– Меня высадили из машины, и я шла босиком по асфальту, а потом по траве, – вспомнила я.
– Где это место, помнишь?
– У Колизея.
– Надо же, помнишь! – Мик недоверчиво покрутил головой. – Обычно человек в таком состоянии, в которое тебя ввели, превращается в беспамятную и бездумную марионетку.
Я не стала хвастать, что благодаря наличию Тяпы и Нюни ум и память у меня тройной крепости, как коктейль Триплсек.
– Через дорогу от Колизея, на расстоянии метров пятнадцати, не больше, есть тихий скверик. Он расположен на возвышенности, уступами, на нижнем находится заброшенная волейбольная площадка. Там мало кто бывает, хотя оттуда открывается роскошный вид на Колизей, – задушевно поведал Мик.
– А людям у Колизея, соответственно, прекрасно видна была голая дура на краю площадки! – краснея, сердито сказала я. – Мне все понятно. Мои конвоиры остались далеко, я была одна, ты подбежал, выхватил у меня яблоко и отбросил его в сторону.
– И оно здорово грохнуло! – с удовольствием вспомнил Мик.
– Спасибо, что спас меня.
– Пожалуйста.
Получилось у него это как-то сухо.
Я почувствовала, что тему надо менять.
– Отличная красная шапочка! – сказала я и потянулась снять с Мика кумачовую бейсболку.
– Тебе нравится? Оставь себе, это мой сувенир из Болгарии, – он положил свой головной убор на мою подушку.
– Кажется, это не единственный сувенир из поездки? – я осторожно потрогала желто-зеленое пятно у него под глазом.
– Не сыпь мне соль на раны! – Мик поймал и поцеловал мою ладошку. – Знаешь, кто это сделал? Тот здоровяк, которого ты называла Аполлоном. Оказывается, мы ошиблись, в Софию из Салоник ехали не Катерина с компанией, а Аполлон с подругой. Она была переодета юношей.
– Так вот почему пьяный герр на перроне называл меня плохим мальчиком! – сообразила я и сделала попытку сесть в постели. – Постой… Если в Софию уехала Афродита, то куда же делась Катерина?
– Слушай, а ты не хочешь есть или пить? Давай я тебе что-нибудь принесу? – засуетился Мик, и я все поняла.
Все-все.
– Ты все поняла, еще когда читала расписание в Промахоне, просто не хотела в это верить, – сочувственно сказала мне Тяпа.
– Бедная Катенька! – всхлипнула Нюня.
Я зажмурилась, удерживая слезы, но они все-таки пробились сквозь ресницы.
Еще в Салониках, начиная погоню за четверкой, мы с Миком определили для себя как объекты, которые нужно проверить, три поезда: два пригородных и один дальнего следования – в Болгарию. Три – потому что на перроне было три табло. Но маршрутов-то в расписании было гораздо больше! И сразу за составом на Софию стартовал «скорый» в Стамбул!
– Ай, София! – вскрикнула вдруг Нюня.
Я прислушалась.
– Помните, цыганка Лола сказала, что название города, куда идет Катин поезд, начинается на «эс»? И мы решили, что это София? А она усмехалась и приговаривала: «Ай, София! Ай, София!»? – горячилась Нюня.
– И что? – спросила Тяпа.
– А то, что Ай-София или Ая-София – это Собор Святой Софии в Константинополе, ныне Стамбуле! Самая знаменитая достопримечательность этого города!
– Вот же зараза эта Лола! – выругалась Тяпа. – Пустила нас по ложному следу из-за того, что ей пару евро недодали!
– Зачем они это сделали? Зачем взорвали Катю? – спросила я Мика.
Он тяжело вздохнул и вновь опустился на край моей кровати.
– Чтобы привлечь внимание к своей секте, конечно. Чтобы люди к ним пошли, чтобы получить известность, влияние и кучу денег. Ты представь, как это было бы эффектно: Праматерь, которая не просто умирает ради жизни своих детей, а еще и возрождается, тем самым показывая, что она действительно знает секрет вечной жизни!
– Это же афера! И она не эффектная, а жуткая.
– Жуткая, но эффектная и результативная. Ты не знаешь, но сразу после стамбульского взрыва в «Дети Евы» записались сотни людей – и это только в Штатах! А у них и в Европе представители есть.
– Иван Медведев, например, – подсказала я.
– И он тоже, – кивнул Мик. – А теперь представь, что Ева, погибшая в Стамбуле, спустя пару дней является народу в Риме! И снова взрывается. А через неделю оживает, например, в Париже. И взрывается! И все уже ждут продолжения! И вот она снова живая – в Лондоне! Взрывается! В Москве! Взрывается! У них было двенадцать девушек, хватило бы на всю Европу!
Мы помолчали, осмысливая масштабы трагедии, участия в которой мне удалось избежать.
– Тот толстый чернокожий дядька, он, наверное, из главных «Детей»? – спросила я.
Мик кивнул.
– Надеюсь, он не на свободе?
– Да, и многие другие тоже не на свободе.
– А Жюль с Марией?
– С маэстро и его помощницей разбираются. Похоже, до Стамбула они не знали, как именно их используют. Их ведь даже на Санторини обманом привезли – нанимали-то для работы на Кипре!
– А что с Афродитой и Аполлоном?
Он пожал плечами:
– Они в порядке. К Афродите вообще нет никаких претензий, а к Аполлону есть вопросы, и он на них отвечает.
– Он понял, что затевается что-то скверное, и постарался спасти свою девушку, – сказала я. – Теперь я понимаю, зачем она остригла волосы: изменила внешность, чтобы легче было скрыться.
– Между прочим, а ведь они уплыли с Санторини на том же баркасе, что и ты! – оживился Мик.
– Спрятались в мешках на палубе, да? – я показала, что я в курсе дела.
– Все-то ты знаешь.
Я подумала и покачала головой:
– Не все. Я не знаю, могу ли я вернуться домой!
– Ты это насчет воображаемых претензий к тебе Мегабосса? – Мик улыбнулся, нагнулся, вытянул из-под кровати и поставил себе на колени ноутбук: – Посмотри. Я кое-что записал вчера специально для тебя.
На рабочем столе компа лежали аккуратные папочки, под номерами, но без названий. Мик открыл одну и запустил видеофайл.
– Опять по-гречески! – застонала я, услышав чужую речь.
– А тут не надо слушать, ты просто посмотри, и все поймешь, – успокоил меня Мик.
На экране верблюжьей шкурой раскинулась степь, лохматая и бурая, с дрожащим от жары маревом тусклого неба до горизонта.
Летящая камера показала далекий караван, общий план сменился крупным, и я отчетливо увидела логотип российской компании – оператора сотовой связи, мастерски выстриженный прямо на верблюжьем горбу! Камера проехала по упряжи в цветах российского флага, многозначительно показала руки, уверенно и крепко держащие поводья, поднялась выше – и я снова потеряла способность говорить и думать!
Это был Он, ВИП-клиент рекламного агентства «Фигня Продакшн», будущий участник предвыборной гонки – Мегабосс!
– Пробег на верблюдах по причерноморскому этапу Великого шелкового пути, – прокомментировал Мик и толкнул меня локтем в бок. – Ну? Ты что молчишь?
– О-бал-деть! – с чувством выдохнула я. – Это же мой проект! Это я придумала Ему пробег на верблюдах!
– Как видишь, твой проект Ему понравился, – сказал Мик и закрыл файл. – Так что все в порядке, и я лично думаю, что на родине тебя ждет новая интересная работа. Возвращайся, не бойся.
– А ты? – тихо спросила я.
– А что я? Я закончу работу, от которой меня отвлекла русская красавица Татьяна Иванова, и… И там видно будет.
– Не смей вырывать из него признания и обещания! – зашипела мне в ухо Тяпа. – Не дави на мужика!
– Они этого очень не любят, – грустно добавила Нюнечка, которая сама обожает и обещания, и признания, и нерушимые клятвы на разных священных предметах.
Тогда я вновь дипломатично сменила тему и спросила:
– И от какой же работы я тебя отвлекла? Расскажешь?
Мик нахлобучил бейсболку.
– От тебя разве что-то утаишь? Расскажу в общих чертах, но обещай, что не станешь писать об этом в «Респекте» и других журналах, которые непременно предложат тебе кучу денег за интервью. Ты ж у нас теперь героиня!
– Клянусь своей треуголкой! – торжественно сказала я и пересадила его кумачовый убор на собственную голову. – Ты не отделаешься от меня комплиментами, рассказывай.
– Помнишь взрыв в Берлине?
– Почти забыла, – с удивлением призналась я. – С той поры уже немало тротила утекло…
– Есть основания полагать, что сэра и пэра в кафе убили из-за того, что он отказался отдать свой голос в пользу одного из городов, претендовавших на проведение следующей Олимпиады. В проведении Игр на этой территории очень заинтересована турецкая строительная компания, и есть информация, что кое-кто в комитете не отказался от взятки, – рассказал мне Мик. – Официальное расследование буксует, значит, нужно провести неофициальное. Дело деликатное, компания влиятельная, подобраться к ней нужно издали, не в лоб…
– Например, перебравшись с греческой стороны острова на турецкую? – подсказала я. – Помню, помню, ты говорил, что на «Медузе» плыл не на Санторини, а на Кипр. А он относится частично к Греции, частично – к Турции. Значит, ты планировал попасть на Северный Кипр?
– Умная, – тихо сказал он.
– Умная, умная, а дура! – еще тише, так, что услышала только я, проворчала Тяпа.
– В общем, дело у тебя важное, дело у тебя срочное, – я подвела итог.
– Кстати, об историях с географией! – я вспомнила, о чем давно хотела спросить. – Ты же на самом деле не немецкий турок, правда? Ты русский, да? Так на кого же ты работаешь?
– На нерусских, – Мик усмехнулся краем губ, которые неожиданно сурово сжались, и я поняла, что развернутого ответа не получу. – Я давно уже не гражданин России, милая.
Он замолчал. Я, не дождавшись продолжения, дипломатично сказала:
– Интересная у тебя, должно быть, биография. Если как-нибудь напишешь мемуары, дай почитать.
– Многие захотят почитать, – Мик снова усмехнулся.
– В общем, теперь тебе надо на Кипр, и дело у тебя важное, дело у тебя срочное, – я подвела итог.
Пауза затягивалась.
– Неужели вы так и расстанетесь?! – отчаянно взвыли мои внутренние голоса.
И тогда я аккуратно спихнула с колен Мика компьютер и взгромоздилась на его место сама.
– А разве можно? – шепотом спросил он, весьма охотно меня обнимая.
– Если не на асфальте, то можно. Ты же слышал, тетя доктор разрешила, – ответила я и закрыла ему рот поцелуем.
Кот с нажимом вытер мохнатым боком мою левую лодыжку, развернулся и повторил процедуру с правой.
– Сейчас, сейчас, – пробормотала я, не отрывая взгляд от экрана, а руки от клавиатуры.
– Ма! – сказал кот скандальным голосом. – Ма, ма!
– Тамбовский волк тебе мама, – пробормотала я и с треском поставила точку в конце длинного сложноподчиненного предложения. – Идем! Я накормлю тебя своей сайрой, и не говори потом, что я плохая хозяйка.
Кот потрусил в кухню и сел над миской.
Он ничего не говорил, но «Таня Иванова – плохая кошачья хозяйка» было написано у него на лбу черным по белому. То есть, наоборот, потому что кота зовут Черный Пиар, и масти он соответствующей.
Эмма принесла мне его на следующий день после моего возвращения со словами: «Таня, тебе надо кого-то кормить, чтобы самой не помереть от голода!» – и я согласилась приютить четвероногого сироту в память об Афанасии Журавлеве. Кот подал мне хороший пример, Эмма нашла его через несколько дней после гибели Афони, на коврике, под дверью его квартиры.
Верность – прекрасное качество. Я всегда очень ценю его, хотя нечасто проявляю.
Впрочем, верность своим обещаниям я храню, Нюня следит за этим.
Так, обещанную статью для журнала «Респект» я сдала точно в срок и получила предложение продолжить сотрудничество, но еще не ответила на него. У меня было много интересных предложений: к примеру, Оскар, который подхватил кормило «Фигни Продакшн» после смерти Афони, очень настойчиво звал меня в штат.
Работы в агентстве прибавилось – косяком пошли ВИП-клиенты. Очевидно, кто-то в ближайшем окружении Супермужика сделал «ФП» хорошую рекламу. Я, однако, попросила творческий отпуск. Мне нужно было закончить роман, который я начала сочинять еще в самолете, по дороге домой, и выгодно продала приличному издательству на стадии очень сырого наброска.
Тема «Детей Евы» все еще была горяча и интересовала многих. Только вчера в новостях прозвучало сообщение, что группа британских ученых отцифровала исходные изображения, обработала их, просчитала и составила вероятный портрет Евы. Сегодня он уже появился в Интернете.
Я его посмотрела и нашла, что я похожа на Еву британских ученых, даже очень похожа! Разница между этим портретом и тем, который использовал как образец маэстро Ля Бин, была незначительной. Существенное отличие имелось одно: родинка на щеке. Британские ученые по поводу данной родинки высказались однозначно, заявив, что это чья-то отсебятина. Старые мастера никакую родинку библейской героине нарисовать не могли в принципе, потому что в непросвещенные времена этот косметический дефект считался чуть ли не меткой дьявола.
А современным мужчинам моя родинка нравилась! Совсем недавно кое-кто говорил мне, что ее хочется целовать.
– Моу? – позвал с кухни кот, намекая, что хочет добавки.
– Дзиииинь! – нервно взвизгнул телефон.
– А мне что, разорваться? – огрызнулась я и сняла трубку.
– Танечка, мы перевели вам денежки, – сказала бухгалтер издательства.
– Много? – нахально осведомилась я по наущению жадной Тяпы.
– Тысячу, но это только аванс. Вы же сдадите рукопись к концу недели?
– Да, моя тысяча долларов! Слушаюсь, моя тысяча долларов! – просуфлировала мне довольная Тяпа.
Я закончила разговор с щедрой бухгалтершей, прочитала нотацию проглоту-коту и просмотрела готовый кусок романа.
– А сделать резервную копию? – напомнила мне предусмотрительная Нюня.
Новая флешка – прощальный подарок Афони – давно уже пылилась на столе. Я открыла ее и с удивлением обнаружила, что она не пуста. На диске уже хранился довольно-таки увесистый файл.
– Похоже, компьютерная графика, – предположила я, оценив его вес и формат.
И открыла файл.
Девичье лицо на экране таяло и плавилось: фас, три четверти, профиль, снова три четверти… В этом была вполне убедительная иллюзия жизни.
Девушка на фото была не столько красива, сколько мила. Смотреть на нее было очень приятно. Правильные черты и спокойное выражение лица радовали глаз, но не вызывали той мучительной жажды обладания, которая возникает при созерцании красоток на разворотах «Плейбоя».
Девушка на фото была похожа на Еву с полотен Дюрера, Гольциуса, Кранаха, Микеланджело, Ван Эйков и Босха, на Катерину Максимову из Рязани, на ту рыжую, которую мы окрестили Афродитой, но больше всех – на меня. И у нее была такая же родинка на щеке.
– Журавлев, – глядя на экран сквозь горючие слезы, прошептала я. – Афоня, дурак ты романтичный, так это была твоя работа?! Теперь понятно, кто и зачем тебя убил. Чертовы «Дети»! Они получили от тебя образцово-показательный портрет Новой Евы, а потом убили, чтобы ты не рассказал об этом заказе, когда начнется череда смертей и воскрешений.
– И откуда у Евы эта чертова родинка, теперь тоже понятно, – тихо подсказала Тяпа.
Я кивнула, соглашаясь. Теперь понятно: Афанасий Журавлев создал свою Еву из снов великих живописцев и собственных фантазий.
Он имел на это право – он тоже был гениален.
Нюня растроганно всхлипывала. Я терзалась раскаянием.
Значит, Афоня и вправду любил меня! Видел во мне воплощение женственности, живую Еву! А я-то, я… Не любила, не ценила, проворонила свое женское счастье, дуреха…
А Мик мне даже не звонит… Молчит!
– Да ладно! – не выдержала моих страданий циничная Тяпа. – Посмотри на это с другой стороны. Если один влюбленный мужчина годами молчал о своих чувствах к тебе, значит, то же самое могут делать и другие. Любить и молчать. Молчать, но любить!
– Ты хочешь сказать, что…
Я не успела закончить фразу – опять завизжал телефон.
Звонил дед. С недавних пор они с бабушкой попытались вернуться к устаревшей модели отношений с любимой внучкой, начав чрезмерно меня опекать. Я пока терпела, но уже созревала для бунта.
– Нюнечка, как ты себя чувствуешь? Ты хорошо спала? Что покушала?
– Самочувствие в норме, спала хорошо, на обед была сайра, – последовательно ответила я, не уточнив, что рыбу съел кот, самочувствием которого старики интересуются только тогда, когда слышат в трубке особенно громкий кошачий ор. – Дед, я работаю! Поговорим при встрече, ладно?
– Нюня, ты слишком много работаешь! – сказала переходящая трубка голосом бабушки.
– Ба, я закончу книжку и поеду отдыхать, – пообещала я.
– Правда? – обрадовались Тяпа и Нюня.
– Правда, – сказала я, внезапно осознав, что это воистину прекрасная идея.
Ведь всего через несколько дней я буду не только свободна, но еще и при деньгах!
– Куда же ты поедешь? – разумеется, спросила бабушка.
Она бы предпочла, чтобы я поехала к ним и провела отпуск на кухонном балконе, где много свежего воздуха, совсем рядом запасы еды и нет никаких опасностей, кроме риска быть укушенной шальным комаром. Хотя и от этой напасти старики постараются меня спасти, вооружившись мухобойками.
– Я поеду на море, – твердо сказала я.
– На какое еще море?!
– Ты спрашиваешь, на какое именно? – схитрила я. – Не могу тебе сейчас сказать, еще не знаю. Пока, бабуль!
Я положила трубку.
– Мо-о-о! – гневно проорал ненасытный кот.
– Подожди, а? – попросила я, торопливо открывая в Интернете карту Европы.
Мне нужно было вспомнить, какое именно море омывает северное побережье острова Кипр.