Безмятежные летние дни. Погода всегда была солнечная или морозная. Вспомните удивительные дни и игры на свежем воздухе – вы всегда могли слышать чье-то включенное радио. Когда я была маленькой, у нас не было телевизора, но радио не выключалось почти никогда. Мы с жадностью слушали все сериалы. Я до сих пор испытываю сожаление, рассказывая дочерям о радиопрограммах, и признаюсь, что мы слушали все популярные программы, включая чревовещателя. Люди говорят, что в прошлом дети были невиннее нынешних – возможно, это было поколение не столько невинных, сколько доверчивых…
Друзья. Старые друзья – это те, с которыми вы можете встречаться раз в год, но у вас создается впечатление, что виделись вы только вчера. Мне очень повезло иметь таких подруг еще со школьных дней. Все эти годы нам удавалось поддерживать связь. В прошлом году мы вчетвером провели несколько дней в Мадриде. Мы впервые поехали куда-то вместе во взрослом возрасте без ограничения свободы со стороны мужей, родителей и детей. Мы посещали галереи и музеи и чувствовали себя как леди на званом обеде. В течение этих четырех дней мы без устали болтали, прерываясь только на сон!
Старость. Осознание – страх думать о том, что вам, может быть, осталось всего несколько лет. Стоит ли мне стараться каждый день жить так, как будто он последний? Знают ли люди, когда они умрут – особенно если смерть внезапная? Чувствуют ли они себя обманутыми или просто разочарованными и раздосадованными из-за того, что не доживут и не увидят, как вырастут их дети и внуки? Должны ли похороны быть трагическим мероприятием? Последние похороны, на которых я присутствовала, были организованы как прощание. Катафалком был серебристый «лендровер», так же как и машина, на которой ехали близкие родственники. Церемония проходила под открытым небом. Гроб был усыпан фотографиями покойного и его семьи. Это делало его участником церемонии, и вам ничего другого не оставалось, как только улыбаться, разглядывая все счастливые моменты, изображенные на этих фотографиях.
Памятные даты. Моя свадьба, свадьба брата, крестины дочерей, получение ими дипломов о высшем образовании, серебряная свадьба брата. Мой брат женился на моей лучшей школьной подруге. Это, конечно, изменило наши отношения, но мы остались подругами, а теперь еще и породнились. В день их серебряной свадьбы они попросили меня выступить с речью. Я сначала ужасно испугалась, но потом заставила себя задуматься над тем, почему мне не хочется этого делать. Я поняла, что является главной причиной того, что люди нервничают по поводу своего выступления: они боятся, что никто не будет смеяться над их шутками, а в конце выступления не будет аплодисментов. Мы решили позаимствовать идею на телевидении или радио и обеспечить такую реакцию присутствующих, которая нам требовалась. Мы сделали два плаката: на одном написали «Аплодисменты», а на другом – «Смех». Мои дочери поднимали эти плакаты в нужное время, и все присутствующие, к счастью, дружно смеялись и аплодировали.
Предмет ненависти. Я действительно ненавижу все эти информационные сообщения, которые сегодня пишут на товарах. Каждая дамская сумочка, каждый бумажник содержит пакетик с силикагелем и надписью «выбросите, не употребляйте в пищу». Почему при обнаружении в новой сумке этого странного маленького пакетика кто-то должен подумать: «Какая прелесть, это надо попробовать»? Товары продаются с предостережениями, утверждающими, что они не содержат таких предметов, которые по размеру никак не могут поместиться в коробку с указанным изделием (например, на коробке с решеткой для барбекю написано, что в нее не вложены кирпичи. Один только вес коробки, не говоря уже о ее размере, должен был сообщить потенциальному покупателю необходимую информацию).
Здорово иметь магический шар. Что уготовано каждому из нас в будущем? Действительно ли мы хотим это знать? Одна моя очень близкая подруга постоянно повторяла: «Здоровье не купишь за деньги, и счастье не купишь за деньги». Если у вас это есть, то вам больше ничего не нужно. Я человек нежадный, и хотя я люблю помечтать о совершенно другой жизни, я вполне довольна тем, что имею. Я пережила весну и лето своей жизни относительно благополучно. Теперь, когда в моей жизни наступила осень, я предвкушаю еще много разных событий. Перемены я встречаю и воспринимаю гораздо спокойнее, но они все же весьма вдохновляющие. Есть много других поводов для беспокойства. Я вижу перемены в своих детях и в детях других людей, а теперь и во внуках. Вступят ли они в брак? Будут ли у них дети? Работа – чем они будут заниматься и что заставит их выбрать именно этот вид деятельности? Перемены происходят и в отношениях, а также в их динамике, так как изменяются и взрослеют люди, участвующие в них. На обратной стороне находится дебетовое сальдо, которое приходит с годами; престарелые родители с пошатнувшимся здоровьем; разговоры с друзьями-ровесниками на совершенно разные темы; осознание того, что для определенных представителей общества я уже старая – шок от того, что героиня, описанная в книге как старая женщина, моего возраста. Как я могу быть старой? Мне надо еще слишком много всего сделать, слишком много увидеть. Говорят, что это возраст завершения. Я должна все завершить. Несмотря на неоспоримые доказательства, указанные в моем свидетельстве о рождении, и на подтверждения, получаемые при взгляде в зеркало, внутри я все такая же. На самом деле, подобно мисс Джин Броди[8], я нахожусь в самом расцвете сил!
Саймон
Или это просто я?
Почему вы меня об этом спрашиваете? Я ничем не лучше любого, кто возьмется утверждать, что знает меня. Я, конечно, преувеличиваю, но я действительно не так уж много о себе знаю, несмотря на столько лет знакомства с собой.
Я принимался за это эссе дважды. Каждый раз я начинал работу и писал до тех пор, пока что-нибудь меня не останавливало. Речь идет не о разумной литературной критике, а скорее о фильме, только что начавшемся на четвертом канале, или о той или иной физиологической потребности. Каждый раз я описывал себя немного по-другому – слегка видоизменяя представление о себе. Теперь я стараюсь соединить оба варианта, но я опять воспринимаю себя как-то иначе. К тому же события нарушили (или слегка покачнули) то состояние равновесия, в котором, как мне казалось, я находился, когда писал предыдущие варианты.
Я начну с того, что действительно смущает и озадачивает меня. С кем-то еще бывает такое? Я могу идти по улице, скажем, на работу и вдруг обнаруживаю, что начинаю задаваться вопросом (против своей воли, но в то же время неотвратимо), являюсь ли я:
● самодовольным неудачником, двадцать лет занимающимся скучной работой, не соответствующей складу характера; человеком, опасающимся уязвимости, оставшись в живых после крушения брака; поддерживающим (но не более) отношения со своими переживающими гормональную перестройку детьми-подростками; бредущим в конце каждого безрадостного дня к своему невзрачному тесному домику; человеком с необъяснимо преданной подружкой и ежегодно уменьшающимся количеством друзей и сужающимся кругом интересов и занятий. Такой ли я?
Или я являюсь:
● сильным, преодолевшим трудности человеком, добившимся на работе довольно высоких результатов, учитывая свою отчужденность (которая, в общем-то, имеет положительное значение: я не отождествляю себя с тем, что я делаю, и не хочу отождествлять); сохранившим хорошие отношения со своей бывшей женой, с которой довелось прожить пятнадцать вполне счастливых лет, прежде чем оба слишком погрузились в себя; оставшимся достаточно хорошим отцом; имеющим сексуальную, всегда готовую помочь подружку; живущим в уютном доме, где весь накопившийся хлам является собственным; наслаждающимся своим обществом и нуждающимся в компании других людей только по мере необходимости.
Какой вариант верен?
Я чувствую, как напрягается мой разум, когда он разрывается между двумя полностью противоположными характеристиками. Какой вариант мне выбрать, или я представляю собой нечто среднее между ними? Я не принадлежу к числу тех краснолицых мужчин, медленно пьющих из жестяных банок очень крепкое пиво, мимо которых я хожу на работу, хотя вполне можно представить, что я мог бы стать одним из них. Как эти варианты могут быть противоположными, если они по существу являются описанием одной и той же жизни, только рассмотренной с разных точек зрения? В большинстве случаев я выбираю неблаговидный вариант. И это справедливо, иначе как бы я мог предлагать этот мрачный портрет, если бы он не соответствовал действительности? Я вряд ли мог выдумать все это, не так ли? Намного легче, если ты веришь в это. Мне не по душе положительный вариант, хотя я могу удовлетворить все свои потребности. Так или иначе, как вы заметили, я человек, способный выжить, но кто не способен выжить в условиях своей жизни? Думаю, не вы и не я.
Я не знаю, какой из вариантов правильный, – или, возможно, оба они одинаково обоснованы. Я допускаю, что более яркий портрет является сплошным самооправданием, и я в какой-то момент не оказался введенным в заблуждение. Может, я просто слишком суров к самому себе? Я пишу об этом, так как данная дилемма возникает у меня в голове каждый день и как музыка сопровождает меня, когда я иду по улице. Странно, когда я чувствую, что должен бы громко выть или скрипеть зубами, паника остается незаметной, а мое лицо – невозмутимым. Я двигаюсь дальше своим путем, как еще один человек, идущий по делам.
Примерно восемь лет назад я предпринял серьезную попытку саморазрушения, прежде чем снова вернуть себя к норме. Затем я пережил развод, обзавелся собственным жильем, совершил несколько зрелых поступков, например, провел телефон в новый дом и нанял машину для перевозки вещей. Я хорошо выполняю свои обязанности как отец и, кажется, все еще способен быть любимым и любящим. И если я не всем прихожусь по вкусу (с какой стати я должен это делать?), то я такой, какой есть, во всех вариантах: остроумный, ироничный, педантичный и еще около тысячи других внутренне противоречивых характеристик (я звучу как песня Шарля Азнавура). И, слава Богу, совершенно не усердный в отношении работы.
Без сомнения, я пришел в себя после разрушительного и самоубийственного кризиса среднего возраста, сохранив свой мир, разве что в несколько измененном виде. Я усвоил несколько важных уроков, хотя иногда забываю использовать их. Я знаю, что двумя важными условиями, необходимыми для получения удовлетворения от жизни, являются комфортное состояние в собственной шкуре и умение жить в настоящем моменте. Вот и все. Это звучит обыденно, без фанфар, но попробуйте применить оба условия в течение пяти минут без перерыва. Как обидно, что оба эти ощущения так мимолетны и едва ли могут возникнуть в те ответственные моменты, когда вы их ждете. В такие выдающиеся мгновения я, как правило, мысленно отхожу в сторону, чтобы понаблюдать. Существует только одна ситуация, которая позволяет мне уверенно рассчитывать на то, что я прочувствую оба эти ощущения, и она не является чем-то экстраординарным. Субботним утром я сижу за кухонным столом, широко распахнув заднюю дверь в солнечный сад, пью маленькими глотками кофе из большой кружки, дымлю дешевой итальянской сигарой и натравливаю свои умственные способности на призовой кроссворд. В полном одиночестве. Что ж, каждому из нас нужны свои ритуалы.
Что касается собственной шкуры, в которой я стараюсь чувствовать себя комфортно, то она сильно растянулась (растянулась? Скорее, стала неплотно прилегать) и умудряется быть одновременно прыщеватой и морщинистой – принадлежащей и подростку, и человеку средних лет. Замечательно! Так или иначе, как я могу чувствовать себя в ней комфортно, если я каждое утро иду на работу и представляю себя чужаком в городе, который только что распахнул двустворчатую дверь салуна в моем собственном воображаемом вестерне? Я не смотрю по сторонам, а осматриваю место действия. Я не хожу по офису, а целенаправленно вышагиваю, бдительно следя за происходящим. Ничего не происходит. Почему что-то должно происходить? Ничего не случилось. На рабочих собраниях я чувствую себя расслабленным и общительным, потому что я такой и есть, и на протяжении всего заседания я старательно работаю над тем, чтобы быть таким расслабленным и общительным человеком. Очень утомительно, когда ты не можешь быть нервным и скованным. Если подумать, это происходит не только на собраниях, но и всегда, когда я нахожусь в обществе людей, а иногда и наедине с самим собой. Я вовсе не прикидываюсь, однако попытка вести себя как человек, которым я и так уже являюсь, кажется мне постоянным и довольно безуспешным занятием. Возможно, поэтому я восхищаюсь актерами, которые подвергаются критике за то, что все время играют одни и те же роли и всегда остаются «самими собой»? Быть может, легче нацепить накладной нос и начать говорить с иностранным акцентом, чем быть «самим собой»? Конечно, это легче.
Другой проблемой, практически одной из вариаций первой темы, является осознание того, на какой ступеньке лестницы успеха я нахожусь, между мужчинами, которые завтракают банкой консервов, и теми, кого я отношу к высшей лиге – начиная с Уильяма Тернера и заканчивая Бобом Гелдофом[9]. Когда-то давно я видел плакат Чарли Брауна, на котором было написано нечто подобное: «Неиспользованный потенциал является тяжелой ношей». На плакате был изображен Снуппи, дремлющий на крыше своей конуры. Я уже немного староват для того, чтобы лежать на крыше своей конуры и размышлять о собственном потенциале. К настоящему времени он должен быть немного более очевидным, не так ли? Подготовка решает все, но к чему я готовлюсь, и не пора ли мне быть уже готовым? Не пытается ли грандиозный роман вырваться на свободу? Тогда напишите его. Даже плохой роман может послужить началом. Я все еще жду, что мне придет в голову что-нибудь такое, о чем я мог бы рассказать. Я привык фантазировать о том, какая аннотация могла бы появиться на суперобложке моей первой (тепло принятой) книги. Возможно, она будет начинаться так: «Сейчас в это трудно поверить, но Саймон когда-то был государственным служащим…», так же, как вы могли бы отметить, что Анри Руссо[10] в свое время был таможенником. Я уже даже представляю надпись на своем надгробном камне: Саймон Х. 1957–2076. Очередной государственный служащий. На нем сидит ворон и издает резкие каркающие звуки. Лучше быть кремированным.
Нравлюсь ли я себе? Понимаю ли я вопрос? Достаточно ли сказать, что я не хотел бы рисковать и быть кем-то другим? Я всегда ощущаю некий оттенок злорадства, когда узнаю, что кто-то, добившийся успеха изумительными, на мой взгляд, способами, оказывается измученным душой или несет какие-то крупные потери. Я удаляю этого человека из длинного, длинного списка людей, у которых дела идут лучше, чем у меня. Я не так уж сильно завидую им. Я не желаю им зла, я просто начинаю немного лучше относиться к себе: теперь я не в самом конце списка, как был. По крайней мере, я знаю, на что я способен, даже если это не так много, как хотелось бы.
Я славный парень. Я снижаю скорость, чтобы пропустить автомобили и дать им возможность перестроиться; я показываю детям веселые рожицы в метро (но только когда представляется удобный случай); я беседую с людьми в магазинах; я испытываю чувство вины за то, что не купил журнал «The Big Issue», и даже один или два раза возвращался, чтобы сделать покупку у продавца, с которым старался не встретиться взглядом. Я часто могу целоваться в присутствии кого-то еще. Мне действительно хочется быть скорее приятным и милым, чем неприятным и злобным. Я сделал бы все, что от меня зависит, чтобы помочь кому-то, но люди нечасто просят меня об этом. Неужели они не видят, как я виляю хвостом?
Я могу быть общительным, но чувствую, что интересен окружающим весьма недолго. Если я встречаюсь с другом, то мне нравится иметь возможность сходить с ним в кино, чтобы мы могли мило побеседовать, обсудить важные события в нашей жизни, а потом я бы посмотрел на часы и сказал, что мы можем опоздать на рекламу перед фильмом. Необходимо много времени, чтобы признать, что кого-то интересую я сам, а не то, как хорошо я могу развлечь собеседника или как долго способен зачарованно его слушать. Я довольно давно не практиковался, поэтому мысль о том, чтобы провести ужин с кем-то, кроме своей девушки, и весь вечер о чем-то говорить, нагоняет на меня страх. Будем ли мы сидеть и молча есть, пока не подадут основное блюдо, обсуждая только пищу и других посетителей ресторана? Я допускаю, что люди могут проявлять интерес ко мне только в том случае, если это мои родители или моя девушка (и большинство предыдущих подруг). Как бы это сказать? Я готов к тому, что могу понравиться кому-то, но мне это непонятно. Я бы не поверил в это до тех пор, пока этот человек не оказался бы со мной в постели с десяток раз или не провел со мной с десяток лет. Это не означает, что я могу принять это или отказаться от этого, но решение от меня не зависит.
Я думаю, что ко мне довольно хорошо относится широкий круг людей, но я ни для кого не являюсь закадычным другом. Мне кажется, что люди чувствуют мое нежелание идти на риск и злоупотреблять своим или чужим гостеприимством. Я прихожу в гости, уже планируя уйти – разумеется, не сразу, но довольно скоро. Недавно я прочитал книгу о том, как ведут себя англичане. В ней была глава о мужской дружбе (даже это словосочетание заставляет меня содрогнуться). Автор перечислял основные увлечения мужчин, и я мысленно ставил крест напротив каждого из них: пабы, спорт, машины, женщины и так далее. Я больше не пью пива; большинство видов спорта вызывает у меня скуку; я не готов говорить о женщинах в этом плане, неважно, насколько неприличными могут быть мои собственные мысли об этом; и я никогда не мог позволить себе машину, предназначенную для чего-то еще, помимо того, что она выезжала из пункта А и, хотелось бы надеяться, прибывала в пункт Б. Но меня поражает то, что против этих увлечений меня настраивает именно тот факт, что они служат инструментами мужской дружбы. На самом деле я ничего не имею против пива, за исключением того, что я больше не могу его пить, а пьяные люди – это довольно скучные люди, особенно когда они собираются группой, сжимая в руках пивные кружки. Я знаю, что был нудным, когда выпивал, приходя через полчаса в чересчур «распрекрасное» состояние, которое невозможно описать словами. Я могу быть выше почти любой причины, по которой два-три мужчины собираются вместе. Единственная компания, к которой я готов присоединиться (не то чтобы я отказывался от множества приглашений) – это аутсайдеры, неорганизованная группа, которая слоняется по офису или стоит у костра, в тени от огня. Мы являемся группой, в которой нет постоянных членов, поскольку если бы они были, то это было бы уже организованное движение. Тем не менее между нами есть какая-то связь.