– Видишь, вон там, в заливе, шлюпка? Ты ее тоже видишь? Вон ту, синюю? А что это за шлюпка?
И вслед за тем неизменно приглашала:
– Приходи! Я достану ром «Блэк Харт», твой любимый.
Он всегда отвечал согласием. Но в конце концов растерял смелость для визитов, потому что стоило ему явиться, как бывшая начинала вздыхать и повторять: «Как мы хорошо жили, пока ты с той шлюхой из Кармоди не спутался».
– На Рождество, – рассказывал он рикше, пока девушка пробиралась между похожих на швабры пальм и щербатых пастельных пляжных домиков по обе стороны бульвара Сантори, – я ей покупал ее любимые духи, называются «Пепел роз». – Остальную часть года он пытался держаться от нее подальше. – Я уже был не в том положении, чтобы просить кого-нибудь об уходе за ней, а она ведь сама о себе толком не могла позаботиться. Ну и вот, я не только вину за собой чувствовал, но и нарастающее раздражение.
– «Пепел роз»! – повторила рикша. – Ну и ну!
Ему показалось, что позади слышны голоса, и он обернулся взглянуть в заднее окно. По бетону в пурпурном сиянии задувало песок. Никого, даже детей Пойнта.
– Возвращаемся! – приказал он. И: – Извини.
Рикша пожала плечами.
– Да ладно, – ответила она. – Мне-то какой интерес?
3
Жидкий модерн
После того что случилось с его последней клиенткой, Вик Серотонин много спал. Спал как мертвый, без сновидений. Побывав в Зоне, снов не видишь. А как проснешься, становится еще хреновее, и спать надо, чтобы потом увидеть перспективу, как всегда говорил Вик. Если не спать, заработаешь такую трясучку, что хоть в петлю лезь.
Вик обитал в саутэндском доме без лифта и горячей воды; берлогу эту он получил вместе с благословением на бизнес от уходившего на покой entradista-турагента по фамилии Бонавентура. Квартира была двухкомнатная, с душевой. Он тут никогда не готовил и не ел, хотя на кухне имелась индукционная печка и стоял навязчивый запах старой готовки. Пахло тут также старыми одежками, прежними арендаторами и многолетней пылью; однако дом удовлетворял основному профессиональному требованию Вика – был недалек от ореола Явления. Вик спал на кровати, сидел в кресле и брился перед зеркалом. Как и все остальные жители дома, эти вещи он купил в репродукционной лавочке в конце улицы, когда въехал сюда. Он носил габардиновые куртки на застежке-молнии и расписанные рубашки от Инги Малинк. Он вешал их в шкаф с Земли – розовый шпон по самшитовому дереву, примерно 1932 года, старый и привезенный издалека. Из одного окна открывался неплохой вид на мост, из другого – на сегмент некорпоративного космопорта, поросший сорняками, да ворота на цепи.
Однажды под конец дня он проснулся, посмотрел на себя в зеркало и подумал: «Вик, ну и видок у тебя».
Происшествие его так состарило, что Вику легко было дать лет пятьдесят. Во рту до сих пор держался характерный для Зоны привкус, а перед глазами стояла клиентка, убегавшая от него в странном свете задержавшейся зари. Ее паника и побежка навевали какие-то ассоциации; он уже не мог вспомнить какие, однако больше не злился на нее.
Среди прочего хлама в квартире Вика имелся бакелитовый телефон с проводами в тканевой обмотке и динамиком. В этом году они были в моде, и Вик купил себе самый дешевый. Стоило Вику закончить бриться, как телефон зазвонил: как Вик и ожидал, это оказался брокер Поли де Раад. Звонок был недолог и побудил Вика выдвинуть ящик, откуда он извлек два предмета, замотанных в тряпку. Первый предмет представлял собой пистолет. Второй описать было сложнее: Вик посидел у окна в меркнущем свете, задумчиво вертя его перед собой. В длину предмет имел дюймов восемнадцать, и, когда тряпка разворачивалась, он словно бы шевелился. Это была иллюзия. Падая под острым углом, свет создавал впечатление, что поверхность объекта вот-вот изогнется в руках. Объект был сделан из кости или металла, а может, из того и другого одновременно, а может, ни из того и ни из другого.
Он понятия не имел, что это такое. Когда Вик его нашел две недели назад, объект этот выглядел животным: единственным в своем роде, доселе невиданным, белым, безволосым зверем крупнее собаки; сперва зверь чухнул прочь от Вика по груде обломков где-то в Зоне, потом развернулся и побежал обратно, словно, передумав, заинтересовался персоной Вика. У него были крупные человеческие глаза. Каким именно образом животное превратилось в объект, ныне лежавший перед ним, тонкостенный, как соты, под определенным углом зрения словно бы титановый, а под другим – будто бы костяной, – Вик не знал. И не хотел знать.
– Да, – сказал он в трубку, – да, я достал. Он тут.
Послушал минутку.
– А с какой бы стати? – спросил он. Потом, сказав: «Ладно», повесил трубку. Завернул хабар обратно в тряпку и вышел из дома.
– Я ж этим не потому занимаюсь, что мне нравится, – пожаловался он вслух по пути вниз, словно Поли де Раад мог его слышать. Де Раад в свое время служил вакуум-коммандо, посредником и мастером на все руки в корпорации «Земные военные контракты», а впоследствии стал директором клуба «Семирамида». Это заведение представляло собой видимую часть обширного холдингового айсберга, куда основательно вкладывались ребятки из ЗВК. Поли держался принципа «подождем и посмотрим», осторожничал и в данном случае решил свести Вика с одним из своих операторов, который-де проверит хабар и купит его, только если товар хороший.
Вик не знал, кого недолюбливает сильнее – Поли или его операторов. Тем не менее он спустился через Манитаун к океану и вскорости очутился в дальнем конце Корниш, на Суисайд-Пойнт. Там он остановился перед зданием из бетонных блоков, – быть может, старым баром или местом дешевой аренды для предсказуемо неудачливых предпринимателей; теперь стены покосились, окна были заколочены, вокруг царило запустение. Между похожими на швабры пальмами поодаль стояли дети Пойнта в костюмах ганпанков, негромко шушукаясь, и рекламные объявления, приглашавшие откликнуться на легальные вакансии, плавали вокруг их головенок.
Вик вошел и прождал внутри несколько минут, внимательно вслушиваясь. Ему показалось, что прошло куда больше времени. Затем пальмовые деревья зашелестели на холодном ветру, и откуда-то с пляжа, от голубоватых фонарей, полил серебристый дождь. Дети закричали и кинулись плясать под дождем. Через пару минут их и след простыл. Вик, словно ожидавший этого, вытащил пакет и выставил его перед собой, держа в одной руке, в другую же взял пистолет. Он стоял, наблюдая за переменами погоды, пока не услышал мягкий голос, исходивший словно бы изнутри и снаружи одновременно.
– Привет, Вик, – сказал голос.
– Ты заходи, не стой под дождем,[13] – сказал Вик.
– Ну прикольно же, Вик.
– Да ладно. Я не в настроении для разговоров о погоде.
– Я кого-нибудь пошлю, – ответил голос.
Вик пожал плечами, будто существо само попросило его о какой-то услуге, какую Серотонин не захотел оказать.
– Тут что-то нечисто, – предупредил он, – я умываю руки, если что. Прими это к сведению.
Голос рассмеялся.
Когда оператор Поли де Раада появился внутри, он принял облик одного из ребятишек Пойнта, мальчишки лет десяти, в обычном для этой местности кричаще-безвкусном прикиде ганпанка и выцветшем габардиновом плащике чуть ниже колен без ремня, застегнутом на все пуговицы. Мальчик вошел по собственной воле, а потом его так затрясло, что ребенок вынужденно прислонился к стене.
– Что со мной? – озадаченно произнес он в пространство. – Я тебя раньше не видел, чувак.
Он закашлялся, утер губы тыльной стороной запястья и поискал взгляд Серотонина, но тот успел отвернуться. Спустя пару минут Вик услышал вздох. Снаружи замелькал свет. Ребенок перестал сопротивляться и сполз по стене на пол.
– Обернись, Вик, – сказал оператор.
Вик облизал губы.
– Вик, я гарантирую твою безопасность.
Вик развернулся.
– Ты совсем как моя матушка говоришь, – заметил он. Трудно было сказать, почему мать ему сейчас вспомнилась. Он больше не был уверен, какого пола ребенок с Пойнта. Существо стояло тихо, неподвижно. Вику подумалось, что если оно пошевельнется, сделает шаг, пустится бежать, проделает осмысленное движение, то грацией не уступит танцовщице. Лицо его словно бы увеличилось в размерах. И глаза тоже – они приковывали взгляд. В лице этом просияла утренняя заря бесполой непостижимой личности теневика, источавшей такой оптимизм, что ни один человек не мог на него долго смотреть.
– Вот оно, – сказал Вик. – Я кладу хабар для Поли на пол между нами, ты делаешь все, что посчитаешь нужным, а если мне что-то не понравится, клянусь, я вас обоих пристрелю на месте.
– Ты бы расслабился, – посоветовал ему оператор.
Существо постояло, словно бы в замешательстве, еще некоторое время, пока Вик не положил артефакт на пол, затем у него из глотки вырвались три-четыре чистых звонких музыкальных ноты, не так вокальные, как инструментальные; хабар слабо засветился через тряпку, в которую Вик его завернул.
– Это очень классный товар, – произнес теневик таким тоном, словно описывал хабар покупателю. – Это очень хороший товар.
Слитным движением он опустился на колени, наклонился вперед и очертил руками круг: странно детское движение защиты, каким-то образом включившее больше места, чем артефакт занимал. Изо рта у теневика потекла электромагнитная рвота. Тысячи мошек, подобных неоново-фиолетовой тапиоке, медленно закапали на сверток с хабаром.
– Я просто хочу взглянуть, что это тут у нас, – проговорил теневик, – прежде чем продолжим.
Мерцающий свет интерфейса выхватил его лицо, на краткий миг стерев черты. Стены комнаты тоже осветились, затем опять потемнели. Вик углядел граффити, дешевый покоробившийся пластик, выставленный наружу кус арматуры.
– Мне это не нравится, – сказал он.
В комнате царила абсолютная тишина. Во взгляде коленопреклоненной фигуры не осталось ни единой мысли; теневик полностью сосредоточился на медленно, как вязкий мед, стекающей на хабар струйке света – кодовом интерфейсе.
– Это зашло слишком далеко, – сказал Вик. – Мне это не нравится.
Ему ответил слабый голос. Голос Поли де Раада из клуба «Семирамида», ретранслированный сюда через миллиардную долю полосы пропускания теневика.
– Привет, Вик, – произнес голос. – Ты мне сегодня больше не нужен. Деньги на счету.
– Я тебе, Поли, жопу надеру, – пообещал Вик, – если их там не окажется.
И настороженно попятился, выставив перед собой пистолет, держа его обеими руками жестом скорее умоляющим, чем угрожающим. Несколько минут после этого дверной проем продолжали очерчивать световые сполохи, словно оператор шаг за шагом пытался отсоединиться от интерфейса. Наконец, со сдавленным и словно бы облегченным вздохом, все прекратилось, и пала тьма.
К тому времени Вик Серотонин, снова взяв курс на восток, пересек мост через лагуну в туристический порт, где зашел в бар под названием «Мир сегодняшний». Он заказал бутылку рома «Блэк Харт» на вынос, потом передумал и сел в одной из кабинок, чтобы перекусить. Пока ел, проверил счет. Увидев, сколько денег там появилось после продажи артефакта, Вик отодвинул тарелку. Аппетит у него резко пропал.
– А бутылку я все-таки заберу, – сказал он бармену.
Вик понимал, что такая удача долго не продержится. Опыт подсказывал, что эдакие деньги – сами по себе удача. Таким деньгам все равно, кто ты, от них лучше держаться подальше. Не пройдя и десятка шагов от «Мира сегодняшнего», Вик оказался прижат к поребрику бампером розового «кадиллака», тюнингованного под популярный тогда в определенных кругах саудадийской тусовки модерн со стремительными линиями корпуса. Как и любой турагент, Вик превосходно знал эту машину. Владел «кадиллаком» Лэнс Эшманн, важная, сколь мог судить Вик, шишка в Полиции Зоны; человек, похожий на стареющего Альберта Эйнштейна, вежливый и вездесущий, легенда саудадийской полиции артефактов. Эшманн наблюдал, как приходят и уходят турагенты, начиная с Эмиля Бонавентуры и заканчивая Виком. Вынув изо рта трубку, он улыбнулся.
– Привет, Вик! – воскликнул он. – Это ты?
Вик остановился. «Кадиллак» тоже.
– Ты же знаешь, что это я, – сказал Вик.
– Вик, лезь сюда, поехали.
– Не хочу.
– Зря. Это отличная машина.
Вик ожидал, что Эшманн появится в сопровождении отряда полицейских, и попытался взглянуть одновременно во все стороны, вверх-вниз по улице, в сторону бара и внутрь. На улице было пусто. Снова пошел дождь, тротуар заблестел, как лакированный. За рулем машины Эшманна сидела женщина; они с Виком обменялись кривыми усмешками. Лицо ее озаряла сложная смесь света приборной панели, неоновой рекламы и вывески «Мира сегодняшнего», но ясно было, что женщина основательно перекроена, а волосы у нее светлые, очень коротко остриженные. Заглушив мотор, женщина вылезла из автомобиля и быстро оказалась рядом с Виком. Как и можно было ожидать, она была куда выше Эшманна и крепкого сложения. По тыльной стороне предплечья у нее бежали потоки данных, похожих на азиатские иероглифы.
– Мы тебя попросили сесть в машину, – сказала она.
Вик едва заметно шевельнул плечом. Было похоже, что на большее он не согласен. Двое настороженно изучали друг друга, пока не откинулась пассажирская дверца «кадиллака» и не вылез Лэнс Эшманн, тяжело дыша и суетливо поправляя дождевик.
– Погоди! – скомандовал он ассистентке. – Я боюсь того, что ты можешь с ним сделать.
Он взял ее за руку.
– Успокойся, – сказал он ей. И Вику: – Можем тут поговорить.
– Думаю, что это вполне возможно, – ответил Вик Серотонин.
– В этом баре, если хочешь, – предложил детектив, – или прямо тут, на тротуаре. Можем поговорить.
– Сядь в машину, – умоляюще попросил он ассистентку. – Успокойся. Ну правда, все ведь в порядке. Ты можешь себе это позволить, Вик нам проблем не создаст. Вик, ну скажи ей, что ты не создашь нам проблем!
Вик улыбнулся.
– Ты со мной в безопасности, – сказал он ассистентке.
– Вик, ты ей – плюнуть и растереть. Веди себя смирно! Ты бы видел, какие у нее рефлексы после перекройки.
– Ага, я впечатлен.
Женщина дернула уголком рта и отступила за водительскую дверцу.
– Вы, молодежь, как бойцовые псы, чесслово, – посетовал ей вслед Эшманн. – И как вы вообще до тридцати доживаете? – Он положил руку Вику на плечи. – Я знаю, Вик, я старею. Мне этой ночью снилась мандала. Простая, очень простая. Всего четыре-пять концентрических кругов, но взгляда не отвести. Они были серебристые.
– Очень интересно, – отозвался Вик.
У Эшманна сделался обиженный вид.
– Вик, ну ты бы меня послушал. Мандала – это знак, что человек меняется к лучшему. Принимает верное решение перейти из одной комнаты своего бытия в другую.
– Что, правда?
– Правда. Я доволен собственным продвижением. Может, я выйду на пенсию счастливым.
Серотонин поднял к свету бутылку «Блэк Харт».
– Я, наверное, тоже должен быть собой доволен, – сказал он. – Достигая дна каждой такой бутылки, я тоже что-нибудь в этом роде вижу.
Эшманн коротко рассмеялся.
– Ты для меня слишком умен. Но взгляни! – Загубником трубки он указал на Тракт Кефаучи, раскинутый в небе над Саудади ожерельем из полудрагоценных камней. – Мне обычно снилась эта штука. – И вздрогнул. – Из ночи в ночь, пока я был юн. Нет менее упорядоченного объекта. Какой он бессмысленный и неоформленный! Там, как говорят, физика неправильная, сорвалась с цепи во Вселенной. Ты это понимаешь? Я – нет. – Он потрепал Вика по плечу, словно полагая, что тот мог его не понять, или неуверенный, что привлек внимание собеседника. – А теперь и здесь, внизу, тоже так. Мы понятия не имеем, что творится в Зоне Явления. Но что бы оттуда ни вылезло, – добавил он, – с ним приходится разбираться мне.
Вик не придумал ответа, поэтому смолчал.
Это, казалось, только подтвердило подозрения сыщика, поскольку Эшманн покачал головой, развернулся и сел в «кадиллак», где и остался дымить трубкой, ерзая под дождевиком.
– Окажи милость, Вик, – сказал он далеким голосом, – закрой дверцу.
Вик так и сделал, и сыщик продолжил:
– Ты туроператор, и это хорошо. Хорошо, пока ваш маленький бизнес не создает мне проблем прямо под носом. – Он пожал плечами. – В обычных обстоятельствах я бы не стал к вам с Поли де Раадом цепляться: ему палец в рот не клади. Это между тобой и Поли, с какой стати мне лезть? Но то, что вы с Поли надыбали в кафе «Прибой», – новое.
Вик никогда не слышал про кафе «Прибой».
– Не понимаю, о чем ты, – ответил он.
– Вик, если вы тырите оттуда новый тип артефактов, я тебе голову скручу, я клянусь.
– Я никогда не слышал про это место! – воскликнул Вик. Но Эшманн уже отвернулся к ассистентке и сказал ей что-то, чего Вик не расслышал. Она ответила, оба засмеялись. Странная парочка. Глаза женщины на миг расфокусировались, стали плоскими и загадочными, отразив свет дождливого вечера; по ее руке энергичными импульсами струились данные. Улыбнувшись Вику на прощание, она шутливо отсалютовала, словно намекая, что вскоре увидит его снова. Затем завела мотор, и «кадиллак» медленно отъехал от тротуара.
– Эй, Вик? – окликнул его через плечо Эшманн, уезжая. – Когда в следующий раз наведаешься к Эмилю Бонавентуре, передай ему привет. Скажи, что я его люблю!
* * *– Ну, что думаешь? – спросил сыщик у ассистентки.
Они сидели в салоне «кадиллака», отделанном искусственной кожей, и вдыхали ее теплый запах под мигание уличных огней. Руки ассистентки лежали на рулевом колесе. Ноги – на педалях. Эшманн уже отметил, как она целеустремленна в таких делах.
– Вы лучше меня его знаете, – сказала она после долгой паузы.
– И хорошо, что ты это понимаешь. Есть еще что сказать?
– Мне кажется, он удивился.
– Наш Вик, – сказал сыщик, – он такой. Всегда удивляется.
– Не знаю, что вы под этим понимаете. – Взгляд ее уперся в пустую улицу. Эшманн подождал, не пожелает ли она еще что-нибудь добавить, и улыбнулся себе под нос. Спустя минуту с озабоченным видом полез за спичкой в прихваченный из кафе «Прибой» коробок, открыл пепельницу на приборной панели, откуда пахнуло застоявшимся табачным духом, и сунул туда спичку, не зажигая ее.