Подозрения оправдались. Зазевавшись, Книжник неосторожно шагнул в сторону от остальных, и вдруг что-то длинное и гибкое стремительно прошуршало в песке и плотно обвилось вокруг ноги.
– А-а! – только и успел вскрикнуть семинарист, когда его рывком повалило на землю и поволокло в сторону образовавшейся в земле неровной дыры.
Спас Зигфрид. Молниеносный удар мечом – и вот уже на земле изгибается, корчится и шипит обрубок хищной лианы. Осторожно, на четвереньках парень отполз назад к группе, а вест вогнал меч обратно в ножны.
– Приятное местечко, – заметил он, со знанием дела осматривая заграждение и чистое пространство перед ним. – Тут небось и минное поле имеется?
– Без меня ни шагу! – предупредил Назар. – Минного поля, конечно, нет, но тут вокруг ловушек понаставлено прилично. Глупо будет, если угробитесь у самых стен…
Не слушая его, вперед вышел Ведун. Да так и двинулся прямо на «колючую стену», ничуть не боясь обещанных ловушек. Шел он по хитрой изломанной линии – будто заранее знал, где пролегает безопасный путь.
– Откуда он знает? – удивленно произнес Назар. И махнул рукой. – А, давайте за ним – только четко по его следам на песке!
Так и поступили, без проблем добравшись до «игольчатой» стены. Вблизи та показалась еще более неприступной – даже прислониться к ней было рискованно: легко нанизать себя на одну из торчащих отовсюду игл. Книжник с любопытством разглядывал эту необычную стену, отметив про себя, что иглы не похожи на произведенные промышленным путем. Скорее, они походили на растущие во все стороны кристаллы, но подобное уже выходило за рамки знаний и представлений семинариста.
Похоже, обитатели этого странного места их заметили, потому что вокруг заскрежетало, и около метра колючей стены медленно отползло куда-то в глубину, образовав свободный проход. Кивком головы Назар предложил спутникам пройти внутрь.
– Никогда меня не приглашали в такое приятное местечко! – оскалившись, сообщил Зигфрид. Он явно развлекался, и это жутковатое место ему, похоже, нравилось.
В отличие от веста, Книжник подозревал, что их заманили в очередную ловушку. Безусловно, это была природная мнительность – но тут уж ничего не поделаешь, такова натура. Так что зайти на территорию Хутора он заставил себя силой.
Нельзя сказать, что это было приятно: они оказались в тесном загоне, образованном все тем же колючим заграждением. Казалось, стальные иглы сейчас сомкнутся, пронзят плоть и высосут все соки.
Тридцать Третий последовал за ним с равнодушным видом – все это железо ничуть не смущало кио, как и Егорку, которого он подталкивал перед собой. Последний выглядел самым обыкновенным мальчишкой, который озирался с нескрываемым любопытством. Книжник даже позавидовал этой детской непосредственности, на миг забыв, что мальчишка «фальшивый».
Последним вошел Ведун. Что-то заставило его остановиться на входе и оглянуться. Назар проследил за этим тяжелым пристальным взглядом и спросил с тревогой в голосе:
– Что-то не так?
Ведун поглядел на послушника – и молча вошел в железный «загон». Назар пожал плечами и вошел следом. Медленно, с душераздирающим скрипом, замкнулась за спинами путников игольчатая стена.
Никто из них не видел, как из дальних развалин за Хутором наблюдал в полевой бинокль тучный человек в камуфляже. А за его спиной, сложив на груди руки и с прищуром глядя вслед скрывшейся группе, стояла высокая жилистая девушка в «хаки», а рядом – рыжеволосый громила с безумным взглядом и безобразным шрамом, перечеркнувшим шею.
Глава 4
Незапланированные встречи
Внутри все оказалось гораздо прозаичнее, чем можно было представить, глядя на стену из стальных игл. Сначала, правда, их подержали в том самом загоне, наблюдая с выросших на шестах «сторожевых вышек». Назару даже пришлось доказывать, кто он есть на самом деле, для чего ему задавалось множество вопросов, начиная от имени его бабушки, кончая расположением тайника, где он хранил любимую книгу. С чужаками возились дольше, упорно не желая поверить, что те не собираются нападать на хуторян, коварно пробравшись внутрь. Затем подозрительность неожиданно ослабла, и Книжник заподозрил в этом воздействие Ведуна, тихо, одними губами шептавшего какие-то заклятья.
Так или иначе, их пустили, и взгляду открылась картина, куда более похожая на то, что рисовал в своем воображении Книжник. Окруженная со всех сторон железными иглами территория скрывала целый мир, словно сошедший с иллюстрации к древней сказке.
По участку было разбросано несколько вполне живописных домиков, построенных в характерном южном стиле – под крутыми крышами из самой настоящей соломы. Стены у них, правда, были не саманные, а сложенные из серых блоков, явно взятых из других, разрушенных строений, зато выкрашенные в характерный белый цвет и местами даже разрисованные хитрыми орнаментами. Между домами хитро переплетались утоптанные земляные дорожки, над головами весело крутились лопасти ветряков – то ли мельниц, то ли электрогенераторов. Однако поражало даже не это, а буйная зелень, в которой утопали и дома, и все остальное, что скрывалось от взгляда за этой невероятной растительностью.
Книжнику доводилось бывать в кремлевских теплицах, где бережно сохранялись образцы культурных растений, исчезнувших на большей территории Земли после длительной ядерной зимы. Да, кремлевские снимали небольшие урожаи, отдавая собранное, в основном, детям. Но то, что ему тогда казалось густыми тропическими зарослями, было жалким пустырем по сравнению с увиденным на Хуторе. Причем растительность была явно не сорная, не паразитарная, вроде хищных лиан и ядовитого плюща. Насколько хватало глаз, все было обильно увешано спелыми плодами – яблоками, вишней, мясистыми помидорами, огурцами и прочими сокровищами, названия которых давно выветрились из памяти за ненадобностью. Показалось даже, что здесь росли бананы, – но, видно, это была лишь галлюцинация из-за стресса.
Это было похоже на какой-то нереальный оазис. Но хоть убей – семинарист не мог взять в толк, за счет чего на этом небольшом участке такие плодородные почвы, что даже железо прет из земли растопыренными острыми штырями!
Долго любоваться местными красотами им не дали. Заросли зашевелились, обнажая скрытую в них тропку, и из зеленой мешанины полезло что-то огромное, шумное, отдувающееся, фыркающее и рычащее. Появилось – и бросилось на Назара, сгребая того здоровенными ручищами, тряся и сотрясая воздух оглушительным басом:
– Что, явился, поганец?! Выгнали-таки из Лавры?! А вернулся-то чего?! Совсем страх потерял, что ли?! Я разве не говорил, что убью, коли вернешься, не говорил, а?!
Все это звучало как угроза, готовая немедленно быть приведенной в исполнение, и дергающийся в огромных ручищах Назар был тому прямым подтверждением.
– Отпустите его! – заорал Книжник, решивший, что сейчас и впрямь прольется никому не нужная кровь. – Пустите его, он не виноват! Он нам жизнь спас!
– А это еще кто такой?! – зарычал незнакомец.
Только сейчас семинарист разглядел его во всех подробностях. Огромный верзила в бесформенной белой рубахе и еще более бесформенных шароварах, круглолицый, наголо выбритый, красный и потный, с выпученными глазами и раздувающимися ноздрями большого мясистого носа. Все это, собранное воедино, отшвырнуло Назара и огромными ручищами сгребло за ворот не вовремя встрявшего семинариста. В лицо обильно пахнуло потом вперемешку с перегаром.
– Это что, однокашник твой, что ли? – прямо в лицо Книжнику загрохотал верзила. – А-а, можешь не отвечать – вас, умников тщедушных, за версту видно! Как вы только на ногах держитесь – не понимаю!
Здоровяк легко отшвырнул семинариста в сторону и мутным взглядом обвел немного оторопевших чужаков.
– А меня за грудки потрясти не желаешь? – ровным голосом поинтересовался Зигфрид.
Прозвучало это вызывающе, и боковым зрением Книжник отметил, как напряглись хуторские дозорные, сжимавшие в руках двуствольные обрезы. Опасная пауза оборвалась оглушительным хохотом – смеялся неистовый здоровяк. Черт возьми – смеялся так искренне и заразительно, что все присутствующие невольно, болезненно преодолевая перекошенность лиц, заулыбались. А здоровяк все смеялся, и по красным щекам уже обильно потекли слезы, которые он тщетно пытался размазать широким рукавом. Он уже снова сгреб Назара, и тот сам начал вовсю скалиться, а вскоре хохотали уже все. Безудержно смеясь, Книжник пытался сообразить, не надышались ли они каких-нибудь веселящих испарений здешних растений?
– А ты мне нравишься! – заявил здоровяк и полез к Зигфриду обниматься.
Тот пытался осторожно сопротивляться – но это было бесполезно – и хозяин здешних мест уже тащил его куда-то, маня за собой остальных и ревя:
– Бабы!!! А ну стол для дорогих гостей накрыть – живо!
– А ты мне нравишься! – заявил здоровяк и полез к Зигфриду обниматься.
Тот пытался осторожно сопротивляться – но это было бесполезно – и хозяин здешних мест уже тащил его куда-то, маня за собой остальных и ревя:
– Бабы!!! А ну стол для дорогих гостей накрыть – живо!
Так они и познакомились с главой этих мест. Как оказалось впоследствии, это было не чудовище, охотившееся в зарослях на случайных путников, это был Крынка, отец Назара, – большой, шумный, невероятно деятельный и веселый – плоть от плоти своего странного цветущего оазиса, такой же энергичный, живой, излучающий бешеную энергию.
Чужаки и сами не поняли, как стали гостями, а через несколько минут уже сидели за обширным столом из грубо отесанных досок. На столе, как в сказке, стали появляться богатырских размеров блюда, наполненные холодными и горячими закусками, соленьями, овощами и фруктами. Дымилась рассыпчатая картошка, обильно посыпанная зеленью и сдобренная маслом, шипела на противне только что зажаренная птица. Был даже хлеб – самый настоящий, пшеничный, цена которому у маркитантов была просто заоблачной, а здесь, по-видимому, он был самым обычным делом. Глядя на все это великолепие, не избалованный роскошью Книжник едва не потерял сознание. Трудно было поверить, что к встрече дорогих гостей здесь не готовились заранее. И уже жадно вгрызаясь в кусок ароматного, умопомрачительно вкусного хлеба, семинарист невольно подумал: уж не попали ли они в очередную засаду, не внушают ли им все это удовольствие какие-то неимоверно коварные твари? И пока он поедает кусок то ли курицы, то ли утки – не едят ли на самом деле его самого?
Впрочем, эти глупости быстро рассеяло шумным весельем, которое, по-видимому, здесь было неизменным атрибутом застолья. На стол с грохотом водрузили пузатый деревянный бочонок, и в тяжелые глиняные кружки пенной рекой полилось великолепное пиво, одним запахом способное сделать кого угодно своим вечным поклонником.
Во главе стола сидел, разумеется, сам Крынка, по правую руку от него – смущенный Назар, которого отец не переставал встряхивать, будто опасался, что внутри сына выпадет какой-то осадок. По левую руку от него сидел старший сын и брат Назара – Степан, отчего-то подавленный и хмурый, на что, впрочем, Крынка не обращал никакого внимания. Все прочие из местных то появлялись, то исчезали в плодоносных зарослях, а под ногами сновали какие-то чудовищные двухголовые куры и жизнерадостные шестиногие поросята, воздух был наполнен звуками и запахами, и по всему было видно, что жизнь здесь бьет ключом. Глядя на гуся, активно машущего четырьмя крыльями, семинарист икнул и поглядел на свою тарелку, где лежала тщательно обглоданная кость. Впрочем, ему доводилось питаться мясом мутантов, и оно было несравненно менее съедобно. Подумаешь – четыре крыла! Всего лишь – в два раза вкуснее!
Словно почуяв какую-то особую значимость в новой компании Ведуна, того усадили на почетном месте в торце стола напротив хозяина. Его жена, дородная цветущая женщина, и девки – сестры Назара, шуршали рядом с ним, выражая всяческое почтение и даже благоговение и стремясь угодить, но встречали лишь холодное удивление во взгляде темного путника. Видать, что-то чуяли они в нем своим женским чутьем. За настоящего колдуна принимали, что ли? Хотели от него чего-то?
Впрочем, не остался без внимания и Зигфрид. Старшая из сестер Назара явно положила на него глаз, всячески обхаживая: как бы невзначай касалась того длинными тонкими пальцами, роняла ему на лицо тяжелые светлые локоны. Воин, надо отдать ему должное, держался молодцом и на провокации не поддавался. А может, просто устал с дороги – кто его знает?
Главным фоном этого внезапного пира был раскатистый голос Крынки, еще более раскрасневшегося и уже слегка окосевшего. Размахивая в воздухе большой кружкой и обильно расплескивая на гостей пиво, он вещал:
– Не ждал я, что сынку в родную хату заглянет – да еще перед самой Волной. Думал, еще год не увидимся, – и тут такой подарок! Ну так признайся – выгнали тебя, выгнали?! Надеюсь, за драку прогнали? Надавал ты друзьям-оболтусам по чубам, не посрамил батьку?!
– Да не выгнали еще! – вяло отбивался Назар. Похоже, он давно уже привык к тому, что возражать отцу нет никакого смысла.
Да тот и не слушал, он просто вскидывал кружку и орал:
– За моего сына, за Назара, – нашу гордость и наше будущее!
После чего опрокидывал в себя оставшееся в кружке пиво и снова тянулся в торчащему из бочки кранику.
Было заметно, как после каждого подобного тоста младший сын, Степан, как-то сжимается и мрачнеет. Видать, не все так просто и радостно было в этом шумном и внешне благополучном семействе, и даже исключительное изобилие не несет полного счастья. Впрочем, иногда Крынка все-таки замечал младшего и переключался на него:
– А тебя, дубину, не взяли! Ну ничего – зато на тебе все хозяйство будет! Вот помру я – станешь на Хуторе главным, будешь девок гонять да свиньям хвосты крутить!
И разражался своим неизменным смехом. Степан криво улыбался и отворачивался. С куда большим любопытством младший смотрел на Ведуна – словно видел в нем что-то, чего не замечали остальные, даже его сестры. Взгляд у Степана был пронзительный, острый, даже колкий. И этим он странным образом походил на мрачного странника.
А Крынка уже сидел в обнимку с Зигфридом, которого называл лучшим другом и которому вест с охотой отвечал взаимностью. В промежутках между возлияниями Крынка сбивчивыми тезисами излагал историю своего Хутора:
– Отец мой здесь жил, и дед, и прадед, а его – кто он там ему? Прапра… Фу, ты… пращур! Так тот вообще, едва из норы вылез, как Зима кончилась – и тут же это место за собой застолбил. Потому как вокруг – голая степь да дома пустые. А здесь – рай на Земле. Понимаешь? Здесь просто палку в землю воткни, побрызгай слегка – и из нее огурцы полезут!
– Малосольные? – чуть осоловело поинтересовался Зигфрид.
Крынка разразился своим громоподобным заразительным хохотом и с треском чокнулся с новым приятелем.
– А здесь я – крепко на ногах стою, здесь все мое и мне никто не страшен!
– А Саранча?
– А что Саранча? Она ж тупая, никогда ей через нашего «ежа» не перебраться! Да и кроме «острой стены» у нас полно сюрпризов! Знаешь каких? А-а! – он поводил перед носом Зигфрида толстым, как сарделька, пальцем. – Этого я даже тебе не расскажу.
– Ну и правильно, – одобрил Зигфрид.
– Вот ты сам – откуда родом будешь?
– Из Москвы.
Тяжелый кулак с грохотом опустился на стол, заставив подпрыгнуть все тарелки и кружки. Книжник внутренне сжался в ожидании резкого поворота в общении, как об этом предупреждал Назар. Но реакция Крынки оказалась неожиданно мягкой:
– Ага! Вот давно я хотел спросить вас, кремлевских: чего это вы Последнюю Войну затеяли – а сами сгинули? Да так, что и спросить не с кого!
– А я не кремлевский, – заметил Зигфрид.
– Как не кремлевский? Ты ж из Москвы, вроде как!
– Москва большая. Вон кремлевский сидит, – вест кивнул в сторону Книжника. – А я как раз из тех, кто с кремлевскими когда-то сражался.
– Так вы ж – такие ж негодяи! – заржал Крынка. – Знаешь поговорку? Паны дерутся, а у холопов чубы трясутся! Пока вы там друг друга уничтожить пытались, нам тут всем пришлось горя хлебнуть! Да ты не хмурься, это я так, интереса ради спросил! – Крынка уставился на Книжника, перевел взгляд на Зигфрида, забавно наморщил лоб. – Постойте, так вы оба – потомки врагов?!
– Верно, так оно и есть, – осторожно сказал Книжник.
Крынка с довольным видом грохнул по столу кулачищем:
– Так я и знал! Я же всегда говорил: старые обиды – дела прошлые! Лучшая награда для павших воинов – когда их дети с детьми врага мирятся и общее дело делают! А дела прошлые остаются в прошлом, как все обиды и распри! Сейчас и время другое – и враги новые! Наливай!
После очередной кружки Крынка затянул песню. Что говорить, пел он красиво – переливчато, но малопонятно, словно знакомые слова искажала эта певучая мелодия. Местные тихонько подхватили, даже не пытаясь заглушить шумного главу семейства. Зигфрид с интересом слушал, пальцами отбивая неспешный ритм. Тридцать Третий с любопытством озирался, словно не понимал, куда это он попал. Егорка с легкостью позволял по-детски себя развлекать ничего не подозревающим девкам, делая вид, что ему интересны глупые деревянные игрушки.
И только Ведун продолжал сидеть неподвижно, почти не притрагиваясь к пище – словно и не был голоден. Он наблюдал за весельем с видом исследователя, ставящего эксперимент над развороченным муравейником.
Между тем вечерело. Солнце уже скрылось за горизонтом, но сумрак все не наступал – его прогоняло зловещее свечение, нависшее со стороны заката. Казалось, оно стало еще ярче, напоминая о неотвратимо надвигавшейся беде.
И вдруг все это царящее за столом веселье напомнило Книжнику пир во время чумы. Об этом он читал в старинной книге, но одно дело читать, и совсем другое – самому участвовать в подобном безумии.