Я замечаю, что Гольд что - то говорит.
- Я спросил, готовы ли вы отвечать.
- Оставьте свои вопросы, Гольд. Я хочу сознаться в преступлении. Я убил её. Это все.
- Давайте, Хаббен, прекратите игру.
- Послушайте, я признаю свою вину. Не этого ли вы хотели?
- Ну, не совсем! Вы отлично знаете, что вы уже признаны виновным. Вопрос, оставшийся открытым, - почему вы убили её.
- Потому, что она раздражала меня.
- Вот-те на! Но вы не убивали других женщин, также раздражавших вас, не так ли? Вашу жену, например, до того, как вы развелись? Ни одну из тех милашек, трущихся задом о ваше бюро и считающих, что нет более великолепного мужчины в мире со времен его сотворения?
- Нет.
- Что означает некую специфичность случая с Вивьен, не так ли?
- Да.
- Отлично. Два откровенных ответа сразу. Теперь посмотрим, как вы ответите на такой вопрос. Почему она была специфичным случаем, Хаббен?
- Вы видели её во всей красе, Гольд. Она не искала мимолетных приключений. Она хотела большего. Значительно больше того, что я готов был ей предложить.
- Неужели любовь?
- Называйте как хотите.
- А если я не хочу, вы не можете этого сделать, как в любительских фильмах, по которым вы нас провели.
Я умоляюще протянул руки к психиатру.
- Господин председатель, если мой собственный адвокат отказывается верить моим показаниям...
- Господин председатель, - яростно запротестовал Гольд, - если мой клиент воображает, что его гротескные историйки что-то доказывают...
- Секунду. Секунду.
Герр доктор жестом заставил нас замолчать и поглубже засел в свое кресло. Затем обратился к Гольду.
- Вы, конечно, понимаете, мэтр, что то, что вы называете любительскими фильмами, в действительности воспоминания обвиняемого, вызванные его доброй волей и без всякой попытки нас обмануть.
- Согласен, господин председатель. Но есть ведь и память подводит, мешая жизнь с дурной мелодрамой. Как в фильмах категории Б. Судя по последним фрагментам я просто констатирую, что он не хочет видеть того, чего не желает видеть.
Доктор задумался. Потом кивнул.
- Да, ваша теория не безосновательна. Вне всякого сомнения, состояние, в котором он находился до появления на сцене Вивьен, заставляет серьезно задуматься. Чрезмерное напряжение, осложненное алкоголем и авитаминозом. И все это замыкается на взрыве сексуальной активности. Эпизод может быть травмирующим. Он мог проистекать из воспоминания, бывшего большей частью желаемого. Да... Как вы говорите, мэтр, дурная мелодрама, огромная порция желаемого на хрупкой основе реальности.
- Высказанное столь высоким авторитетом предположение, господин председатель, меня устраивает, - ответил Гольд, кошмарный пожиратель дерьма. - Оно позволяет мне также предположить, что в некоторых сценах мой клиент продемонстрировал...
- Нет, нет, мэтр. Я могу уверить вас, что все предшествующие сцены были отображением реальности. Без преувеличений или преуменьшений. Условия, провоцирующие травму, существуют лишь в присутствии Вивьен. Для него эта сцена отмечена началом кризиса. Первое фатальное выражение желаемого, принятого за реальное.
Вивьен смотрит, как я раскрываю на постели чемодан и принимаюсь укладывать пиджаки и брюки.
- Итак, все? Это конец? Полный разрыв?
- Полный.
- Но ведь ты не обязан улетать полуденным рейсом. Есть ещё один в шесть часов. Нам останется почти весь день.
- Ты хочешь меня погубить? Ты же слышала, как я звонил своей жене вчера вечером.
- Прекрасно слышала. И это мне совсем не понравилось , Пит. Ни один мужчина вроде тебя не должен так трусить.
- Я вовсе не трушу, у меня обычная дипломатия.
- Ты позеленел от страха. Ты вспотел от вины. Как малыш, пытающийся лгать своей маме, спрашивающей его о грязных пятнах на ковре.
- Вив, не будь одиозной.
- Ты, несомненно, хочешь сказать, не будь серьезной? Потому что, откровенно, что нам даст, если кто-то из нас станет воспринимать вещи всерьез?
- Хороший вопрос.
- Тогда я жду такого же ответа.
Я ничего не отвечаю. Верхние ящики пусты, я поворачиваюсь к комоду.
- Можешь ли ты отрицать, что провел два лучших дня в своей жизни? спросила Вивьен. - Самые роскошные и восхитительные?
- Ну что ты, Вив. У меня были приятные моменты и до этого.
- С женщиной? С какой женщиной?
- Я не делаю записей. У меня нет маленькой красной книжицы, полной плюсов и минусов.
- В таких случаях говорят, - жаль? Слишком быстро для такого большого и крепкого типа как ты.
- Но ужасно грустно. Вив, ты действительно веришь, что я хочу вот так тебя оставить?
- Да.
- Ты отлично знаешь, что нет.
- Я знаю слишком многое. Я знаю, что сейчас ты ведешь себя, словно кол проглотил. Ты полон благородных решений. Никогда больше, говоришь ты. Это фантастично, но, в конечном счете, подобного рода шалости рискуют войти в привычку.
- Ты говорила, что не будет ни слез, ни упреков. Почему не продолжить в том же духе?
- Потому, что один из нас должен найти смелость переступить через это. И не думай, что я хоть на миг верю в твою болтовню о грусти. Ты одинаково запрограммирован на раскаяние и грехи. Знаешь ведь, они неразделимы. Грусть? Папуля, в этот самый момент ты наэлектризован восхитительным чувством виновности.
- В самом деле. И каждый раз, как только я перестаю быть электризованным собственной виновностью, ты будешь счастлива перезарядить мои батареи.
Она издала странный звук, смесь нервного смешка и перехваченного дыхания.
- Я презираю тебя, дерьмо!
- Неправда.
- Да, это неправда. Я люблю тебя, грубый садист. И прошу тебя сказать вслух, что ты любишь меня.
- Да.
- Что да?
- Я люблю тебя. И эти два дня были действительно фантастическими.
- Эротическая мечта всех бойскаутов?
- Нет, больше, гораздо больше.
- Это что, много? Будем серьезны. Объясни мне.
- Согласен. Когда я с тобой, я перевоплощаюсь. Я становлюсь квинтэссенцией самого себя. Широко открытым настежь и всепоглощающим. Познаю все, что со мной происходит. Становлюсь гигантским алчным и чувственным нервом.
- И это действительно так. Я схожу за дозой ЛСД.
- Вот потому - то, дорогая, я и прекращаю подачу тока. Слишком опасно, рискуешь оказаться разгуливающим по потолку вниз головой.
- А кто сказал тебе, что не этим ты сейчас занят? Просто новая доза меня вернет тебе уверенность.
- Знаю я, и ты знаешь: наши два дня кончились. И не будет их для нас больше никогда.
- О! Ни за что!
- Вив, будь разумна.
- Я очень разумна. Это не я веду себя так, будто мы вместе открыли нечто ужасающее и я должна быстро ретироваться. А то, что ты называешь прекращением подачи тока, я называю просто отключением. И перенести такого не могу. Как ты можешь так быстро отключиться? Вспыхнул - и погас. Как чертов электрокамин с автоматическим регулятором.
- Поверь мне, семья и положение - самые сильные регуляторы.
- Разве я пытаюсь оторвать тебя от семьи, от твоей работы? Ты отлично знаешь, что нет.
Это правда, и я это знаю.
Играя в открытую, она тотчас предложила иное решение.
- Все, чего я хочу, Пит, это взаимопонимания, чтобы мы пришли к согласию. Никогда я не постучусь в твою дверь, если буду знать, что ты не один. Но если я постучусь, ты должен впустить меня.
- Дорогая, моя дверь находится в Нью-Йорке. В шести тысячах километров отсюда.
- Где бы она ни была.
Она смотрела, как я открываю нижний ящик, набитый бельем.
- Что за восхитительные вещицы! Но ты не можешь взять их с собой. Потому что все белье под твой размер. С интересными пятнами и следами губной помады. Это тебя выдаст.
- Если не сказать хуже.
- Тогда оставь все у Герды перед отъездом в аэропорт. Она сможет переслать по надежному адресу в Нью-Йорк, со всеми вещицами, купленными тобой для жены.
- Она должна переслать их к Кенне.
- Ну? Ты хочешь сказать, что все предусмотрел? И для этого ты сделал такие дорогие подарки своей жене?
- Ты лукавишь.
Она широко раскрыла глаза и заморгала ресницами.
- Я? О! Рэт Батлер, что за гнусным льстецом вы стали!
Ирвин Гольд ликует.
- Вы внимательно следили за этой сценой, господин председатель? За возней с бельем? Вот что называется раскрыть себя. Неотвратимое свидетельство того, что присутствующий здесь мистер Мускул имеет обыкновение переодеваться травести.
- Верно, мэтр.
- Верно?
Я хотел рвануться, но боль сковала меня и я едва смог говорить. Создалось впечатление, что эти инквизиторы трут все мое тело наждачной бумагой.
- Вы осмеливаетесь заявлять, что столь беспочвенное обвинение верно?
- Ах, Пит, Пит, диагностика - не обвинение, одумайтесь. Но то вызывающее белье, о котором вы сейчас поведали, было вашего размера.
- Так же как Вивьен. И Карен. Это на них вы видели его надетым.
- Тоже верно. Но не забывайте, что вы теперь восстанавливаете воспоминания, которые бессознательно изменяете под тот образ, который хотите создать.
- А то, что желаете видеть вы, - так это меня, предстающего в женском одеянии.
- Вы находите это трудным для восприятия? Бессознательное перевоплощение, восходящее, вне всякого сомнения, к заре человечества? К доисторической эре, когда впервые одежда соотнеслась с полом?
- Я нахожу это омерзительным. И не думал, что мой адвокат знает, что такое лжесвидетельство.
Гольд взорвался.
- Послушайте, Хаббен, вы приплели Карен для того, чтобы столь здоровая бабища как она облегчила вашу тягу к переодеванию. Вы покупаете нижнее белье, делаете это впервые в своей жизни. Оставляете его у себя после того, как Карен ушла. Потом пересылаете его к себе. Если вы не считаете это солидным доказательством, хотелось бы знать, что за козыри у вас в рукаве, чтобы его опровергнуть!
- Не в рукаве, Гольд. Здесь, на краю этого ряда восковых фигур.
Гольд повернулся.
- Моя жена?
- Моя бывшая жена. Заставьте её сказать правду, и вы увидите то, что вы называете солидным доказательством для мужчины вроде меня.
- Господин председатель, - запротестовал Гольд, - я не понимаю, почему моя жена...
- Истина, мэтр. Истина превыше всего.
Герр доктор нежно посмотрел на Джоан, сидевшую с покорно сложенными на коленях руками.
- Дитя мое...
Джоан грациозно поднялась; она некогда получила в школе приз за успехи и так и осталась лучшей ученицей.
- Господин председатель?
- Не могли бы вы описать интимные детали отношений с обвиняемым? Это вас не очень затруднит?
- Нет.
- Началось все...
- Чуть спустя после его прихода к Макманусу и и Нэйджу в качестве редактора отдела художественной литературы. Оказалось, я к нему неравнодушна. Каждый раз, когда меня вызывали в его кабинет, я чувствовала, как переворачивается все внутри и дрожат руки.
- Он был так хорош?
- Ну да, господин председатель, он был рослым, крепким, да и красивым мужчиной среди толпы невзрачных и хилых. Он был воспитан, образован и, видя, как он выслушивал глупости Чарли Макмануса, становилось очевидным, что в издательском доме он станет незаменим. В общем, прекрасная кандидатура для любой девственницы с её полным незнанием мира.
- Ах! Как ему легко было выбирать!
- Чтобы быть точной, господин председатель, я должна признать, что с самого начала атакующей стороной была я.
- Он сопротивлялся?
- Не очень. Как - никак, я была не лишена очарования. Не такой zoftik как сейчас, но тем не менее красотка. И главное, у него не было союзников, чтобы поддержать его сопротивление. Ни в семье, ни в окружении. Не было надежных друзей.
- Не было друзей совсем?
- Ни одного. Деловые связи, коллеги в издательстве, члены спортивного клуба - и это все.
- Дурной знак.
- Тогда я так не думала. Мне не нужны были соперники, я хотела получить его в полное свое распоряжение. Когда его семья заявила, что не приедет на свадьбу, я привела в полное расстройство свою мать, выразив глубокое удовлетворение.
- Вы никогда не были знакомы с его родителями?
- Никогда. Тем не менее на протяжении нескольких лет я посылала им к Новому году открытки с Ханукой. В конечном счете обвиняемый застал меня врасплох и был взбешен. Ему не очень-то нравилось, что я еврейка. В нашем кругу это сходило, но он не желал выставлять мою национальность родителям.
- Аch, so. Но вначале вы не предполагали, что столкнетесь с подобными трудностями?
- Ну что же, скажем так: я закрывала глаза на некоторые факты.
- Например?
- Вначале он был несколько скуповат. Я не знала, что скупые на деньги люди скупы и на чувства. Они рассматривают щедрость в любви как своего рода чаевые.
- А за исключением этого знака опасности?
- Кроме того, в первый период нашей совместной сексуальной жизни появился тревожный симптом. Крайне тревожный, когда я вновь вспоминаю это. Я должна признать, что обвиняемый пытался научить меня...скажем так, большей активности.
- Он не достиг этого?
- Ни малейшего успеха. Поэтому мы впервые поговорили открыто, и он сознался мне, что никогда в жизни он не спал с ... как бы это сказать? С непрофессионалкой. Половую жизнь он начал с шестнадцати лет, с несколькими приятелями из колледжа, членами команды регбистов. Они делили пухленькую подружку, бравшую с них по доллару за свою любовь. Восемь дней спустя, взбешенная тем, что ни один парень ею больше не интересуется, она обвинила их в коллективном изнасиловании. Дело закрыли, как только узнали о деньгах. Что больше всего поразило обвиняемого, так это то, что его мать чуть не хватил удар, а отец, напротив, был весьма доволен, что он утратил девственность. Он отпраздновал это и подарил роскошное охотничье ружье, о котором уже давно мечтал обвиняемый.
- Символично.
- Символично почти также, как и имя, данное ему отцом. Как бы там ни было, обвиняемый переспал затем с немалым числом женщин, но все они были профессионалками. Оказавшись перед миленькой девственницей, он не знал, что с ней делать.
- Классическая проблема.
- С классическим решением. В следующий раз я сыграла роль шлюхи, как он любил. Подобающее ночное одеяние, некоторое покровительство, ну и все такое. И я действительно сделала все, что делают эти женщины, разве что не потребовала денег и не убедилась, что он не заразен, прежде чем он снял штаны.
- Эта роль не отвращала вас?
- Напротив, я и позабавилась, и возбудилась. Как и обвиняемый.
- Итак, эксперимент оказался удачен?
- Абсолютно.
- А затем?
- Мы так и продолжали. На протяжении многих лет.
- Были ли у вас иные связи: духовные, эмоциональные?
- Ну да, мы беседовали. Обменивались мнениями. Мы одинаково смотрели на многие вещи. А он был для нашего сына терпеливым и любящим отцом. С Ником он был совершенством. В нашем кругу большинство отцов рассматривают детей как нагрузку. С обвиняемым не так. В действительности это он занимался воспитанием сына.
- А это не вызывало у вас конфликтов?
- Иногда. Но они не были серьезными. То, что смущало немного, - это крайне восторженное отношение обвиняемого ко всему, что касалось Ника. Он не переставал восторгаться его будущими качествами. Мощный охотник, крутой военный, все эти штучки. Но каковы бы ни были наши конфликты...
- Да?
- Мы всегда могли решить их в постели. Без размолвок и осложнений.
- Много лет подряд, да? Но наступила перемена?
- Да. Что-то вроде охлаждения отношений. Обвиняемый выполнял свои супружеские обязанности без прежней живости, а затем, чтобы оправдать свое уклонение от них, стал ссылаться на усталость, перенапряжение, все эти физические причины, кажущиеся достаточно логическими, чтобы быть убедительным. Когда отговорки начали звучать фальшиво, он стал прибегать с более изощренным методам: вызывал на ссору и затем запирался в башне из слоновой кости, где все линии связи были порваны.
- И каким было ваше заключение?
- Самое очевидное. Другая женщина. Но я не была в этом уверена. Не совсем. И вот три года назад после его возвращения из Европы все мои сомнения развеялись.
- У вас было доказательство его неверности?
- Я получила доказательство, что совесть у него нечиста: роскошный набор нижнего белья, купленный в Дании во время поездки.
- Но подарок, дитя мое...
- До тех пор он неизменно привозил флаконы духов. А тут внезапно предложил мне этот ассортимент, тщательно подобранный, из шелка и кружев, стоящий целое состояние. Для меня это могло означать только одно. Тем более...
Я позвонил в дверь и расправил плечи, готовясь вновь противостоять полярному холоду. Джоан отлично выглядела, когда я отправлялся в свое турне Париж - Лондон - Копенгаген, но охладела по возвращении, и самое ужасное мой экстравагантный подарок - более 780 долларов на таможне - понизил температуру ещё градусов на двадцать. Не говоря прямо, она дала мне понять, что это как букет цветов, принесенный неверным мужем своей жене по возвращении из борделя. Обстановка в доме после трудового дня наводила на мысль о том, какова может быть жизнь под открытым небом Антарктиды.
Еще хуже, Офелия не пришла открыть, и я должен был в ярости шарить по карманам в поисках своих ключей.
Из квартиры не доносились шаркающие шаги Офелии, направляющейся к двери.
Ник, мой изысканный бармен, не стоял перед десертным столиком в столовой, где он обычно ждал моего прихода, чтобы приготовить питье.
Джоан тоже не было видно.
Квартира показалась мне столь же таинственно покинутой, как и "Мария-Селеста".
Джоан посреди нашей спальни, окруженная невероятным хаосом. Ящики моего комода открыты; один из них брошен на ковер и перевернут. Чемодан, в котором я тайком привез белье от Карен через Винса Кенну, раскрыт и лежит на кровати, замки взломаны, его содержимое разбросано повсюду.
Одного взгляда было достаточно, и первой моей мыслью стало, что если мы разведемся, я потеряю Ника. Мой сын уйдет с ней, я потеряю все, что дорого мне в жизни, и проведу остаток дней, прячась за фонарными столбами в надежде увидеть его проходящим по улице.