Державин снова глубоко вздохнул и потер лоб.
– Извините, – проговорил он. – Просто… Все эти сплетни вокруг ее смерти очень меня раздражают! Обидно, когда на такую хорошую девушку выливают ушат грязи, да еще после смерти!
– Вы знаете официальную причину смерти Олеси? – спросила я.
– Да. Передозировка героина, – хмуро ответил Державин. – Но я не верю, что Олеся сама на это пошла: во-первых, она не была наркоманкой. Я готов жизнь положить на то, чтобы доказать это. Во-вторых, даже если предположить, что Олесе захотелось разочек попробовать – она же медик и знала допустимую норму. В-третьих, Олеся очень любила жизнь. Она мечтала о семье, о детях. Вам кто-нибудь говорил о том, что Олеся была беременна?
– Нет, – удивилась я.
Елисей прерывисто вздохнул:
– Мы вместе мечтали о семье. В тот день, когда я вернулся домой и нашел Олесю мертвой, мы должны были подать заявление в загс.
– Елисей, а какие взаимоотношения были у Олеси с отцом?
– Он был хороший отец. Олеся любила его, – ответил Державин чуть изменившимся, более сухим тоном, и я это заметила.
– А какие у вас отношения с Милехиным? – спросила дальше.
– Не очень хорошие, – честно признался Елисей. – Но я думаю, что мы бы с ним, в конце концов, смогли найти общий язык. Милехин никак не желал признавать, что его малышка выросла и ей пора устраивать собственную жизнь. К тому же он считал, что раз Олеся его дочь, то он имеет полное право распоряжаться ею как ему захочется. То есть она должна выйти замуж не за того, за кого она пожелает, а за кого он захочет ее отдать.
– Она говорила отцу о том, что беременна?
– Не знаю, – смутился Елисей. – По-моему, нет… Но точно не скажу.
Я посмотрела на Державина в упор и быстро спросила:
– Как вы думаете: между Олесей и ее отцом могли существовать интимные отношения?
Елисей даже отшатнулся. Несколько секунд висела тяжелая пауза, затем Державин нарушил напряженную тишину:
– Да как вы могли предположить?! – возмутился он. – Какая гадость! Об этом даже речи быть не может! Нет! Нет! И еще раз нет! С чего вы взяли?
Он смотрел на меня недоверчиво и даже зло.
– Извините, в интересах дела я не могу раскрыть вам источник информации, – ответила я. – Но слухи такие ходят.
– Я бы на вашем месте больше руководствовался не слухами, а фактами, – сухо откликнулся Державин. Взгляд его утратил первоначальное дружелюбие.
– Дыма без огня не бывает, – парировала я.
Несмотря на то что я очень сочувствовала Елисею, прояснить столь щепетильный момент, каким бы гадким он ни казался жениху Олеси, считала необходимым. От этого зависел исход дела, а меня и, думаю, самого Державина, он интересовал более всего…
Я внимательно смотрела на Елисея и наблюдала за его реакцией. Ничего подозрительного не заметила – Державин вел себя так, как и должен был бы вести себя человек, впервые узнавший подобную новость о своей умершей возлюбленной.
– Извините, у меня к вам еще один деликатный вопрос. Олеся была девственницей, когда вы встретились? – спросила я, не давая ему опомниться.
Елисей замялся, но потом прямо взглянул на меня:
– Нет. У нее была связь до этого. Мимолетная. Можно даже сказать, случайная.
– Когда? – уточнила я.
– Сразу после того, как она поступила в институт, – со вздохом поведал Елисей.
– Кто был он, вы не знаете?
– Алексей Привольнов, тот самый адвокат, который вас нанял, – глядя в сторону, ответил Державин.
«Вот это да! – подумала я. – Сколько интересного узнаешь, когда глубже погружаешься во взаимоотношения людей!»
Елисею же, видимо, не давала покоя информация насчет Олеси и ее отца. Он явно переживал и не мог успокоиться.
– Нет-нет, Милехин при всей его властности и деспотичности все же порядочный человек, – продолжал рассуждать Державин. – Вы ведь не просто так задали мне этот вопрос?
– Не просто так, – согласилась я.
– Раз такие слухи ходят, значит, их кто-то распускает? – продолжал он смотреть на меня в упор. – Не в воздухе же они витают!
Я неопределенно кивнула.
– Кто вам сказал? – прямо спросил он, видя мое нежелание называть источник сомнительной информации.
Я покачала головой, давая понять, что не могу сейчас сообщить об этом.
– Ладно, не хотите – не надо! – резко откликнулся Елисей. – Только знайте: кто вам наклеветал на Милехина и Олесю, сам лжец, и рыльце у него в пушку, – в интонации летчика явно слышался металл. – Вполне вероятно, что он и есть виновник ее смерти! Нет, ничему не верьте и Милехина оставьте в покое.
Державин решительно мотнул головой, подтверждая окончательность своего мнения.
– Елисей, а какие отношения у Олеси с матерью? – чуть помолчав, спросила я, чтобы переменить тему разговора.
– Никаких, – ответил летчик. – Олеся свою мать не любила и предпочитала о ней не говорить. Я же ее никогда не видел и своего мнения о ней не имею. Был, правда, один момент, мне непонятный.
– Какой же?
– Олеся отдавала матери деньги, которые дарил ей Милехин. Я спрашивал, зачем, а она объясняла: ей жалко опустившуюся женщину.
– Вот как? – машинально переспросила я.
А про себя подумала: «Вот, пожалуй, и разгадка того, куда она девала деньги. Только вот непонятны мотивы – неужели любовь? Но ведь все утверждают в один голос, что никакой любви быть не могло – мать, по сути дела, не воспитывала дочь! Значит, дело в другом. Только в чем?»
– И вы ей верили? – тихо спросила я.
– Я всегда верил Олесе, – нахмурившись, ответил летчик. – У меня не было оснований этого не делать.
– Хорошо. А с женой Милехина вы знакомы?
– С Кристиной? – переспросил Елисей. – Да. Честно говоря, Олеся не хотела, чтобы отец жил с ней. Она хотела, чтобы отец женился на другой женщине. Вы знаете, что у Милехина есть внебрачный сын?
– Знаю.
– Олеся очень любила братишку и хотела, чтобы отец женился на его матери.
– Но они с Кристиной были подругами в школе, насколько я знаю…
– Это не основание для того, чтобы принять увлечение отца, – отрезал Елисей. – Да и подругами-то были так, чисто номинально. Кристина вульгарная и резкая, а Олеся – домашняя девочка. К тому же существует странная связь между Кристиной и уже упоминавшимся мной Привольновым.
Фамилию Привольнова он произнес с явным недружелюбием.
– На любовную связь не похоже, но что-то между ними есть. Я в этом уверен. И еще одно… Я думаю, это может помочь вам в расследовании. В однокомнатной квартире, рядом с Олесей, живет один человек. Скажем так, не совсем благополучный. А еще точнее – полуопустившийся, алкоголик.
– Ну и что? – пожала я плечами.
– С тех пор как погибла Олеся, он не появляется дома. Не исключено, что он что-то видел или слышал и теперь очень боится, – пояснил Елисей.
– Информация весьма интересная, – отметила я. – Но откуда вам известно?
– Так я звонил ему в дверь! После того как обнаружил Олесю, еще до приезда милиции, хотел спросить – может быть, он видел что-то? Или беседовал с Олесей? Балконы-то рядом! А он мне не открыл. И соседка сказала, что его не видела. Я потом еще пару раз заходил, но он как в воду канул!
– А милиции вы не рассказывали об этом?
– Нет, не рассказывал! – насупился Елисей, и в голосе его вновь зазвучали категоричные нотки. – Они же сразу вынесли свой вердикт, записали Олесю в наркоманки! Я тут же понял, что с ними каши не сваришь. Откровенно говоря, я надеялся, что Милехин не оставит этого дела просто так. Ждал, когда он раскачается, и все-таки дождался!
– Кстати, – задумчиво произнесла я. – Вы не знаете, почему Милехин так долго тянул с тем, чтобы нанять частного детектива? Почему колебался?
– Не знаю, – ответил Державин. – Мне и самому это непонятно. Я бы на его месте всех на уши поднял! А он все чего-то медлил. И мне даже запретил заикаться. Еще на похоронах Олеси. Но я и потом приходил к нему, чтобы посоветоваться. Мне не нравилось, что все списали на несчастный случай. Но Милехин, можно сказать, уклонился от разговора. Сразу прервал меня и сказал, чтобы я не лез.
Елисей явно был оскорблен таким поворотом дела и столь негативной реакцией несостоявшегося тестя на его предложение.
– Вон даже как… – протянула я. – Что ж, спасибо большое за беседу. У меня к вам еще один вопрос: скажите, у вас есть ключи от Олесиной квартиры?
– Есть. Я сразу не вернул Милехину – было не до того. А теперь никак не соберусь духом увидеться с ним, после нашего разговора, – признался летчик.
– Мне они нужны, – сказала я, думая, что ждать, пока раскачается адвокат Привольнов, можно еще долго. – Вы можете отдать их мне?
Елисей выдержал паузу, потом полез в карман куртки и отцепил от связки два ключа.
– Возьмите, я думаю, что вам можно доверять, – сказал он.
– Да, конечно, – поспешила заверить его я. – Что ж, мне пора. Спасибо вам и за прекрасный завтрак, и за откровенный разговор.
Елисей проводил меня до машины и на прощание махнул рукой.
* * *Всю дорогу по пути в город я раздумывала над различными версиями гибели Олеси Милехиной и над тем, что уже удалось узнать. Мыслей было столько, что даже пришлось на какое-то время свернуть к обочине дороги и остановить машину, чтобы не попасть в аварию.
Меня мучило огромное желание побывать в квартире, где погибла Олеся. Не может быть, чтобы я там ничего не нашла или ничего не почувствовала – иногда бывает достаточно взглянуть на место преступления, чтобы открылась истина.
Приняв решение, я завела двигатель и направила машину к дому, где еще не так давно жила Олеся Милехина.
День был рабочим, поэтому в подъезде царила тишина, нарушаемая только звуками улицы. Я вошла в лифт и нажала кнопку девятого этажа. Мне повезло: обе двери – и в общем коридоре, и ведущая в квартиру – оказались обыкновенными, и я легко их открыла, а затем так же легко закрыла.
Заходить в чужую квартиру, особенно тайком, всегда неприятно. Я, хотя и свободна от всяческих суеверий и фобий, все же чувствовала себя слегка дискомфортно.
Первым делом совершила поверхностный осмотр. Квартира двухкомнатная, с совмещенными комнатами. Видно, что ее давно уже никто не посещал, так как все покрылось слоем пыли. Ну, может быть, только рядом с компьютером почище.
Комната побольше, видимо, гостиная. Я быстро пробежала по ней глазами: диван, стенка, телевизор, два кресла. В центре – журнальный столик. На стене – часы. Они не ходили: некому завести. Мои глаза остановились на диване – именно здесь Елисей обнаружил тело Олеси. Сразу возник вопрос: почему? Если бы Олеся решила покончить с собой, то, наверное, предпочла бы умереть в своей постели.
В углу на столе стоял компьютер – по всей видимости, подарок отца. Он выглядел новеньким – черный блестящий корпус, жидкокристаллический монитор, оптическая мышь, клавиатура, накрытая плексигласом.
Я перешла во вторую комнату, которая, без сомнения, принадлежала Олесе. Здесь находились ее вещи. Оглядела комнату: кровать, письменный стол, два шкафа – книжный и платьевой. Над кроватью – небольшой коврик.
Я открыла платьевой шкаф. Одежды было немного, но вся имевшаяся являлась модной, дорогой и хорошего качества. Не зря мать Олеси, «Клепа» Севастьянова, пожелала присвоить наряды дочери – видимо, хорошо знала, что именно ей перепадет. Я на всякий случай проверила все карманы, где они были – в брюках, блузках, пиджаке, – но ничего не обнаружила.
Подавляющее большинство книг, стоявших в книжном шкафу, принадлежало перу классиков мировой литературы. Я подумала о том, что нет смысла искать в них прощальную записку Олеси: наверняка Милехин, да и милиция, перелистали их все в поисках хоть какого-нибудь послания. На всякий случай просмотрела те, которые стояли в первом ряду, затем – медицинские учебники на полочке над письменным столом.
Нигде ничего. Даже в письменном столе. В основном там лежали чистые тетради, ручки и альбом с фотографиями. Фотографий немного, в большинстве своем они относились к последнему году: почти на всех Олеся рядом с Елисеем.
Первым моим желанием было забрать альбом с собой, чтобы отдать его Елисею, но потом я передумала: через год-другой сердце летчика успокоится, он встретит другую, и та из ревности может выбросить или сжечь фото. Так что пусть полежат пока здесь. Позже их судьбу решат родственники Олеси.
Неожиданно мне в голову пришла мысль: если девушка отдавала все деньги матери, на что она жила? Может быть, помогала распространять наркотики, а когда решила выйти из игры – ее убрали?
Я решила на всякий случай осмотреть все места, где обычно наркоманы скрывают свое зелье: двери, подоконники, розетки и так далее.
Я прошлась по квартире, но нигде ничего не обнаружила. Вспомнив, что Елисей рассказал о соседе-алкоголике, решила на всякий случай проверить, мог ли он что-то видеть или слышать. А может быть, он и есть убийца? Но что-то увидеть или услышать он мог только в том случае, если дверь на балкон была открыта.
Я осторожно открыла балконную дверь и выглянула наружу. И увидела то, что искала.
В углу балкона, ближе к двери, лежало опрокинутое ведерко, из которого высыпалась земля. Здесь же стоял ящик с пустыми стеклянными банками, которые, видимо, когда-то были накрыты бумагой. Потом бумагу или сдуло ветром, или она была кем-то сбита, но лежала она тем не менее здесь же, на балконе, прижатая ящиком и рассыпавшейся землей. Разогнув бумагу, я увидела на ней отпечатавшийся след мужского ботинка примерно сорок первого размера. След вел по направлению к балконной двери Милехиных. Оба балкона находились так близко, что вполне возможно перелезть с одного на другой. И здесь же, в ящике с банками, я нашла окурок сигареты «Прима».
В моей голове сразу возник образ соседа, нарисованный Елисеем. Может быть, это его следы? Насколько я помнила, Елисей не закурил при мне ни разу. К тому же его имидж совсем не вязался с пролетарской «Примой». Вряд ли такие сигареты курил Милехин или, тем паче, сама Олеся.
Если сделать такое предположение, то выходит следующее: сосед Милехиных вполне мог находиться на балконе в момент убийства и что-то видеть или слышать. И если он не убийца, то очень ценный свидетель. Странно, что этими следами не заинтересовалась милиция. Впрочем, ничего странного: если они приняли версию несчастного случая, зачем им лишние хлопоты?
Но это, пожалуй, все, что я узнала из посещения квартиры Милехиной. Я огляделась еще раз, и взгляд мой остановился на компьютере.
«Там может оказаться кое-что интересное, – подумала я. – Очень часто люди заводят персональные файлы, в которых хранят нужную информацию. Может быть, Олеся именно так и поступила?»
Я подошла к компьютеру и включила его. Это был «Пентиум-5», довольно приличный. Я довольно быстро разобралась с оболочкой Виндоуз – в компьютере не был установлен пароль – и вскоре уже гуляла курсором по директориям и просматривала текстовые файлы. Ничего особенного – тексты эстрадных исполнителей, письма по электронной почте на всякие не относящиеся к делу темы, тексты современных писателей-фантастов. Тексты по медицине. Но…
Я все-таки обнаружила кое-что интересное и интригующее. По крайней мере, на первый взгляд. В директории, обозначенной как PERSONAL, нашла файл с названием diary.doc. Это могло означать только «дневник». Но вся беда заключалась в том, что файл был запаролирован, то есть я, не зная пароля, не могла открыть текст и ознакомиться с ним.
Для того чтобы открыть файл, необходим хакер, то бишь специалист по взлому компьютерных программ. Я тут же активизировала свой сотовый и набрала номер своего знакомого Кирилла Дараева, слывшего в городе лидером компьютерного сообщества и пользовавшегося славой отличного программиста и по совместительству хакера. Однако автоответчик сообщил, что Дараев убыл в столицу и ожидается в городе только завтра или даже послезавтра. Я чертыхнулась, но делать нечего. В смысле, без Дараева все равно нельзя ничего сделать.
Я осторожно закрыла дверь и вышла на лестничную площадку. И тут же столкнулась с маленькой пухленькой женщиной лет шестидесяти, которая приехала на лифте и направлялась в соседнюю от Милехиных квартиру.
– Простите, пожалуйста, – обратилась я к женщине. – Можно с вами поговорить?
Она оглянулась. Я на всякий случай показала ей свое удостоверение и, представившись, повторила:
– Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.
Женщина пожала плечами:
– Если только смогу вам помочь. Проходите.
Я прошла в комнату и спросила:
– Вас как зовут?
– Галина Дмитриевна.
– Очень хорошо. Галина Дмитриевна, как давно вы знаете Олесю Милехину?
– Да с рождения, можно сказать, – с певучей интонацией, так присущей пожилым русским женщинам, ответила соседка. – Здесь раньше жил старший Милехин с женой и дочерью. Сын их, Владимир, примерно год тоже с ними жил, но потом ушел. Затем родилась Олеся и лет до двух жила здесь, с дедушкой и бабушкой, пока отец ее не забрал к себе. А как только старики умерли, Владимир сюда квартирантов поселил. Ну а потом и Олеся подросла и с прошлой осени здесь поселилась.
– Галина Дмитриевна, к Олесе часто ходили друзья? – спросила я.
– Нет. Ходили, но не часто. Олеся скромно жила, – ответила соседка.
– Вы не можете припомнить, кто именно к ней ходил?
Женщина слегка задумалась, вспоминая:
– Студент один, Василий. Олеся говорила, что они вместе учатся. Потом одно время ее донимал какой-то рыжий тип. Вот он мне не нравился: глаза вечно слезятся, нос хлюпает. Где учится или работает – не знаю.
Я тут же узнала по описанию Вовика – «возлюбленного» матери Олеси.
– А еще кого-нибудь заприметили?
– Красавец один приходил. Олеся говорила, что адвокат ее отца. Как уж его-то звали? – задумалась Галина Дмитриевна. – Кажется, Алексей. Но он приходил всего раза два или три, пока у Олеси Елисей не появился. Вот этот был всем хорош! Всегда такой вежливый, внимательный. Он нам телевизор починил и газовую плиту. И я не замечала, чтоб он был когда выпимши, даже когда что нам починит, рюмку не брал. И не курил совсем, – Галина Дмитриевна умиленно заулыбалась. – Руки у него золотые. Не то что у моих мужиков! Э-эх, совсем ничего не умеют делать, знают только – деньги зарабатывать. А ведь этого мало! Я уж сколько раз им объясняла…