Когда мы вошли в дом, везде горел свет, эксперты снимали отпечатки пальцев, осматривали комнаты.
На столе лежала папка. Участковый перелистывал какие-то документы, снимки. Увидев фотографию Тимура, я не сразу понял, что держу в руках доказательства измены Валентины Неустроевой.
– Смотри, Марк, а ведь это отчет частного детектива Грибова Валерия Анатольевича, нанятого Минкиным, о проделанной работе. Если эта папка здесь (а содержание ее просто вопит об измене Валентины), значит, можно предположить, что незадолго до смерти (вот, смотри по датам) Сергей Минкин, возможно, готовился покарать изменщиков. И Тимур, предполагаю, догадываясь об этом, сделал ход первым – нанял киллера, который и убил Минкина. И, таким образом, он избежал и наказания, и заполучил Валентину. Правда, теперь, когда никого из этой троицы нет в живых, трудно будет все это доказать. Я почему-то до последнего момента думала, что смерть Тимура и Валентины связана с их личной жизнью, даже Альмиру успела заподозрить. Но теперь, когда поняла, что в деле замешана Вероника, мне остается только развести руками. Она что, действительно надеялась на то, что ее никогда не вычислят, и жители Пристанного не расскажут об их с Дворкиным романе или о том, что ее, Веронику, видели, когда она убиралась в доме незадолго до того, как Валентина его продала?
– Не забудь, я рассказал тебе о появлении возле гаража Красиных матери Вероники. Кстати, ее фамилия Ступникова, а зовут Елена Ивановна.
Рита сначала хотела мне что-то сказать, но потом, пробормотав себе под нос нечто неразборчивое, снова отправилась бродить по дому. Но уже очень скоро вернулась и сказала с грустью:
– Действительно, огромный и очень удобный дом, много комнат. Правда, мебели маловато. И так чисто, прямо стерильно. И действительно, как заметила соседка Ирена Васильевна, дом выглядит нежилым. И трудно представить себе, что по нему когда-либо бегали дети. Хотя, – тут же поправила она себя, – они не могли бегать, поскольку были еще совсем маленькими. Танечке, дочке Вероники, был всего лишь годик, когда Яков уехал, а Миша и вовсе только родился. И что это за мужчина такой, который мог бросить, по сути, целую семью и насовсем укатить за границу? Если он, к примеру, не любил Веронику, то как же мог допустить, чтобы она родила ему аж двоих детей? По словам соседки, у них был настоящий роман. Да, вот еще что. Когда она, эта Ирена Васильевна, рассказывала мне о Веронике, взгляд у нее при этом был очень странный. Словно она сомневалась, рассказать мне что-то или нет. Думаю, это получилось потому, что, будь я просто Ритой Орловой, заглянувшей к ней на чашку чая, она была бы поразговорчивее, но поскольку я – твоя жена, вот она и фильтрует выдаваемую мне информацию. Марк, послушай! Как же я раньше не догадалась? Егор… Зачем он ко мне приходил?
– Его начальник попросил его, чтобы он познакомил вас поближе, – усмехнулся я. – И что, ты готова к этому?
– Думаю, именно брат Якова Дворкина, Лев Дворкин, и расскажет мне все о романе своего брата с Вероникой.
Я посмотрел на Риту. Она выглядела уставшей, лицо ее осунулось, но глаза горели. Я и не знал, что она такая неутомимая, азартная, увлекающаяся, и что она в состоянии забыть даже о том, что на соседней улице находятся ее дочь и мама, а она, вместо того чтобы сидеть себе в теплом доме среди своих самых близких, родных людей и пить чай, занимается такой грязной, тяжелой и неблагодарной работой.
– Рита, мы сейчас здесь закончим и пойдем спать, а утром решим, кто отправится к Дворкину, а кто – к Веронике. Но самое главное – это дождаться результатов экспертизы и выяснить, кто же бывал в этом доме помимо хозяев – Минкина и Валентины.
Я достал блокнот и сделал несколько пометок.
– Какой нотариус оформлял эту сделку и, следовательно, присутствовал при заключении договора купли-продажи?
– Кто теперь владелец дома?
– Алиби Ступниковой Е.И.
– Алиби Вероники.
– Следы в доме.
– Генетическая экспертиза – на самом ли деле дети Вероники – дети Якова Дв.
– Допросить Егора.
– Допросить Веронику.
– Допросить Ступникову.
Я собирался сделать еще одну запись – меня давно волновал вопрос, куда делась машина Валентины, но ответ на него я получил неожиданно. Взволнованный участковый, появившийся в дверях, сообщил, что в подземном гараже дома он обнаружил «Мерседес», в котором находились и документы его владелицы – Валентины Неустроевой.
23. Ступникова Елена Ивановна
Эти два года я жила в настоящем кошмаре и выхода из создавшегося положения не видела. Я никак не могла успокоиться после того, что случилось. Казалось бы, ну что такого особенного в том, что Яков уехал. Многие мужчины бросают своих возлюбленных, да что там возлюбленных – жен! А Вероника никогда не была ему женой, хотя страстно об этом мечтала. Я отговаривала ее от связи с ним, говорила, что между ними огромная разница в возрасте – двадцать лет, и что никакие деньги не помогут ему стать моложе и увидеть ее в другом свете, как равную. Для него она всегда была и будет просто красивой покорной девочкой, которой можно морочить голову пустыми обещаниями и клятвами. Конечно, я встречалась с ним, приезжала в Пристанное, чтобы поговорить, объяснить, что нельзя так поступать с невинным созданием, к тому же имеющим на руках новорожденную дочь. Но Яков только отшучивался, называл меня старой, с упадническими настроениями тещей, смеялся от души над моими страхами и уверял, что все будет хорошо, что он непременно, причем в самое ближайшее время, разведется со своей женой и женится на Веронике. Я понимала и его. Конечно, он был еще относительно молод, и впереди у него была еще целая жизнь с хорошей перспективой в другой стране, где его ожидала карьера и поддержка очень богатого брата. И таких, как моя дочь, у него могло быть еще десятки. К тому же он и тогда, еще находясь здесь, был богат и с помощью денег решал все свои проблемы. Он веселый, жизнерадостный, вносил в жизнь моей дочери праздник, и это я тоже не могла не понимать. И моя дурочка влюбилась в него не на шутку. Узнав о его предстоящем отъезде, она заранее начала паниковать, нервничать, постоянно задавала вопросы, не доверяла, отчаивалась. Даже развод Якова с женой Ириной, о котором Вероника так мечтала, не принес ей радости. Она беспрестанно задавала ему один и тот же вопрос: ты вернешься, когда? Яков отвечал ей, что как только он освоится и закрепится на новом месте и купит дом, так сразу же вернется в Россию, где они оформят брак, и он сразу же заберет ее с детьми. Мол, это решено, иначе и быть не может! Если бы я не знала Якова, то не стала бы успокаивать дочь, не стала бы уверять ее в том, что он говорит правду. Тем более что до того времени все, что он ей обещал, выполнялось. В точности и в срок. Несмотря на тяжелый развод, доставшийся ему, можно сказать, с кровью и большими материальными потерями, он все же успел до своего отъезда купить Веронике квартиру, обставить ее, обеспечить Веронику с детьми всем необходимым, а уже перед самым отъездом, когда она и вовсе места себе не находила в предчувствии страшной тоски, он отвез ее на море, одну, без детей, где они провели целую неделю вдвоем. Потом Вероника скажет, что так он прощался с ней.
После его отъезда на нее было больно смотреть. Она занималась детьми, но старалась не выходить из дома – все ждала телефонного звонка. Мне пришлось даже сказать всем ее знакомым и родственникам, чтобы они лишний раз ей не звонили, чтобы звонили мне, а я передам все, что нужно. Чтобы ее лишний раз не травмировать звучанием телефонного звонка.
Яков звонил, рассказывал ей о том, как ему тяжело приходится на новом месте, какой сложный характер у его брата и как нелегко заниматься бизнесом, когда не знаешь языка. Вероника мне все пересказывала и иногда даже выглядела вполне счастливой, пребывающей в каком-то трепетном ожидании.
Однажды вечером она сказала мне со слезами на глазах, когда мы с ней прогуливались по парку с колясками, что дом в Пристанном после развода стал собственностью И. и что это – несправедливо, ведь у И. уже есть дом на Волге, неподалеку от Курдюма. Что, скорее всего, И. продаст этот дом, и душа в нем, в доме то есть, умрет. Я объяснила ей, что И. в данной ситуации можно только посочувствовать. Абстрагироваться и посочувствовать. Ведь с Яковом у нее не было детей, он ее бросил, она осталась одна. А дом – бог с ним, с домом. Вот приедет Яков, говорю я ей, вы поженитесь и переедете в Хайфу. В сущности, все к тому шло.
Через два дня я проснулась и поняла, что что-то произошло. Тревога. Я ее почувствовала, мне стало нехорошо, до тошноты, до головокружения. Я позвонила Веронике, но она мне не ответила. Тогда я взяла такси и поехала к ней. Квартиру никто не открывал. У меня были ключи, я еще в подъезде слышала детские крики. Я ворвалась в квартиру, дети, мокрые, голодные, кричали так, что у меня волосы на голове зашевелились от ужаса. Вероники дома не было. Мне с трудом удалось успокоить детей, переодеть, накормить и уложить спать. Вернее, я легла с ними, прижала их к себе, маленькую Танюшку и грудного Мишеньку, согрела их теплом своего тела и своих слез. Когда они уснули, я даже не посмела пошевелиться, хотя у меня чуть не лопнул мочевой пузырь.
Вероника вернулась поздно вечером. Она была никакая. Сказала, вытаскивая с меланхолическим видом из волос веточки, что была в Пристанном – ездила посмотреть на дом. И ей показалось, что она видела Якова.
«Знаешь, мама, там был Яков, и я, и наши дети. Потом подул ветер, мы замерзли и пошли в дом. А дома я пожарила свежих карпов. Такой запах был! На весь поселок! Вот, на, понюхай, у меня свитер до сих пор пахнет жареной рыбой».
И я поняла, что надо срочно звонить Егору.
Она постоянно писала ему письма и позволяла мне их читать. И я читала, потому что мне надо было знать, насколько далеко зашла ее болезнь. Известие о смерти Якова пришло на второй день после ее поездки в Пристанное. И я подумала, что между моей дочерью и Яковом действительно существовала связь. И что в тот момент, когда Веронику посетили первые галлюцинации и она увидела себя вместе с Яковом в доме, в Хайфе остановилось его сердце.
Где-то через пару дней у нас появился Захар, он выразил соболезнования и сказал, что после Якова он просто как друг обязан позаботиться о Веронике и детях. Второй Яков, подумалось мне. Женатый, занятой, но находящийся в постоянном поиске идеала. Как и его друг Яков. Вероника была в черном, и этот цвет и белизна лица делали ее еще красивее, трагичнее и, как мне думается (если судить по тем взглядам, которые бросал на нее Захар), соблазнительнее. Думаю, она должна была перейти Захару, как эстафета. Я ничего не рассказала Захару о прогрессирующей болезни Вероники. Просто язык не повернулся. А сам он все ее странности и молчаливость объяснял скорбью.
Вся забота о детях легла на мои плечи, и я ждала, ждала, когда же мы сядем все за круглый стол и обсудим ситуацию – всей семьей. Но если за Веронику я была спокойна, то за Егора беспокоилась – как он отнесется к воспитанию чужих детей? Готов ли он к этому?
Егор оказался много человечнее, добрее, чем я от него ожидала. Думаю, перед тем как решиться обзавестись практически новой семьей, он много думал. Он не из тех, кто быстро принимает решение. Он – человек ответственный, и я рада, что у моей дочери такой муж. Конечно, я переживаю. Я постоянно езжу к ним, помогаю, стараюсь как-то облегчить Веронике жизнь. Все меньше времени остается на себя. Еще мне не дает покоя болезнь дочери. Она продолжает писать письма Якову. Мне кажется, она все же осознала, что его больше нет и никогда не будет, но она живет этим общением, этими частыми письмами к нему. Ей так легче, значит, легче и мне. Я же ее мать, и я постоянно думаю о ней.
Недавно в городе я встретила Захара Уварова. Он вышел из магазина, нагруженный большими пакетами. Стал расспрашивать меня о Веронике. Сказал, что переживает, но не знает, чем может помочь. Я рассказала ему о том, как тяжело она перенесла известие, что дом в Пристанном перешел И. Он сказал, что И. уже давно его продала, и что теперь им владеет какой-то бизнесмен. Еще сказал, что И. напрасно это сделала, потому что это было хорошее вложение. Я посмотрела на него и подумала, что он несчастлив. И все эти пакеты он везет какой-то женщине, которую не любит, но пытается купить. А еще я почему-то пожалела его. Еще он спросил, как поживают малыши, я ответила, что, слава богу, все здоровы, подрастают.
«………………………………
………………………………»
«Письмо в Израиль.
Знаешь, я сегодня была в аптеке и купила противозачаточные таблетки. Думаю, двоих детей мне вполне достаточно. Да и Захару зачем лишние проблемы? Напиши, что ты думаешь об этом. И, пожалуйста, не ревнуй меня. Я же стараюсь не думать о том, что у тебя тоже кто-то есть, кто-то, кого ты целуешь и говоришь ласковые слова. Если я буду об этом думать, то окончательно свихнусь. А мне и так тяжело. Денег можешь мне не присылать, мне Захар дает. Он щедрый, такой же, как и ты. Главное, чтобы я не назвала его в постели Яковом».
«Знаешь, мне кажется, мне никто не поверит, что это я убила этих двоих. Какие бы записки сумасшедшей я ни писала. И моя любовь к тебе и нашим детям – это ничто по сравнению с материнской любовью. Мама собралась решить нашу с тобой проблему по-своему. И ее теперь не остановить. Вернее, она ни перед чем не остановится. Ведь это она все устроила, Яша. Она, моя мать. Это она придумала, как заполучить этот проклятый дом! Это она попросила у Захара денег, потому что знала – она вернет. Любыми способами вернет. Это она сначала дала этой сладкой парочке два миллиона, а потом, когда гр. Неустроева (господи, фамилия-то какая неустроенная!) поставила свою подпись под договором купли-продажи и нотариально заверенным актом, дала им выпить отравленный кофе (кстати, моя мать в тот вечер напилась, она еле ворочала языком и говорила, что теперь ее зовут „госпожа Кофе“), после чего забрала деньги, дала подписать документ ей, а потом вернула деньги Захару. Таким образом, получилось, что дом принадлежит нашим детям!!! Яша, я знаю о своей болезни, как знаю и о том, что с меня – взятки гладки. Что меня не посадят за убийство даже двух людей. А потому я решила взять все на себя и пишу тебе все эти письма. Мама не должна расплачиваться за грехи своей дочери, не должна. Жаль, что тебя уже нет в живых, и ты не сможешь подтвердить, что ты получил от меня все эти письма-признания. Господи, я не знаю, что происходит, но я сделаю все, чтобы моя мама не пострадала.
Да, это она сделала так, чтобы наша машина не заводилась, чтобы Егор не смог воспользоваться ею, чтобы добраться до работы. Мама пришла рано утром в гараж, вывела машину и отправилась на свой промысел.
Она готовила это убийство заранее, все спланировала, господи, как же мне ее жаль! Ведь это к ней теперь приходят призраки убитых, отравленных ею людей».
24. Рита
Мира позвонила и сказала, что ужасно соскучилась по мне. Что ей надоели бесконечные дожди и туманы, что она хочет увидеть (как она выразилась) «солнечную оранжевость маков» – мою последнюю работу (похожий натюрморт у меня купили), ярко-оранжевые апельсины в плетеной корзинке (мою предпоследнюю работу), комнатные фиалки и, наконец, незаконченный портрет Фабиолы.
– Рита, я купила для тебя, дорогая, огромный вишневый пирог из твоей любимой немецкой кондитерской, он еще теплый, чудесно пахнет и присыпан сахарной пудрой. Рита, если лето еще задержится и весна превратится в осень, после которой выпадет снег, я заберусь в постель, с головой под одеяло, прижмусь к Дмитрию, обниму свою дочку и буду спать до теплого, солнечного времени года. Как медведица.
Я сказала, что ужасно рада ей, и что у меня тоже приготовлен для нее подарок.
Пока Мира, моя дорогая подружка, добиралась до меня, я заварила чай, надела свое лучшее домашнее платье из синего льна, украшенное белыми кружевами, и разложила на стуле в гостиной точно такое же новое домашнее платье, только нежно-желтого, теплого, солнечного цвета – подарок замерзшей от холодной и дождливой весны Мире. Эти платья я привезла из Италии, я купила их во время Венецианского бьеннале. Я привезла еще много чего интересного для Миры, но решила дарить частями, растягивая ее и свое удовольствие. Я люблю делать подарки. И не понимаю и никак не могу понять, почему так много людей вокруг меня, да взять хотя бы мой родной город, живут без гармонии в душе и без желания сделать что-то приятное близким? Да что там – убивают друг друга!!!
Ведь жизнь, в сущности, очень проста. И эта простота гениальна и дает выход всем человеческим чувствам. Единственное условие гармоничной и счастливой жизни – это любовь, и жаль, что многие люди не умеют любить и не знают, что такое любовь. Обо всем этом я думала всегда, много и делилась своими мыслями с Марком.
Надо ли говорить, что я поджидала Миру с огромным желанием поделиться с ней всем тем, что произошло со мной и Марком в последнюю неделю. Меня просто-таки распирало рассказать ей совершенно невероятную историю, в результате которой погибли три человека.
Мира пришла с холода, но была не бледна и не грустна, она выглядела, как и следует выглядеть молодой и пышущей здоровьем женщине: на щеках расцвел румянец, глаза сверкали, как брильянты, а лицо освещала улыбка. На Мире был белый плащ, стянутый на талии широким поясом с металлической пряжкой – Мирочка как могла подчеркивала свои пышные формы.
Я обожала свою подружку и была рада, что судьба подарила мне встречу с таким чудесным, преданным и понимающим человеком. Я даже успела пожалеть, что не подключила и Миру (на нашем, дилетантском уровне) к расследованию убийства Тимура Атаева.
– А вот и пирог. – Она протянула мне пакет. – Правда, он немного помялся, но запах! Ты чувствуешь этот сладкий вишневый запах? Скажи мне спасибо, что я не съела его по дороге.
– Мира, ужасно рада тебя видеть!..
Мы обнялись. Я повесила влажный от дождя плащ Миры в спальне и включила кондиционер – пусть подсыхает. Я вдруг поняла, как соскучилась по простым вещам и ощущениям, таким, как теплый дом, радость по поводу прихода любимой подруги, предчувствие приятного вечера за чашкой ароматного чая и беседой.