Я проверила все комнаты, подвал, кухню, ванную. Вроде все. Потом мне пришлось выйти во двор и пойти в баню — там, на втором этаже как раз располагается бильярдная. Гриши во дворе уже не было. Успокоился, наверное, решила я. И услышала в кармане звонок мобильного.
— Ты, Воскобойникова, что там делаешь? — Виноградов говорил тихо, это ничего хорошего не предвещало.
— Где?
— А там, где ты что-то сейчас делаешь. Явно не то. Прекрати это.
— Саша, я собираю свои вещи. Наши с Варей книжки. Ее игрушки. Вот сейчас, например, я поднялась в бильярдную…
— Вот как поднялась, — прервал он меня, — так и спустись. Положи все, что собрала, и мотай обратно.
— Почему?
Мне не стыдно признаться, что я надеялась услышать: «Не занимайся глупостями, вы еще приедете на дачу. Я вас люблю, я идиот, мне вскипевшая сперма ударила в голову, я временно потерял рассудок, а теперь все будет хорошо».
Но он сказал:
— Не надо ничего забирать у меня в доме, когда меня там нет.
— Саша, ты же не думаешь…
— Я ничего не знаю и не думаю. Уезжай.
— Саша…
— Лена!
— Я специально приехала для этого. Я возьму только свои вещи. Да и потом — что за ерунда! В конце-то концов! Что у тебя брать! Газонокосилку?
— Почему нет? Я… — Он набрал воздуха в легкие. — Я ненавижу твои демарши! Убирайся оттуда! Приедешь, когда я разрешу!
— Нет.
— Да! Да! Я тебя предупреждаю…
Я отключила телефон. Собрала в бане Варькины книжки, раскиданные по двум этажам. Только бы дотащить все это! Мне осталось найти холодильную сумку, которая точно была в подвале. Мне так не хотелось туда спускаться, наверняка сейчас там замерли мыши, и одна обязательно откуда-нибудь выскочит, когда я начну перекладывать вещи. Молодец я, что не оставила здесь наши летние наряды, почему-то все сложила и увезла, без всякой задней мысли. Почему? Эзотерикой увлекаться было некогда, где-то шуршали мыши, или мне так казалось, а сумки нигде не было видно.
Дом у Виноградова деревянный, в нем очень хорошо дышится и очень хорошо все слышно. Поэтому я сразу услышала шаги на веранде и открывающуюся входную дверь. Шаги нескольких человек.
— Где она? — голос был не Гришин.
Потом я услышала, как Гриша что-то негромко ответил.
— Ага, ну подождем. Эй, выходи, ты где там примерзла?
Первое, что мне пришло в голову, было так невероятно… Да нет… ну глупости какие! Мы же интеллигентные люди. Некоторые из нас очень запутались, стремительно развратились легкими деньгами, но при чем тут это?
Я спокойно взяла холодильную сумку, забыв про то, что, скорей всего, в ней-то и сидела мышь, и с отчаянно бьющимся сердцем поднялась по крутой лестнице из подвала.
— Сумочки оставь, руки за голову и лицом к стене!
Свет моих очей Саша Виноградов вызвал полицию, либо посоветовал Грише ее вызвать. Не сам же Гриша сподобился на такое… Только гораздо позже я вспомнила, что сын у Гриши служит где-то здесь в местном отделении. Может, это он и был? Со товарищи… Но мне от этого было не легче. Есть большая разница между телевизионной полицией и настоящей. В телевизоре районных участковых играют выпускники московских и питерских театральных вузов, и никуда и никогда им не деться от печати цивилизации на лицах. Все эти мальчики из-под палки, но читали Овидия, Брехта, Шекспира — и вслух, и про себя. Сейчас же на меня смотрели две морды — полупьяные, наглые, тупые.
— Тебе, блин, сказано — руки за голову! — один стал расстегивать кобуру. Что у него там в кобуре, у полупьяного и тупого, я не знала, но наверняка что-то, из чего он может прострелить мне руку, ногу. Мою глупую голову…
— Оружие на пол не бросать? — попыталась пошутить я. — Ребята, да вы что, в самом деле!.. Я же хозяйка дома!
— Какая ты, мать твою, хозяйка, — неожиданно вмешался носатый худенький Гриша. — Уводите, уводите ее, воровка она — вон, набрала…
— Гриша, да вы что, с ума сошли? Какая я воровка… да посмотрите, что у меня в сумках — мои вещи и дочкины, беру в Москву, чтобы постирать…
На лице у одного возникла тень сомнения. Я увидела это и постаралась убедить его. Я сделала шаг в сторону, к сумке.
— Стоять! — заорал первый и опять потянулся к своей дурацкой кобуре. — К стене, сказано!..
Я повернулась к стене. Мне было видно, как второй, который засомневался, подошел к моим сумкам и ногой пошуровал в них. Из одной вывалилась старая компьютерная мышь, моя собственная, от моего собственного ноутбука.
— Ну, ясно, — сказал он. — Ладно, давай, пошли, — он весьма ощутимо пнул меня в спину.
Я повернулась к нему. Какие плохие глаза, ну какие плохие… Ничего ему не объяснить, он ничего не слышит.
— Куда?
— В отделение! «Куда»! Туда!..
У меня стало горячо в голове и снова затошнило. Варька…
— Я не могу… У меня дочка заболела… У нее температура…
Сержанты заржали.
— Ой-ё, ну ты еще чего-нибудь скажи… Давай, двигай копытами…
— Да у меня такси во дворе стоит…
— Видели мы, как мужик какой-то линял! Это с тобой был?
Я не понимала, валяли они дурака, лениво и нагло — за деньги, им обещанные, или действительно думали, что я воровка. Я не знала, как мне с ними себя вести. Если сейчас меня запрут до утра — пока придет какой-нибудь местный следователь, — что я буду делать? Варьку отвезут с температурой сорок в больницу…
— Послушайте… я журналистка, я в ТАССе работаю… Хотите, позвоните…
— Ага, а я — Леонид Якубович! — это сказал тот, второй, который сомневался.
— Возьмите мой телефон, в сумке, пожалуйста, позвоните… Я скажу вам свой адрес, телефон, московский…
— Да нахрена нам твой телефон… Разве что в гости пригласишь! — он переглянулся со вторым. — А, Федотыч?
Бред происходящего был очевиден. Меня уже заталкивали в полицейский газик. Сумка моя осталась на даче. В сумке — деньги, ключи от квартиры, мобильный телефон.
— Возьмите мою сумку, пожалуйста. Там ключи, телефон.
— Паспорт, да?
— Паспорта нет. Но… Я вам заплачу. В смысле — компенсирую неудобство. За ложный вызов.
— Ишь ты!..
Неожиданно я услышала в голосе «да».
— Пожалуйста. Моя сумка лежит на кухне. Кажется…
Сержанты переглянулись. Отошли. О чем-то поспорили. Сколько, интересно, предложил им Виноградов? То есть Гриша от Виноградова… Скорей всего, он вообще ничего не предлагал. Просто Гриша позвонил сыну, и тот попросил своих приятелей меня попугать, чтобы неповадно было.
— Послушайте, я ведь правда жена хозяина, просто мы поссорились, я вещи свои решила забрать, у него любовница, а… у меня дочка… Вот ее качели… Дочку зовут Варя… она заболела… Я — Елена Воскобойникова, журналистка… Вы посмотрите все вещи… там Варины майки и мои… а мышка от компьютера тоже моя… Я могу ее оставить… — Я говорила все подряд, быстро, надеясь, что хоть что-то попадет в цель.
— Слушай, не трынди. Вылезай обратно, иди за своей сумкой, — неожиданно сказал первый, который все хватался за кобуру.
Я быстро пошла к дому и становилась.
— Но… у меня нет ключей.
— Как же ты в дом попала, «хозяйка»?
— У меня… муж ключи отобрал. Гриша мне открыл. Мы же поссорились с ним. В смысле — с мужем.
Они опять переглянулись. Второй, «хороший», отправился за Гришей. Гриша пришел, не глядя на меня, открыл дверь. Мне показалось, что ему очень стыдно. Я сходила за сумкой, достала на кухне все деньги, какие там были — не густо, — две тысячи рублей, те самые, что я должна была заплатить шоферу, и еще пятьсот рублей и двадцать долларов. Но мне же надо еще добраться до Москвы. До электрички здесь пешком минут двадцать всего, но ходят эти Звенигородские электрички раз в час, тем более вечером…
Я подошла к полицейским.
— Вот, спасибо за… доверие… — я протянула им по тысяче.
Этого точно было мало за доверие, я сразу это поняла и протянула еще двадцать долларов. Я бы дала и Грише, за его жалкую душу лакея, но мне надо было оставить деньги на обратную дорогу.
— Я возьму вещи, свои вещи?
Сержанты посмотрели друг на друга, на меня и оба отвернулись.
— Пойдемте со мной, если хотите… Только там, у нас, и брать-то нечего. Телевизор и газонокосилку, и та в сарае стоит. А! Есть кое-что! — Хорошо, что я вспомнила.
Когда я вышла с сумками, навешанными на одну руку, обнимая другой четыре бутылки прекрасной водки и бутылку невероятно дорогого коньяка, который Виноградову подарили на Новый год, полицейские разулыбались. Ну, вот и хорошо. Они попытались со мной проститься, но тут уж я их попросила довезти меня хотя бы до ближайшего шоссе, где я могла бы поймать машину.
— А чё, Санек, смотаемся до трассы? — это предложил тот, что мне чуть было не поверил с самого начала.
— Ну давай, — ответил тезка Виноградова, пытаясь аккуратно пристроить запотевшие бутылки водки под сиденьем.
Я вытащила их из морозильника, где они хранились вместе с маленькими стаканчиками. Водка должна быть ледяная, к ним — замороженные стопочки, а сердце подавальщицы, жаждущей необыкновенного секса — горячее… Руки же — свободные, без обручальных колец, и пустынная голова, чтобы Виноградов мог вдувать туда любую милую ему на сегодня мысль. И выдувать, как только она ему становилась неактуальна, его собственная мысль в совершенно посторонней голове.
— Лена! — мне опять звонил тезка милиционера Санька, Виноградов Саша. — Варька заболела. Ты знаешь? Почему ты не с ней?
Я привыкла к его поворотам на 180 градусов, на 360, но, видимо, для того дня мне было многовато. Я не смогла даже сначала что-то ему ответить.
— Я спросил тебя, почему ты не с Варей, у которой температура сорок?! Мне звонила Неля.
— Но я же в полиции, как ты и просил, — я покосилась на сержантов, которые везли меня сейчас до трассы. Но они, похоже, перестали мной интересоваться.
— Ваньку не валяй! Я с Гришей только что разговаривал. Ты вещи забрала напрасно. Ну, я увлекся. И что?
— Да, понятно.
Ему, видимо, показалось, что мне это на самом деле понятно.
— Нам всем нужно просто глотнуть свежего воздуха. Понимаешь, Ленка…
— Нам всем — это тебе?
— Да, мне. Зачем ты забиваешь гвозди? Может, все это закончится через пятнадцать минут, а может послезавтра.
— Мне ждать до послезавтра?
— Тебе просто — ждать. И не делать резких движений. Тебе сказано было: «Замри!» А ты — что?
— Сколько ждать, Саша?
— Не знаю. Месяц, два. Три…
— А чего ждать? Свадьбы вашей? Чтобы ты пригласил меня развлечь повара? Раз уже на другое не гожусь.
— Слушай, Воскобойникова, а что, по-человечески нельзя расстаться? Без грязи?
Я не знала, смеяться мне или плакать, это Саша говорит — мне! У меня вырвался нервный смешок.
Виноградов коротко и грязно выругался и отключился. А мне — уже второй раз за сегодняшний день — вдруг нечем стало дышать. Я хватала воздух, вонючий и перегретый, и судорожно искала в сумочке нашатырь. Перед глазами поплыли черно-зеленые круги и сильно зазвенело в ушах. Я резко вдохнула нашатырь, еще раз и еще, натерла им виски, и через минуту мне стало легче. Я набрала номер Нели:
— Нель, Виноградову больше не звони, с ним не разговаривай, я буду через час. Как Варя?
— Лучше, ой, слава богу, получше, приезжала Скорая. Говорят, такой сейчас грипп — ничего нет, а температура высокая. Они сделали укол, температура стала снижаться, она вроде уснула. Тяжело дышит очень только.
— Хорошо. Спасибо, Нелечка, я еду. Спасибо тебе.
Полицейские довезли меня до шоссе, терпеливо подождали, пока я вытряхну все свои вещи, и уехали.
Минут пятнадцать не останавливался вообще никто. И понятно — ночь, стоит женщина с вещами. Что там у нее в вещах? Или кто?.. Потом притормозил какой-то парень, взглянул на меня, видимо, я ему не понравилась, а должна была понравиться, и ни слова не говоря, он газанул.
А потом остановилась совершенно роскошная иномарка. Обычно, когда я вижу такого класса машину, то даже опускаю руку. Но тут я стояла и голосовала — я могла бы поехать и на грузовике, и на телеге, и в багажнике «Запорожца». Но остановился новый «BMW». Даже в темноте было понятно — машина белоснежная. За рулем сидела женщина. Надо же, не испугалась останавливаться на трассе ночью.
— Куда вам? — она внимательно посмотрела на меня и улыбнулась.
— На Речной вокзал. Это мои вещи…
— Да, понятно. Садитесь. Сейчас я открою багажник.
Она даже вышла, помогла мне затолкать пакеты и сумки в пустой багажник.
— У вас что-то случилось?
— Нет. То есть — да. То есть…
Она улыбнулась:
— Понятно. Развод по-итальянски?
— Да где уж там! Всё по-нашему, по-простому. При разводе получаешь в морду, судорожно бросаешь помаду в сумку и оказываешься ночью на трассе.
— Это всё ваши помады? Там, в сумках?
— Еще книжки моей дочери.
— А сколько ей?
— Семь.
— А у меня нет детей. И вряд ли уже будут, — спокойно и доброжелательно проговорила женщина и посмотрела на меня в зеркало заднего вида. — Вы плачете? Хотите, пересядьте вперед?
Я вытерла дурацкие слезы, которые вдруг, ни с того ни с сего покатились у меня по лицу. Наверно, спало невероятное напряжение, в котором я находилась весь вечер. Ну, и опять же про разноцветные помады подумала, которыми развлекала Виноградова. Стыдно, глупо, жалко.
— Да, спасибо, пересяду, меня сзади в хороших машинах укачивает.
— Не переживайте, мужчины этого не стоят.
Я первый раз внимательно взглянула на нее. Ей было лет… непонятно. Может быть, сорок пять, может, пятьдесят три, а может, и тридцать пять… Очень ухоженная, очень красивая женщина. Но никуда не денешь прожитые годы. Натуральная блондинка, это видно. Но сейчас, скорей всего, уже красится, чтобы скрыть седые волосы. Слишком гладкие веки — наверняка, не без помощи хирургии. Прямая спина, привычка тянуть и без того длинную шею вверх, длинные стройные ноги… Надо же, нет детей. А муж? Я взглянула на правую руку. Она заметила мой взгляд.
— Последний раз я была замужем одиннадцать лет назад. Оказался таким убогим дурачком, что с тех пор я… — Она посмотрела на меня, улыбнулась и не стала продолжать мысль. — Чего только не делал, чтобы сохранить свою драгоценную потенцию! Натирал на ночь чесночной мазью, делал контрастные ванночки, по утрам в воскресенье обкладывал прошпаренным капустным листом и так лежал. Мыл свои сокровища только японским мылом с натуральным шелком. И при этом у него по разным городам голодали дети — неприятный результат приятных занятий. Я как вспомню въевшийся чесночный запах, который ничем нельзя было вытравить из моей спальни!
— Да-а… — Я не знала, что сказать в ответ, чтобы поддержать такой разговор.
— Меня зовут Ольга, — она опять улыбнулась.
И я вдруг подумала, — точно, ей еще нет сорока… Просто что-то в ней было такое…
— Меня — Лена. Я журналистка… — Мне хотелось как-то свернуть неловкий разговор с «сокровищ», как она выразилась, ее бывшего мужа.
Ольга, однако, продолжала неторопливо и спокойно рассказывать мне о своей жизни, скорей всего, желая меня отвлечь от грустных мыслей, которые скрыть было невозможно.
— А у меня было три мужа. Я очень рано начала выходить замуж. Как-то получилось, что за всех своих мужчин я выходила замуж. И просто до смешного неудачно. Ну а уж когда этот попался, последний… Он если джинсы обтягивающие надевал, то минут пятнадцать у зеркала штаны застегивал. Так — неудобно, а так — некрасиво… Пока ровненько всё не разложит, из дома не выйдет… Момент… — Она резко шатнулась в сторону от бесконечного трейлера и негромко выругалась. — Секунда — и мы бы не в лепешку, конечно, не «Жигули» как-никак, но в канаве лежали бы точно. Извини.
— Ничего, хорошо, что всё в порядке, — с трудом проговорила я, стараясь дышать ровно.
— Вот мужчины часто ругаются, — Ольга перевела дух и продолжила: — видя женщину за рулем. «Не там повернула… Никого не видит вокруг… Не так объехала…» Но они же не понимают, какие важные разговоры у нас происходят в машине, правда? — она засмеялась.
Я тоже с облегчением улыбнулась и услышала звонок мобильного.
— Как температура? — голос Виноградова был другой, чем полчаса назад.
Я слышала характерные звуки ресторана и уже знакомый мне повизгивающий заливистый хохоток.
— Не знаю.
— Почему ты не знаешь, Лена?
Сколько же собак предполагалось убить одним звонком!.. Показать мне — кто хозяин, выслужиться перед Богом, с которым у Виноградова именно такие отношения: «Вот, боженька, видишь, какой я молодец, ну не наказывай меня за вчерашнее поганство, о'кей?» И еще, может быть (и как раз главное сейчас) — котенок со сладкими ножками должен тоже знать свое место — у Виноградова есть ребенок, дочь. Это мощное прикрытие от посягательств на его свободу. «Да ты что! Я же с ребенком должен… Я же ребенка ращу!»
— Саш, хватит лицемерить.
— Что ты сказала?
— А то и сказала. Хватит лицемерить. Могу перевести на русский мат, если ты не понял. Ты что, приедешь сейчас и будешь сидеть с ней всю ночь?
— У нее есть мать.
— А у тебя — на все ответ.
— Достала!..
К счастью, он бросил трубку.
— Проблемы? Муж? Уже пожалел, что отпустил вас с вещами?
— Да нет… И не муж, и не пожалел… Скорей бы прошло время.
— Больно?
— Да.
— А пройдет время — и вы снова станете его ждать и наряжаться к его приходу?
Я представила себя, наряжающуюся к приходу Виноградова, — короткая юбка, тонкие колготки, высокие каблучки, освежающая экспресс-маска, лучшие духи, блестящая помада, судорожное перекалывание развалившейся прически… Крик на Варьку: «Быстрее, и не вздумай опять говорить ему гадости, как в прошлый раз…» Дура убогая, жалкая, ничтожная, зависимая… Зависимость — как болезнь…