Я медленно шла по знакомым коридорам, размышляя — а стоит ли в таком озверелом состоянии переться к человеку, который по телефону мне сказал: «Вряд ли я смогу что-то для вас сделать…» Или как он сказал? «Не смогу вам помочь». Помочь… Ох… Ну, сама виновата, конечно… Сначала сваляла дурака с Харитонычем, потом взяла и притащилась, толком не дозвонившись…
Может, перезвонить этому новому и сказать, что у меня заболел живот или срочный визит к зубному врачу, или надо идти на родительское собрание в школу… Какие еще могут быть причины, что я за час передумала? Но ведь через месяц-полтора меня не возьмет уже никто — ни на постоянную работу, ни на временную.
Проходя мимо огромной редакционной комнаты, в которой сидело около сорока журналистов и мы делили стол с Ниночкой Переверзевой, постоянной гостьей холостяцких вечеринок Александра Виноградова, я замедлила шаг. Может, зайти, спросить, как дела у нашего общего знакомого…
Это — болезнь. Сказала я сама себе. Тяжелая, неизлечимая, постыдная. После Милочки с болтающимися, как колокольчики, сиськами, после котенка, гнусоватый голосочек которого добил меня в Митино в конце знаменитого пердимонокля, после дачи, Гриши, после того, что мне Саша объяснил, что я ему нафиг не нужна, прямо так и объяснил, потому что по-другому я не слышу, после всего — всего! — меня посещают подобные мысли…
Заглядывать к Ниночке я не стала, прошла мимо, довольная победой над собой.
В приемной главного редактора нашего отдела Восточной Европы тоже произошли перемены. Раньше там царствовала бессменная Вера Петровна, пересидевшая всех начальников, начиная с брежневских времен, и помнившая имена членов политбюро ЦК, причем не только КПСС, но и компартий других соцстран. Теперь здесь вместо Веры сидел какой-то пацан, вернее, не сидел, а крутился на высоком стуле, перемещаясь от принтера к телефону и затем к запотевшему высокому стакану с «кока-колой», отодвинутому подальше от бумаг. Весело, ничего не скажешь. Быстро, энергично взялся за дело новый начальник. Если уж он расстался с Верой, которую никто и никак не мог попереть с ее места…
— Вы Елена Воскобойникова? — спросил меня догадливый паренек. — Я помню вас, проходил стажировку. Я тоже журналист. Вот посадили здесь, пока мест нет в редакции. Кошмар, головняк такой… Сейчас позвоню главному. Вы минута в минуту пришли… Анатолий Михайлович, к вам Воскобойникова. Можно? Ага, хорошо. Идите. Классный дядечка, кстати. Все девушки бегают теперь наряженные, сами увидите. Весело стало после Харитоныча.
Я зашла в кабинет. И огляделась. За столом главного редактора, где меня за эти годы столько хвалили и почти не ругали, никого не было. Но из-под стола раздавались звуки. Кто-то громко кряхтел и чертыхался.
— Проходите, садитесь, — предложили мне из-под стола. — Сейчас… Не могу понять: поставили новый процессор, ерунда тут какая-то… То ли не туда воткнули, то ли не то, то ли это я не соображаю… Что там на мониторе? Загорелось что-нибудь?
На большом мониторе, стоящем на столе передо мной, мигнула заставка и по черному мерцающему полю побежали разноцветные буквы — английские буквы, складывающиеся в два слова «little grapes», что означает, как я поняла, — «виноградинки». Они бегали туда-сюда, крутились, переворачивались, собирались в кучку, рассыпались вновь веселыми брызгами по экрану. Надо же, я уже лет семь не видела ни у кого такого оформления экрана.
— Вроде да…
— Вот и отлично.
Из-под стола с большим трудом вылез, зацепившись головой о край, растрепанный бодигард из буфета.
Я огляделась.
— Сейчас, — сказал бодигард. — Извините.
Он поправил пиджак, застегнул было верхнюю пуговицу на рубашке, потом передумал, снова расстегнул и ее, и следующую. Понятно, значит, цветная тряпочка, валяющаяся у него под столом — это сброшенный еще раньше галстук.
— Модная вещь, — заметила я, кивнув на тряпочку.
— Ага, кич прошлого лета. Я вообще человек модный, — засмеялся бодигард и стал усаживаться за стол главного редактора. — Так, и что тут у нас на мониторе написано, надеюсь не «Толик-сам-дурак»?
— Милая заставка, — только и смогла ответить я.
— Правда? Люблю древности. Та-ак…
Господи, да неужели такое глупое, просто дурацкое совпадение! До последней минуты я надеялась, что сейчас откуда-нибудь выйдет тот самый «классный дядечка», новый главный. Ну не может же этот питекантроп ростом под два метра быть главным редактором огромного отдела в ТАССе! С такой мордой! Хотя там, в кокетливо освещенном серпантином галогенок буфете мне его физиономия показалась страшнее. Здесь, в кабинете, он даже ничего. Вполне симпатичный питекантроп. Или неандерталец.
— Не нравлюсь, да? Елена Витальевна? А мне ваши статьи так понравились!
— Действительно? — вежливо спросила я, подумав, что еще бы они ему не понравились.
Мои статьи нравились всегда и всем, по крайней мере, те, что я писала на работе по строгому конвейерному заказу и по меркам нашего почти режимного учреждения — предприятия по отбору, упорядочиванию, проверке информации и доведению ее в доступной и весомой форме до всех — вообще до всех, от ничему не верящей рафинированной столичной интеллигенции до бабульки в заброшенной деревне, где есть одна коза — на трех оставшихся бабушек, и одна программа радио. На работе я всегда писала статьи очень правильные и ровные.
— Спокойные, честные, простые, не опасные, — продолжил мои мысли «бодигард». — Так они мне понравились, ваши статьи, а также то, что говорят о вас коллеги, что я… гм… решил взять вас на пару с Никитой — сидит там пацан, видели — к себе секретарем, пока нет места. Будете меняться по сменам. Или, если хотите, могу предложить внештатным. Но это более нервно, на мой взгляд, и денег меньше. Хотя сможете больше писать в других местах. Я вспомнил, что читал ваши материалы в «Огоньке», про артистов «Современника», кажется. Очень душевно.
— Секретарем?
Он что, смеется надо мной? Дубина стоеросовая с внешностью питекантропа…
Никто, кстати, мне не доказал, что мы произошли от питекантропов и неандертальцев. А пока не доказал, я считаю, что, по крайней мере, я и моя дочь — божьи создания, к обезьяноподобным существам не имеющие никакого отношения. Рудимент хвоста в виде двух запасных сегментов позвоночника — мне не указ. Может, это тайные позвонки, просто мы не отгадали пока для чего они, и самоуверенно думаем, что это хвост. Хотя вот некоторые врачи считают, что все болезни человека от того, что человек ходит прямо, а не на четырех лапах, что он самовольно распрямил свой позвоночник, вопреки замыслу природы.
— Да, секретарем, временно, Елена Витальевна. Если у вас, действительно, трудности… Вы мне говорили по телефону, что просто решили вернуться на работу. Но ведь это не «просто»? Вы ведь так переживали в буфете, хотя это никому и не было понятно… Не волнуйтесь, не волнуйтесь…
Я отвернулась к окну. Моего терпения хватит еще на полминуты, не больше. Я терпеть не могу, я ненавижу, когда меня вот так «читают», «вычисляют», тем более мужчины. Не надо было сегодня идти.
— Так как?
Я посмотрела на нового главного редактора, показавшегося мне сначала тупой кучей мышц. И спросила:
— А вы где работали раньше?
— В охранном агентстве. Сутки-трое. Вы ведь так думаете? То есть, — он улыбнулся и взъерошил коротко стриженые светлые волосы, торчащие над ушами задорным ежиком, — предложение вам мое заманчивым не показалось.
— Совсем не показалось, — вздохнула я. — А работали вы, наверное, в ФСБ?
— Почти, — снова улыбнулся новый главный. — Жаль, что не понравились друг другу. Спасибо.
— И вам того же, — кивнула я и поскорее ушла.
Ничего себе! «Друг другу»! Чем это я ему не понравилась? Я прошла мимо Никиты, с заячьей частотой стучавшего по необычной прозрачной клавиатуре, потом развернулась и вошла обратно в кабинет.
— Вы-то мне понравились, своим несоответствием с шаблоном. Я никогда не видела человека, менее похожего на журналиста. И даже на начальника над журналистами.
— Хорошо, — кивнул мне новый главный. — Вы мне тоже понравились, Елена Витальевна. Если хотите, подумайте и приходите. Чем могу — помогу. Если не придете, не забудьте, что я вам сказал в буфете. Главное, не спутать ветер перемен со вчерашним ураганом.
Если он скажет это еще раз…
Я уже открывала дверь, когда он добавил:
— Хорошо вы меня с этой «щукой»… Что, правда, дебилом кажусь? Иногда, кстати, это очень полезно. Казаться грудой мышц.
— Кучей… — не удержалась я.
Новый главный захохотал:
— Два-ноль! Тупой кучей, да?
— Это вообще-то я придумала.
— И вы рассчитываете после этого получить место в моем отделе?
— Почему нет?
— И правильно! Возьмите визитку, здесь еще мобильный телефон. Добро пожаловать, звоните, если надумаете.
Я уже открывала дверь, когда он добавил:
— Хорошо вы меня с этой «щукой»… Что, правда, дебилом кажусь? Иногда, кстати, это очень полезно. Казаться грудой мышц.
— Кучей… — не удержалась я.
Новый главный захохотал:
— Два-ноль! Тупой кучей, да?
— Это вообще-то я придумала.
— И вы рассчитываете после этого получить место в моем отделе?
— Почему нет?
— И правильно! Возьмите визитку, здесь еще мобильный телефон. Добро пожаловать, звоните, если надумаете.
Я взяла визитку и машинально прочитала «Виноградов Анатолий Михайлович».
— О, нет! — вырвалось у меня.
— Ну, я же говорил — заокеанские манеры, — и он произнес с очень хорошим произношением: — Oh, no! Why? Вы действительно хорошо английский знаете?
— Да, английский хорошо, французский — хуже. Еще понимаю по-чешски и худо-бедно читаю и пишу по-немецки. Но у нас в отделе это, к слову, совершенно ненужные навыки.
— Ну как сказать… А почему — «О, нет!»? Я вас второй раз чем-то так потряс? Первый раз понятно — я тоже не ожидал вас увидеть, вылезая из-под стола. Сидя там, я наблюдал ножки очень симпатичной и миролюбивой девушки, а обнаружил, что принадлежат они именно вам. А что в визитке не так? Неужели ошибка?
Я кивнула на монитор:
— «Литтл грейпс»?
— Ну да. Виноградик. Меня так в школе звали. Некоторые девочки. Забавно, не находите?
— Добавляет к имиджу, — кивнула я. — Спасибо, — я посмотрела еще раз в визитку, — Анатолий Михайлович, я подумаю.
— Звоните, не грустите! — Он уже отвечал на звонок: — Я! Да где!.. В ТАССе разгребаю… Родина приказала… Давай…
Никита приветливо помахал мне рукой, когда я проходила по приемной, а я подумала — как же новый начальник, новый… Виноградов… ой, язык не поворачивается… Как же он собирался — зарплату, что ли, поделить? У бедного Никиты забрать половину? Да я ни в жизни не пойду к нему в секретари! Почему, собственно, так категорично — я себе ответить не могла. Но знала — не пойду.
Когда я приехала за Варей в школу, она стояла одна на ступеньках и молча смотрела в ту сторону, откуда должна была появиться я. У меня сжалось сердце. Не надо помогать детям взрослеть такими резкими толчками. А как от нее что-то скрывать, если она просыпается ночью и в темноте идет меня искать — где я сижу, зажав себе рот, чтобы не будить ее плачем с причитаниями.
— Ты давно стоишь?
Варя подняла на меня заплаканные глаза.
— О, господи! Ты плакала? Почему?
— Я думала, ты не придешь.
— Хорошо, я… куплю тебе телефон. Прямо сегодня. Ты мне будешь звонить, ладно?
Она радостно кивнула, крепко схватила меня за руку, и мы пошли.
— Мам, а что в жизни главное?
— М-м-м… — Я вздохнула. — Сейчас скажу. Любовь. В широком смысле… всякая любовь… к детям, к родителям, к Богу. Когда люди влюбляются — тоже…
— И к собачке?
— Конечно.
— Почему ты тогда собаку мне не покупаешь?
Я посмотрела на нее.
— Ответь сама.
— Потому что у нас места нет, — вздохнула Варька. — Мам, а Татьяна Евгеньевна сказала, что главное в жизни — не врать.
— Да, это важно. Но… — я покачала головой, — сложный вопрос…
— Это неправильно?
— Это… правильно. Но бывает ложь во спасение… А почему она так сказала?
— Она спросила, что такое богатый человек. А я подняла руку и сказала: «Это мой папа». А она сказала, что я вру.
— А ты?
— А я сказала, что это она врет.
— Понятно.
Мне стало понятно, что нужно подыскивать другую школу. Куда берут только умных и добрых учительниц…
— А потом что было?
— Потом она меня по голове погладила и стала рассказывать всем, что в жизни главное.
— И что же?
— Она сказала, что главное — все домашние задания выполнять, не врать и… еще что-то, я забыла.
— Хорошо, малыш. В общем, это всё правильно.
Вот как воспитывать детей, чтобы они четко понимали, где право, где лево, где добро, а где — ужас, край, куда подходить нельзя никогда, но при этом воспитателю не быть категоричным и не оперировать безапелляционными суждениями? Был бы жив Сухомлинский, не поленилась бы, попросилась к нему на консультацию. Но не обсуждать же это с Татьяной Евгеньевной, которая всерьез спорит с Варькой, кто из них врет и богатый ли наш папа. Наш-то папа богатый, нам только от этого не легче… И, почему, кстати, она сделала такой вывод? Варька моя всегда одета как куколка. Может, это я смахиваю на голодранку своими вечно заплаканными глазами и виноватой улыбкой?
Глава 9
Выйдя из лифта, мы увидели, что на нашей площадке перетаптываются два низкорослых сержанта в серых бушлатах не так давно переименованной милиции. На шум выглянула новая соседка, недавно переехавшая в наш дом, и тут же захлопнула дверь.
Возле нашей двери стояли вещи, много вещей в картонных коробках, пакетах, тюках. На большом ободранном чемодане сидела вспотевшая старушка в застиранной шапочке и очень старом пальто с драным воротником из мерлушки, кое-где зашитым прямо поверху. Из-под ног старушки выскочила омерзительная болонка с намазанными зеленкой проплешинами и бросилась на Варю. Я оттолкнула болонку от Варьки и спросила полиционеров:
— А что тут происходит?
Один недовольно показал на старушку:
— Вот, спрашивайте.
Старушка неожиданно протянула к нему обе руки.
— Видишь, сынок, в чем я хожу. Я пальто это еще при Леониде Ильиче брала. Восемьдесят рублей стоило…
Она продолжала тянуть руки к досадливо отвернувшемуся сержанту. Он не понимал, что такое — пальто за восемьдесят рублей, и вряд ли слышал о Леониде Ильиче. Ему было года двадцать два.
Я посмотрела на ее рукава. Жалко, нет фотоаппарата. Да, вот они — перелицованные рукава: правый рукав на место левого, и наоборот — чтобы скрыть протертые до сеточки локти.
На лестнице послышались громкие голоса. И на площадку ввалился мужик с ярко раскрашенной женщиной. У женщины сразу бросались в глаза длинные черные волосы, разбросанные по плечам крупными локонами. Интересная прическа. От пары пахнуло табачищем, и до сих пор молчавшая Варька поморщилась и высказалась:
— Фу, а чем так пахнет?
Я посмотрела на мужчину и обмерла. Это был Гарик.
— А, пришла! — обратился Гарик ко мне. — Познакомься, тебе будет интересно. Это моя невеста, Эльвира. Эльвира, — он оглянулся на сержантов, — ждет ребенка. Давай, открывай дверь. Она устала. Ей нужно отдыхать.
— А… при чем тут, собственно, я?
— При том. Мы к тебе жить приехали.
— Гарик, ты что, сбесился? — спросила я и убрала ключи, которые до этого держала в руке. — Какая Эльвира? Какое «жить»? Ты что? У тебя есть квартира, вот в ней и живи.
— Э-э-э, нет, — засмеялся Гарик. — Вот моя квартира! И другой у меня нет! Ты что-нибудь еще видишь в своих очках?
— Что-нибудь вижу, — сказала я.
— Тогда читай, — Гарик сунул мне отксерокопированный листок какого-то постановления.
Я проглядела его.
«В связи с тем, что… По статье… Вселить Савкина Гарри Трофимовича по месту регистрации. Признать правомочным регистрацию матери, Савкиной, Галины Петровны и вселение будущей жены Фаризовой Эльвиры Матсхудовны…»
— Бред собачий. Ничего не понимаю.
— Да плевать меня, понимаешь ты или нет! — Он выдернул у меня листок. — Дверь открывай, курица очкастая!
Полиционеры, услышав, что тон разговора резко повысился, подошли к нам.
— Так, ну разобрались?
— Нет. Давайте отойдем отсюда. На улицу, например, — я взяла Варю за руку и пошла к лифту.
— Хрен тебе! — ответил мне Гарик, нехорошо ухмыляясь.
А его невеста вдруг завизжала:
— У меня уже воды отходят! Мне в квартиру надо!
Я с сомнением посмотрела на ее живот, торчащий из-под ядовито-голубого дутого пальто.
— А само постановление у тебя есть? — Я поняла, что придется повозиться в этой грязи и разобраться.
— Хрен тебе! — опять бойко выкрикнул Гарик и прислонился к двери моей квартиры, сложив руки на груди.
Я посмотрела на сержантов.
— Простите, а вас кто-то вызывал?
— Да вот, обратился гражданин, — неохотно объяснил один. — Помочь вроде вселиться по постановлению суда…
— А вы видели постановление?
— Начальник наш, значит, видел… Нам-то что… У нас что, дел других нет?
Я попыталась взять себя в руки и спокойно ответить полиционеру:
— Но суда никакого не было.
— Тебя типа на нем не было! Приходить по повестке надо! — вскинулся Гарик.
— Ну ладно, какой там к черту суд. Гарик, хватит идиотничать. Вы меня простите, — я обратилась к сержантам. — Это просто такой человек — он на учете состоит в наркологии и в психдиспансере.
— Хрен тебе! — Видимо, это самая удобная формула не раз выручала Гарика в трудных ситуациях.