Тело вывернулось, развернулось и снова ударило. Узкое длинное шило скользнуло возле моего лица, желая наколоться на глаз. Но наши желания не совпадали. Я отклонился, позволил эху замахнуться снова и сделал подсечку. Ударил ногой в живот и сразу придавил распластанное тело, наступил ботинком на руку, сжимающую оружие. Шило покатилось по земле мягко, беззвучно. Я нажал сильнее, ломая, и улыбнулся, услышав, как хрустнули тонкие кости ладони.
— Пусти!!! — эхо взвыло даже не по-человечески, по-собачьи.
— Не стоит старым сказкам оживать, — задумчиво пробормотал я, убирая ногу и отворачиваясь. — Воплощаясь, они становятся на редкость мерзкими…
— Мразь! Убью!
У меня было очень настойчивое эхо. Хоть и глупое. Оно не видело тонкое лезвие в моей ладони. И даже не поняло, что уже мертво, все еще пытаясь кинуться, победить, жить…
Глупое мертвое эхо.
Я подышал, втягивая запах чужой крови и смерти, слизнул капли с ладони и сплюнул. У мужчин кровь невкусная — горькая и острая, пряная. Мне не нравится. Посмотрел на груду мяса и грязного тряпья на обочине, закинул голову, пытаясь увидеть за низкими тучами звезды. В прорехе мелькнула одна, синяя, и я посчитал это хорошим знаком.
И неспешно пошел обратно, чувствуя, как засыпают черви в моей голове.
* * *После нескольких уколов и промываний Мрак пошел на поправку. И перестал от меня прятаться, видимо, осознав своим кошачьим чутьем, что не выгоню. Мы даже пришли к согласию по поводу его кошачьих дел. Утром я открывал дверь, кот торопливо бросался в палисадник, заросший, как и остальной сад, решал свои вопросы и опрометью кидался обратно в дом. И долго отряхивался, дергая длинными лапами и презрительно фыркая. Потом я догадался сделать дырку с заслонкой в двери, достаточную, чтобы кот мог выходить, когда захочет.
В доме теперь было относительно чисто, и за это в миске на кухне исправно появлялась еда. Коту, скорее всего, было месяца три — еще не взрослый, но уже не котенок. Лапы длинные, уши несуразно большие, худое тело покрыто черной шерстью, кое-где вылезшей клоками, скорее всего от голода. Совершенно несимпатичный зверь. Безобразный и отталкивающий своей некрасивостью. Такого не хочется погладить или накормить, а лишь прогнать, чтобы он не нарушал своим видом гармонию окружающего мира. И мне это нравилось. Он жрал с одинаковым аппетитом и отбивные, и сухие галеты, когда обнаруживалось, что я забыл купить еды. Глаза перестали гноиться через неделю, и теперь на меня из-за углов смотрели желто-зеленые фонари, настырные и вечно голодные. Неприкосновенной территорией для него оставалась моя спальня и, получив болезненные щелчки по ушам, а также лишившись обеда и ужина, Мрак согласился с моими доводами.
Вечерами он вылезал из очередного своего укрытия и усаживался перед камином, ожидая, когда я зажгу огонь. Мрак любил огонь. Он смотрел на него, чуть дергая усами, и пламя плясало в желтых кошачьих глазах. Мне было интересно, что он видит в пламени, и, напиваясь, я даже пытался спрашивать. Но кот лишь фыркал презрительно и уходил до утра, а я кидал в него бокалом из-под виски.
В общем, нам было неплохо.
Глава 6
Осень
Кристина
Слайд оказался пустым, и Крис от расстройства швырнула его на пол. Опомнилась, схватила, внимательно рассмотрела со всех сторон и вздохнула с облегчением. Чудом не треснул. Она потерла виски, пытаясь успокоиться. Матовая пластина спроецировала катастрофически мало образов, и большинство из них она уже знала.
Маленькая комната с задернутыми шторами, но сквозь щели льется свет заката. Горит лампа, старая, выполненная в форме цветка, с трещинкой на желтом лепестке. Крис любила эту лампу. Раньше.
Потолочные балки в доме были низкими, темными, и Кристине казалось, что по ним кто-то ходит ночью и смотрит сверху. И Мари рассказала ей про ангела, который спускается с небес, когда Крис спит, и охраняет девочку, раскинув жемчужные крылья. И страх прошел.
Он появился снова спустя несколько лет, когда Мари умерла.
— Почему ты не кричала, сестричка? — вполголоса спросила Кристина, проводя пальцами по экрану слайда.
За шторами были открытые окна, но соседи не слышали криков. Накопители пусты. Ни один не зафиксировал убийцу. И в воспоминаниях Мари лишь пустая комната с желтой лампой-цветком. И все. Словно больше там ничего не происходило.
Кристина снова сжала виски.
У них с сестрой была разница в восемь лет, и когда взрослая Мари уже присматривалась к женихам, ее младшая сестра была излишне полным, прыщавым подростком в очках и с дурацкими косичками. Мария жила отдельно от родителей, в маленьком домике всего с одной комнатой и тесной кухней, и Крис любила приходить к ней. И помнила сияющие глаза сестры накануне.
— Я влюбилась, Кристи, кажется, я влюбилась! — Мария порхала по комнате, ее синие глаза лучились солнечной лазурью, а волосы плыли черной волной. — Ты даже не представляешь, какой он!
— Какой? — Кристина грызла яблоко и с легкой ревностью смотрела на сестру. В свои тринадцать она все еще была далека от интереса к противоположному полу, предпочитая проводить время за книгами.
— Удивительный. Красивый. Необычный… Он эмпат, Крис!
Девочка фыркнула и кинула яблочным огрызком в мусорную корзинку. Не попала, и пришлось вылезать из потертого бархатного кресла, чтобы это исправить.
— Да врет, наверняка, — хмыкнула прагматичная Крис. — Назвался дознавателем, чтобы запудрить тебе мозги и произвести впечатление. Ты его что, в Хранилище видела? В собственном кабинете?
Мари покачала головой, не переставая улыбаться, и Кристина щелкнула сестру по носу.
— Он недавно стал дознавателем… Ему всего двадцать один…
— Он слишком молод для серьезных отношений! — авторитетно заявила Крис.
— Это не важно! — Рассмеялась Мария. — Все — не важно…
Она закружилась по комнате, раскинув руки. Потом достала что-то матовое из кармана, посмотрела и сжала в ладони.
— Это что? — Кристина вытянула шею, чтобы рассмотреть. — Кольцо? Это кольцо, Мари? Он уже сделал тебе предложение?
— Нет, просто забыл. Снял вчера, когда… — сестра покраснела, а Крис снова фыркнула.
— Только не рассказывай мне про эти гадкие поцелуйчики, — она протянула ладонь. — Дай посмотреть.
Перстень был тяжелым и каким-то некрасивым, с синим тусклым камнем, утопленным в сером металле.
— По-моему, дешевка, — разочарованно изрекла Крис. А Мари забрала кольцо и надела на свой тонкий пальчик. Глаза ее снова приняли мечтательное выражение.
— Только папе не говори, — опомнилась она и погрозила сестре. — А то ты его знаешь, сразу потребует привести кавалера на ужин и вопросы начнет задавать.
— Ну да, после папиного допроса еще ни один твой ухажер обратно не вернулся, — расхохоталась Крис. В отличие от отчаянно смущающейся сестры, она такие представления очень любила: наблюдать за краснеющими, бледнеющими и заикающимися женихами старшей сестры, когда папа цитирует наизусть писание и перечисляет самые страшные грехи, суля кары в загробной жизни, было одно удовольствие.
Сестры переглянулись и прыснули от смеха.
— Что, боишься, твой эмпат не пройдет проверку писанием?
— Он пройдет, — глаза Мари стали задумчивыми. — И даже очарует отца. Я уверена в этом. Но делать этого не стоит… Я надеюсь, что у нас все серьезно, но…
— Но?
— Это сложно, маленькая. Знаешь, между взрослыми людьми иногда все сложно… Сама поймешь, когда вырастешь. Он не такой, как все… Другой.
— Ой, да не нужны мне эти отношения! — Крис помахала ладошками, пытаясь остудиться. Заткнула за пояс подол широкой темной юбки и провела ладонью по вспотевшему лбу. — Жара какая. Дышать нечем! Когда это уже закончится? Осень ведь! Отвратительно!
— Ты ворчишь, как старуха, — снова рассмеялась Мария. Похоже, ее хорошее настроение ничто не могло испортить, так же как и стереть с лица глупую хмельную улыбку.
— Никогда не буду влюбляться, — резюмировала Крис, скептически осмотрев сестру. — Кажется, это сильно отупляет!
— Откуда в моей маленькой сестренке столько цинизма? — смех Мари похож на мелодию свирели. — Конечно, ты полюбишь в свое время. И это лучшее, что может быть в жизни!
— Вот еще! Я лучше займусь чем-нибудь полезным. Например, выведу новый янтарь! С расширенными свойствами! — скривилась Крис и поправила очки. Мария мягко улыбнулась. Она прекрасно знала, насколько ее сестра стесняется собственной внешности.
— Малыш, не переживай. Еще несколько лет, и ты станешь настоящей красавицей. Поверь мне.
— Да конечно, — буркнула Крис и потянулась за вторым яблоком. Красавицей в их семье была Мария, а ее младшая сестра считалась… подающей надежды. Учителя отмечали незаурядные способности девочки.
— Откуда в моей маленькой сестренке столько цинизма? — смех Мари похож на мелодию свирели. — Конечно, ты полюбишь в свое время. И это лучшее, что может быть в жизни!
— Вот еще! Я лучше займусь чем-нибудь полезным. Например, выведу новый янтарь! С расширенными свойствами! — скривилась Крис и поправила очки. Мария мягко улыбнулась. Она прекрасно знала, насколько ее сестра стесняется собственной внешности.
— Малыш, не переживай. Еще несколько лет, и ты станешь настоящей красавицей. Поверь мне.
— Да конечно, — буркнула Крис и потянулась за вторым яблоком. Красавицей в их семье была Мария, а ее младшая сестра считалась… подающей надежды. Учителя отмечали незаурядные способности девочки.
— Так и будет. И когда-нибудь у тебя появится любимый, ради которого ты будешь готова на все…
…Кристина вынырнула из того осеннего дня десять лет назад, встала, дошла до кухни и поставила на плиту турку. Ей нужен кофе. Очень много кофе. Тот день был последним, когда Мари видели живой. На следующий день ее не стало. И никто не знал, кем был тот таинственный любимый, что приходил к ее сестре. Ни примет, ни описания. Соседи ничего не видели и не слышали. Никто ничего не видел и не слышал.
Кофе получился, как она любит — крепким и чуть острым от перца. Такой напиток отлично бодрил и прочищал голову, избавляя от ненужных сантиментов. Крис сжала зубы, откидывая эмоции и раскладывая имеющиеся данные. Слишком мало следов…
Горечь разлилась на языке, и Крис прикрыла глаза. Ничего. Она всегда была упрямой. С самого детства. И найдет того, кто разрушил жизнь ее семьи.
Она посмотрела в зеркало на высокую темноволосую красавицу.
— Я найду его, Мари, — пообещала она тихо. — Я тебе обещаю. Теперь я могу это сделать.
Девушка в отражении смотрела задумчиво, чуть наклонив голову.
* * *Лето
Кай
Боги мудры и последовательны — так считают глупцы, которые верят в богов. Храмы всем девяти одинаково пафосны и наполнены людским ожиданием чуда, слепой верой и страхом перед возмездием за мелкие людские пакости.
Я в богов не верю, слишком много видел чудовищ, чтобы верить в высший замысел и справедливость. Или бояться возмездия. И на гранитный парапет я пришел лишь потому, что мне нравился этот выступ, зависший над темной рекой, скользкий от влаги, долетающей снизу, и дождя, капающего сверху. Отсюда был виден тротуар с людьми, осколок Башни с хронометром, и каменные стены зданий, слепившиеся боками, словно старики, подпирающие друг друга в бесплодной попытке устоять под напором разрушительного времени. Их битва уже проиграна, но они упрямы, и мне нравится смотреть на их молчаливое сопротивление и считать трещины на облезшей штукатурке. Еще с парапета видны темно-зеленые химеры и горгульи, сидящие на крышах, зорко следящие за копошащимися внизу людьми. И львы, сияющие кончиками крыльев. Если подойти ближе, то на телах каменных зверей можно увидеть неприличные надписи, но ближе я не подхожу. Я делаю вид, что надписей не существует, а львы — что они мне верят. Это позволяет им сохранить остатки поруганной гордости, а мне — гордиться львами.
Я приходил сюда и раньше, так что нет никакой воли богов в том, что пришел и сегодня.
Эффект уже виденного. Так называют это состояние. Грязная, слишком большая куртка, мужские ботинки. Тонкие запястья в рукавах и бледная маска вместо лица в темноте капюшона. Не хватает только еще одного кота в дырке водоотвода. И дождя. Сегодня его тоже не было, лишь белесый туман лежал клоками на мостовых, стыдливо прикрывая мусор.
И девчонка не окрикивала меня требовательно, а собиралась прыгнуть в воду с парапета.
Я подошел ближе, без интереса раздумывая, прыгнет или нет. Ее намерения были очевидны: слишком напряженная поза, слишком безнадежно сжаты кулачки, слишком близко к краю. Всего слишком. Такие обычно прыгают. Я видел на мостах безумцев, меняющих жизнь на затяжной прыжок навстречу ледяной черной воде. И я точно знаю, как они выглядят и что чувствуют в эту песчинку. И потом, когда хронометр в их головах замолкает, а ноги делают этот шаг в пустоту.
Вот и девчонка отсчитывала последние крупицы золотого песка, отмеренного ей. Я не собирался мешать, просто облокотился о гранит, ожидая. И она почувствовала присутствие, чуть качнулась и повернула голову.
— Вы? — выдохнула, словно не веря.
— Я, — пожал плечами.
— Что… что вы здесь делаете?
— Жду.
— Чего? — теперь развернулась не только голова, но и одно плечо.
— Чего-нибудь. Или того, что ты все-таки прыгнешь, или того, что струсишь и уберешься отсюда. Мне предпочтительнее первый вариант. Так больше шансов, что ты сюда больше не притащишься.
— Вы хотите, чтобы я прыгнула? — лицо стало еще белее, смазывая черты.
— Я хочу, чтобы ты убралась. Куда — мне наплевать.
Она переступила с ноги на ногу, посмотрела на воду. Без дождя река лежала спокойно, недвижимо, почти не отличимая по цвету от черного гранита. Она казалась такой же жесткой и ледяной. Прыгать в такую не хочется, я девчонку понимал. Она снова переступила, ботинок чуть поскользнулся на мокром камне, и девчонка нелепо взмахнула руками. Капюшон слетел с ее головы, являя черный платок с красными оскаленными мордами, что укрывал волосы. Она громко сглотнула, косясь на воду, а потом на меня. Но ни ловить ее, ни уговаривать я по-прежнему не собирался. В конце концов, каждый имеет право на такое решение. И как она там говорила? Мы в ответе за тех, кого… выручили? Уберегите боги.
Она снова перебрала ногами, словно жеребенок, и засунула руки в карманы.
— А как там Мрак? — голос звучал хрипло и намеренно равнодушно.
— Понятия не имею, — у меня безразличие было отработанно годами, и выходило не в пример лучше. — Я выкинул ту мяукающую коробку, что ты мне подбросила.
— Врете! — теперь развернулись оба плечика. — Вы его в дом внесли! А потом дырку сделали в двери, чтобы он выходить мог! Я видела!
Я задумался, быстро прикинув расположение домов на улице. Увидеть дырку в моей двери за кустами разросшегося сада можно только… сверху. С соседского дома. Значит…
— И как же ты забралась на ту крышу? Там ведь скат неудобный, черепица старая, скользкая. Выхода через чердак нет. По стене? Там, где дикий виноград? Ловко.
Она кивнула, не сумев погасить вспыхнувшее в глазах изумление. Не ожидала, что я так быстро ее рассекречу. Впрочем, мне совсем не интересны ее детские глупые игры.
— А прыгать лучше выше, с моста, — протянул я, поднимая воротник. Все же у реки зябко. — Здесь ты лишь нахлебаешься воды, но скорее всего выплывешь и свалишься с воспалением легких.
— Откуда вы знаете? — буркнула она, снова уставившись на воду.
— Знаю. Прыгал. Выплыл. Жаль, никто не подсказал.
— Вы прыгали? — ее глаза округлились, сделав девчонку похожей на сову. — Врете! Вам-то это зачем? У вас вон все есть…
— И у тебя все есть.
— Вы не понимаете… — прошептала она, а я поморщился, начиная уставать и от ситуации, и от девчонки. Хронометр на Башне завершил круг, и забил колокол, напоминая, что мне пора. Жаль, такое хорошее утро испорченно…
— Вечером дождешься меня возле дома, проведаешь Мрака, — бросил я и, отвернувшись, неторопливо пошел вдоль кованой решетки, что кружевом оплетала гранит и реку. Иллюзорная хрупкая ограда, созданная для украшения, а не защиты. Люди плюют на эту легкую ажурность и лезут к воде, что лежит внизу. И река перед ними беззащитна.
Я не оглянулся, вливаясь в поток людей на тротуаре.
* * *К вечеру я почти забыл про утреннюю встречу на парапете, и лезвие скользнуло в ладонь, когда увидел темную фигуру, скрючившуюся у моих дверей. Издалека она больше походила на кучу тряпья и мусора, чем на живого человека. Казалось, что у ограды просто кто-то бросил старую, давно отслужившую куртку, штаны, цвет которых было не определить из-за их затертости, и грубые ботинки. Все это тряпье скрывало такую тощую фигуру, что казалось, будто внутри одежды ничего и нет.
И я не расстроился бы, если бы это было так.
Но мусор зашевелился, выпрямляясь при моем приближении, и лезвие снова спряталось. Я хмуро кивнул девчонке, надеясь, что она уйдет, и уже пожалев о своих словах. Но она не уходила, топталась рядом, пока я открывал дверь, сопела в затылок. Еще и замечания отпускала.
— У вас очень запущенный сад, — поцокала она языком. — А вы вроде при деньгах. Надо нанять хорошего садовника, он вам тут живо порядок наведет! Смотрите, розы переродились в дичку…
— Мне так нравится, — отрезал я, распахивая дверь дома. — Ботинки за порогом сними. И куртку, — посмотрел на нее скептически. По хорошему, штаны бы тоже снять — боюсь, она мне диван загадит.
— Штаны у меня чистые, — обиделась девчонка и вытерла рукавом мокрый нос. — Я на картонке сидела!