Он снова улыбнулся. Каролина встала и нацепила кепку ему на голову. Козырек закрыл его лицо, и ей пришлось наклониться, чтобы его поцеловать.
— Спокойной ночи, — пожелала она.
— Спокойной ночи, — ответил Джоди, не шевельнувшись.
Ей не хотелось от него уходить. У подножия лестницы она обернулась. Он внимательно смотрел на нее из-под козырька своей смешной кепки, и в его глазах было что-то такое, что заставило ее спросить:
— Что-нибудь случилось?
— Ничего.
— Тогда до завтра.
— Да, — ответил Джоди. — Конечно. Спокойной ночи.
Дверь гостиной наверху была закрыта, и из-за нее доносился шум голосов. Кэти надевала на плечики темную шубу и вешала ее в стенной шкаф у парадной двери. На ней были бордовое платье и цветной передник — уступка званому ужину. Когда неожиданно появилась Каролина, она воскликнула:
— О, вы меня маленько напугали!
— Кто приехал?
— Мистер и миссис Олдейн, — она тряхнула головой. — Они тут уже. Вы лучше идите, а то вы припозднились.
— Я заходила к Джоди.
Каролина не спешила присоединиться к вечеринке и остановилась поговорить с Кэти, опершись на перила. Она представила себе, как было бы здорово сейчас подняться обратно к себе наверх, забраться в постель и подождать, пока принесут вареное яичко.
— Он все еще смотрит про этих индейцев?
— Вроде нет. Он сказал, что там слишком много целуются.
Кэти скривила лицо.
— Лучше уж смотреть на поцелуи, чем на всю эту жестокость, вот что я скажу, — она закрыла стенной шкаф. — Лучше бы призадумались, к чему все это, чем выходить из дому и дубасить пожилых женщин их же зонтиками.
С этими словами она направилась обратно в кухню. Каролина осталась одна, и у нее больше не было причин задерживаться. Поэтому она пересекла холл, изобразила на лице улыбку и отворила дверь в гостиную. (Еще одно умение, приобретенное в театральном училище, это умение входить.) Шум голосов смолк, и кто-то произнес:
— А вот и Каролина.
Вечерняя гостиная Дианы, освещенная для званого ужина, была эффектна, словно театральная сцена. Три высоких окна, выходивших на тихую площадь, были завешены бледно-оливковыми бархатными шторами. На полу лежал бежевый ковер и стояли огромные мягкие диваны в бежевых и розовых тонах. Со старинными полотнами на стенах прекрасно сочетались горки из орехового дерева, мебель в стиле чиппендейл и современный итальянский кофейный столик из стекла и стали. Повсюду стояли цветы и воздух был напоен множеством дорогих и тонких ароматов: в их числе гиацинты, духи «Мадам Роша» и гаванские сигары Шона.
Они стояли так, как она и представляла: группами вокруг камина, с бокалами в руках. Но не успела она прикрыть за собой дверь, как от одной из групп отделился Хью. Он поставил свой стакан и пошел ей навстречу.
— Дорогая, — он взял ее за плечи и наклонился, чтобы поцеловать. Затем взглянул на свои тончайшие золотые часы, продемонстрировав при этом белоснежную крахмальную манжету с золотой запонкой. — Ты опоздала.
— Но ведь Ландстромы еще не приехали.
— А где ты была?
— У Джоди.
— В таком случае ты прощена.
Он был высоким, гораздо выше Каролины, стройным и смуглым. Он уже начал лысеть и потому выглядел немного старше своих тридцати трех лет. На нем был синий вечерний смокинг и сорочка, с тонкими кружевными полосками, а в его темно-карих глазах под густыми бровями читались оттенки веселья, восхищения и некоторой гордости.
Каролина заметила эту гордость и успокоилась. С Хью Рашли нужно было поддерживать определенный уровень, и Каролина половину своего времени проводила в борьбе с ощущением сильного несоответствия. В остальном в качестве будущего мужа он был в высшей степени замечателен: сделал удачную карьеру биржевого брокера и отличался заботливостью и вниманием, пусть даже его нравственные нормы иногда и воспаряли до ненужных высот. Но этого, очевидно, следовало ожидать, ибо это характерная черта его семьи — помимо всего прочего он был братом Дианы.
Паркер Холдейн пользовался неизменным успехом у молоденьких девушек, а поскольку Каролина была одной из них, Элен Холдейн всегда держалась с ней холодно. Это Каролину не слишком беспокоило. Во-первых, она не слишком часто встречала Элен, поскольку Холдейны жили в Париже, где Паркер возглавлял французское отделение крупного американского рекламного агентства, и приезжали в Лондон только ради важных встреч раз в два или три месяца. Нынешний визит был как раз одним из таких случаев.
Во-вторых, она не слишком любила Элен, что досадно, так как Элен и Диана лучшие подруги.
— Почему ты всегда так небрежно относишься к Элен? — спрашивала Диана.
И Каролина научилась пожимать плечами и отвечать:
— Прости.
Более пространные объяснения породили бы только страшную обиду.
Элен была красивой и утонченной женщиной, с некоторой склонностью к слишком пышным нарядам, которую даже жизнь в Париже не могла излечить. Она могла быть очень занятной, но Каролина знала на горьком опыте, что в ее остротах скрывались ядовитые жала злословия в адрес друзей и знакомых, которых не было рядом. Слушать ее было страшновато: никогда не угадаешь, что она скажет о тебе за твоей спиной.
А к Паркеру не стоило относиться серьезно.
— Вы прекрасное создание. — Он наклонился, чтобы поцеловать ей руку, и она была почти готова к тому, что сейчас он на радостях подпрыгнет и ударит пяткой о пятку. — Почему вы всегда заставляете нас ждать?
— Я спускалась к Джоди пожелать ему спокойной ночи. — Она обернулась к его супруге. — Добрый вечер, Элен. — Они коснулись друг друга щеками и чмокнули губами в воздухе.
— Привет, дорогая. Какое красивое платье!
— Спасибо.
— Их так легко носить, эти свободные вещи… — Она затянулась сигаретой и выпустила большое облачко дыма. — Я как раз рассказывала Диане про Элизабет.
У Каролины сжалось сердце, но она вежливо спросила:
— А что с Элизабет? — ожидая услышать, что Элизабет помолвлена, что Элизабет гостила у Ага-хана,[2] что Элизабет была в Нью-Йорке, снимаясь для журнала Vogue. Элизабет была дочерью Элен от первого брака. Она была немного старше Каролины, но, хотя Каролине иногда казалось, что она знает об Элизабет больше, чем о себе самой, они никогда не встречались. Элизабет по очереди жила у обоих родителей — у матери в Париже и у отца в Шотландии, а в тех редких случаях, когда она приезжала в Лондон, Каролина всякий раз оказывалась в отъезде.
Она попыталась вспомнить последние новости про Элизабет.
— Кажется, она была где-то в Вест-Индии?
— Да, моя милая, она гостила у своего школьного приятеля, отлично провела время. Но пару дней назад она прилетела домой, и отец встретил ее в Прествике с ужасными новостями.
— Какими новостями?
— Ну, ты понимаешь, лет десять назад, когда мы с Дунканом еще жили вместе, мы купили это поместье в Шотландии… То есть Дункан его купил, несмотря на мое отчаянное сопротивление… Для нашего брака это стало последней каплей. — Она умолкла, и на ее лице отразилось замешательство.
— Элизабет, — мягко подсказала Каролина.
— Ах, да. Ну, Элизабет первым делом подружилась там с двумя мальчиками из соседнего поместья… Не совсем, правда, мальчиками: они были уже подростками, когда мы с ними познакомились. Оба совершенно очаровательные, они приняли Элизабет под свое крыло как младшую сестру. Не успели мы и глазом моргнуть, как она уже сновала между их домом и нашим так, словно прожила там всю жизнь. Они ее обожали, особенно старший брат, и, вы только представьте, дорогая моя, прямо перед ее приездом он погиб: разбился в страшной автокатастрофе. Отвратительные обледеневшие дороги — его машина въехала прямиком в каменную стену.
Каролина не ожидала от себя такого, но все же была по-настоящему потрясена:
— О господи, какой кошмар!
— Да, чудовищно. Ему было всего двадцать восемь. Чудесный фермер, отличный стрелок, такой славный человек! Можете себе представить, что за возвращение было у бедняжки. Она позвонила мне в слезах и рассказала об этом, я хотела, чтобы она поскорее вернулась в Лондон, чтобы встретиться с нами и мы могли бы ее немного приободрить, но она сказала, что ей необходимо еще побыть там…
— Я уверен, что отец тоже будет ей очень рад… — Паркер выбрал момент, чтобы материализоваться у локтя Каролины, и протянул ей мартини, такой холодный, что он едва не обжигал пальцы.
— Кого мы ждем? — спросил он.
— Ландстромов. Они канадцы. Он банкир из Монреаля. Это все связано с новым проектом Шона.
— Это действительно означает, что Диана и Шон собираются переехать в Монреаль? — спросила Элен. — Но что же мы будем без них делать? Диана, что мы будем без вас делать?
— И надолго они собираются уехать? — поинтересовался Паркер.
— Года на три-четыре. Может быть, поменьше. Они уедут сразу после свадьбы.
— А что будет с этим домом? Вы с Хью собираетесь здесь жить?
— Нет, он для нас слишком велик. К тому же у Хью есть своя прекрасная квартира. Кэти останется жить здесь на первом этаже и будет присматривать за домом. Диана подумывает сдать его, если найдет подходящего съемщика.
— А Джоди?
Каролина посмотрела на него и опустила глаза на свой стакан.
— Джоди поедет с ними, будет там жить.
— А вы не против?
— Да, я против. Но Диана хочет взять его с собой.
А Хью не хочет взваливать на себя маленького мальчика. По крайней мере, пока. Может быть, он захочет завести ребенка через год-другой, но не одиннадцатилетнего мальчишку. Диана уже определила его в частную школу, а Шон говорит, что научит его кататься на лыжах и играть в хоккей.
Паркер все еще смотрел на нее. Она криво усмехнулась.
— Паркер, вы же знаете Диану. Она строит планы, и — бац! — они реализуются.
— Вы ведь будете по нему скучать?
— Конечно, буду.
Наконец приехали Ландстромы. Их представили гостям, напоили аперитивом и вежливо вовлекли в общую беседу. Каролина отошла в сторонку под предлогом поиска сигареты и с любопытством на них посмотрела: она подумала, что они похожи друг на друга, такое часто бывает с женатыми людьми. Они оба были высокие, угловатые, довольно спортивные. Она представила, как летом по выходным они вместе играют в гольф или ходят под парусом — может быть, участвуют в океанских регатах. Платье у миссис Ландстром было простое, зато бриллианты — потрясающие, а мистер Ландстром обладал тем типом невыразительной внешности, за которым часто скрываются по-настоящему успешные люди.
Неожиданно ей пришло в голову, что было бы чудесно, если бы в доме неожиданно оказался какой-нибудь бедный, неудачливый тип без высоких моральных устоев или даже просто пьяный — его появление сейчас было бы подобно глотку свежего воздуха. Например, художник, живущий впроголодь на какой-нибудь мансарде. Или писатель, чьи сочинения никто не покупает. Или какой-нибудь жизнерадостный бродяга с побережья с трехдневной щетиной и вываливающимся из штанов неэстетичным брюхом. Она вспомнила друзей своего отца, таких разных, нередко с сомнительной репутацией, до глубокой ночи потягивающих красное вино или рецину, заваливающихся спать где попало — на продавленном диване или низкой стенке террасы. Она подумала о доме на Афросе, по ночам лунный свет окрашивал его блоки в черный и белый цвета, а внизу всегда шумело море.
— … Пойдем ужинать.
Это был Хью. Она поняла, что он уже позвал ее один раз и был вынужден повторить свое приглашение.
— Ты замечталась, Каролина. Допивай и пойдем, пора что-нибудь съесть.
За столом она оказалась между Шоном и Джоном Ландстромом. Шон был занят винным графином, поэтому у нее завязалась беседа с мистером Ландстромом.
— Вы впервые приехали в Англию?
— Нет, что вы. Я был здесь много раз. — Он выровнял на скатерти свои вилку и нож, слегка нахмурив брови. — Однако я не все уловил. Я имею в виду семейные связи. Вы — приемная дочь Дианы?
— Да, верно. И я собираюсь выйти замуж за Хью. Он — ее брат. Многие думают, что это почти незаконно, но на самом деле это не так. Во всяком случае, в установлениях Церкви об этом нет ни слова.
— А я вовсе не думал, что это незаконно. Это просто очень рачительно. Все хорошие люди остаются в рамках семьи.
— Вы не находите, что это несколько ограниченно?
Он поднял глаза и улыбнулся. С улыбкой на лице он выглядел моложе, веселее и не таким богатым. Более человечным. Каролина почувствовала к нему расположение.
— Вы можете называть это практичностью. А когда у вас свадьба?
— В следующий вторник. Мне даже трудно в это поверить.
— И вы оба приедете навестить Диану с Шоном в Монреале?
— Я думаю, со временем. Не сразу.
— А еще есть маленький мальчик…
— Да, Джоди, мой брат.
— Он поедет вместе с ними.
— Да.
— В Канаде он будет как рыба в воде. Для мальчишки это отличная страна.
— Да, — повторила Каролина.
— Вас всего двое?
— Нет, — сказала Каролина. — Еще Ангус.
— Третий брат?
— Да. Ему почти двадцать пять.
— И что он делает?
— Мы не знаем.
Джон Ландстром с вежливым удивлением приподнял брови. Каролина пояснила:
— Да, так и есть. Мы не знаем, ни что он делает, ни где он. Понимаете, мы раньше жили на острове Афрос в Эгейском море. Наш отец был архитектором, он зарабатывал на жизнь, работая агентом для тех людей, которые хотели приобрести там землю и что-нибудь построить. Так он и с Дианой познакомился.
— Теперь я понял. Стало быть, Диана поехала туда, чтобы купить землю?
— Да, и построить дом. Но всего этого она так и не сделала. Вместо этого она встретила нашего отца и вышла за него замуж. Поэтому она осталась с нами на Афросе и жила в том доме, который всегда принадлежал нашей семье…
— Но ведь вы вернулись в Лондон?
— Да, наш отец умер, и поэтому Диана привезла нас с собой в Лондон. Но Ангус отказался сюда ехать. Ему тогда было девятнадцать, у него были волосы до плеч и ни гроша за душой. Диана сказала, что он может остаться на Афросе, если хочет, а он ответил, что она может продать дом, потому что он тогда уже купил себе подержанный «мини-моук» и собирался ехать в Индию через Афганистан. Диана спросила его, что он будет там делать, когда доберется, а Ангус ответил: «Искать себя».
— Таких, как он, тысячи. Вы ведь об этом знаете?
— Это не имеет большого значения, когда речь идет о родном брате.
— И с тех пор вы его не видели?
— Нет, почему же. Он вернулся вскоре после того, как Диана вышла замуж за Шона, но вы же знаете, как это бывает: мы все считали, что у него должно быть хоть что-то за душой, но он не сдавался и был непреклонен. Что бы Диана ни предлагала, он все принимал в штыки и в конце концов вновь уехал в Афганистан. С тех пор мы о нем ничего не слышали.
— Совсем ничего?
— Ну… Однажды он прислал открытку с фотографией то ли Кабула, то ли Шринагара, то ли Тегерана, то ли чего-то еще.
Она улыбнулась, пытаясь представить все это как шутку, но прежде чем Джон Ландстром успел что-либо ответить, через его плечо перегнулась Кэти, поставившая на стол супницу с черепаховым супом. Разговор оказался прерван, и он отвернулся от Каролины и завязал беседу с Элен.
Прием продолжался, его торжественность и предсказуемость нагоняли на Каролину скуку. После кофе и бренди все вновь собрались в гостиной. Мужчины осели в одном углу и разговаривали о бизнесе, а дамы собрались у камина и сплетничали, строили планы на жизнь в Канаде, восхищались гобеленом, над которым в последнее время корпела Диана.
Вскоре от группы мужчин отделился Хью, словно бы для того, чтобы наполнить стакан Джона Ландстрома, но сделав это, он подошел к Каролине, уселся на подлокотник ее кресла и спросил:
— Ну как ты?
— Почему ты спрашиваешь?
— В силах ли ты сейчас поехать в «Арабеллу»?
Она подняла на него глаза. Из глубины кресла его лицо казалось перевернутым, и это выглядело странно.
— Который час? — спросила она.
Он поглядел на свои часы.
— Одиннадцать. Может быть, ты совсем устала?
Но прежде, чем она успела ответить, Диана, слышавшая этот разговор, подняла голову от своего гобелена и сказала:
— Поезжайте, поезжайте оба.
— Куда они собираются? — поинтересовалась Элен.
— В «Арабеллу». Это небольшой клуб, Хью состоит его членом…
— Звучит интригующе… — Элен улыбнулась Хью с таким выражением, словно ей все было известно о любопытных ночных клубах.
Хью и Каролина извинились, пожелали компании спокойной ночи и удалились. Каролина поднялась к себе взять пальто и немного задержалась, чтобы расчесать волосы. По дороге назад она остановилась у двери в комнату Джоди, но свет там был погашен и оттуда не доносилось ни звука, поэтому она решила его не беспокоить и вновь спустилась в холл, где ее дожидался Хью. Он распахнул перед ней дверь, и они вместе вышли в мягкую ветреную темноту, дошли по тротуару до того места, где он припарковал свою машину, обогнули площадь и вырулили на Кенсингтон-хайстрит. Над головой висела молодая луна, и ветер гнал мимо нее клочья облаков. Деревья в парке покачивали голыми ветвями, оранжевое зарево города отражалось в небе. Каролина опустила стекло, подставив голову прохладному ветру, овевавшему ее волосы, и подумала, что в такую ночь хорошо брести сквозь темноту где-нибудь за городом по неосвещенным дорогам, где ветер шелестит в кронах деревьев и лишь неровное сияние луны чуть освещает путь.
Она вздохнула.
— К чему это ты? — спросил Хью.