– Прекрати истерику, ты же разобьешь мне лицо! Пойдем домой, и я тебе все объясню… Я же хотел как лучше… Нам нужны были деньги, а я знал, где их раздобыть… Но я не мог тебе об этом сказать.
При слове «деньги» Юля сразу успокоилась, она поняла, что может сейчас услышать то важное, за чем она, собственно, сюда и ехала: какую роль в этой сложной игре играет Харыбин?
– Какие еще деньги? – хрипло прошептала она, давясь слезами. – Отвечай! Какие деньги?! Я пойму, не маленькая!
– У Крымова были бумаги, очень ценные, рукописи… Они стоят миллионы, понимаешь?
– А Аперманис? Сколько можно было морочить мне голову?
– Она хотела купить у Крымова или у меня эти рукописи.
– Что это за рукописи? Чьи? Его роман, что ли? – и Юля расхохоталась ему в лицо, делая вид, что ничего не понимает. – Сколько можно врать?! И как это она сначала хотела их купить у Крымова, а потом у тебя? Так у кого они были?
– Все очень просто: она купит их у того, у кого они будут на момент сделки, что же тут непонятного? Говорю же: пойдем домой, ты отдохнешь, выспишься, а потом уж мы побеседуем.
– Ну и у кого же они сейчас? У тебя, я надеюсь?
– Нет, к сожалению, нет…
– Так. Отпусти меня немедленно. Дай мне уйти. Я устала от твоего вранья. Рукописи… Да кого сейчас могут интересовать какие-то рукописи?! И что такое сегодня миллион рублей?
– Дура! Речь идет о миллионах долларов.
– Да пошел ты… – и Юля схватилась за ручку дверцы в надежде открыть ее и выйти из машины. Она не верила ни единому его слову. Понятно было бы, если бы речь шла о документах, касающихся секретного оружия или техники, ноу-хау, или старинных рукописях… – Это что, очередное «Слово о полку Игореве»? Музейный экспонат, по которому плачет Сотбис?
– Нет, это не «Слово о полку Игореве», речь идет о…
Но она не стала слушать. Дверца наконец открылась, и Юля чуть не выпала из машины, настолько ослабла. Пошатываясь, она отошла на несколько шагов и подняла руку. Харыбин не успел ничего предпринять, как возле нее остановился старенький «Москвич», который, подобрав ее, исчез тут же за поворотом.
* * *Она приехала к Миллерше. Увидев, в каком Юля находится состоянии, Алла Францевна уложила ее спать.
– Отдохни, на тебе лица нет.
– Это на Харыбине лица нет, я его содрала вместе с кожей, – пробормотала, кутаясь в одеяло, Юля: несмотря на старания Миллерши, ей не удавалось согреться.
– Ты вся дрожишь, что с тобой?
– Холодно… – сквозь зубы выдавила из себя Юля и забралась уже с головой под одеяло. – Может, мне в ванну с горячей водой?
– Да, вот только этого тебе как раз и не хватало! Ты что, хочешь потерять своего ребенка?
Юля лежала, чувствуя близкое присутствие Аллы Францевны, и испытывала чувство признательности и даже нежности к этой ставшей ей настоящей подругой портнихе. Кто бы мог подумать, что ее лучшая подруга, Надя Щукина, превратится в совершенно чужого человека. Мало того, что она каким-то невероятным образом сумела приручить дикого зверя Крымова, уведя его из-под самого Юлиного носа, так теперь она же еще и бросила его, променяв на богатого иностранца. Неужели таких мужчин, как Крымов, нужно подвергать унижению изменой, чтобы удерживать их возле себя? Почему верной и порядочной жене мужчина предпочитает стерву? Неужели запах чужого мужика, исходящий от вернувшейся со свидания с любовником жены, возбуждает и рогоносца-мужа?..
– Юля, выпей аспиринчика, ты все равно не спишь. А хочешь, я подогрею тебе вина? Положу туда лимону, сахару, а? И согреешься, и расслабишься…
– Аля, положи мне туда лучше яду. Я устала от всего, от этой жизни, от Крымова, который держит меня вот так… – и Юля, выпростав руку из-под одеяла, показала побелевший от напряжения сжатый кулак. – Он не дает мне жить, я постоянно испытываю потребность видеть его, слышать его голос или просто знать, что он где-то рядом и может в любую минуту позвонить. Он живет с Щукиной, встречается с миллионом других женщин, и я, зная все это, продолжаю любить его. Где же моя голова? Неужели она превратилась в кочан капусты? Потрогай, вот они, листья… Что же это такое?.. А где моя гордость? Где я сама?.. – и Юля горько заплакала, спрятав лицо в ладонях.
– Ну что ты, деточка, успокойся, да разве ж так можно? Крымов – да его убить мало. Но что поделаешь, если мы не в силах совладать со своими чувствами? Любовь – не всегда во благо. Для многих любовь (так же, как для тебя) разрушительница. Но тебе надо поработать над собой, иначе – повторяю – ты потеряешь ребенка. Тебе нельзя так переживать. Я с самого начала боялась за тебя, когда ты сказала, что собираешься за границу…
– Ладно, неси свое горячее вино. Поговорим.
И спустя некоторое время Миллерша с увлечением рассказывала о своем путешествии в Германию. О том, как первые дни, пока они с племянницей жили в гостинице, постоянно тряслись от страха, ожидая признаков слежки. Но потом Алла Францевна поняла, что их план сработал, что ОНИ, те, кто стоял за поисками Крымова, упустили Земцову.
– Словом, мы провели чудесные дни, превосходно отдохнули, посмотрели город, накупили себе вещей. А я так успела даже закрутить роман с одним человеком, австрийцем, его зовут Михаэль и он прекрасно говорил на русском. – И вдруг без перехода: – Знаешь, я считаю, что должна вернуть тебе деньги за путевку. Руководитель нашей группы, такая приятная женщина, с которой я и договаривалась, что вместо экскурсий и прочего просто поживу в гостинице за свой счет, подсказала мне, где в Берлине можно купить настоящий бархат, и я, накупив его и привезя сюда, уже получила от своих клиенток несколько заказов. Это я к тому, что поездку я окуплю, и мне бы не хотелось, чтобы ты тратилась на меня. У тебя сейчас и так денег негусто, думаешь, я не догадываюсь? Ведь ты ушла от Харыбина, ты одна, с ребенком в животе…
Она говорила еще что-то, делилась впечатлениями о Берлине, советовала Юле «непременно съездить туда, как только появится такая возможность», советовала, не откладывая дела в долгий ящик, немедленно вернуть путевку, которая была куплена на имя Земцовой, чтобы выручить хотя бы часть денег, но Юля ее не слушала. Она вдруг так отчетливо увидела сейчас перед собой склонившегося к ней обнаженного Крымова, говорящего ей слова любви, так явственно ощутила прикосновения его рук, его дыхание на своем лице, что даже порывисто поднялась на постели и замотала головой:
– Я так больше не могу… Не могу, понимаешь ты? О чем бы я ни говорила, что бы ни делала, а перед глазами стоит он, и у меня нет сил сопротивляться… Ты думаешь, зачем я приехала в С., покинув Харыбина? Да, может, я в душе радовалась тому, что у меня появилась причина вернуться к Крымову? Ревность, как смерть, идет за мной по пятам, и она же пригнала меня сначала сюда, а потом кнутом – в Париж.
– Хорош кнут… – сухо заметила Аля и закурила. – Ты брось мне тут устраивать истерику. Ты молодая, красивая, найдешь себе другого мужчину и рано или поздно забудешь Крымова. Ведь вышла же ты замуж за Харыбина, которого не любила? Пересилила себя, перешагнула через свои чувства к Крымову?.. Возможно, я привела неудачный пример, но это тебе просто не повезло с ним: вместо Харыбина должен был оказаться другой мужчина, более достойный твоей любви, который и излечил бы тебя от этого наваждения. Но вообще-то, если честно, я не знаю, что тебе посоветовать. Ты напоминаешь мне сейчас растение, у которого перерезан стебель…
– Или артерия?..
Юля вспомнила вдруг слова Португалова: «Исчез мужчина – это все равно что перерезали сонную артерию, и кровь хлещет из нее до тех пор, пока ее не остановит новый, другой мужчина…»
Она посмотрела на Миллершу, которая с задумчивым видом сидела за столом – нога за ногу, сигарета в руке, взгляд, устремленный сквозь стены и великое пространство в Германию, в гостиничный номер с широкой постелью и лежащим на ней мужчиной по имени Михаэль…
– Знаешь, – сказала Алла Францевна, не поворачивая головы и не желая расставаться со своими грезами, – когда я вернулась сюда, в С., да и еще в Москве мне показалось… Но нет, этого не может быть… – Она словно очнулась, резко встала и закружилась по комнате в тихом, только ей слышном вальсе. – Это какая-то мистика…
– О чем ты? – спросила Юля.
– Ни о чем. Это смешно, но мне показалось, что я увидела его и в Москве, и здесь, в С. Говорю же, не обращай внимания…
– А ты можешь его описать?
– Зачем это тебе? – густо покраснела Миллерша, как если бы ей предложили раздеться догола, и, погасив сигарету, тотчас раскурила новую. – Хотя пожалуйста. Тебе интересно, младше он меня или нет? Так знай: да, он меня младше, но ненамного. Хотя выглядит значительно моложе. У него тонкое лицо, красивый греческий нос, губы… Нет, Юля, не терзай меня. Я не могу тебе о нем рассказывать, потому что мне не по себе… Я еще не остыла от него, не понимаешь? И почему ты так заинтересовалась им? Он что, твой знакомый?
– Ты мне лучше скажи, есть ли у него родинка чуть ниже носа или нет. И если нет, то я сейчас же отвернусь к стенке и постараюсь уснуть. Если же да…
Миллерша побелела, а глаза ее расширились. Казалось, она онемела от удивления. А потом, собравшись, спросила наконец:
– Родинка? Но тебе-то откуда известно, что у него была родинка? Ты с ним знакома? Да не молчи же ты!
– Я думаю, что он не только с тобой спал… Но и ел, – медленно проговаривала Юля каждое слово, – и гулял, и сопровождал тебя даже в тот магазин, где вы покупали настоящий бархат? И слушал, когда ты разговаривала со мной по телефону, ведь так?
Сигарета выпала из рук несчастной портнихи и покатилась под стол.
– Юля… да как же это… Слава богу, он был в душе, когда мы разговаривали с тобой по телефону, он ничего не слышал…
– Это случайно не он? – и Юля, дотянувшись до сумки и достав оттуда снимок, протянула его перепуганной насмерть Миллерше.
* * *Ужинала Юля дома – с Наташей и Шубиным. Она весь вечер молчала, думая о своем, словно боясь сказать лишнего, выдав тем самым переполнявшие ее тайны, которые она не могла бы доверить и собственной тени. Шубин, которому ей так хотелось открыться, лишь посмеется над ее догадками, а потому не достоин выслушивать ее откровения. К тому же она в состоянии сама проверить все факты. Вот если потребуется физическая помощь, тогда она, быть может, и поделится с ним своими соображениями.
– Ты была у Аперманис? – услышала она сквозь шелест собственных мыслей далекий голос Шубина.
– Да, была. Ее нет, а вместо нее там живут другие люди, квартиранты… – Юля старалась быть предельно краткой.
– И где же ты провела весь день? Мы с Наташей разыскивали тебя… Звонили Корнилову, Чайкину… Он, кстати, обещал подойти.
– Я была у Миллерши. Спала у нее.
Когда пришел Чайкин, она тоже всячески старалась не выдать своего волнения и, даже рассказывая ему о его бывшей жене, Щукиной, постоянно ловила себя на мысли, что боится проговориться.
– Земцова, я что-то тебя не узнаю. Все из тебя приходится вытягивать клещами. Это Париж тебя так изменил или Крымов? Как он там поживает?
Возможно, Чайкин тоже играл, понимая, что она не может позволить себе быть с ним откровенной в присутствии Наташи или Шубина, который тоже, в свою очередь, неизвестно каким образом оказался в С. и о котором никто не знал, на чьей он стороне.
– О Щукиной можешь не переживать – она нигде не пропадет… – на большее Юли не хватило, она устала говорить целый день об одном и том же, у нее даже челюсть разболелась, а потому, извинившись и сославшись на усталость, она ушла в спальню и прикрыла за собой дверь.
Достала фотографии и разложила их на подушке. Нет, теперь у нее не оставалось сомнений: она видела перед собой именно тех людей, которые и являлись главными участниками этой страшной драмы… Одна женщина, похожая на цыганку, и двое мужчин.
А что Аперманис? Чем теперь занимается она? Затаилась в какой-нибудь маленькой квартирке на окраине города и ждет сигнала? Не дождется…
Сна не было. За дверью раздавались голоса Шубина и Чайкина, которым и в голову не могло прийти то, что задумала она… А правильно ли она делает, что упорно молчит, не посвящая их в свой план?.. И не сошла ли она с ума, предполагая такие дерзкие обвинения?..
Она встала и вышла на лоджию, распахнула пошире окно и высунулась из него, вдыхая свежий воздух и глядя на простершийся под ней мерцающий огнями в розоватой вечерней дымке город. За пышными кронами каштанов Юля увидела сияющие жемчугом неона бусы – так ровно и по-царски светилась гирлянда ночных фонарей на набережной. Сейчас бы гулять и наслаждаться жизнью, сладко спать, читать романы или заниматься любовью, мечтая о ребенке. Может, все бросить и начать другую, более спокойную жизнь?
Повернувшись к встроенному на лоджии шкафу, Юля достала с полки небольшую пластиковую коробку, которую тут же открыла, и извлекла оттуда небольшой флакон с прозрачной жидкостью. Осторожно внесла в комнату, завернула, проверив, плотно ли сидит крышечка, в пакет и уложила в сумку, приготовилась к следующему дню.
Прошло какое-то время, и вот она услышала, как Чайкин ушел, а Наташа зазвенела на кухне посудой: наступила ночь, всем было пора укладываться спать. Шубин пришел к Юле в спальню и прилег рядом, обнял и прижал к себе.
– Ну что ты все носишь в себе? Что молчишь? Разве так можно?..
– Ты не узнал этих двоих на фотографии, а я не имею права рисковать твоей жизнью. Все это слишком серьезно. Кроме того, ты мне не веришь… – она сказала это, как выпалила. И даже сама себя запрезирала за несдержанность.
– Ты не будешь возражать, если эту ночь я проведу у тебя вот здесь, на краешке твоей постели?
– Нет, я не против. С тобой я, быть может, и усну? Хотя, Игорь, я в последнее время веду себя как бродячая собака или проститутка. Я делала вид, что сплю с Берестовым, чтобы доказать Крымову, что у меня с ним все кончено, спала с Крымовым, чтобы потянуть время и выудить у него информацию. И это при том, что я жду ребенка. После этих слов ты все равно останешься здесь или как?
– Насчет Берестова могла бы и не говорить… – Шубин встал, достал сигареты и подошел к окну.
Она понимала, что ему сейчас очень хочется покурить.
* * *Утром она беседовала с Александрой Ивановной Бродягиной, объясняла ей, зачем ей понадобились еще деньги.
– Я дам, сколько скажете, только бы знать… Я ведь уезжала, как вы и советовали, но потом не выдержала, вернулась. Подумала, раз никто не приходит, может, все и обойдется… Да и куда я в таком возрасте?
А после этого визита сразу поехала к Корнилову. Он встретил ее так, словно слова «предатель» в мире уже не существует, а в прокуратуре наложено табу на другое слово: «взятка». Вот таким радостным и улыбчивым было лицо Виктора Львовича.
Как ни странно, но она позволила ему себя обнять. А почему бы и нет? Кто знает, рассуждала Юля, возможно, он и дальше будет сотрудничать если не с Крымовым, который вряд ли вернется, то с Шубиным или с ней, с Земцовой… Когда она родит, а ребенка станет нянчить Наташа… Вся эта практическая линия выстроилась в один ряд и настроила Юлю на деловой лад.
– Виктор Львович, дорогой, у меня к вам просьба. Я почти раскрыла убийство Бродягиной, но мне необходима ваша помощь… Обещаю вам, что как только я поставлю в этом деле точку и получу свои заслуженные деньги, то…
Он многозначительно покрутил своим пальцем у виска. Она согласно кивнула головой:
– … то сразу же поеду отдыхать. На море.
Он понял, что ему светят проценты, и расплылся в улыбке.
– Я слушаю тебя, Юлечка. Какие проблемы?
Она рассказала ему о сумке Бродягиной. Но не все.
– Дайте мне ее сумку, я отнесу ее в НИЛСЭ, и девочки помогут мне определить происхождение… носового платка… – врала она напропалую, зная, что Корнилов уже давно закрыл дело по убийству Бродягиной и теперь навряд ли когда вернется к нему.
– Фу-ты, я-то думал, что ты занимаешься крымовским делом… – сказал он и тут же покраснел. Он понял, что проговорился. – Я хотел сказать, кирилловским… Ты не занималась поиском убийцы отца Кирилла?
– Нет, мне еще охота пожить, – улыбнулась Юля лучезарной улыбкой, принимая из его рук Маринину сумочку, которую он торжественно выудил из сейфа и в считанные секунды поменял на пятьсот долларов. – Это аванс, – успела шепнуть Юля, стремительно покидая кабинет. Корнилов тоже оборотень. Все оборотни.
В НИЛСЭ она разыскала Нору, с которой агентство работало уже два года, и всучила ей пакет с сумкой.
– Нора, будь другом, обследуй сумку, я ищу улики… Мне нужен химический состав микрочастиц, которые ты на ней или в ней обнаружишь… Пожалуйста, сделай это как можно быстрее, – и в ладошке Норы утонула стодолларовая купюра. – Я могу от тебя позвонить?
Она назначила встречу Зине – компьютерщице из информационного центра на три часа дня и совершенно не удивилась, когда та пришла: деньги любят все, а эта встреча обещала девушке не менее ста долларов за какой-нибудь пустяк, добытый ею из интернетовских недр.
– У меня к вам дело, Зиночка.
– Слушаю вас.
– У вас дома есть компьютер, подключенный к Интернету?
– Конечно!
«Эта свинья работает и во внеурочное время и наверняка скачала всю информацию, касающуюся Крымова и меня, к себе на компьютер и теперь продает ее маленькими порциями своему хозяину…»
– Я бы хотела попросить вас, чтобы вы пригласили меня к себе в гости на чашку чая. А там заодно и поработаем, вы согласны?
Зина обернулась, словно проверяя, не следит ли за ней кто, и кивнула головой:
– Хорошо. Только надо проехать три остановки на троллейбусе.
Они вошли в мрачный старый дом довоенного образца, пропитанный запахом сырости, плесени и кошачьей мочи, поднялись на второй этаж и остановились возле ободранной, но в то же время массивной двери, за которой оказалась еще одна, но только из самых дорогих, которые можно заказать в С. С позолоченной медной ручкой. За второй дверью простирался домашний рай: огромная квартира, не успевшая просохнуть от евроремонта, дивная мебель, тропические растения по углам…