— Снотворное не смертельное или токсин?
— Токсина столько, что слона убить можно. А снотворное — превышение раза в два. Скорее всего, хроническое привыкание к большим дозам.
— Ничего себе!
Информация так подействовала на капитана, что он даже временно забыл о своих разногласиях со следователем.
— Чтоб грибами травили, такого у нас еще не было. А сама она не могла, как думаешь?
— Сорокина говорит, что в квартире следов этого самого токсина нигде не нашли, а вот снотворное лежало у нее на прикроватной тумбочке. Она думает, концы в театре нужно искать.
Лысенко, честно говоря, было наплевать на то, что себе думает Ритка Сорокина. Ну, может, не совсем наплевать… Почти год назад они столкнулись в одном деле, и Ритка обозвала его скотиной, вернее бездушной скотиной, как помнится… Впрочем, он не стал ее разубеждать. На тот момент так было даже лучше. Но Сорокина при каждом удобном случае продолжала цепляться, как репей к бродячему псу, и это безмерно раздражало капитана. Да еще, судя по всему, высказывала свое мнение о нем вслух — неоднократно и всем желающим.
— Ладно, разберемся, — буркнул он, направляясь к служебному входу.
* * *— Кажется, мы заблудились…
На узкой лестнице мимо них протиснулись несколько молодых людей в обтягивающих трико и с сильно подведенными глазами. Один из них прижался горячим бедром к Бухину, а когда тот удивленно обернулся, выразительно ему подмигнул.
— Скажите, режиссера Савицкого где можно…
— Мы, вообще-то, не из той оперы, — томно произнес мускулистый красавец и положил руку на перила, напрочь перегораживая тесный проход. Он еще раз бросил на старлея выразительный взгляд и спросил: — А вы… из милиции… да?
— Да, — буркнул Бухин, не зная, как себя вести.
— А пистолет у вас… с собой?
— Всегда с собой, — подтвердил Лысенко, разглядывая сынов богемы. — А вы кто?
Между тем красавчик явно запал на Бухина и, игнорируя капитана, снова обратился к нему:
— Фигурка у вас классная. Танцами никогда не занимались?
— Айкидо, — кратко бросил старлей, уже пришедший в себя.
— Интересно, интересно, — пропел любопытствующий. — У меня всегда была мысль поставить балет с элементами айкидо. Айкидо — это не только спорт. Это почти танец. Такая выразительная пластика, напряжение, мужественность! Если бы я был режиссером… Не хотите поговорить об искусстве… ну, скажем, вечером за чашечкой кофе?
— Так Савицкого не видели? — не в тему снова спросил Лысенко.
— Вы не в то крыло зашли, — помог второй танцор, который до этого молча стоял у стены. — Оперные репетиционные направо, а здесь — мы.
— Большое спасибо. Пошли, Сашок. — Капитан живо развернулся и затопал вниз.
— Если хотите поговорить о Савицком, то зайдите часика через два, Саша, — все не отставал от Бухина красавчик.
— Если у вас есть что рассказать, то давайте прямо сейчас. — Бухин повернулся.
— Сейчас не могу. У нас репетиция. Давайте встретимся вечером, а? В кафе напротив театра?
— Там видно будет, — уклончиво пообещал старлей.
— Телефончик оставьте…
Догнав Лысенко уже внизу, Бухин пожаловался:
— Ничего себе, еле отделался.
— Да ладно, — ухмыльнулся Лысенко, — это еще что! Вежливо, на трезвую голову, и с разговорами об искусстве. А вот меня один раз даже лапали! И что? Пришлось терпеть… в интересах дела.
То ли потому, что было утро, то ли еще отчего, но театральные недра в оперном крыле были совершенно безлюдны. Подергав наудачу несколько дверей, они снова повернули направо и тут услышали звук.
— О! — сказал Лысенко. — Точно! Поют.
— М-ми-и-и, м-ми-и-ииии… Мм-ма-а, мма-а-ааааа… Мм-о-о, мм-оооо… о-о-о… о-о-ооо… Мм-у-у, мму-у-у…
Капитан приоткрыл плотно пригнанную, обитую войлоком дверь, и звук вырвался на свободу. Впечатление было такое, что из тоннеля вылетел на полном ходу паровоз и оглушил гудком:
— У-у-у-у!
Лысенко отпрянул, а из помещения послышалась приятная мелодия и полились необыкновенной мощи и красоты звуки. Слов капитан не разобрал — пели на каком-то неизвестном ему языке.
— «Риголетто»[1], — пояснил просвещенный Бухин.
Они опасливо заглянули в комнату. Рояль стих. У инструмента спиной к вошедшим сидела полная дама. Лысоватый, небольшого роста мужчина в синем поношенном свитере обернулся к двери.
— Кх-м, — кашлянул Лысенко, вертя головой и ища глазами источник невероятного звука. — Здравствуйте.
— Здравствуйте, — ответил человек в синем свитере обыкновенным голосом, а дама удивленно повернулась. Кроме этих двоих и рояля, в комнате больше никого не было.
— Это вы здесь… пели?
— Я, — пожал плечами человек. — Алла Аркадьевна, простите, я сегодня совершенно не в голосе. Это мучение какое-то. Давайте отложим. Я пойду.
И тип в свитере протиснулся мимо визитеров.
— Эй, — растерянно позвал Лысенко, — простите! Извините, вы не могли бы…
Но певец уже ушел, аккуратно затворив за собой дверь.
Женщина у рояля вопросительно посмотрела на пришельцев.
— Капитан Лысенко, старший лейтенант Бухин, — представился капитан за двоих. — Как нам найти режиссера Савицкого, не подскажете?
— Я не знаю. — Концертмейстер нервно закрыла ноты и захлопнула крышку инструмента. — Может быть, в репетиционном зале. Не знаю. А вы насчет…
— Да, — подтвердил Лысенко. — Именно. А вы могли бы с нами поговорить?
— Я?.. — растерялась дама. — Господи! О чем?
— Вы покойную хорошо знали?
— Оксаночку? Ну конечно…
— Так я с вами поговорю немножко, хорошо? — Капитан придвинул от окна стул. — Вы ведь свободны?
Дама невольно кивнула. Когда капитан включал свое обаяние на полную катушку, это действовало на женщин подобно пресловутому взгляду удава на кроликов.
— А ты, Саня, иди дальше, может, все-таки Савицкого найдешь, — велел напарнику он.
— Его, скорее всего, в это время еще нет, — запоздало сообщила Алла Аркадьевна, когда старлей уже скрылся из виду.
— Ничего-ничего, — заверил ее Лысенко. — Мы тут с вами побеседуем, а он еще кого-нибудь разыщет…
Пройдя пустынный холл третьего этажа, где солнце желтыми флагами лежало на паркете, Саша наугад свернул в первый коридор и наткнулся на дверь с табличкой «Канцелярия». Дверь оказалась незапертой, и поэтому старлей без стука ввалился в помещение, где на него неодобрительно воззрилась пожилая женщина в черном, вышитом бисером платье. Женщина чем-то напоминала черепаху.
— Стучаться надо, молодой человек, — скрипучим голосом сказала она.
— Извините, — пролепетал Бухин. Ну надо же, после того как они стучали в десятка два запертых дверей, первая же, ручку которой он наугад дернул, оказалась открытой!
— Вы из милиции, конечно?
— Да, — ответил Бухин и покраснел.
— И что вы хотите?
— Лё-ле-чка! А вот… — Внезапно впорхнувшая в комнату особа остановилась на полуслове и вопросительно посмотрела на гостя.
— Из милиции, — хмуро объяснила хозяйка. — Ворвался, как к себе домой! Так что вы хотели?
— Извините, — выдавил Бухин. — Я случайно… Никого нигде нет… Я уже все обошел. Еще раз простите за вторжение.
— Ну-ну, — хмыкнула «черепаха». — Конечно, нигде никого нет! Никто никуда не спешит, отсыпаются все, так уж у нас заведено!
— Мне нужен режиссер Савицкий. Вы не могли бы мне помочь? — почти заискивающе спросил Бухин, все еще переживая свое невежливое появление.
— Елена Николаевна, заведующая оперной труппой, — наконец соизволила представиться хозяйка кабинета, по-прежнему сверля милицейское лицо недобрым взглядом. — Да, а это наш концертмейстер, Тамара Павловна, — нехотя представила она пришедшую. Видно было, что разговаривать с невоспитанным визитером она не желала, но приличия, как говорится, хотела соблюсти.
Внезапно Бухин увидел на столе у хозяйки книгу.
— Вы знаете, это самая потрясающая книга, которую я читал за последние двадцать лет! — объявил он.
Хозяйка взяла в руки роман Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик», и взгляд ее смягчился.
— Я тоже так думаю, — сказала она. — И кстати, сколько же вам лет, молодой человек?
* * *В кармане запиликал телефон.
— Извините. — Саша деликатно отвернулся в сторону.
— Я в отдел, — сообщил голос Лысенко. — Ну что, нашел еще кого-нибудь?
— Да.
— А Савицкого?
— Пока нет.
— А сам скоро?
— Еще не знаю, Игорь, — задумчиво сказал Бухин. — Интересный разговор.
— Ну, это хорошо, — одобрил капитан, дал отбой и вышел из сумеречного служебного вестибюля под сияющее майское солнце.
Прямо у двери на корточках сидел голубоглазый ангел в маечке и потертых джинсах и кормил толстую полосатую кошку. Кошка, урча, поедала из мисочки творог, а ангел отталкивал в сторону нахального черно-белого кота, норовящего добраться до угощения, и говорил:
— Ешь, Мура, ешь…
— А этому почему не даете? — Лысенко присел рядом с ангелом.
— Этот не беременный. — Ангел снова довольно бесцеремонно отпихнул кота и поднялся, отряхивая джинсики. — Бедная Мура!
Кошка, доев приношение, благодарно терлась о ноги ангела. Примерно год назад капитан тоже стал неравнодушен к усатым-полосатым.
— Игорь, — представился он. — Кстати, у меня тоже есть кот. Может быть, он даже родственник вашей Муры!
Ангел вскинул на него небесного цвета глаза и заправил прядь золотых волос за маленькое круглое ухо. Представиться он не успел, потому что из открывшейся двери служебного входа показалась некая фигура и недовольно спросила:
— Вы у меня на сегодня записаны. Заниматься будете?
— Да, конечно. — Ангел подхватил с земли пустую мисочку и заспешил в театр.
* * *— …Тома, я тебя прошу!
— Брось, Лёля, об этом все знают. И если я не расскажу, то расскажет кто-то другой. А я буду объективна…
— Я знаю, что ты будешь объективна… учитывая твою пылкую любовь к Кулиш! — Завтруппой иронически взглянула на подругу. — И если Оксана все-таки умерла своей смертью, Тома, то тебе потом будет неловко.
То, что прима Оксана Кулиш умерла не своей смертью, Саша Бухин знал совершенно точно. Поэтому он поощрительно взглянул на Тамару Павловну и кивнул. «Черепаха» в расшитом бисером платье поджала губы.
— Она была любовницей Савицкого довольно давно, — немного помолчав, осторожно сообщила концертмейстер и быстро взглянула на подругу. Но та сидела с непроницаемым лицом и молчала. — Это… э… началось почти сразу же, как Кулиш пришла в театр, то есть… лет десять уже. Или больше… Вам нужны точные даты?
— Нет, необязательно.
— Да, такая, знаете… милая была девочка.
Завтруппой хмыкнула, но ничего не добавила.
— Ну и не без голоса, конечно. Сначала она занималась со мной, но у нас как-то не сложилось, и с тех пор она все свои партии пропевает с Аллой… Аллой Аркадьевной.
— И что же, у них с Савицким сразу начались отношения?
— Нет… я бы не сказала. Но она, кроме всего прочего, оказалась довольно честолюбива. Много занималась, я помню.
— В основном являлась, чтобы глазки Савицкому строить, — ядовито вставила завтруппой.
— Лёлечка! Ты же сама просила быть беспристрастной! И к тому же она умерла!
— Все мы умрем, — спокойно парировала подруга. — Даже ты и я!
— Да… Господи, ты меня сбила своими замечаниями…
— Потому что я просила тебя просто говорить все как есть, а не делать из Кулиш милую и добрую девочку, когда там и близко такого не лежало! Если хотите знать правду, Оксана была еще той стервой…
— Она первая завела отношения с Савицким, так?
— Ну, мы свечку не держали, — снова не выдержала завтруппой. — Но Оксана явно его ловила. Ну, учитывая, что Савицкий сам не ангел… Однако ему эта всеобщая влюбленность щекотала самолюбие. Ну, чего ты-то краснеешь, Тома? Мы с тобой ему давно уже не интересны! Я просто констатирую тот факт, что не было такой молодой певицы, с которой он не завел бы интрижку. Не говоря уже о поклонницах. Но вот Лариса… Ларису было жалко.
— Лариса — это…
— Это его жена. До того как Кулиш отобрала у нее почти все первые партии, Лариса была примадонной.
— А что, жена не возражала против увлечений мужа? — спросил Бухин с интересом.
Оказывается, режиссер был весьма любвеобилен, и это наталкивало на определенные мысли. Спать старлею уже давно расхотелось, разговор тек в нужном ему направлении, и даже поощрять этих милых театральных дам не было надобности.
— О, Лара сначала просто сходила с ума, даже сцены устраивала прилюдно, но потом, знаете ли, все как-то образовалось. Из семьи он не ушел, хотя, я думаю, Оксана на это очень надеялась.
— Разумеется, надеялась! Уж я-то знаю, она такие истерики ему на гастролях закатывала! Вы не против, если я закурю? — спросила завтруппой.
Бухин не курил, поэтому никак не смог помочь даме. Однако та, не обращая внимания на замешательство гостя, ловко щелкнула зажигалкой, помахала в воздухе сухой лапкой, разгоняя дым, и продолжила:
— Да, Оксана хоть и выглядела этакой романтической девочкой, на самом деле была цинична и практична до крайности. А Лара успокоилась, тем более что она сама в театре все реже бывает, практически уже не поет…
— Хотя еще могла бы… Могла бы! — с жаром воскликнула вторая музыкальная дама. — Какой был голос! Все мельчает — голоса, люди, отношения, — философски изрекла концертмейстер. — Но все равно — какой голос! Как она пела Аиду!
— А у покойной тоже был выдающийся голос? — поинтересовался Бухин.
— У Оксаночки? О, у Оксаны тоже прекрасный голос… был.
— Что, Тома, всегда нужно следовать правилам хорошего тона? О покойниках либо хорошо, либо ничего? Ну, мы уже достаточно тут наговорили, чтобы не начинать врать! Это молодой человек не заметил бы никакой разницы между Кулиш и Ларисой… Простите?.. — Она повернулась к Бухину, но тот не возражал.
Тогда Елена Николаевна поджала губы и сделалась еще более похожей на черепаху. Она не спеша прикурила следующую сигарету, презрительно посмотрела на обгорелую спичку в пепельнице и продолжила:
— Раз уж ты сама завела этот разговор, то, по крайней мере, будь честной… Ты сама знаешь, что Оксана Ларисе в подметки не годилась. Ты же, как профессионал, прекрасно ощущала разницу.
— Лёля, я не то хотела сказать, — стушевалась концертмейстер. — Я просто говорила, что у Оксаны был яркий сценический талант.
— Ради бога, не делай из нее Лину Кавальери![2] И талант, и голос у нее были весьма средние, — едко заметила завтруппой.
Шел уже третий час так называемого чаепития, хотя чай употреблял только старлей, а обе его собеседницы предпочитали сигареты. После недолгого молчания, связанного с некоторыми разногласиями в оценке творчества Лины Кавальери, о которой Бухин имел весьма смутное представление, разговор снова повернул в нужное ему русло — к личности покойной певицы и отношениям в труппе. Кто, когда, с кем, как… Он был более чем уверен, что смерть оперной дивы напрямую связана с кем-то из труппы, скорее всего, с ее любовником — Савицким.
— И что же, — спросил он, — после своего прихода в театр она сразу получила первые роли?
— Партии, — поправила его завтруппой. — Ведущие партии.
— Конечно нет. — Тамара Павловна придвинула поближе к Саше вазочку с печеньем. Этим жестом она, наверное, хотела сказать, что они здесь просто пьют чай и мило беседуют, но уж никак не сплетничают или — упаси боже! — не доносят. — Сначала она стажировалась…
— Да, и очень удачно. Так удачно, что сразу залезла к Андрею Всеволодовичу в постель, — проскрипела завтруппой. — Естественно, это очень помогло… развитию ее голоса! И сценического дарования, разумеется. А уж после этого началось и самое интересное. Лариса болела, и Оксана подменила ее раз, потом другой, и — вуаля! — Андрей сделал ее примой! А ведь кроме нее в труппе на тот момент было еще два великолепных сопрано. Как раз возобновили «Травиату» — в новом составе, и специально для Кулиш. И это притом, что «Травиату» Кулиш не вытягивает. В речитативе перед арией делает такой незаметный переход — и поет на полтона ниже! Каково?! Вы думаете, что в зале сидят одни профаны? Пенсионеры? Люди, которым все равно? Это просто позор! Даже мне, которая не должна вмешиваться в музыкальную часть, было стыдно. А Савицкий совсем потерял голову от этой девчонки и шел у нее на поводу! Он во всеуслышание заявил, что Рената Тибальди[3] тоже так пела, он поговорил с дирижером, и тот Кулиш разрешает. Разрешает! Я представляю, чего ему это стоило! Цирковые номера просто!
Саша Бухин согласно кивал, не понимая и половины сказанного. Впрочем, самое главное он все же улавливал.
— А скажите, Елена Николаевна, вы во вторник Кулиш в театре видели?
— Конечно. — Завтруппой удивленно взглянула на него. — У нее во вторник был день рождения, и мы все ее видели. После репетиции мы собрались, накрыли стол…
— А что ели? Грибы, например, на столе были?
— Грибы… да, грибы были. Мы с Томой любим грибы. Тома сама собирает.
— Да, я принесла две баночки грибов, — волнуясь, сказала концертмейстер, — а что?
— Согласно заключению экспертизы, Оксана Кулиш умерла от пищевого отравления.
— Только не грибы, — убежденно заявила концертмейстер. — Грибы ели я, Лёля, Лариса… да все ели!
— А что еще было на столе?
— Куры гриль, колбаса, огурчики-помидорчики… сыр… хлеб. Ну и сладкое. Лариса заказала шикарный торт.
— А почему жена Савицкого заказала торт для его любовницы? — спросил озадаченный Бухин.
— Лара всегда заказывает торты на все праздники. У нее поклонница работает в кондитерском цехе.