Поверх куртки каждый из них надел клеттергюртель, альпинистскую страховку для защиты в случае падения. Эта часть снаряжения была значительно усовершенствована по сравнению с поясом, которым раньше пользовались альпинисты; в случае падения пояс иногда затягивался так сильно, что сердце и легкие получали повреждения. Простая кожаная страховка распределяла давление по всему телу, уменьшая риск серьезного повреждения, и, в сущности, гарантировала альпинисту, что он не перевернется вниз головой.
Клеттергюртель произвел впечатление на Конни. Когда он закрепил все на ней, она сказала:
— Это замечательное страхование, правда. Если даже ты сорвешься, оно удержит тебя.
Конечно, если она только соскользнет или неверно поставит ногу. Но если оборвется трос и она будет на одной веревке, страховка не спасет ее от падения. Однако Конни не придется беспокоиться об этом, он предусмотрел чрезвычайные меры для ее безопасности: она будет спускаться по двумя отдельным тросам. В дополнение к главному тросу он прикрепил ее ко второму, который он будет заводить на всем пути вниз.
В то же время у него не было троса, чтобы заводить его, страхуя себя. Ему предстоит спускаться по одной веревке.
Он не объяснял ей всего. Когда она выйдет наружу, единственная ее забота — использовать все возможности, чтобы остаться живой. Напряжение необходимо для альпиниста, но слишком большое напряжение может привести его к совершению ошибок.
Их доспехи имели добавочные петли на поясе. У Грэхема там были костыли, карабины, растяжные болты, молоток и компактная дрель на батарейках размером с две пачки сигарет. Конни несла целый набор различных костылей и карабинов. Кроме снаряжения, закрепленного на петлях, они оба были нагружены веревками. У Конни было по тридцать метров веревки на каждом бедре. Они были тяжелые, но так аккуратно свернуты, что не стесняли ее движений. У Грэхема было свернуто дополнительно еще тридцать метров на правом бедре. Они отложили два более коротких отрезка, чтобы воспользоваться ими для первой части пути вниз. В последнюю очередь они надели перчатки.
* * *На каждом этаже Боллинджер выходил из лифта. Если этаж занимала одна фирма, он проверял, заперты ли двери аварийных выходов. Если этаж был открыт, он выходил из кабины и осматривал коридор.
На каждом пятом этаже он осматривал не только коридор, но и заглядывал на лестницы и проверял лифтовые шахты. На первых двадцати этажах здание обслуживали четыре шахты для лифтов; с двадцатого по тридцать пятый этаж — две шахты; с тридцать пятого до сорок второго — всего одна шахта. На первую половину своего вертикального обследования он затратил гораздо больше времени, чем рассчитывал, ведь он открывал аварийные двери всех этих шахт.
В 22.50 он был на пятнадцатом этаже.
Не обнаружив никаких следов, он уже начал сомневаться, правильно ли он ведет поиски. Правда, в тот момент он не видел иного способа сделать это.
Он поехал на шестнадцатый этаж.
* * *Конни дернула за тяжелый шнур и раздвинула портьеры в офисе.
Грэхем отпер среднее окно. Два прямоугольных стекла сначала не двигались с места, затем внезапно громко заскрипели и открылись внутрь, как окна каземата.
Ветер ворвался в комнату. У него был голос живого существа, с пронзительными, демоническими криками. Снежинки кружились вокруг Грэхема, танцевали на круглом столе и таяли на его полированной поверхности, украшали, словно бусы, зеленый ковер.
Наклонившись над подоконником, он посмотрел вниз, на стену «Бовертон билдинг». Верхние пять этажей с четырехэтажными декоративными башенками были на два метра уже, чем нижняя часть тридцать седьмого этажа. Тремя этажами ниже располагался двухметровый выступ, который окружал все здание. Остальная поверхность здания находилась под выступом и была вне пределов видимости.
Снег падал так густо, что едва можно было различить уличные фонари на дальней стороне Лексингтон-авеню. Под фонарями не было видно даже маленькой части улицы.
За несколько секунд, пока он оценивал ситуацию, а ветер бил ему прямо в лицо, ничем не защищенное лицо быстро обветрилось.
— Чертовски холодно! — Когда он говорил, его дыхание прерывалось, он отвернулся от окна. — Мы сильно обморозимся.
— Мы все равно должны идти, — сказала она.
— Я знаю. Я не пытаюсь отступить.
— Мы можем прикрыть наши лица?
— Чем?
— Шарфами...
— Ветер сорвет все, чем бы мы ни повязались, затем может закрыть лицо так, что трудно будет дышать. К несчастью, журнал не рекомендует никаких масок для лица в своей рекламе. Иным способом, но у нас будет именно то, что нам нужно.
— Что мы можем сделать?
Его осенила идея. Он подошел к своему столу. Содержимое среднего ящика свидетельствовало о его ипохондрии, которая была главным компонентом его страха: анальгин, аспирин, полдюжины средств от простуды, капсулы с тетрациклином, леденцы для горла, термометр, на всякий случай... Он взял небольшой тюбик и показал его ей.
— Вазелиновая помада? — спросила она.
— Подойди сюда.
Она подошла к нему.
— Это средство для потрескавшихся губ. Если мы собираемся обморозиться, зачем беспокоиться о такой мелочи, как треснувшие губы?
Он отвернул крышку тюбика и нажал на него, выдавив восковую полоску крема на руку. Он намазал ей все лицо — лоб, виски, щеки, нос, губы, подбородок:
— Даже тонкий слой этого крема защитит твое лицо, ветру понадобится больше времени, чтобы вытянуть из тебя тепло. Это сохранит твою кожу мягкой. Потеря тепла составит только две трети опасности в пути. Но потеря влаги вместе с потерей тепла может привести к серьезному обморожению. Влага при очень холодном морозе не повлияет на твою кожу. Но резкий холодный ветер может высушить твое лицо так же, как воздух пустыни.
— Я была права, — сказала она.
— Права в отношении чего?
— В тебе что-то есть от Ника Чарлза.
В двадцать три часа Боллинджер вошел в лифт, включил его и нажал на кнопку двадцать второго этажа.
32
Оконная рама была очень крепкой, не алюминиевой, как большинство рам в зданиях, построенных за последние тридцать лет, а стальной. Средняя стальная стойка достигала трех сантиметров толщиной и могла выдержать нагрузку в несколько сот килограммов и при этом не согнуться, не выломаться из оконного переплета.
Харрис прицепил карабин к стойке.
Эта часть металлического снаряжения была одной из самых важных среди тех, которые использовали альпинисты. Карабины делались из стали или сплава и имели несколько форм — в виде овального полукруга или с немного изогнутой стороной полукруга, то есть в форме груши или замочной скважины. Овальные использовались гораздо чаще. Их размеры колебались от двух до девяти сантиметров. Они были похожи на кольцо для ключей или на вытянутое звено цепочки. Упругий запор открывал одну сторону овала, давая возможность альпинисту прицеплять карабин к ушку костыля; он мог также прикреплять петлю веревки к металлическому кольцу. Карабин, который иногда называют «защелкивающееся звено», можно использовать, чтобы соединить два троса в любой их точке. Это особенно важно, когда концы тросов закреплены вверху и внизу. Жизненно важные функции хорошо отполированного защелкивающегося звена состояли и в том, чтобы предотвратить перетирание одного троса другим, их перетирание на неровностях, в шероховатых ушках костылей и на острых поверхностях скал; карабины спасали жизни.
По указанию Грэхема Конни сняла скрепляющую пластиковую тесьму с двадцатипятиметрового мотка красно-голубого витого нейлонового шнура.
— Он не выглядит достаточно крепким, — сказала она.
— Однако он выдерживает до двух тысяч килограммов.
— Такой тонкий?
— Толщиной в один сантиметр.
— Полагаю, ты знаешь, что делаешь.
Он приободряюще улыбнулся.
— Расслабься.
Завязав узел на одном конце шнура, он сделал двойную петлю и закрепил ее поверх узла, затем протянул шнур через клапан карабина, прикрепленного к стойке окна.
Про себя он удивился, как быстро работал и с какой легкостью завязал сложный узел. Ему казалось, что он действовал больше инстинктивно, нежели сознательно. За пять лет он ничего не забыл.
— Это будет твой спасательный трос, — сказал он ей.
Карабин был одним из тех, что имели металлические застежки, которые устанавливались поверх клапана, чтобы предотвратить возможность случайного открытия. Он поставил застежку на место.
Подняв веревку и размотав ее, он быстро отмерил десять метров. Достал складной нож из кармана куртки и перерезал веревку, оставив одну половину на полу. Конец более короткого куска веревки он привязал к ее страховке, так что она оказалась прикрепленной к стойке рамы десятиметровой пуповиной. Он поднял конец другого отрезка веревки и завязал его вокруг талии, используя беседочный узел.
Подняв веревку и размотав ее, он быстро отмерил десять метров. Достал складной нож из кармана куртки и перерезал веревку, оставив одну половину на полу. Конец более короткого куска веревки он привязал к ее страховке, так что она оказалась прикрепленной к стойке рамы десятиметровой пуповиной. Он поднял конец другого отрезка веревки и завязал его вокруг талии, используя беседочный узел.
Находясь у подоконника, он сказал:
— Садись сюда.
Она села к нему, спиной к снегу и ветру.
Харрис выбросил десятиметровую веревку из окна, и петля ослабнувшей веревки от стойки до страховочного пояса на Конни закачалась на ветру.
Он разложил пятнадцатиметровый кусок на полу, аккуратно свернул его, чтобы тот не запутался, и, наконец, прикрепил свободный конец к своему поясу.
Он намеревался заводить ее в положении стоя. На горе, если заводящий не был прикреплен к другому тросу и надежному костылю, в положении стоя он мог резко дернуть, потерять равновесие и упасть вместе с тем, кого он заводил. Поэтому положение стоя считалось менее надежным, чем положение сидя при выполнении этой операции. Но Конни была легче его на двадцать пять килограммов, окно расположено высоко, и он не опасался, что она сможет вытянуть его из комнаты.
Широко расставив ноги, чтобы упрочить свое положение, он взял пятнадцатиметровый трос посередине между своими сложенными кольцами и Конни, завязал узел в этом месте, потом пропустил трос позади себя, вокруг бедер по линии пояса. Веревка, идущая от Конни, шла вокруг левого бока, затем вокруг правого. Таким образом, его левая рука была ведущей, а правая — тормозящей.
Укрепившись в двух метрах от нее, он спросил:
— Готова?
Она облизнула губы.
— Выступ всего в девяти метрах внизу.
— Не так далеко, — тихо ответила она.
— Ты не успеешь оглянуться, как окажешься там.
Она попыталась улыбнуться. Посмотрев вниз на свою страховку, она попробовала ее, словно думала, что та была расстегнута.
— Помнишь, что нужно сделать? — спросил он.
— Держаться обеими руками за веревку над головой. Не пытаться помогать. Смотреть, где выступ, встать ногами точно на него, ни в коем случае не опускаться ниже его.
— И когда ты очутишься там?
— Первое: я должна отвязать себя.
— Но отвязать только эту веревку.
— Да.
— Не другую.
Она кивнула.
— Затем, когда ты отвяжешь себя...
— Я дерну дважды за эту веревку.
— Правильно. Я постараюсь аккуратно спустить тебя.
Несмотря на резкий холодный ветер, врывавшийся в открытое окно с обеих сторон, ее лицо оставалось бледным.
— Я люблю тебя, — сказала она.
— И я люблю тебя.
— Ты сможешь это сделать.
— Я надеюсь.
— Я знаю.
Его сердце сильно билось.
— Я верю в тебя, — сказала она.
Он почувствовал, что, если он допустит ее гибель во время спуска, у него не будет ни права, ни желания спасаться самому. Жизнь без нее будет невыносима, а одиночество и чувство вины — серая пустота — хуже смерти. Если она сорвется, он кинется вниз вслед за ней.
Он был напуган.
Все, что он мог сделать, это повторить.
— Я люблю тебя.
Глубоко вздохнув и откинувшись назад, она сказала:
— Ну, женщина, за борт!
Коридор был темным и пустынным. Боллинджер вернулся к, лифту и нажал на кнопку двадцать седьмого этажа.
33
В то мгновение, когда Конни соскользнула вниз с подоконника, она внезапно почувствовала сотни метров открытого пространства под собой. Ей не нужно было смотреть вниз, чтобы ощутить огромную темную бездну. Она была напугана гораздо больше, чем ожидала. Страх оказывал на нее и физическое и психическое влияние. У нее перехватило горло, она едва могла дышать. В груди все сжалось, пульс участился. Неожиданно желудок тоже болезненно сжался.
Она подавила желание схватиться за подоконник, пока до него еще можно было достать рукой. Вместо этого она крепче ухватилась обеими руками за веревку над головой.
Ветер раскачивал ее из стороны в сторону. Он бил ей в лицо, особенно острая боль ощущалась вокруг глаз, где кожа не была намазана кремом.
Вместо того чтобы внимательно ко всему приглядываться, она была вынуждена сощуриться и смотреть через узкие щелочки глаз. В противном случае ветер мог ослепить ее собственными слезами. К сожалению, среди всего снаряжения не нашлось защитных очков.
Она взглянула вниз на выступ, к которому медленно приближалась. Он был шириной около двух метров, но ей он показался узким, как проволока.
* * *Его ноги заскользили по покрытию. Он уперся в него пятками. Судя по длине веревки, все еще лежавшей около него, она не прошла и половины расстояния до выступа. А он уже чувствовал себя так, словно опустил ее, по крайней мере, метров на тридцать.
В самом начале напряжение, давившее на руки и плечи Грэхема, было терпимым. Но по мере того как он заводил трос, он почувствовал всю тяжесть расплаты за пять лет бездействия. С каждым сантиметром веревки он ощущал, как боль искрами вспыхивает у него в мышцах и распространяется все усиливающимся огнем.
Однако его беспокоила не только боль. Более важно было то, что он стоял спиной к двери. Он не мог забыть видения: пуля в спину, кровь и затем темнота.
Где же Боллинджер?
* * *Чем дальше спускалась Конни, тем меньше становилась петля веревки, соединявшей ее со стойкой окна. Она надеялась, что Грэхем правильно рассчитал длину шнура. Если нет, то у нее будут серьезные затруднения. Слишком длинный спасательный трос не представляет опасности, но если он окажется коротким, то она повиснет в тридцати-шестидесяти сантиметрах от выступа. Ей придется подняться назад к окну, чтобы Грэхем мог исправить положение — или ей придется отвязать спасательный трос, продолжая держаться только за заводящий трос. С беспокойством она смотрела, как постепенно натягивается страховочный шнур.
Над ее головой веревка закручивалась и раскручивалась. По мере того как тысячи нейлоновых нитей поочередно натягивались, ослаблялись, снова натягивались, Конни обнаружила, что она медленно поворачивается полукругом слева направо и обратно. К этому движению добавлялось раскачивание от ветра, и она страдала от этого.
Конни боялась, что веревка может оборваться. Естественно, все эти закручивания и раскручивания начинались там, где веревка свешивалась с подоконника. Ее охватывали сомнения, не начал ли тонкий шнур протираться от трения о подоконник?
Грэхем говорил о некоторой опасности трения в этом месте. Но он заверил ее, что она окажется на выступе прежде, чем нейлоновые волокна хоть немного повредятся. Нейлон был прочным материалом, гибким. Он не протрется от нескольких минут или даже четверти часа сильного трения.
И все-таки она волновалась.
* * *Фрэнк Боллинджер начал обследовать тридцатый этаж в восемь минут двенадцатого.
Ему казалось, что он попал в сюрреалистический мир дверей. Сотни и сотни дверей... Всю долгую ночь он проводил, открывая их, ожидая внезапного нападения, наполняясь напряжением, которое возбуждало его. Но за всеми этими дверями открывалось одно и то же: темнота, пустота, тишина. Каждая дверь обещала дать ему то, за чем он охотился, но ни одна из них не сдерживала свое обещание.
Множество дверей ассоциировалось у Боллинджера не только с этой ночью, но и со всей его жизнью. Двери. Двери, которые вели в темноту, в пустоту, в слепые проходы и разные глухие концы. Каждый день своей жизни он ждал, что найдет ту дверь, которая, широко распахнувшись, наградит его тем, что он заслужил. Но пока та золотая дверь ускользала от него. Это было несправедливо. Он был один из новых людей, превосходил каждого из окружавших его. И чего же он достиг в свои тридцать семь лет? Ничего! Не стал президентом или сенатором. Не знаменит. Не богат. Он был всего лишь паршивым помощником следователя, полицейским, чья жизнь и работа проходили в грязном мире шлюх, сводников, картежных аферистов, наркоманов и мелких рэкетиров.
Вот почему Харрис и десятки миллионов подобных ему должны умереть. Они были недочеловеками. И на каждого сверхчеловека приходились миллионы этих ничтожеств. Сильные своей численностью, эти ничтожные существа, поставившие мир на грань термоядерного разрушения ради удовлетворения своей жадности и стремления к позированию, имели власть над миром и деньги. Только через величайшее в истории кровопролитие, великое побоище может новый сверхчеловек взять то, что ему принадлежит по праву.
Тридцатый этаж был пуст, так же как лестницы и лифтовые шахты.
Он поднялся на следующий этаж.
* * *Ноги Конни коснулись выступа. Благодаря сильному ветру там не было снега, а значит, и наледи. Ей не грозила опасность соскользнуть с карниза.
Она прижалась спиной к стене, отодвинувшись, насколько было возможно, от края пропасти.