Но очки снова надеты, и снова перед нами серьезный, значительный человек.
Нина Орлова, абсолютно убежденная в правильности каждого своего слова, не сомневающаяся ни в чем, говорила:
- ... Михаил Степанович ясно раскрыл сущность Пастухова. Обсуждать, по-моему, нет никакой надобности. Таким, как Пастухов, не место в комсомоле и не место в институте. Ставлю на голосование...
- Подожди,- сказала Маша,- все-таки конкретно - что там у Ивана в тетрадке?
Орлова открыла тетрадку, стала листать. Декан надел очки и сказал:
- Там явно выраженная субъективно-идеалистическая философия, солипсизм, если хотите...
- У Ваньки - философия? - насмешливо спросила Маша.
- Да, представьте себе. А насчет солипсизма - прочти-ка, Орлова, я отчеркнул это место.
- "Ходил вчера в Петровский парк,- прочитала Нина,- и подумал: если я закрою глаза - сразу нет ни этих деревьев, ни скамеек, ни людей. Открою глаза - снова они тут. Выходит, есть они только тогда, когда я их вижу"...
- Ну, вот, куда дальше - солипсизм чистой воды! И там у него еще и не такое найдете. Он, оказывается, даже Ницше в публичке читал. Ничего не понял, но читал. Кроме того, у него тут всякие подозрительные афоризмы зачем-то выписаны...- сказала Нина,- например: "Конец борьбе, когда противник повержен. Овидий". "Добродетель, которая требует, чтобы ее постоянно охраняли, едва ли стоит часового". И так далее, и так далее, и так далее. Затем у него тут вообще понаписано совершенно несовместимое со званием комсомольца. Уже не политика, а этика. Тоже штука обязательная для члена организации.
- Прочти.
- Не буду я это похабство читать. Про свои сны он пишет. Какое ему неприличие снится - читать противно. И еще подводит базис: мол, я, наверно, стал мужчиной - потому у меня такие сны... Гадость какая!.. Это, конечно, не главное. Но тоже характеризует Пастухова как комсомольца.
- Это мелочи, напрасно, Орлова, ты на этом фиксируешь внимание бюро,сказал декан,- речь идет о том, что у Пастухова обнаружены явно идеалистические взгляды, несовместимые с пребыванием в комсомоле. Об этом разговор.
- Ставлю на голосование...
- Подожди,- сказала Маша,- у меня вопрос.
- Давай.
- Кто украл у Ивана тетрадку?
- Это не имеет никакого отношения к делу.
- Имеет, и самое прямое. Раньше, чем решать судьбу Пастухова, мы должны выгнать из организации вора и доносчика.
Поднялся шум. Маша встала.
- Я требую. Ты не имеешь права скрывать. Никто таких прав тебе не давал.
- Ну, хорошо. Пусть только Пастухов выйдет.
- Зачем же ему выходить? Оставайся, Иван. Его это больше всех касается!
- Я взял тетрадь,- встал с места красивый паренек.
- Ты?..- привстал потрясенный Пастухов.- Ты?.. Быть не может...
- Хорош дружок,- сказала Маша. Пастухов продолжал с недоумением смотреть на своего друга.
- Да, я, Савельев, это сделал. Это мой долг. И твой, между прочим, тоже...
- Вот что, ребята,- вмешался декан,- так у вас бюро кувырком пойдет. Решайте вопрос, который стоит в повестке дня,- о Пастухове. А потом можете заниматься чем угодно.
- Хорошо,- сказала Маша,- только я хочу вслух сказать этому Савельеву, что я о нем думаю: подонок ты, Савельев, дерьмо ты, Савельев. И я буду категорически требовать, чтобы очистили комсомол от вора и доносчика. А теперь голосуйте Пастухова. А может быть, вы ему тоже дадите слово?
- Будешь говорить, Пастухов? - спросила Орлова. Пастухов встал.
- Ты с какого года, между прочим? - Орлова заглянула в бумаги.двадцать восьмого?
- Ага, с двадцать восьмого.
- Не из кулаков?
- Точно. Угадала. Из этих. Идиотка ты, я вижу...
- Но, но... язык придержи.
- Почитала бы хоть личное дело... Батю кулаки убили и мать сожгли.. мне три года было. Родных ни души. Сдох бы, если б не общество, не чужие люди.
- Ладно, ты нас не жалоби. Речь идет о твоих идеалистических взглядах.
- Слушай, Нинка, что ты из себя тут строишь?..
- Я тебе, Пастухов, не Нинка.
- Я в эту тетрадочку все пишу, что думаю. И вопросы и мысли пишу. Мне скрывать нечего. А вот в чем признаю вину - не наловчился отличать змею от человека. Это я про тебя, Савельев.
- Ладно, вопрос ясен,- сказала Орлова,- садись, Пастухов. Переходим к голосованию. Кто за то, чтобы исключить из рядов комсомола за идеологические искривления и субъективное мировоззрение Пастухова Ивана, прошу поднять руки.
Маша демонстративно подложила руки под себя и села на них. Поднял руку декан, подняла Нина, затем еще два члена бюро. Митя Шаров сидел прямо против Маши, опустив голову, и не поднимал руки.
Декан посмотрел на него.
- А ты, Шаров, что - против? Или тебе особое приглашение требуется?
И все еще не поднимая головы, не глядя на Машу, Шаров поднял руку.
- Кто против?
Поднялись две руки - Машина и еще парнишки, молча сидевшего в конце стола.
- Кто воздержался? Итак, за исключение Пастухова пять, против - два. Воздержавшихся нет, заседание бюро объявляю закрытым.
- Бумажные души,- сказала Маша.
- Много себе позволяешь,- ответила Орлова.
- Да...- Маша собирала со стола свои вещички:
авторучку, блокнот.- Насчет совести у вас тут, братцы...
- Поучи, поучи нас...
- Нет, я просто говорю, что думаю. В жизни ведь, знаешь, как, сделал подлость - и все. Это тебе... ну, не шахматы - сбросил фигурки и давай по новой... по-другому сыграю...
- Тут, Ковалева, подлостей никто не делал,- сказал декан,- и ты не очень...
- Это кто как считает,- отрезала Маша,- что подлость, а что достижение. И вышла в коридор. Ее догнал Шаров.
- Знаешь, Маша, декан меня вызывал... Не останавливаясь, Маша сказала:
- В разведку с тобой не пошла бы, Шаров. Прощай, герой.- И ушла.
Подняв воротник своей железнодорожной шинели, поеживаясь от холода, Шаров топтался против общежития, поглядывал на освещенные окна второго этажа и не решался зайти. Даже сквозь закрытые рамы доносился на улицу веселый шум свадьбы.
Она справлялась все в той же комнатке общежития. По этому случаю мебель была вынесена, а вместо нее из столов и гладильных досок составлен один общий праздничный стол. Катю вместе с бельевой корзиной на этот вечер взяла к себе комендантша.
Во всю мощь хрипел патефон. Объединенными усилиями хозяев и гостей стол уставлялся тарелками с капустой, свеклой, турнепсом, который в те времена перешел из кормушек животных на столы москвичей. Народу набилось видимо-невидимо. Кому не хватило места за столом, уселись на подоконнике, на фанерных ящиках, на сложенных стопками книгах.
- Одни, правда, гарниры, но зато от пуза! - кричал летчик Андрей, разливал по кружкам и стаканам разбавленный спирт.
- А где же Маша? Что за свадьба без невесты?
- Одевается у комендантши.
- Э, нет, нет,- говорил Сергей, пересаживая гостей,- так не пойдет. Что ж это получится - мединститут с одной стороны, а наши ребята отдельно. А ну, давайте, давайте, пересаживайтесь.
Шло веселое переселение однокурсников Сергея студентов-автодорожников - к студентам-медикам, а более всего - к медичкам.
- Интеграция, интеграция!- кричал кто-то.- Девушки, сюда!
Кончилась очередная пластинка, и тут как раз появилась Маша с двумя подружками.
Вместо старой гимнастерки, защитной юбочки и кирзовых сапог - платьице в горошек, туфли на высоких каблуках и прическа - самая настоящая парикмахерская прическа: светлые волосы, уложенные крупными волнами.
- Братцы!- крикнул Ваня Пастухов.- Вы смотрите, Маша, оказывается, почти красавица!
- Спасибо, Ваня, за "почти". Видно, у тебя остатки совести сохранились.
Смеялись, шумно рассаживались за столом.
- За вас, ребята; Маша, Сережа...
- Нет,- сказал Сергей,- за тех, кто не вернулся. Все поднялись, молча выпили. Постояли.
- Ну, а теперь за молодоженов!
- Горько!
- Горь-ко! Горь-ко!
Обняв Машу, Сергей шепнул ей на ухо:
- Подумай, мы живы...
Шумела свадьба, наперебой выкрикивались тосты, пытались петь, сыпались анекдоты.
- Да это что - детский сад? - кричал прежде всех захмелевший студент по прозвищу Тихоня.- Я вам сейчас потрясающий анекдот расскажу. Где у вас тут отдушина?
Смеялись.
Затаскивали на свадьбу всякого, кто проходил по лестнице общежития.
- Можно к вам?
В проеме дверей показался декан мединститута Проскуряков.
- Вы?..- Маша с удивлением смотрела на него.
- Простите, что без приглашения...
- Заходите, Михаил Степанович. Вслед за деканом вошла его жена. Оба были нагружены свертками, тяжелыми авоськами.
- Не обессудьте, мы тут с некоторым харчем, так сказать... Это жена Валентина Алексеевна. Проще - Валя.
- Знакомьтесь, ребята, кто не знаком. Это наш мединовский декан Михаил Степанович и его жена...
- Валя... Валя,- говорила жена декана, протягивая студентам пухлую руку в кольцах,- просто Валя...
- Еще раз простите, что ворвались без приглашения...- говорил декан,- примите в компанию.
- А вы извините, что так тесно. Садитесь, пожалуйста. Только вот продукты зачем же?..
- Валя... Валя,- говорила жена декана, протягивая студентам пухлую руку в кольцах,- просто Валя...
- Еще раз простите, что ворвались без приглашения...- говорил декан,- примите в компанию.
- А вы извините, что так тесно. Садитесь, пожалуйста. Только вот продукты зачем же?..
- Ну, это ты, Серега, брось,- усаживал Сергея на место Толкунов.Продукты как раз очень уместны... Э... да тут и вино и водочка... братцы, тут и колбаска и сыр - живем! Ну, товарищ декан, это очень симпатично с вашей стороны. А то у нас тут, -честно говоря, одни только гарниры, гарниры, гарниры...
- Позвольте мне тост,- поднялся декан.
- Тихо, ребята, дайте послушать...
- Сегодня у нас с Машей произошло на комсомольском бюро нечто вроде столкновения. Принципиальное расхождение, если хотите... И тем не менее вернее, тем более - мне захотелось зайти, поздравить ее...
Декан говорил гладко, как человек, часто выступающий и привыкший к тому, что его внимательно слушают. За толстыми стеклами очков в черной роговой оправе его глаза смотрели строго и умно,
Он говорил хорошо поставленным низким голосом:
- ... удивительный процесс происходит ныне в вузах: свежий ветер ворвался в наши аудитории. Вместо мальчиков и девочек со школьной парты, вместо детей, не нюхавших еще жизни, пришли вы, люди, опаленные войной, знающие о жизни такое, о чем иной старый мудрец не подозревает... Хочу выразить вам, товарищи, свое глубокое уважение, особенно же вам. Маша, и таким, как вы, девушкам, прошедшим дорогами войны, дорогами крови и страданий,- нашим дорогим сестрам. Земной вам поклон. Простите за некоторую высокопарность, но, поверьте, она от переполненного сердца. Декан сел на место, и все шумно зааплодировали.
Тихоня, может быть, даже более шумно, чем требовалось, бил в ладоши, высоко поднимая руки и скандируя:
- Вер-но! Вер-но! Мо-ло-дец, де-ка-ни-ще!
- За тост спасибо,- сказала Маша, наклоняясь через стол к декану,но Ваню Пастухова не отдадим. Вы про фронтовиков еще не все знаете.
- Ребята,- кричал кто-то из коридора,- дали бы для атмосферы музыку!
- Пластинки у меня не первой молодости,- оправдывался Толкунов, вращая ручку патефона.
- Ничего, крути давай! Летчик Андрей налил декану.
- Ему нельзя...- зашептала Андрею за спиной мужа Валя, жена Проскурякова.
- Ничего, это же разбавленный.- Андрей протянул свою кружку.- Давай, декан, чокнемся. Ты хорошую речь толкнул. Правильную речь. Давай. И чтоб до дна.
Они чокнулись, выпили.
- Бр-рр...- Декан поспешно закусил и опустился на место.- М-да...сказал он, оглядывая комнату,- невелика жилплощадь. Надо будет поставить вопрос... семья-то перспективная...
Андрей рассмеялся:
- Настолько перспективная, что вот справляем свадьбу, а у них уже имеется Катерина восьми месяцев от роду.
Зашипел патефон. При первых же аккордах Маша и Сергей переглянулись.
Послышался голос певицы:
Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось...
Маша закрыла уши руками.
- Только не это!- крикнул Сергей.- Сними, сними, пожалуйста...- И сам бросился к патефону, остановил его.
- Ладно, не надо музыки. Семи давайте споем... Пели. Пели и пили. Валя безуспешно пыталась удержать мужа, когда ему подливали спирт в стакан.
- Товарищи, пожалуйста, вы не знаете, ему нельзя пить...
- Отстань,- говорил досадливо декан.
Он быстро хмелел. Подпевал студентам. Пил то с одним, то с другим на брудершафт.
Он снял очки, и лицо его оттого необыкновенно преобразилось: глаза теперь не казались уже ни умными, ни строгими - это. были круглые, глупые и страшноватые глаза совы.
. Общий разговор сменился множеством частных - по два, по три человека говорили, каждая группа о другом, и все сливалось в невообразимый гул. Приходилось перекрикивать его.
Одни кричали о смысле жизни, другие о карточках, третьи выясняли, что есть любовь...
Кто-то доказывал, что он умнее всех, кто-то поносил чинуш и бюрократов...
Валя все тревожнее смотрела на мужа и перехватывала стакан, когда Проскуряков протягивал к нему РУКУ.
Увлеченный беседой с сидящим рядом, летчиком Андреем, декан не замечал маневров жены... Пьянел декан - жестче становилось лицо, злее глаза, резче голос. Внешне опьянение ни в чем больше не выражалось.
Но он уже не болтал, как прежде, то с одним, то с другим. Разговор теперь шел только с Андреем, только к нему обращался Проскуряков.
-...общество наше,- говорил он,- разделено теперь вот так, красной чертой: по одну сторону вы, фронтовики, по другую - все мы, остальные, второй сорт. Я не оспариваю - были на фронте подвиги, конечно, были. Но, если разобраться, понимаете, копнуть. поглубже... Что такое фронтовая жизнь? Мы сидели на голодной норме, в иных местах просто голодали, а все шло куда? Фронту, фронту, фронту...
К Проскурякову постепенно стали прислушиваться. Затухали другие беседы, и в конце концов декан оказался в центре общего внимания...
Он не замечал этого и продолжал говорить, обращаясь только к Андрею.
- ...Конечно, определенный риск быть раненым или убитым... Но риск был далеко не всегда. Знаем, как жили офицеры...
- Миша,- дергала мужа за рукав жена,- Миша, нам домой пора, послушай, Миша.
- Знаем и про трофейные шоколады и французские коньяки... Было ведь это? Было. Давайте справедливо.
Сергей сидел, повернувшись в сторону декана, как бы напряженно ожидая чего-то.
Маша, побледнев, взяла было его руку.
Но Сергей встал, обошел стол и остановился рядом с Проскуряковым.
Глаза декана зло поблескивали, ноздри острого носа раздувались, зубы хищно посверкивали за тонкими губами.
- ... А как раздавались награды...- говорил Проскуряков,- что ж мы не знаем, сколько штабным деятелям сыпали боевых орденов?.. А девицам тоже знаем, за что давали... не секрет...
Жена декана, видя, что катастрофы не избежать, опустила голову.
- ... Что такое одна женщина среди сотен мужиков? Фронт, фронт, а физиологию не отменишь... Ведь не отменишь, верно?
- Встать! - крикнул Сергей, схватив декана за грудки, и поднял его с места.
Не поняв, что произошло, не протрезвев,. Проскуряков с недоумением уставился мутным взглядом на Сергея:
- Что случилось?..
- То случилось, что "позвольте вам выйти вон", как сказано у Чехова.
Сергей и Андрей повели декана к дверям и вывели на лестничную площадку. Кое-кто из студентов попытался выйти туда же, но Андрей плотно прикрыл дверь, сказав:
- Не надо, ребята, у нас тут будет разговор. Подайте только его вещички...
Сергей между тем хлестнул декана по физиономии - раз, другой и третий.
- Будешь отвечать! - неожиданно высоким, женским голосом взвизгнул Проскуряков.
- Ответим, ответим.- сказал Андрей. Кто-то просунул в дверь деканову шубу и шапку, шепнув:
- Ребята, может, подсобить?
- Не волнуйся, справимся,- ответил Андрей и снова закрыл дверь.
Продолжая по-прежнему держать декана левой рукой за грудки, Сергей поднес к его носу большой костлявый кулак:
- Помни, мразь, слякоть обывательская, если еще раз посмеешь сказать слово "фронтовик" своим поганым ртом, узнаю и убью, помни, сволочь, не спрячешься, найду...
В дверь просунулась рука с куском колбасы:
- От его колбасы вот осталось. Вместе с Андреем Сергей свел декана вниз и открыл дверь.
- Пусти...- просительно сказал Андрей и, отодвинув Сергея, поддал декану так, что тот вылетел на улицу прямо в снежный сугроб.
Сергей кинул ему шубу, шапку и захлопнул дверь. Андрей подобрал с пола колбасу, открыл дверь и тоже кинул вслед.
Митя Шаров, только было собравшийся уходить со своего поста, увидел, как некто вылетел из двери общежития и хлопнулся в сугроб. Подойдя ближе и узнав декана, Митя растерянно сказал:
- Михаил Степанович... что ж вы ушли так рано...
Плакала навзрыд Валя, деканова жена, и сквозь слезы бормотала:
- Стыд... Стыд какой... Боже мой, какой ужас... идти надо...
- Да плюньте вы на него, садитесь к столу... Все успокаивалось, студенты рассаживались на свои места.
Сергей шепнул, усмехнувшись, Маше:
- Кажется, я наладил твои отношения с деканом.
- Переживу как-нибудь,- ответила Маша и поцеловала его.
Общее настроение, однако, было испорчено. Все молчали.
- Черт, нехорошо все-таки получилось. Декан как-никак...- сказал Тихоня,- подлец, конечно, но декан...
- Да, пожалуй, скандала не избежать...
Ничего, однако, не произошло. Ровно ничего.
Никто никого никуда не вызывал, никого ни о чем не спрашивали - будто ничего не случилось.
Декан, держался как ни в чем не бывало. Нормально здоровался со студентами, в том числе и с Машей. Деловито отвечал на деловые вопросы, словом, исполнял свои обязанности так, будто никогда ни на какой свадьбе и не бывал.
И промолчал, когда общее комсомольское собрание не утвердило решение бюро об исключении Пастухова, ограничившись выговором с предупреждением.
Зима в тот год стояла свирепая и тянулась бесконечно. Холодно было в аудиториях, холодно, в общежитии.