— А это… Что, там выдавали?
— Я же сказал, это Евдокимов привез…
Нина протянула руку за курткой.
— Можно?
— Конечно!
Она брезгливо повертела ее, бросила на пол, наступила ногой, уцепилась за рукав и рванула.
Рукав затрещал. Взялась за другой рукав, стала отрывать и его. Подняла куртку и вышвырнула в окно.
— Вот так, вот…
Комната дочери. Матрас на полу, гитара, запасное колесо к мотоциклу.
— А почему я должна вешать в комнате то, что мне не нравится! — возмущалась дочь.
— А потому, что нельзя быть эгоисткой! — возмущался отец. — Нельзя только брать! Надо что-то и отдавать!
— А я как раз не беру, а отдаю. На!
Она сунула отцу свернутые занавески.
— Лена, перестань дурачиться. Сейчас же повесь занавески и вернись в институт! Неужели тебе не жалко мать? Посмотри, до чего ты ее довела! Это уж, не знаю, садизм какой-то!
— А может быть, это не я ее довела? — сказала дочь.
— Что ты имеешь в виду?..
— Да мне к вам приходить неохота! У вас там нежилая атмосфера! Отрицательные биотоки носятся!..
Бузыкин стоял в телефонной будке.
— Алла, я сегодня не смогу прийти.
— Почему?
— Тут такие дела…
— Приходи после дел.
— Будет поздно. Я тебе завтра позвоню, тут уже стучат…
Билл бежал гордо, гарцуя, как цирковой конь. За ним тянулся Бузыкин. Прохожие провожали их взглядами.
— Темп, Андрей! Темп! — покрикивал через плечо профессор.
— Пошел к черту, — бормотал Бузыкин.
Нина, войдя в прихожую, замерла. Все было загромождено стульями. Билл работал на углу столика, на кухне.
— Здравствуйте, Билл! Что происходит?
— Маленький рас-кар-даш!
Она прошла в комнату. Мебель была сдвинута, шторы сорваны с окон, книги свалены на тахту.
Бузыкин стоял на стремянке, оклеивал стену газетами.
Нина села на стул, не понимая еще, чем это ей грозит.
— Решил переклеить обои, — сказал Бузыкин. — А то слишком мрачно. Посмотри там. Других не было.
Ничем это не грозило ей. Наоборот…
— Эти? — спросила она.
— Да.
— Красивые…
Смотрела на мужа благодарно.
Бузыкин проводил занятия. Хмуро смотрел в листок студенческой работы.
«— Ну что ты на меня так смотришь, дружище? Думаешь, мне легко, парень? — малодушно сказал он Смиту и потом бегал от него и убегал…» Извините, Лифанов, но это подстрочник, а не перевод.
— Почему это подстрочник? — обиделся Лифанов.
— Вот, скажем, у вас тут написано «убегал». И рядом «бегал». Неужели так трудно поискать что-нибудь еще? Прошу вас, — обратился он к студентам, — припомните родственные слова.
— Мчаться, — предложила студентка.
— Припуститься.
— Носиться.
— Удирать.
— Улепетывать.
— Драпать.
— Драпать. Допустим. Как именно драпать? Лифанов.
— Ну… быстро. Не знаю.
— Кто больше?
— Во весь мах.
— Во всю прыть.
— Во весь дух. Во весь опор.
— Еще?
— Дунуть, дернуть.
— Унести ноги. Дать стрекача.
— Опрометью. Без оглядки. Сломя голову…
Бузыкин глянул в окно-у ворот стояла Алла. Лицо его сразу утратило волевой склад. На институтском дворе было тихо. Осень перекатывалась по деревьям. Студентки стояли у стены, как подсолнухи обратив золотые головки к солнцу.
Он подошел к воротам.
— Алла?
— Да, Алла. Ты здоров?
— Здоров.
— Ты меня бросил?
— Понимаешь, так сразу все навалилось-и институт, и перевод мой, и Билл…
— Но хоть позвонить ты мог? Всю неделю как привязанная сижу у телефона. В магазин боюсь выйти, вдруг ты позвонишь?..
Рядом остановилась машина Шершавникова.
— Здорово, Бузыкин! — крикнул он.
Бузыкин поздоровался.
— Могу подвезти. Вам куда?
— Спасибо, не надо.
Шершавников оглядел Аллу.
— Наша? Что-то никогда не видел.
— Чужая, — сказала Алла.
— А то могу. Вам в какую сторону?
— В другую, — сказала она.
Шершавников подмигнул Бузыкину и уехал.
Алла протянула руку:
— Прощай, Андрюша.
Он хотел было задержать ее, но она вырвала руку и пошла прочь.
— Алла, подожди, дай же мне сказать!
— Не надо, Андрюша. Ты — как тот хозяин, который жалел собаку. И отрубал ей хвост по кусочку.
Это больно…
Бузыкин смотрел ей вслед.
— Андрей Павлович!
Бузыкин обернулся. За ним стоял Лифанов.
— Помните, в прошлом году вы мне поставили незачет?
— Да, помню.
— А теперь мне стипендию не дают. А ведь то было в прошлом году, а не дают в этом. Они говорят, если вы поставите, тогда дадут. А я вам сдам, вы только поставьте!
Он положил раскрытую зачетку на портфель, протянул ручку. Бузыкин подписал и ринулся за Аллой. Алла услышала позади визг тормозов, оглянулась. Бузыкин стоял на мостовой перед микроавтобусом. Он потрогал рукой голову, посмотрел на руку — нет пи крови.
Водитель выскочил из кабины, завопил:
— Ты что, водохлеб слепой, не видишь, куда идешь?
— Простите, пожалуйста, я загляделся.
— Что с тобой? — подбегая, спросила Алла. — Он тебя задавил?
— Да нет, я сам… Алла, ты пойми меня. Я все это время думал и понял. Ведь, кроме страданий, я тебе ничего не приношу. Только ломаю тебе жизнь!
— Потом, Андрюша, потом. Покажи-ка… Не тошнит? Потряси головой.
Бузыкин потряс.
— Не больно?
— Нет.
Водитель, который тем временем осматривал дверцу машины, подошел к ним.
— А ну-ка ты. Смотри, что натворил.
Алла отстранила Бузыкина.
— Что там у вас?
— А вот — вмятина. Теперь выправлять, красить. Гони червонец.
— Вот нахал! — возмутилась Алла. — Задавил человека и еще деньги требует! Да я сейчас милицию позову!
— А вы, девушка, топайте отсюда, пока по хлебальнику не схлопотали, — сказал водитель.
Тут Бузыкин неумело, но сильно ударил его кулаком в грудь. И Алла ударила его кулаком в грудь. На некоторое время все оторопели. Уже появились и зрители — женщины, маленький человек вшляпе.
Первым опомнился водитель.
— Так, — сказал он с удовлетворением. — Значит, ты меня первый ударил. Это хорошо.
Он стал снимать спецовку, пошел на Бузыкина. Алла уперлась ладошками ему в подбородок, отталкивая.
— Отойди, девушка! — рычал водитель.
— Не надо, — просила Алла. — Он ненарочно.
— Отойди, Алла, — попросил Бузыкин.
Тогда Алла закричала, обращаясь к зрителям:
— Товарищи, помогите! Он человека задавил, а теперь еще избивает!
Маленький в шляпе подскочил к Бузыкину, ловко заломил ему руку за спину, пригнул к земле.
— Да не этого! Вот этого! — закричала Алла.
— Так этот же стукнул.
— А задавил-то этот. Что вы руки ломаете, вам же говорят!
— Тот, тот, я видела, — включилась женщина. Ездят как ненормальные.
Человек в шляпе отпустил Бузыкина, кинулся на водителя, тем же приемом скрутил руки.
— Есть! Зовите милицию, гражданка.
— А ну его, пусть гуляет. Пойдем, Андрюша.
Варвара стояла в пальто с телефонной трубкой в руке, говорила потерянно:
— Не удивляйся, Бузыкин, я догадалась, где ты. Будешь смеяться — у меня опять не приняли. Сказали — не соответствует стилистике. Мне худо, Бузыкин, приезжай!
БУЗЫКИН. Извини, Варя, но сейчас — никак.
ВАРВАРА. Ну, попозже.
БУЗЫКИН. И попозже никак.
ВАРВАРА. Ну, все. Тогда я пропала.
Бросила трубку.
Бузыкин вернулся в комнату Аллы.
АЛЛА. Что она от тебя хочет?
БУЗЫКИН. Просит, чтобы я ей помог, что-то там у нее не получается.
АЛЛА. А ты?
БУЗЫКИН. Сказал, что не могу, занят.
АЛЛА. И правильно. Кочет, чтобы ты всю жизнь на нее ишачил?
Стояла перед ним в позе манекенщицы.
— Хорошо?
БУЗЫКИН. Что — хорошо?
АЛЛА. Наблюдательный ты мой! Я же себе новую юбку сшила! Ну, где ты еще найдешь себе такую? И шьет, и готовит, и печатает!
БУЗЫКИН. И изводит.
АЛЛА. И любит! И спасает!
На руке Бузыкина заверещали часы.
— Все? Твое время истекло?
БУЗЫКИН. В ЖЭК надо забежать, пристают, чтобы я им лекцию прочитал.
Алла промолчала.
БУЗЫКИН. Никуда не пойду.
АЛЛА. Подари мне этот твой… будильник.
БУЗЫКИН. Пожалуйста.
АЛЛА. Вот. А теперь я спрячу его так далеко, чтобы никто никогда не услышал этого проклятого верещания!
Шли в кино, шагали не торопясь по выгнутому мостику над каналом. Давно уже Бузыкин не прогуливался так, никуда не торопясь. Здесь повстречался им, прошел мимо молодой человек интеллигентного вида. Алла окликнула его.
— Женя!.. Это же Пташук! Идите сюда!
Он вернулся.
— Вы что не здороваетесь, Женя?
— Здравствуйте. Я вас не видел, — смутился Пташук.
АЛЛА. Видели, видели, прямо в глаза смотрели. Это Женя Пташук. А это Андрей Павлович. Помните, я вам его стихи читала! Я им на даче твои стихи читала.
БУЗЫКИН. Я же тебя просил. Это не мои стихи. Это переводы.
АЛЛА. Какая разница. Слова все равно твои.
ПТАШУК. Очень приятно.
АЛЛА. Ну ладно, идите.
Он постоял, глядя на Бузыкина внимательно, пошел дальше.
АЛЛА. Андрюша, а почему ты мою куртку не носишь?
БУЗЫКИН. Что я буду трепать ее на работу. Такая хорошая вещь.
АЛЛА. А ты трепи. Чаще будешь меня вспоминать. Чтобы завтра надел!..
БУЗЫКИН. Ладно…
АЛЛА. А знаешь, почему он с нами не поздоровался?
БУЗЫКИН. Почему?
АЛЛА. По-моему, он в меня влюблен. Два раза звонил, в театр приглашал.
БУЗЫКИН. А ты?
АЛЛА. А я не пошла.
БУЗЫКИН. Почему?
АЛЛА. Потому что я однолюбка. К сожалению…
Потом ели мороженое в фойе кинотеатра.
— Обиделась, — сказал Бузыкин.
— Кто?
— Варя. И на что она только живет — не представляю. Напечатает один рассказик за год. И то с трудом.
— С твоим.
— Шла бы в Интурист, что ли, гидом…
— Андрей, если ты собираешься весь вечер так терзаться, так лучше иди уж к ней.
— Что же, я тебя одну здесь брошу?
— Ну и что. Я не ребенок.
— Нет, не пойду.
— Иди, иди!
— Хотя на часок-то можно было бы и сбегать… Азнаешь что? Сделаем так. Я сейчас быстренько смотаюсь, переведу ей там несколько фраз, а как кончится сеанс, я буду ждать тебя у выхода. Если отсюда — правый угол. Договорились?
— Договорились…
Еще угнетенный неловкостью перед Аллой, но уже озабоченный предстоящим объяснением с Варварой, он то трусил перебежками, то припускался стремглав.
Варвара сидела на тахте, беспокойно следила за Бузыкиным. Он черкал и правил работу.
— Очень плохо, да?
— Да нет, не очень.
— Но ты же все вычеркиваешь?
— Не все. Но какие-то вещи я не могу оставить. Ну, вот: «Коза кричала нечеловеческим голосом».
— А каким?..
— А никаким. Просто кричала.
— Андрей, скажи честно, может быть, я просто бездарная, а?
— Почему бездарная. Просто в этот раз не очень получилось. Со мной, думаешь, не бывает?
— А как по-твоему: чьи переводы лучше — мои или Шитовой?
— Какое сравнение! — успокоил ее Бузыкин.
Варвара повеселела.
— Хочешь рюмашку?
— Нет.
— А я люблю так работать. Допинг.
Налила себе, выпила.
Зазвонил телефон. Варвара взяла трубку. Невезенье в работе не мешало ей носить на руках дорогостоящие перстни.
— Да?.. Одну минутку.
Перенесла аппарат в другую комнату.
— Аллочка? А он уже ушел домой. Давно, часов в одиннадцать.
Вернулась, поставила телефон, заглянула через плечо Бузыкина.
— Ты что, очумел? Опять сначала пошел, да? Зачем?!
— А потому что не получается. Все равно никуда не годится.
— Тебе не годится, а мне годится. Слушай, уже половина первого, а мы десяти страниц еще не сделали.
— Как половина первого?
— А так, без двадцати.
— Все, погиб. Пускаю пузыри. Где пиджак? Был пиджак. Вот он… Меня же Алла у кинотеатра ждет!
— Успокойся, не ждет. Это она сейчас звонила. Я ей сказала, что ты ушел домой.
— Зачем?!
— А потому что мне жалко эту дурочку. Вот так мой Володька меня мурыжил до сорока лет. И что? Кому я теперь нужна?
Бузыкин бросился к телефону, набрал номер.
— Ну вот, никто не подходит… Алла! Когда ты звонила, я был здесь! Я и сейчас здесь! Ты же забрала у меня часы!
АЛЛА. Слушай, Андрей Павлович! Врал бы в одном месте. А то и там и тут…
Повесила трубку.
Бузыкин добежал до моста к тому времени, когда крыло его со спичинками фонарей уже вздымалось вертикально. Подняв воротник пиджака, он сиротливо бродил между легковыми и грузовыми машинами, которые беспомощным стадом стояли на площади. Темные баржи двигались по Неве почти незаметно, но быстро — от Литейного моста в одну сторону, от Дворцового моста — в другую.
Зашел в телефонную будку.
— Нина, это я. Я был у Варвары, а сейчас развели мосты…
Послышались короткие гудки. Крыло моста стало опускаться. Фонари постепенно принимали обычное положение, зафырчали моторы машин. Едва убрали шлагбаум, Бузыкин первым ринулся через мост. Небритый, бледный после бессонной ночи, Бузыкин вошел в разгромленную квартиру. Повесил пиджак на вешалку, побрел к себе. Ему было постелено на диване. Снял ботинок, когда позвонили в дверь. Так, с ботинком в руке пошел открывать. На лестничной площадке, по-утреннему свежий, стоял Билл.
— Монин!
— Монин!
— Вы готов?
— Готов.
Бежали обычным маршрутом. Англичанин бежал сегодня как никогда спортивно. Бузыкин едва поспевал за ним.
— Темп, Андрей! Темп! Темп!
— Пошел к черту, — бормотал Бузыкин.
Сосед в куртке, которую Бузыкину подарила Алла, звонил в дверь. Бузыкин работал за своим столом в сумбуре начатого ремонта. Положил ручку, тяжело поднялся, побрел к двери. Открыл соседу.
— Четверг! — напомнил тот, входя.
— Проходи, — в некотором замешательстве пригласил его Бузыкин. — У нас небольшой раскардаш…
— Ремонт затеяли?
На кухне, за столиком, работал Билл.
— Знакомьтесь, — сказал Бузыкин. — Это профессор из Англии. А это наш сосед Василий Игнатьич.
— Зовите меня просто Билл, — сказал англичанин.
— Вот, Василий Игнатьич, сидим, трудимся, — сказал Бузыкин.
Сосед сел на диван и посмотрел на него снизу вверх, но так, словно смотрел на него сверху вниз.
— Он по-русски понимает?
— Еще не совсем, — повинился Флетчер.
— Прибыли в Советский Союз? — громко, как глухого, спросил сосед.
— Прибыл, да.
Бузыкин приглядывался к синей куртке.
— Надолго? — спросил сосед.
— Надолго, да. Скоро уезжаю.
— Ау меня свободный день. В субботу работаем, в четверг гуляем.
— Василий Игнатьич, ты где эту куртку купил? — спросил Бузыкин.
— Нашел! Во дворе валялась! Вот, Билл, у вас такие заграничные куртки на улицу выкидывают?
— Нет. Это чистый хлопок. Это очень дорого.
— А у нас выкинули. Рукав тут чуть отпоролся — и сразу выкинули.
— Василий Игнатьич, продай мне эту куртку, — попросил Бузыкин. — Она тебе мала.
— Извини, Палыч, не могу. Я бы так отдал, да только жена уже видела, подумает, что пропил…
Ну, что же мы так сидим? Знакомство надо отметить. Вы уберите бумаги, запачкаем.
Он достал пол-литра, поставил на письменный стол.
— Василий Игнатьич, мы пас, у нас работа, — сказал Бузыкин.
— Работа не помешает, — возразил сосед. — Русская водка, им она нравится.
— Нет, Василий Игнатьич, давай на следующий четверг, — сказал Бузыкин.
— Обижаешь, Палыч! — возразил сосед.
Достал из холодильника сыр, масло.
— Сам время тянешь. Рюмки.
Бузыкин поставил рюмки. Сосед разлил, обратился к Биллу:
— Мир, дружба! (Выпил.)
БУЗЫКИН. Мир, дружба. (Выпил.)
БИЛЛ. Мир, дружба.
Приподнял рюмку, поставил обратно.
СОСЕД. Палыч, а чего он не пьет?
БИЛЛ. Утром вино вредно.
СОСЕД. Да тут всего по сто пятьдесят. Чистая формальность.
БИЛЛ. Спасибо, нет.
СОСЕД. Палыч, он что, принцип держит?
БИЛЛ. Мир, дружба. (Отпил из рюмки, поставил ее.)
СОСЕД. Тостуемый пьет до дна.
БИЛЛ. Не понял.
СОСЕД. Я за вас выпил — значит, вы тостуемый. Я до дна, и вы до дна, у нас такой порядок.
БУЗЫКИН. Василий Игнатьич, ну что ты насел? Видишь, человек не в форме. Я же выпил? Нет, все народы мира должны с ним пить.
СОСЕД (англичанину). Обижусь, понял?
Билл выпил до дна.
Помолчали.
СОСЕД. Хорошо сидим.
Снова налил рюмки.
Бузыкин накрыл свою рукой:
— Стоп. Больше не будем, нам работать.
СОСЕД. Так ведь налито уже!
БУЗЫКИН. Нет, нет. Все! Я работать.
СОСЕД. Не обратно же выпивать! Что он про нас подумает? Палыч, что мы, крохоборы?
БУЗЫКИН. Ладно, Василий Игнатьич, не будем конфликтовать из-за ерунды. (Отпил.) Но уже последняя.
СОСЕД. Тостующий пьет до дна.
Бузыкин допил.
Выпил и Билл.
СОСЕД. А я сегодня, пока вы тут сидите, корзину грибов уже набрал. Ты, Палыч, все спишь, лентяй, съездил бы за грибами. Пол-литра купил, стопку водки выпил, и один грибочек. И жена у тебя тоже не ходит за грибами. Плохо он воспитывает свою жену. Я тебе, Палыч, при госте говорю.
Зазвонил телефон. Бузыкин встал. Сосед продолжал, обращаясь к Биллу:
— У вас там за рубежом леса грибные есть? Ходите?
БИЛЛ. За рубежом грибных лесов нет.
Веригин устало говорил в трубку:
— Что же, ладно, что поделаешь… Тогда уж можете не торопиться. Что-нибудь придумаем взамен. Только вот я теперь не знаю, как со Скофилдом быть? Ведь та же петрушка будет…
— Нет! Скофилд — это мое! — вскричал Бузыкин. — Это я на коленях!
ВЕРИГИН. Не знаю, Андрей Павлыч, не знаю. Придется подумать.
Бузыкин положил трубку.