вызову законников или врача. Не помнишь? Я тебя раздела.
— Я вижу, — хмыкнул я и спустил ноги с кровати.
— Ты куда?
— В душ.
— Тебе нельзя!
Я снова убрал ее руки, что пытались меня остановить, и осторожно встал, прислушиваясь к ощущениям. Слабость… Шагнул. Еще. Лили пыталась меня удержать и заставить вернуться в постель. В душе я включил горячую воду, лишь слегка разбавив холодной.
— Что ты делаешь? — девчонка застыла у стеклянной створки, изображая статую богини скорби. — Ты хочешь кровью истечь? Она только остановилась. Кай!
— Уйди, — посоветовал я, разматывая бинты. Она не ушла, так и стояла, поджав губы и укоризненно глядя на меня. Брызги воды оседали росой на синих волосах. Наверное, собиралась меня ловить, если я снова грохнусь.
Под повязкой на бедре порез затянулся неровным белым рубцом. На боку еще сочился, но тоже почти зажил. Кошачьи глаза девчонки стали круглыми от изумления.
— Но как… — она даже заикаться начала, — всего же три дня… как так?
Я посмотрел на ее острую грудь, натягивающую белую майку. И на губы.
— Янтарь в моей крови выжигает любую инфекцию, — пояснил, делая к ней шаг. — Заживляет раны. Делает мышцы сильнее. И желания — острее. Небольшая награда за ежедневный шаг в бездну.