Князев сел на койку. Некоторое время оба молчали.
– За что закрыли тебя? – наконец спросил Валера.
– Да, в общем-то, ни за что.
– Ага, конечно. Все мы тут ни за что сидим, – ухмыльнулся сокамерник, после чего поднялся и посмотрел на зарешеченное окно. – Эх, Богдан, погодка стоит просто замечательная! Вот бы на речку, с удочкой, парой хороших друзей – и на всю ночь. Соскучился я по беседам задушевным… А ты?
Князеву меньше всего хотелось сейчас откровенничать с незнакомцем, но и грубить в ответ на приторную вежливость нового соседа было «не по понятиям».
– Рыбалка – это дело, – ответил он общей фразой.
– Да уж. Рыбалка – это свобода. А мне, веришь, земляк, даже порыбачить не с кем. Я на зоне 20 лет оттрубил, и знаешь, за что? За убийство. Друга моего лучшего. Его, как тебя, Богданом звали. Росли вместе, вместе работать пошли. Одну и ту же бабу полюбили… Ой, не могу вспоминать – сердце колет. – Мужчина картинно схватился рукой за грудь.
Дальше шел путаный и жалостливый рассказ, в течение которого Богдан пытался осмыслить ситуацию, в которой так неожиданно оказался, и понять, как себя вести с этим странным типом. А тот не умолкал:
– Я ж его, как брата, даже больше… А они… Нож, видите ли, мой. Но я до сих пор держусь – грех брать не хочу. Восемнадцать лет мурыжат меня, притесняют… Слышь, земляк, чует мое сердце, и ты тут за дружбу сидишь?
– Есть немного, – коротко сказал Богдан.
– Что, тоже из-за любви или по делу? – спросил Валера.
– По делу, – меньше всего Богдану хотелось сейчас разговаривать с незнакомцем о своих делах. Тем более что тот мог оказаться подсадной уткой. Однако Князев решил подыграть своему соседу, сделать вид разотровенничавшегося новичка.
– Это еще хуже, брат. – Валера сокрушенно помотал бритой головой. – Плохо, если баба дорогу перешла и в горячке друга замочил. А если из-за денег или делового интересу – во сто раз хуже. Грех, грех большой. Не отмолишь.
– Нечего мне замаливать. Я никого не убивал. Мы вместе над делом работали, он раскопал чего-то, вот его и прибрали. А меня подставить теперь хотят.
– А друг? – Валера испытующе смотрел на Князева.
– Чего – друг?
– Раскопал чего, друг твой, он же должен был сказать перед смертью? – Князева несколько удивила и отрезвила такая настойчивость.
– Да какая теперь разница, чего раскопал. Что узнал – в могилу унес.
– А не заливаешь?
– Тебе-то что? Да и вообще, чего это я буду что-то доказывать.
– Но-но, ты мне не финти тут! Я к нему со всей душой, как к другу-земляку, а он со мной, как с фраером залетным. Да я столько на зоне кантовался, я таких, как ты, козлов через колено ломал! – Валера вскочил с нар и одним прыжком очутился перед Богданом. На его акульем лице от приторного радушия не осталось и следа, из разинутого рта несло вонью гнилых зубов. Князев несильно толкнул его пятерней в лоб. Тот, не удержавшишь, отпрянул и сел на голый пол. Удивленно посмотрел на себя и обидчика – и бросился в атаку, на ходу доставая из-под штанины треников заточенную ручку от ложки. Князев наблюдал за его перемещениями, не меняя позы, но в момент удара слегка отклонился, схватил Валеру за руку с ложкой и дернул на себя, одновременно проскальзывая под летящим мордой вниз телом. В следующее мгновение Князев уже принял боевую стойку посреди камеры, а Валера успел развернуться, выдернул заточку и попер на соседа, по-бычьи пригнув голову и быстро размахивая самодельным орудием из стороны в сторону. Князев подпустил его поближе и снова использовал заученный прием – проскользнул под безоружной рукой и отвесил сокамернику хорошего пинка, придав ускорение, которое через метра два свободного полета остановила стена. Но Валера и после этого сдаваться не пожелал. Наоборот – его залитое кровью от разбитого лба лицо перекосилось от ненависти и злобы.
– Что, форточник хренов, шутки со мной шутить вздумал, да? Брюса Ли устраивать мне вздумал? Я тебя лыбиться-то отучу навсегда. – И, тяжело поднявшись вверх по стенке, снова пошел на Князева. Тот уже понял, что Валера – не боец, и спокойно ожидал дальнейших действий. Последний тоже сообразил, что нахрапом противника взять не удастся, и некоторое время оба ходили по кругу, настороженно следя друг за другом. Внезапно зэк заорал благим матом и бросился на Князева с кулаками. Тот перехватил его руки и несильно двинул лбом противнику по зубам, завязалась драка. Богдан успел пару раз получить по ребрам и влепить обидчику в глаз. Внезапно Князева сильно дернули за шиворот. Обернувшись, чтобы дать отпор, увидел мента. Еще пара мусоров держали отмахивающегося и орущего Валеру, его лицо и одежда были в крови.
– Повеселились, и будет, – примирительно сказал мент, защелкнул на запястьях Князева наручники и вывел из камеры. Тот, не зная, что и думать о таком повороте дел, молчал. И снова глаза непроизвольно щурились от перемены освещения. Конвой прошел через коридор к комнате, где Богдану отдали его личные вещи.
– Что, на выход? – с надеждой спросил он.
– Куда надо, туда и пойдешь, – равнодушно ответил полицейский, и они снова двинулись по скудно освещенному коридору. Комната, в которую его завели, оказалась камерой с зарешеченными окнами, розовыми стенами и искусственными цветами на подставке. За деревянным столом сидела женщина лет 40, платиновые волосы аккуратно заколоты на затылке. Перед ней лежала папка с документами.
– Князев Богдан Андреевич? – подняла она глаза на арестанта. – Присаживайтесь, пожалуйста. – Князев поднял закованные в наручники руки, и охранник нехотя выдвинул перед ним стул.
– Меня зовут Аделаида Красильникова, я ваш адвокат. – У женщины были уверенные манеры, при разговоре она смотрела собеседнику в глаза.
– Что мы имеем по состоянию на сегодня. – Аделаида похлопала по папке рукой с аккуратным золотым колечком. – Очевидных доказательств вашей вины нет, свидетели, которые дали против вас показания, на повторном допросе путаются, и это обнадеживает. Однако рано радоваться – дело закрывать никто не собирается. Вас пока что выпускают. Мне это стоило больших усилий, между прочим. Да, и необходима ваша подпись. Здесь. – Адвокат повела идеально заточенным ногтем внизу первой страницы, перелистнула ее и показала Богдану, где нужно поставить подпись на второй.
– Спасибо, я лучше сначала прочту.
– Воля ваша.
Так Князев узнал, что его выпускают под подписку о невыезде. Тут же, в розовой комнате с искусственными пыльными лилиями, с него сняли наручники, и уже в сопровождении аппетитной Аделаиды, а не сотрудника ИВС Богдан двинулся к выходу.
Всего несколько часов назад он щурился от внезапной темноты камеры, куда его втолкнули полицейские. Сейчас в глаза ему било летнее солнце, и, спустившись вниз по ступенькам, Князев блаженно потянулся, чувствуя, как напряжение и безысходность последних часов отступают. Неизвестно откуда пришла мысль о том, что все будет хорошо. Вот еще бы душ принять – морщась от воспоминаний о неугомонном Валере, подумал Богдан. Со стороны ворот послышался звук автомобильного клаксона. Повернув голову, Князев увидел Карачуна. Как обычно подтянутый и гладко выбритый, тот махал ему рукой, подзывая к себе. Сели в машину, завязался разговор. Первым делом шеф спросил, не хочет ли Князев перекусить. Заехали в шашлычную, заказали мяса и по пиву, Карачун взял безалкогольное. Разговорились. О том, что Князева задержали, он узнал от бывших сослуживцев, работавших в полиции с которыми начальник охранной фирмы не терял связи. Мгновенно подключил старую знакомую – толкового и недешевого адвоката, которая и добилась, чтобы задержанного отпустили.
– Ну за твою свободу. – Карачун поднял бокал пенного напитка и улыбнулся Богдану.
– За то, чтобы убийцы нашего товарища были наказаны. – Князев ответно отсалютовал бокалом и сурово посмотрел в глаза начальника.
Старый десантник понял – его сослуживец не отступится и не остановится ни перед чем, пока не найдет и не покарает виновных. Карачун поставил бокал и задумчиво посмотрел вдаль.
– Послушай меня, Богдан. Мы живем в подлом и сложном мире, где финансовые выгоды и расклады иногда становятся важнее дружбы, любви и чести. Ты это знаешь. Ты также знаешь, что я не из тех людей, кому баксы глаза застят. Ты веришь мне, Богдан?
– Верю… батя. – Князев невзначай назвал Карачуна так, как обычно вэдэвэшники звали его между собой во время заданий в горячих точках, и внезапно почувствовал прилив горячей благодарности и доверия.
– А теперь слушай сюда. Смерть Выгодина – для всех нас утрата, и я не успокоюсь, пока заказчики и убийца не будут найдены. Но тебе туда лезть нельзя. Ты для них – мелочь, прихлопнут и дальше пойдут, тем более что уже спалился и у них на крючке. Захотят – гулять будешь, захотят – в тюрьме сгноят или на перо посадят. Такое сейчас время.
– Да, я уже понял.
– Я работаю по этому делу. Ты же знаешь, как много сейчас решают связи и добрые отношения с нужными людьми. Верь мне и держись подальше, чтобы не попасть под раздачу.
– Да, я уже понял.
– Я работаю по этому делу. Ты же знаешь, как много сейчас решают связи и добрые отношения с нужными людьми. Верь мне и держись подальше, чтобы не попасть под раздачу.
Князеву ничего другого не оставалось, как пообещать не высовываться и не рисковать собой. Они не спеша доели шашлык, потом Карачун подбросил Богдана до ближайшей станции метро и они попрощались.
Дома Князеву не сиделось – приняв душ и побрившись, он начал мерить комнату шагами. Данное Карачуну обещание не давало покоя. Сидеть сложа руки, когда у тебя на глазах в мирное время расстреляли друга, было просто невозможно. А нарушить обещание не было повода – ни одной ниточки, ни одной зацепки, которые могли бы привести к заказчикам. Внезапно в кармане зазвонил телефон. Номер оказался незнакомым.
– Алло, говорите, – настороженно произнес Князев.
– Бодя? Здорово! Это Роман, удобно говорить? – раздался бодрый голос в трубке.
– Да, привет, дружище, очень кстати позвонил. Есть чем порадовать?
– Ну чтобы да, так нет, – сострил собеседник. – Все сложно. Можешь подойти на наше место?
– Когда?
– Часика через два – мне тут еще одну работенку доделать надо…
– Буду, приходи.
После этого звонка Богдан понял, что дело сдвинулось с мертвой точки, и уже не мог оставаться дома. Быстро оделся и пошел в бар. Поймал себя на мысли, что почти бежит, хотя времени в запасе было вагон. Заставил себя перейти на шаг и полюбоваться закатом. Но себя не обманешь – сердце гулко ухало в груди, и, несмотря на жару, тело била нервная дрожь. Уже в баре спросил коньяку, сразу сто граммов, и уже после первых двух глотков почувствовал, как блаженное тепло согревает изнутри, даря долгожданное расслабление и покой. В зал вошел Роман. Одобрительно посмотрел на выбор Князева:
– Ты, я вижу, решил не размениваться на пиво?
– Да, захотелось чего посолидней сегодня… Тебе заказать?
– Нет, я пивко пока – это так, с тобой потрещать заскочил… Работы сейчас привалило – не поверишь, еле вырвался. В нашей профессии отпусков не бывает… Короче, по твоему вопросу. – Роман достал и положил перед Князевым разбитый планшет. – Как я и говорил, все сложно. Открыть и раскурочить его с горем пополам получилось, но вот до ума довести – извини, мужик, «пациент скорее мертв, чем жив». Вот, – компьютерщик достал из сумки прозрачную папку с распечатанными фото и выложил перед Князевым – все, что удалось вытащить. – В ответ на удивленно поднятую бровь собеседника терпеливо пояснил:
– Это увеличенные иконки видеофайлов. Сами видеофрагменты восстановлению не подлежат. Вообще вся «начинка» этого чуда техники «полетела» безвозвратно, извини.
– Да что ты, с меня причитается! Я боялся, вообще ничего достать не удастся, – ответил Богдан, пробегая глазами по распечатанным на цветном принтере фото.
– Ну тогда до встречи. – Компьютерщик крепко пожал Князеву руку и быстро пошел к выходу.
Богдан тоже не стал задерживаться – не терпелось проанализировать полученные фото в тихой спокойной обстановке. Дома разложил бумаги на диване и сел рядом на пол. Первое фото не говорило ему ни о чем. Снятое явно при помощи вспышки, оно изображало внутренность какого-то подземелья. Покрутив его и так, и эдак, отложил. На следующей иконке он увидел знакомое лицо – капитана, который когда-то передавал им запечатанные ящики для «Геотехнологии». Еще на одной были запечатлены ворота самой организации. На последнем фото Князев увидел какого-то незнакомого старика, совсем седого. Размышляя о том, все ли фото касаются интересующего его дела и какое видео могло за ними скрываться, Князев уснул.
* * *
– Дочка, хватит целыми днями сидеть над учебниками. Одевайся, поедешь со мной. Заодно и проветришь голову от этих своих экзаменов. – Диваков без стука зашел в комнату Маши, которую ей выделил в своем шикарном загородном доме под Москвой.
– Куда это я поеду? Нет-нет, мне некогда, вступительные на носу, – попыталась было отказаться девушка.
– Ничего не хочу слышать. Бегом, жду тебя через десять минут на крыльце у машины. Хочу тебе показать, кто у тебя отец и чем занимается. Мы же должны друг друга получше узнать, правда?
– Ладно, уговорил. Только ненадолго. – Девушка с обреченным видом вздохнула и захлопнула лежавшую перед ней на столе книгу.
Диваков вышел из комнаты. Переодеваясь, Маша слышала, как он спускается вниз по лестнице на первый этаж, что-то напевая себе под нос.
Общественные слушания о дальнейшей судьбе обрушившегося недавно здания клиники проходили в одном из столичных домов культуры в центре города. Кроме многочисленных чиновников из всевозможных департаментов, служб, комиссий, депутатов городской Думы на заседании собрались и представители строительных фирм, претендующих на этот лакомый кусочек земли в исторической части Москвы.
Диваков припарковал машину на стоянке около ДК и, посмотрев в зеркало заднего вида, поправил на шее галстук.
– Ну все, приехали, мы на месте, – бодро сообщил он дочери.
Маша вышла и посмотрела на собравшуюся у входа толпу людей. Группка пенсионеров, тихо что-то обсуждая между собой, шла по тротуару в сторону Дома культуры. В простеньких плащах, с пустыми сумками и авоськами, чтобы на обратном пути заглянуть в магазин и купить хлеба и молока. Это были обычные люди, старожилы столицы, жившие рядом с обрушившейся клиникой, перебивавшиеся кое-как на нищенскую пенсию. Одни из последних могикан, проживавшие в центре Москвы по соседству с бизнесменами, нуворишами и прочими сомнительными личностями, которые в состоянии позволить себе, не напрягаясь, купить квартиру за несколько сотен тысяч, а то и миллионов долларов.
Услышав за спиной шум, Маша обернулась и увидела, как на стоянку подъехало и остановилось несколько автобусов. Из них вывалила куча народа и столпилась вокруг энергичного парня лет двадцати пяти – тридцати.
– Значит, так. Еще раз напоминаю – заходим и занимаем места в зале, желательно в первых рядах. Председатель собрания озвучивает проект реконструкции здания – все голосуем «за». После окончания возвращаемся в автобусы и получаем деньги. Все понятно?
– Абсолютно! – послышался нетрезвый голос из задних рядов.
– Так, кто это сказал? Мужчина, я же просил не пить. Все, вас я вычеркиваю. Выпившим и пьяным сразу говорю «до свиданья». Так, где вы тут у меня… вот, Степан Кириллович Липкин. – Организатор достал из папки несколько бланков с фамилиями участников и вычеркнул его из списка.
Через минуту проплаченная массовка зашла в здание Дома культуры. Маша с презрением смотрела на эту безвольную биомассу, готовую за тридцать сребреников проголосовать за что угодно. Вслед за ними потянулась вереница молодежи лет двадцати с несколькими комсомольского вида активистами во главе, также дававшие своим подопечным последние инструкции.
– Так-с, вроде бы ничего не забыл, – порывшись в папке с документами, Диваков сунул ее под мышку. После чего захлопнул дверцу и поставил машину на сигнализацию. – Идем, дочка, нам туда.
– Ты собираешься участвовать в этом цирке? Судя по тому, что я успела увидеть краем глаза и услышать краем уха, – там уже все давно решено.
– Ну почему сразу «цирк»? Серьезное мероприятие, люди будут решать судьбу здания. Это обычная практика: одни выдвигают предложения, другие голосуют. Кстати, если моя компания получит этот заказ, то я, кроме того, что восстановлю историческое здание, смогу еще и неплохо заработать, – отец подмигнул Маше и улыбнулся. – В таком случае сможешь просить у меня любой подарок, в пределах разумного, конечно. Ладно, пойдем, собрание сейчас уже начнется.
Диваков хотел посадить дочь в первый ряд, но Маша категорически отказалась и села в конце зала с самого края – отсюда, если что, можно незаметно слинять. Сам же отец отправился к представительного вида мужчинам, собравшимся у сцены, обсудить какие-то детали. Через несколько минут все они расселись за стоявшим на сцене столом, и седой мужчина лет шестидесяти с аккуратной бородкой объявил собрание открытым. Маша изначально подозревала, что отец затянет ее на что-то ужасно скучное, но решила – пускай. Хоть гляну, чем он занимается. Кроме местных жителей и проплаченной массовки в зале присутствовали несколько газетных журналистов с бейджиками на груди, пара фотографов. Съемочная группа муниципального телеканала – Светлана с оператором Сергеем – тоже была здесь. После большого успеха их сюжета о погибших диггерах продюсер дал им задание и дальше заниматься темой обрушившейся клиники. Пока не началось собрание, журналисты местных газет оживленно беседовали с людьми, выспрашивая их мнение о случившемся.
После того как собрание объявили открытым, худшие опасения Маши подтвердились. Перед собравшимися один за другим выступили представители Министерства культуры и Департамента охраны архитектурных памятников. Говорили много высоких слов о неповторимости и самобытности зданий старой Москвы, о желании во что бы то ни стало сохранить ее в первозданном виде. И – плавно подводили к мысли, что для этого необходимо начать плановую реконструкцию этих самых зданий. Потом на сцену вышел председатель комиссии округа по подготовке обновления архитектурного облика столицы. На обозрение публики вынесли проект будущего здания. Сказав пару слов о том, насколько тесно в этом проекте переплетены классика и современность, он передал слово непосредственно его автору – архитектору, представителю одной из крупных строительных компаний. Это был щуплый мужчина в сером костюме, очках и с буйной шевелюрой на голове. Говорил красноречиво и увлеченно: