Лес безмолвствовал. Странно. Течение пронесло Ннамди мимо следующей деревни — ее останков. Обожженные стены, почерневшие крыши, огнем покоробленная жесть. Похоже, недавний разор. Поблизости ошивались редкие козы, причал разнесен в щепу, доски — точно сломанные ребра. Проплыл крысиный трупик — живот вздут, глаза выклеваны. Теме бездетных и тех, кто заплутал меж утроб, обитают в Деревне Мертвых. Может, это она? Кладбище заблудших душ?
Скользя мимо, Ннамди искал признаки жизни — может, помощь кому нужна. Ни души. Только тишина и козы. Дальше мангровые болота были исчерчены ручьями едва ли шире его каноэ. Он шестом загнал лодку в ручей, пригибаясь под нависшими лозами, приглядываясь к толстым ветвям — не шевельнется ли кто. Иногда оттуда падали змеи.
Остановился, вытер пот с лица и тут услышал… что-то . Слабый стук, морзянка. Как будто из-под воды — на миг он решил, что это овумо ему сигналят. Однако нет. Не из воды — над водой. Приглушенно, за манграми, по-над ручьями — тук-тук-тук.
Похоже на вертолет, только слишком медленно. Похоже, будто ямс толкут пестиком в ступке, но в тембре слишком много металла.
Ннамди погнал лодку прочь от мангров, что стояли стеной, переплетшись и перепутавшись корнями, и тихонько скользнул за поворот, потом за следующий, отложил шест, взял весло. Несколько взмахов — и его подхватило сильное течение. Вдоль воды тянулся трубопровод — оливковый, металлический, наполовину утопший.
Тук-тук.
Ннамди плыл вдоль трубопровода, тот петлял. Стук становился громче, и за следующим поворотом возникла замерная станция. М-да, оплошал. Ннамди попытался дать задний ход, погрёб изо всех сил, но течение тащило вперед. Слишком глубоко, шестом не достать, и он попытался повернуть каноэ к зарослям. Только бы добраться до мангров — там остановится, оттолкнется, ускользнет — но нет. Поздно. Его заметили.
Четверо. Молодые парни, по спинам течет пот — в моторке пристали к трубе и по очереди молотили кувалдой по долоту, вскрывали металлический шов. Наготове стояли пустые бочки и канистры.
У одного на плече висела древняя винтовка; увидев Ннамди, он свистнул остальным — мол, бросайте работу, — стянул винтовку с плеча, неловко поднял, прицелился.
Ннамди отчаянно греб, сражался с течением.
— Побежишь — мы тя догоним! — крикнул на иджо человек с винтовкой.
У них моторка. У Ннамди каноэ. Охота выйдет недолгой. Ннамди бросил грести, приветственно поднял руку, лодка заскользила вперед.
— Ноао! — крикнул он, улыбнувшись. — Я рыбу ищу. И все.
Человек опустил винтовку. Понаблюдал, как Ннамди подплывает.
— Я тя знаю.
Один из тех, кого наняли нефтяники. Ннамди видел его на Бонни-айленде.
— Ну а то ж! — сказал парень, перейдя на английский и широко улыбаясь. — Точно знаю.
Ннамди тоже улыбнулся, но улыбка у парня преобразилась и теперь больше походила на ухмылку.
— Я сортиры чистил, а ты там скакал козлом, красавец. — Он повернулся к остальным. — Меня убирать послали, а этот спал на пухлых подушках, механиком работал. — Снова к Ннамди, в покрасневших глазах бурлит ярость: — Вали давай, пока я тя не пристрелил.
Ннамди снова дергано погрёб, попытался отойти. Но течение сносило каноэ к моторке.
— Вали отсюдова! — заорал парень.
Завел патрон в патронник, дернул затвор, стрельнул по воде в паре футов от каноэ. По мангровым болотам раскатился грохот. Ннамди вздрогнул.
И тут, и тут — течение… отпустило.
Неведомый ову, что держал Ннамди, разжал хватку, Ннамди резко развернул каноэ и направил к манграм на берегу — корни будто ноги. Надеялся оттуда шестом протолкнуть лодку вверх по течению и сбежать.
Стук по трубе возобновился. Ннамди оглянулся на узловатые спины, на долото, приставленное к шву, на парня с Бонни-айленда. Может, он Ннамди во сне привиделся, Бонни-айленд этот? Ннамди подумал о том, сколько сортиров прочистил этот парень, подумал о молотах и наковальнях — и бросил грести.
Каноэ медленно развернулось и вновь поплыло к моторке.
Парни бросили свое занятие и уставились на Ннамди. Не дожидаясь второго выстрела, тот сказал:
— Вы неправильно делаете.
Каноэ бортом пихнуло моторку.
— Вы так до нефти не доберетесь.
Они колотили по шву, но трубопровод двойной, а линии швов ступенчатые.
— Даже если вскроете, внутри еще одна труба. А она стальная. Никакого молотка не хватит. И ножовки. Трубопровод — это вам не винная пальма.
Парень из сна про Бонни-айленд сощурился:
— А ты-то что смыслишь?
Ннамди ухмыльнулся:
— Я ж механиком был. Вам надо искать центральный манифольд. — Показал вверх по течению, куда уходила по болотам труба. — Вон там ближе всего. Поищите манифольд — там слабое место.
Остальные переглянулись — непонятно, стоит ли ему доверять.
— Манифольд?
Ннамди кивнул.
— Поплывете вдоль трубы, найдете коллектор. Много труб. Манифольды на вид прочные, но там одни заклепки и болты, а болты ломаются. Их никто не трогает, поэтому их не охраняют — не так, как насосные станции. Найдите манифольд — раздерете его на части, как угри. Ломаете муфту, поворачиваете клапан, перенаправляете поток — и вот вам нефть. Они еще несколько дней, а то и недель будут искать поломку и манифольд закрывать. — Он глянул на пустые бочки и канистры в моторке. — Емкостей вам понадобится больше. Сколько найдете.
Парень с Бонни-айленда поглядел на Ннамди, сощурившись, — глаза точно оружейные гильзы в лужах крови — и сказал:
— Ноао.
Вот вам сказка о том, как мальчик стал москитом.
58
— Ладно, но дело-то в чем, все ж не так просто, много факторов, вот в чем дело-то…
Уоррен частил, слова спотыкались друг о друга — и так всякий раз, когда он впаривал младшей сестре что-нибудь сомнительное. Уговаривал, скажем, обменять два четвертака на четыре пенса. («Четыре ведь больше двух, правильно? Выгодная сделка».) Или спрыгнуть с гаража в кучу листьев, которую он только что нагреб. Лора после этого злоключения три недели ходила в гипсе по щиколотку. Уоррен первым расписался на гипсе маркером — эдак с росчерком. По сей день так расписывается.
Банк начал процедуру присвоения родительского дома. Адвокат Уоррена предъявил банку судебное предписание — расследование-то не закончено, — но это временная затычка, и Уоррену это ясно. Им сдали слабые карты, хоть сестрица этого и не понимала.
— Маме прислали уведомление о выселении, — сказала Лора. — Из ее собственного дома!
— Слушай, дела такие. Чтоб маме не выезжать, нужна очень крупная шестизначная сумма, пятьдесят штук только чтобы в дверь войти, а потом платить за дом годами — и дороже рыночной стоимости, я хочу заметить. Мамы уже не станет, мы всё будем платить, а дом-то ведь не такой уж и распрекрасный.
— Это дом нашей семьи, — огрызнулась она.
— Был, — сказал Уоррен. — Это был дом нашей семьи. Если он тебе так дорог, может, сама и выкупишь? Переедешь, будешь выплачивать. Я понимаю, ты у нас журналистка или кто там, в деньгах не купаешься, но хоть какие-то сбережения у тебя есть?
— Есть, но их не хватит. Вообще никак, сам ведь понимаешь. Это же ты у нас вроде бы крупный и успешный бизнесмен.
— Я и есть крупный и успешный, — огрызнулся он. — Я за «кадиллак», небось, выплачиваю больше, чем ты за свою меблирашку мудацкую.
— Это не меблирашка, это квартира.
— Она твоя? Не твоя. Ты ее снимаешь. Между прочим, я ее тебе и подогнал. Хоть горшком назови, а все равно меблирашка. Я о том и толкую. Ты не представляешь, какие у меня расходы. Я и так уже на пределе, все активы вложены, инвесторы в затылок дышат. Я не могу из жопы достать пятьдесят кусков, а уж дом купить — и подавно. Пускай мама переезжает к нам в Спрингбэнк.
— Что, в подвал?
— Да, в подвал. А ты что предлагаешь?
— Кое-что. Потрать чуток своих баснословных богатств, чтоб нашу мать не выперли из ее собственного дома. Ты же говоришь, что ты богач.
— Я не говорю, что я богач.
— А ведешь себя как богач.
— Это не одно и то же. У меня товарищества с ограниченной ответственностью. После слияния я стал старшим акционером, платил себе зарплату, а не дивиденды, и когда рынок рухнул…
— Что ты несешь? Говори по-английски.
— Я говорю, что денег у меня нету. Пусть мама селится у нас, если хочет, но про наш дом забудь.
Лора вспомнила детские настольные игры. «Монополия». «Жизнь». «Змеи и лестницы». «Извините».[31]
— Рубины, — сказала она — презрительно, сардонически, печально.
— Какие рубины?
— Можно выковырять рубины из штукатурки. Будет чем банку заплатить.
Брат заморгал — не понял.
— Ты всегда выигрывал в «Монополию». — Как будто упрекнула его.
— Ты всегда выигрывал в «Монополию». — Как будто упрекнула его.
— Я жухал.
— И в «Извините» выигрывал. И в «Улику».[32]
— В «Извините» я жухал. И в «Улику».
В финале «Улики» убийцу загоняли в угол и объявляли торжествующе: «Мисс Пурпур. В бильярдной. Ножом!»
— Как можно жухать в «Улику»? — заинтересовалась Лора.
— Там же трое должны играть. Мы сдавали на троих.
— И?
— Я подглядывал.
— Вот говнюк.
— Окороти язык, — сказал Уоррен.
59
Танкеры, что приставали к Бонни-айленду, наполнялись порой сутками, даже если сырец шпарил в гигантские трюмы из пожарных шлангов. Однако в Дельте имела место и другая бункеровка, нелегальная — не оглушительным водопадом, а тысячей тонюсеньких ручейков, москитные бригады вгрызались в трубопровод, отсасывали нефть, наполняли бочки, от ржавчины чешуйчатые, наполняли канистры, пластмассовые контейнеры, даже пустые жестянки из-под пальмового масла.
Множество моторок разбегались по ручьям и речкам Дельты, контрабандой возили неучтенный сырец на баржи, а те, в свою очередь, — на неучтенные танкеры, поджидавшие в море.
Стая москитов свалит и буйвола, сведет зверя с ума, загонит в трясину, утопит. И капе́ль этих утечек, нефти, которую сосут из вен, доводила нефтяные компании до умопомешательства.
Дельта Нигера слишком огромна, слишком дика и беззаконна — никакой организации не прекратить утечки в одиночку.
— Неблагодарные граждане сосут из Нигерии кровь, — заявил президент. Двести тысяч баррелей сырца в неделю — такие назывались цифры.
— То есть нефтяникам остается всего-навсего миллион баррелей! — отвечали на это.
— Натуральное воровство! — вопил священник с кафедры.
— Это они воры, а не мы!
— Своровать у вора — все одно воровство!
— А наши леса? Их же под корень вырубают!
Нефтяные компании передавали свои концессии лесорубам, чтоб те расчистили землю, а лесорубы вырубали леса твердых пород под корень и увозили драгоценную древесину в Европу и Америку.
— А там из красного дерева стульчаки делают! — заорал кто-то. — Чтоб ойибо прям через нас срали!
— И все равно воровство! — выкрикнул священник. — Господь велит — не укради!
— Не воровство, а за ними должок!
Но это было воровство.
И должок.
Ннамди прекрасно это понимал. С изгвазданными нефтью бункеровщиками он отыскивал замерные станции и трубопроводы, учил, как безопаснее добраться до манифольда и как выбраться, и больше не сматывался, когда в деревню с ревом врывались боевики. Теперь его держали за союзника.
Однозарядные винтовки сменились «калашами», а самые успешные боевики обзавелись квартирами в Портако — созерцали огражденные резиденции ойибо и замышляли собственный переезд в такие же роскошные анклавы.
В отличие от зарплаты у нефтяников, откаты бункеровщиков учитывали инфляцию; пачки денег не помещались у Ннамди в кулаке. Он купил матери еще один холодильник, затем еще один. Она набивала холодильники пивными бутылками и упаковками фанты, командовала старыми торговками, которые столько лет не давали ей развернуться. Но она беспокоилась за сына, единственный оставшийся клочок ее мужа. Ннамди теперь консультировал бункеровщиков насчет трубопроводов и манифольдов.
— Это опасная игра, Ннамди, — шептала она по ночам из-под москитной сетки. — Ты осторожнее. В сырец не нырни.
— Не нырну, — обещал он.
Однако трубопроводы имеют свойство взрываться. Бункеровщики богатели и теряли терпение, стали использовать автоген, хотя Ннамди отговаривал. Как-то ночью целая замерная станция оранжевым цветиком взлетела к небесам, а среди мангров всплыло полдюжины обгорелых тел.
Разнообразный ассортимент контейнеров для нефти уступил место канистрам-«зипам» — квадратным, штабелируемым, пластмассовым, легко наливать, легко грузить. Моторки вскоре отрастили себе второй мотор, рулевые совсем теряли головы, шныряли туда-сюда, топили те немногие каноэ, что еще выходили на рыбную ловлю. Кое-где в маслянистой воде плавали десятки пустых «зипов». Упав за борт, перегруженный контейнер опускался на дно и медленно истекал сырцом, пока не достигался некий магический баланс, — тогда контейнер выныривал на поверхность посылкой из мира иного.
Судьбу Ннамди переменили пальмовый джин и вес этих самых «зипов». Бутыль особо забористого джина довела бункеровщиков до пьяного ступора, который чрезмерно затянулся. «Зипы» увесистые, в одиночку не потягаешь, и начальник одной бригады отправился на поиски Ннамди.
Нашел на опушке — Ннамди выкладывал листья в отцовском святилище и шепотом заклинал обитавшего внутри полузабытого ору. Вынул всякую мелочь из мешочка, уронил на землю. Замер, читая послание.
— Йа! — крикнул бригадир. Хотел изобразить деловитость, но Ннамди в состоянии транса, застрявший между теме и одже, его смутил. — Мне сильный мужик нужен.
Вернувшись в мир повседневного, Ннамди улыбнулся:
— Диле. Замечтался.
— Поехали отсюдова. В Мбиаму поехали.
Кто ж не знал Мбиаму?
Власти страны и штатов создали Особую объединенную комиссию, которой полагалось предать небытию бункеровщиков и контрабандную нефтеперегонку; суда ООК патрулировали центральные водные пути. Стреляли не раздумывая, взяток не брали. Потому Ннамди и очутился в лодке, груженной на грани утопления тяжеленными «зипами» с сырцом и зигзагом продвигавшейся по мелким ручьям и безымянным каналам, подальше от основных водных путей, к черному рынку в разросшейся Мбиаме.
Бригадир бункеровщиков перекрикивал рев мотора:
— Встречаемся с одним игбо, зовут Джозеф. Я его раньше не видал, но он вроде тя знает. Хороший он кореш. Все приличного механика ищет. А то прошлый, говорят, пил по-черному, в пустыне его бросил. — Показались дымы и скопище разномастных лачуг, моторка сбавила ход. — Добро пожалуйся в Мбиаму! — заорал бригадир. — Тут дорога у воды. — Две раздолбанные колеи посреди джунглей. — Шофера отсюда в Портако сырец возят.
Вся Мбиама изукрашена огнями — гирляндами разноцветных лампочек на каждой лачуге, от таверны до борделя. В поисках некой таверны Ннамди и бригадир побрели прочь от причала, и девицы — голубые тени на веках, помада как синяк — лениво шелестели Ннамди юбками.
Отыскали таверну, толкнули сетчатую дверь, вошли. Вентилятор взбалтывал духоту. Где-то из магнитофона сочился регги. Вокруг стола сгрудились фигуры, негромко беседуют. Все пропитано по́том и честолюбием.
— Я ищу Джо! — заорал бригадир. — Игбо Джо.
Человек за столом устремил на них затуманенный взор. Тяжелые веки. Мощная шея и мясистое лицо.
— Нашел уже, братуха. — Джо протянул им крупную ладонь, но пожал руки изящно, по-городскому. Никаких сцепленных предплечий — одними пальчиками, будто платочек пощупал.
Игбо Джо оказался не игбо и не Джо.
— Я сам из Оничи, — пояснил он. — Я ибо, но тут у вас хрен кто различает.[33] — Джо и Ннамди вернулись на причал, вместе с бригадиром разгружали лодку, выволакивали тяжеленные «зипы» сырца на грузовую платформу. — И зовут меня Джошуа, а не Джозеф. Иерихонский я, а не ясельный.[34]
— Ну и как тебя звать? — спросил Ннамди.
«Зипы» тяжелые, все трое отчаянно потели. Один «зип» выскользнул у Джо из рук, когда они с Ннамди его поднимали, грохнулся, чуть не лопнул.
— Иисусе и херня!
— Так и звать? — ухмыльнулся Ннамди. — Или Херней для краткости?
Джо насупился:
— Ты, что ль, механик? На нефтяников работал на Бонни-айленде?
Ннамди кивнул.
В отбросах возились собаки. Из дверей бара утекала музыка.
— Я эту платформу гоню в Портако, — сказал Джо. — А потом цистерну на север, мимо Абуджи. Там топлива нехватка, хочу подзаработать. Мне нужен механик и второй шофер. Можешь быть тем и другим — отхватишь приличный куш. Чё скажешь?
Редко с неба валятся подобные предложения.
Бригадир бункеровщиков вручил Ннамди пропотевший сверток купюр за подмогу и направился в ближайший бар на поиски «холодного пива и горячих женщин».
Ннамди поразмыслил.
— Куда на север?
— Далеко, — сказал Джо.
— Как далеко?
— Шариатские штаты. Вошел-вышел, очень быстро. Я там задерживаться не люблю. Как-то… неуютно. — Он выудил из кармана тряпицу, обтер шею. — Бывал на севере?
— Дальше Портако не бывал.
— Гораздо дальше. Почти где пустыня. А город называется как крокодил. — Он расхохотался — громко, раскатисто. — Ты ж из Дельты, к крокодилам-то, небось, привык?
— В жизни не видал.
— Я прикидываю, на нефтяную компанию крокодилы стаями вкалывали. — Джо посмотрел на Ннамди. — У меня уж и покупатель слажен. Никому ни словечка, ага?