– А почему ты ее на роль подозреваемой не хочешь примерить? – возмутилась Елена, и снова Грибову почудились в ее голосе неприязненные нотки. – Что-то вокруг нее все то вешаются, то исчезают! Скажите, какие совпадения!
– Прекрати, Аль. Ты ее видела?
– Нет.
– Ну! А охранника этого видела? Чаусова?
– Нет.
– Ну! Чтобы с ним справиться, дюжина таких, как Виктория, потребуется. Не все же, как… – Он вовремя прикусил язык, чуть не назвав имя ее подруги вслух. – Не все же способны коня на скаку остановить, Аль. И скажи на милость, с какой такой блажи ей теребить меня и просить, чтобы я занимался частным расследованием, если на ней лежит вина? Она же не дура совершенная, Аль!
– Ладно, не кипятись, – пошла на попятный Елена, поняв, что перегнула. – Тогда нужно ее воздыхателей искать.
– Чьих? – Он на миг отвлекся и не сразу понял, куда она клонит. – Каких воздыхателей, Лен?
– Если Виктория эта так хороша, что Чаусов вдруг начал ее безо всякого приказа и оплаты охранять вечерами, то, возможно, есть кто-то, кому она тоже очень нравится.
– Думаешь?
Грибов задумался.
А ведь верно! Виктория действительно весьма и весьма привлекательна. Не «барби», слава богу, – да от них уже давно воротит, его так уж точно. Очень хороша собой. Индивидуально хороша, сказал бы он. Очень темные длинные волосы, приятное телосложение – не худая и не полная, все в меру. Умное симпатичное лицо, очень симпатичное, если не сказать больше. И еще… она кажется очень надежной.
Уф, вот наконец-то он разобрался, что особенно его в ней трогает. А то все мысли, как белка в колесе, метались. Все никак оформиться не могли, чем же так его Виктория зацепила.
Зацепила же, Грибов? Зацепила, зацепила, и еще как. Вчера вечером еле оторваться от нее смог, разозлился даже. Сначала на нее, потом на себя, а уж под занавес и таксисту досталось. Шутник тоже еще попался!
– Я… – заметил тот, когда деньги за проезд брал, – ни за что бы от такой девочки не уехал, ни за что. Зря ты, парень.
Ох как Грибов тогда дверцей машины саданул! Мужик бедный аж испугался. Рванул с места с визгом колес. А Грибов потом себя казнил до часу ночи, пока не уснул прямо в тапках на диване.
Понял же все про нее, и почему к нему при-ехала, и зачем за город его увлекла. Понял! Чего же тут было не понять, одиноко ей, тоскливо, вот она и…
– А чего уехал от нее тогда? – вздохнула Елена, когда он и про это ей рассказал. – Оставался бы.
– Знаешь, наверное, подумал, что для одного вечера столько впечатлений от женщин – это перебор, – неудачно пошутил Грибов и тут же нахмурился. – Как думаешь, версию с ее тайным воздыхателем можно рассматривать всерьез?
– Грибов, я же тебя предупредила! – Елена с силой шлепнула ладонью по столу. – Никаких версий! Никакого дела! У нас и так…
– Полный завал! – закончил он вместе с ней и уже один потом продолжил: – Но, Аль, если так вот по-человечески, не для дела и протокола, а в частном порядке, можно мне считать, что есть кто-то, кто ее жутко ревнует и поэтому убирает со своего пути всех возможных соперников?
– Да запросто! Хотя бы тот же Бобров. С какой стати он следил за мужем своей секретарши? И муж этот потом так благополучно кончает жизнь самоубийством.
– И охранник исчезает, – добавил Грибов.
– Охранник никуда не исчез, Толь. – Лена покрутила пальчиком у виска. – Сам же сказал, что ни машины, ни охранника не было. И что она тебя просто заманить к себе хотела.
– Но это я сказал, а как там на самом деле было, кто знает, – возразил Грибов, делая на листе еще одну пометку. – Если взять в расчет, что Чаусов в самом деле пропал, то…
– То пропал он не без помощи Боброва. Это очевидно. Но никто ведь никуда не пропадал, не так ли, Толик?
Елена пожала плечами, покосилась на телефон, разразившийся отчаянным звоном, и вздохнула:
– Ну, начинается!
Сняла трубку, ответила, попросила минутку пождать и, прикрыв трубку ладошкой, поспешила приструнить Грибова:
– Ты давай мне по ножевому ранению на улице Строителей отчет подготовь. А с бабами своими и их ухажерами будешь после работы разбираться. Алло, слушаю!..
Отчет Грибов строчить принялся с завидным усердием. Настроение вдруг поднялось, утроив работоспособность. Может, оттого, что с Ленкой отношения наладились, и она, кажется, поняла, что не стоит вмешиваться в его личную жизнь. Может, оттого, что все его мысли насчет Виктории Мальиной и ее к нему симпатии нашли подтверждение в рассуждениях все той же Ленки. Но отчет он сделал в рекордно короткий срок. И даже строительством планов на вечер успел заняться. После работы он непременно наведается в те три фирмы, что значились в списке Виктории под номерами четыре, пять и шесть. А потом, после визитов туда, он поедет за город. И навестит огромный осиротевший дом.
Он ведь как рассуждал: просто так, с пустыми руками, ему туда ехать неудобно как-то. А с результатом, каким бы разочаровывающим он ни был, уже можно. Это уже повод для того, чтобы переступить ее порог. А там, как сложится…
– Мечтаешь?
Елена Ивановна вошла в кабинет, будто чужая. Дверь осторожно приоткрыла, закрыла ее так же, словно в гостях была. И кажется, даже к столу своему кралась на цыпочках, а не шла твердой поступью, как обычно. И вот когда уже уселась, опять же на краешек стула, тогда-то и спросила его с упреком:
– Мечтаешь?
– Я? – не понял он ни поведения ее, ни вопроса. – Да нет. Отчет по ножевому сделал. Вот он, читать будешь?
– Потом, Толя, все потом. – Елена рассеянно окинула взглядом кабинет и произнесла вполголоса: – Мечтай, мечтай, Толя, все равно ничего у тебя не выйдет.
– Это ты о чем? – Грибов нахмурился, перемены в начальнице он не понимал, и это его раздражало.
– А обо всем! И планов на вечер у тебя никаких не будет и быть не должно. И романа с Викторией, кажется, не получится.
– Это еще почему?!
Грибов побледнел. Он скорее понял, чем почувствовал, что бледнеет.
Понимал, а не чувствовал свою бледность он оттого, что это происходило с ним тогда, когда ему страшно становилось. А ему стало страшно, и даже очень! Из-за Ленкиных странных слов страшно, из-за того, как она в кабинет вошла и как к столу своему пробиралась, будто воровка. И тут не захочешь, а подумаешь…
– Что с ней, Аля?! – выпалил он, прежде чем додумал.
– С кем? – Она подняла на него тяжелый взгляд, в котором ничего, кроме злости, не было, повысила голос и переспросила с напором: – С кем, Грибов?!
– Что с Викторией?
Выдыхал он уже с облегчением, поняв, что страхи его напрасны. Ленка, какой бы стервой ни была, не стала бы так изматывать ему душу, если бы с Викторией случилась беда.
– При чем тут Виктория твоя, Грибов?! – Ленка не обманула его ожиданий. – Ну, вот при чем тут твоя Виктория?!
– Сама же сказала, что романа у меня с ней не будет, – пробормотал он миролюбиво. – Я и подумал.
– А ты не тем местом думаешь, Толя! – оживилась вдруг Елена и даже зад свой от стула оторвала, наклонившись в его сторону, будто дотянуться до него могла через трехметровое расстояние между столами. – Не тем и не так! Почему я сказала, что романа у тебя с Викторией не будет, как думаешь?
– Не знаю теперь, – признался он честно, с недоумением наблюдая за странностями начальницы.
– Я потому так сказала, опер, что вчера она потащила тебя к себе за город не из-за твоих прекрасных глаз, понятно?!
– Нет, не понятно. А почему тогда?
– А потому она приехала к тебе и настояла на твоем визите к ней, что действительно тревожилась за начальника службы безопасности, за гражданина Чаусова то есть! – продолжала бесноваться Елена Ивановна, чем все больше и больше его удивляла.
– Так мы же решили, что это был блеф, – заволновался Грибов, пододвигая к себе листок с пометками поближе.
– Это ты решил, а я предполагала, – огрызнулась Елена.
– А теперь не предполагаешь?
– А теперь я располагаю! – Она с силой дернула заколку в волосах, и волосы тяжелой волной скользнули по плечам. – Теперь я располагаю сведениями, Грибов!
– Какими сведениями, Аль? Ты чего вообще?!
Грибов не знал, что и думать. Распущенными волосы начальницы он видел лишь по праздникам, когда она вместо формы надевала красивое платье или костюм. Нет, еще когда она с Сашкой своим на грани разрыва пребывала, тогда тоже без конца заколкой для волос швырялась. Сейчас-то что?
– Я сейчас располагаю сведениями о том, что… – Она сдавила виски ладонями и глянула на него глазами отчаявшейся женщины. – Что в пятидесяти километрах от города найдена обгоревшая машина господина Чаусова, государственные номерные знаки чудом сохранились. В багажнике его машины найден сильно обгоревший труп, личность устанавливается. Но судя по тому, что утром у нас в отделении побывал его отец с заявлением о пропаже сына, это труп самого Ивана Чаусова, и никого другого. А это значит, Грибов, что Виктория вчера не просто так била тревогу, и не врала тебе, и в постель к себе не зазывала.
– Понял, – кивнул он с явным сожалением, его-то устроил бы как раз такой вариант.
– И еще это значит, Толя, что муж ее тоже, видимо, не просто так в петлю полез.
– А как же он туда полез?
– Думаю, что ему помогли, Толя.
– Но на теле ни единого следа насилия, Аль, – напомнил Грибов. – Нет следов сопротивления, борьбы… Даже рубашка из-под брюк не выбилась. Вообще не пойму, что все это значит?!
– А значит все это, Толя, только одно. – Елена вялым движением подхватила со стола заколку и кое-как заколола волосы на затылке. – Что твое частное расследование с этой минуты перестает быть таковым.
– И?
– И ты начинаешь расследование по факту гибели Ивана Чаусова… предположительно, конечно, что это он. И начинаешь ты это расследование с того, что заново разбираешься со смертью мужа твоей Виктории, как там его?
– Виктор Синицын, – подсказал Грибов, не зная, радоваться ему или плакать.
– Вот, вот. Какая-то связь существует между его смертью и смертью Чаусова.
– Думаешь, Бобров?
– Да погоди ты с Бобровым! – одернула его Елена. – Тот никуда от нас не денется. Кстати, я за ним уже послала. И за Викторией твоей заодно. Опознание трупа в настоящий момент производится отцом Чаусова и… И предоставь-ка ты мне к завтрашнему утру полный отчет по факту всех его увольнений.
– Синицына?
– Его, его, голубчика. Не просто так он своей жене об этом брякнул, ой не просто…
Глава 14
Жизнь закончилась для него тем самым утром, когда он внимательно исследовал свое погрузневшее тело в сотне зеркальных фрагментов. Или нет, не тогда?
Может, позже, когда он ехал за рулем своего автомобиля и гадал, с какой же из двух женщин ему встретить старость, что не за горами, его жизнь оборвалась? Да нет, он тогда благополучно доехал до офиса, припарковался на своем месте, дошел до кабинета. Улыбнулся Виктории, она ответила тем же. Он порадовался, но все-таки решил, что торопиться с ней не станет. Как-то все должно само сложиться, и постараться с Риткой дров не наломать, чтобы потом с Викторией не на развалинах строить. Так было нельзя, так было неправильно и больно.
Он сел на свое рабочее место, вспомнил, что не завтракал. Попросил у секретарши капризным тоном кофе с бутербродами. Заставил накрыть стол не в кабинете, а в небольшой комнате отдыха, смежной с ним. Там не было видеокамер, это он точно знал. Если, конечно же, Чаусов тайком не снабдил и эту комнатку видеонаблюдением.
Скажите, какой мерзавец, а! Как осмелел! Ну ничего…
И вот тут-то Боброва осенило.
Вот! Вот с чего начала рушиться добротно выстроенная им счастливая жизнь его! С этого сукина кота она начала трещать по всем швам, выпуская наружу из прорех все, что береглось, копилось и охранялось.
Чаусов…
Чаусов во всем виноват! Это он накуролесил, он нагадил, а потом взял и благополучно издох! Да еще при каких чудовищных обстоятельствах! Все просто в шоке! Все, включая самого Боброва, хотя сначала он по глупости своей и порадовался такой скоропостижной кончине потенциального соперника. Не знал тогда еще, олух, чем это может для него обернуться. А когда узнал…
Если, стоя на крыше многоэтажки, получаешь удар в грудь, прямо в область сердца, которое старательно берег от инфаркта, то ты оступаешься, суматошно машешь руками, пытаешься ухватиться хоть за что-нибудь – а ничего нет, взбрыкиваешь ногами, желая поймать ускользнувшую опору. Ты все это делаешь быстро-быстро, будто огромная заводная кукла, и даже не боишься выглядеть при этом смешным, но ничего у тебя не получается. И ты летишь спиной вперед и даже понять и увидеть ничего не успеваешь, кроме фрагмента бездонного неба в грязных клочьях сизых облаков, потому что конец, неизбежный конец наступает слишком скоро. Он так стремительно наступает – конец этот, что соображать, вспоминать, звать на помощь некогда, и жизнь пролистать свою некогда, и переоценить все заново – тоже…
Бобров, сидя напротив Грибова, чувствовал себя сейчас как раз таким человеком, которого только что столкнули с крыши многоэтажки. А Грибов был как раз тем самым, кто столкнул его, не дав опомниться и возможности зацепиться хоть за что-нибудь.
Он сыпал и сыпал обвинениями в его адрес. Не напрямую, конечно, нет. Теперь все грамотные стали, ответственные, побаиваются опять же, адвокаты тоже не зря свой хлеб жуют, жалобу вмиг накатают куда надо. Но Бобров понимал прекрасно: то, что искусно вуалируется сейчас въедливым опером, через пару-тройку дней превратится в уголовное дело по факту преднамеренного убийства Чаусова Ивана. И главным фигурантом в этом деле, то есть подозреваемым номер один, будет он – господин Бобров.
Это пока с ним еще улыбаются, тщательно подбирают слова, боясь сказать лишнее, но потом так не будет. Потом его просто заклюют и вместо подписки о невыезде вручат постановление прокурора об аресте.
– Можно воды? – хрипло попросил Бобров, устав слушать бредовые идеи Грибова, называемые тем версиями.
– Конечно!
Грибов вскочил с места, на котором весь изъерзался, достал чистый стакан из тумбочки, плеснул туда из графина и подал Боброву.
– Свежая, сам наливал сегодня, – зачем-то соврал Грибов.
Ни сегодня и никогда он не ходил за водой. Ленка всегда этим занималась. И чай, кофе покупала и сахар таскала из дома, когда у Грибова с Фоминым денег не было ни копейки.
Про воду зачем-то соврал Боброву. Ее ведь еще дня три назад наливали, а он соврал. И не из симпатии, конечно же, к этому бизнесмену, и не из жалости, а зачем тогда…
– Значит, вы утверждаете, что Чаусова вы в тот день не видели?
Грибов снова вернулся на свое место напротив Боброва и влепил ему этот вопрос, как пулю между глаз. Они же ни о чем таком и не говорили перед этим, при чем тут: видел или не видел? А может, ловит мент его, а? Может, в процессе долгой беседы Бобров ляпнул что-то такое и забыл тут же, к чему тот сейчас непременно прицепится? Они мастаки на такие делишки, им это даже в их институтах преподают.
Так сболтнул он что-то про Чаусова или не успел еще?
Решил сказать то, что было на самом деле. Пускай не всю, а ровно половину, но сказал правду.
– Я ничего такого не утверждал, Анатолий Анатольевич. – Бобров старательно изобразил понимающую ухмылку. – Мы даже не говорили с вами пока об этом.
– Похвально, – улыбнулся Грибов.
– Мы не могли не видеться с Иваном в тот самый день, поскольку неоднократно сталкивались с ним в течение дня.
– Где?
– Да точно и не припомню. – Бобров напряженно вспоминал. – В холле, кажется. У входа. На стоянке тоже, кажется, Иван маячил, когда я домой уезжал.
– Хорошо, а в котором часу это было? – Лоб оперативника пошел глубокими продольными морщинами, и парень сразу сделался несимпатичным и постаревшим. – Постарайтесь вспомнить, пожалуйста, Николай Алексеевич.
– Да тут и напрягаться особо не надо, – он чуть не вздохнул с облегчением, настолько простым ему показался вопрос. – Было это около шести вечера. Я решил пораньше домой уехать, Иван, видимо, тоже, вот и столкнулись.
– Вы разговаривали?
– Да нет. Машины стояли далеко друг от друга, – снова не соврал Бобров. – И необходимости не было, знаете ли.
– И вы сразу поехали домой?
– Кто, я? Или Иван? – Бобров напрягся. – За него ничего не могу сказать, а я…
– А вы? – поторопил Грибов, поняв, что Бобров готовит ему очередную порцию лжи.
Врал же! Как сивый мерин врал! Путался, изворачивался… А все почему? А все потому, что времени не было у него подготовиться. Прямо тепленького под белы рученьки его из офиса к Грибову привезли. Пока для беседы по факту возбуждения уголовного дела в связи с гибелью его подчиненного. А потом как карта ляжет. У Грибова перед кабинетом уже человек десять сотрудников топчется, Виктория Мальина в их числе.
Почему не опросили в фирме всех? Так Ленка настояла, чтобы разговор состоялся в управлении. А он что? Перечить ей, что ли, станет?
– Так вы поехали сразу домой, Николай Алексеевич? Или нет? – подсказал ему Грибов варианты ответа.
– Или нет, – выдохнул с трудом Бобров. – Я поехал на дачу, где хотел переночевать, потом передумал и вернулся домой. Часов в девять вернулся.
– Да? Странно… – Грибов снова задумался до глубоких морщин на лбу.
– Что странно? Ну, что странно-то?! – взорвался Бобров.
– Минут двадцать назад вы сказали, что провели весь вечер дома, а теперь говорите, что на дачу сначала завернули. А что там не остались? Да, и кто-то может подтвердить ваши слова?
– А с какой это стати мои слова должен кто-то подтверждать?
Бобров потянул вниз узел галстука, тот легко поддался, сегодня ведь не Ритка ему его повязывала, а он сам. Он сам! Он много чего сам… натворил! Теперь вот сидит и потеет перед этим наглым малым, который ему словесные сети плетет второй час.
– Понимаете, Николай Алексеевич, – мягко начал Грибов, – мы сейчас пытаемся по минутам воссоздать тот самый день, когда предположительно погиб начальник вашей службы безопасности. Пока мы занимаемся только этим.