Господи, мысленно скулил я, бредя по вымощенному новенькой плиткой тротуару, ну что мне стоило тогда сказать твердое нет? Не поеду! Ничего никому передавать не буду! Задолжал — сам и возвращай! Крепко, видать, запутался шурин, если свояка пришлось подставить… На стене дома бросала вызов неизвестно кому художественно выполненная надпись: «Я тоже робот». И ты тоже, да?..
Надпись расплылась, и я обнаружил, что глаза у меня на мокром месте. Очень было жаль себя. А тут еще апрель. На каштанах покачиваются какие-то светло-зеленые кочанчики: то ли почки, то ли будущие свечки. Теплынь. Заскорузлое чужое пальтишко и вязаную лыжную шапочку (теплую куртку с капюшоном у меня увели на третий день) я сбросил на урну в скверике. Поступок сумасшедшего человека. Ночью пожалею, но будет поздно.
Выбравшись на проспект, чего тоже, видимо, делать не следовало, и пройдя уже квартала два, обратил внимание, что вровень со мной, не обгоняя и не отставая, движется черная легковая машина с темными зеркальными стеклами. Марка… А черт ее разберет! Какая-нибудь иностранная. Ничего в них не понимаю и вообще ненавижу. Не зря же пишут, что в авариях больше гибнет людей, чем от бомбежек. Да и положено мне их ненавидеть — в силу своего нынешнего социального статуса.
От греха подальше свернул в переулок. Машина свернула следом. Остановился. Машина тоже остановилась — глянцевая, слепая, неотвратимая, как судьба.
Так… — беспомощно подумалось мне.
Мыслей об избавительнице-смерти будто и не бывало. Нестерпимо захотелось жить. А бежать некуда. Ни подъезда нигде, ни арки.
Слабенько теплилась одна-единственная надежда, что это все-таки совпадение. Задействовать ради моей скромной персоны столь крутую тачку? Куда логичнее было прислать обшарпанную колымагу с двумя мордоворотами и багажником потеснее…
Минутку! А откуда бы они узнали, где я сейчас нахожусь? Об этом даже Танька не знает!
Да, тогда все увязывается. Ехали по своим делам — и вдруг, глядь, ковыляет по тротуару тот самый поганец. Как кстати!
Тем временем боковое стекло чуть приспустилось — ровно настолько, чтобы я мог услышать приказ.
— Садитесь, — прозвучало оттуда.
Обращались ко мне. Больше не к кому. До ближайшего прохожего — шагов двадцать… Но почему на «вы»? Издеваются?..
Вот и все. Вот и кончилась твоя извилистая, бессмысленная жизнь, милый мой и единственный Володенька Турухин.
Обреченно поплелся к задней дверце. Ну и как теперь со мной поступят? Взять с меня нечего… Продадут в рабство? Расчленят на органы? Забьют до смерти колами? Нет. Колами — дурной тон… Бейсбольными битами.
Не сразу разобравшись с хитро устроенной ручкой, точнее с ее отсутствием, открыл, со страхом заглянул внутрь — и ничего не понял. За рулем восседала незнакомая надменная дама, а больше никого в салоне не было.
— Добрый день, — произнесла она звучным контральто, причем слово «день» отдалось подобно удару колокола.
— Д-добрый… — с запинкой отозвался я.
— Сядьте и закройте дверцу.
Наверное, следовало кинуться наутек. До первой подворотни, а дальше ищи-свищи. Но я подчинился. Опять. Как всегда. Опасливо, бочком (еще испачкаешь, не дай бог) устроился на краешке заднего сиденья, послушно закрыл дверцу, и навороченная тачка тронулась. За тонированными стеклами поплыл смуглый апрель.
— Простите… — просипел я.
— За что? — равнодушно осведомилась автовладелица.
— Н-ну… — Я замолчал.
А не сошел ли я, братцы мои, с ума? Кстати, весьма правдоподобное объяснение. Неуравновешенная психика, стрессовая ситуация — вот и вообразил себе миллионершу, влюбившуюся с первого взгляда в прохожего люмпен-пролетария. В зеркальце отражалось ее брюзгливое холеное лицо. Холодноглазое, поджатогубое. Мог бы и кого посимпатичнее вообразить, помоложе…
— Представьтесь, будьте добры, — сказала она.
— Турухин Владимир Сергеевич, — хрипло отрапортовал я. Как на допросе. Потом ужаснулся: ну не придурок ли? Мог бы ведь и по-другому назваться…
— Паспорт при вас?
— Вот… — Терять уже было нечего. Достал сложенный вчетверо пластиковый пакет. Зачем-то извлек документ, открыл, протянул.
— Нет, пока оставьте у себя, — благосклонно разрешила она, бросив быстрый взгляд на фотографию. — Чем занимаетесь, Владимир Сергеевич?
Я отважился на горькую ухмылку.
— Бомжую…
— Давно?
— Вторую неделю…
— Что-то вы легко одеты для бомжа, — заметила она. — Ни куртейки, ни пальтеца…
Ишь, как чешет! «Куртейки», «пальтеца»… С этакой, знаете, барственной снисходительностью.
— Было пальто, — нехотя признался я. — В парке оставил…
— Такое пальто, что даже уже и не грело?
— Грело… Грязное просто, рваное… Ну и оставил.
— Любопытно. А в бомжи-то вы как угодили, Владимир Сергеевич?
— Подставили…
— Каким образом?
— Н-ну… — Я несколько растерялся. — Брат жены попросил отвезти долг…
— По-родственному?
— Д-да… По-моему, он с ними просто боялся встречаться…
Меня самого удивляло, с какой откровенностью я все это ей выкладываю. В подвале-то молчал… Как же тебя, Володенька, оказывается, легко расколоть! Одна роскошная тачка, одна интеллигентная дама, один вежливый, сочувственно заданный вопрос — и ты уже растаял.
— Отважный вы человек…
— Нет, — сказал я. — Не отважный. Я их тоже испугался, как увидел…
— Та-ак… Дальше?..
— Вскрыли они пакет, а там то ли мало денег было, то ли вообще не было… Стали угрожать. Ну и я, словом… убежал…
— Сразу в бомжи?
— Н-нет… Сначала к Таньке.
— Танька — это жена?
— Да…
— Почему не к друзьям?
Ничего себе вопросец! Я запнулся. Почему не к друзьям?.. Да, наверное, по причине отсутствия таковых…
— Понятно, — сказала дама. — И что жена?
— В истерике. Оказывается, Толик… Ну, шурин… Словом, он ей позвонил и сказал, что это я его подставил…
— Вы — его?
— Да.
— И как он все это потом объяснил?
— Никак. Потом он исчез. По-моему, даже раньше меня…
— Почему не обратились в полицию?
— Они сказали, что у них в полиции все схвачено…
Я говорил, а сам пытался уразуметь, куда же это мы, собственно, едем. Такое впечатление, что никуда: чертили неторопливые причудивые петли вокруг бывшего заводского дворца культуры — ныне Дома юстиции.
— Расскажите о себе подробнее…
— Зачем?
Ответа не последовало. Делать нечего, облизнул губы и снова принялся излагать. С пятого на десятое. Выпускник педуниверситета. По специальности не работал. Сначала в одном офисе прозябал, потом в другом, в третьем. Пока не угодил в дурацкую эту историю.
— Кому задолжал ваш шурин?
— Не знаю. С виду быки какие-то. Криминалитет…
— Долг большой?
— Н-ну… тысяч триста… — сказанул я наугад.
Сумма была воспринята с полным безразличием. Возможно, показалась смехотворно малой.
— Курите?
— Н-нет, спасибо…
— Курили?
— Да, но… бросил. Года два назад. А к чему все это?
Такое впечатление, что вопроса моего она не расслышала.
— И жена вас не ищет?
— Вряд ли. Брата, может быть, ищет… Он у них в семье младший. Любимчик… Тем более с Танькой мы в разводе…
Высоко нарисованная бровь (я видел это в зеркальце) дрогнула. Впервые. Кажется, дама была слегка позабавлена моим ответом.
— Когда ж это вы успели?
— Полтора года назад… Потом опять сошлись. Хотели снова расписаться, но все как-то вот…
— Высокие отношения… — пробормотала она. Краешек рта изогнулся в некоем подобии улыбки. — Особые приметы?
— Чьи? — не понял я.
— Ваши. Шрамы, татуировки, дырки от пирсинга…
— Нету.
— Под следствием были?
— Ни разу…
О чем она спросит еще? Страдаю ли я эпилепсией? Что думаю о роботах-андроидах?
Ни о чем не спросила. Ни с того ни с сего заложила крутой поворот и дала по газам. Блуждание по окрестностям бывшего дворца культуры кончилось — мы явно куда-то направлялись. Похоже, решение о моей дальнейшей судьбе было принято.
— Можете звать меня Кариной Аркадьевной, — милостиво позволила она.
— Куда вы меня везете?
— К себе.
— Зачем?
— Будете сторожить мою дачу. Если вы, конечно, не против. Если против, могу высадить прямо сейчас.
* * *Сторожить дачу? Извините, не верю. Кто же так нанимает сторожа? Она что, никому другому столь серьезного дела поручить не могла? За каким лешим нужно было самой колесить по городу, высматривая подходящую, на ее взгляд, кандидатуру? Нет, я понимаю, у каждого своя придурь, но всему же есть предел. И несолидно, и…
Пока я судорожно размышлял в таком духе, путешествие наше кончилось. Приехали.
Пока я судорожно размышлял в таком духе, путешествие наше кончилось. Приехали.
Особнячок был невелик, но крут. Крутехонек. Достаточно сказать, что фасад его состоял из диких камней, притертых друг к другу вплотную. Бумажки не просунешь. Раньше такую кладку могли себе позволить только древние инки. Потому что использовали рабский труд.
Уж не это ли архитектурное сооружение она именует дачей? Да нет, вряд ли — мы же в черте города.
Узорчатые железные ворота художественной ковки, подчиняясь нажиму кнопочки пульта, разъехались в стороны сами. Точно так же сама поднялась и металлическая шторка гаража. Автомобиль скатился по бетонному пандусу в полуподвал, тускло вспыхнули матовые лампы.
Мы вышли из машины и посмотрели друг на друга. Она — оценивающе, я — ошалело. Благодетельница моя оказалась рослой особой лет пятидесяти, осанистой, одетой с вызывающей скромностью, иными словами, очень дорого. Этакая стареющая фотомодель, спортивная, подсохшая, почти пергаментная. Рядом с ней я особенно остро ощутил себя невзрачным замухрышкой в отрепьях. Хорошо хоть пальто и вязаную шапку со всеми их дырами в сквере оставил.
— Пойдемте, — велела загадочная Карина Аркадьевна и направилась к винтовой лестнице, ведущей из гаража на первый этаж. Я подчинился.
— Ванная — там, — указала она. — Прикид свой будьте добры отправить в мусорный бак… Халаты — в шкафу. Приведете себя в порядок — поднимайтесь в гостиную…
Ой не сторож ей, братцы, нужен, ой не сторож… Во что же это мы с тобой, Володенька Турухин, опять вдряпались? И главное — выложил ей все как на духу! Кто тебя за язык тянул?
Веселенький выбор: перочинный ножик Врангеля или зловещая пергаментная матрона с непонятными и, возможно, садистскими поползновениями… Вряд ли она связана с Толиковыми кредиторами, но, как ни крути, все ее предыдущие вопросы сводились к одному: будут ли меня в случае чего искать? Только вот насчет курева не совсем понятно… Курево-то здесь при чем?
Такое ощущение, что, кроме нас двоих, в особнячке ни души. Смелая дама. Подобрать в переулке одичавшего самца — свихнуться можно! Да я бы уже в машине мог ее грабануть и изнасиловать — в порядке классовой борьбы… А держится самоуверенно — похоже, вообще ничего не боится. Должно быть, особнячок поставлен на охрану, сигнализация кругом. Да и оружие, наверное, под рукой…
Я отчетливо обонял запах бесплатного сыра и хорошо помнил, чем это чревато. Сиживал в мышеловке, сиживал…
Стоило, однако, очутиться в ванной, все мои сомнения и страхи сменились ликующей бесшабашностью. Да за такую ванну, пусть хоть к стенке приковывает, хоть хлыстом стегает! Я и раньше-то ничего подобного этакой роскоши в глаза не видел — даже в дни относительного благополучия. А уж последний месяц… Лучше не вспоминать: мылся почленно холодной водой из-под крана и то не каждый день…
Когда десять-пятнадцать минут спустя (и дольше бы блаженствовал, да неловко) чистый, выбритый, благоухающий, ничем уже не напоминая подобранного в переулке бродяжку, я в махровом халате и мохнатых шлепанцах взошел в сумрачную гостиную с задернутыми шторами, Карина Аркадьевна ждала меня в кресле возле стеклянного стола, на коем располагались темная коренастая бутыль квадратного сечения, два фужера и какая-то снедь. Жратва! Боже мой, жратва! Второе кресло стояло напротив.
Я думал, мне предложат присесть, и, как водится, ошибся.
— Снимите халат, — предложила она.
Я обомлел. Стало быть, все-таки… А мы с тобой, оказывается, Володенька, даже в затрапезном виде способны произвести впечатление! Хотя бы на зрелых дам… Я был приятно поражен и, как следствие, резко поглупел. Пропади оно все пропадом! В любовники — так в любовники… Кстати, под халатом у меня не было ничего. Прикид сгинул в мусорнике, а мужского нижнего белья в шкафу не обнаружилось.
Не то чтобы меня до безумия возбуждала ее изможденная диетой и тренажерами плоть или там хотелось отомстить Таньке, однако мысль о сексе на чистых сухих простынях опьянила. Даже голод прошел. Отважно сорвав махровый халат, я бросил его на спинку кресла, после чего был поражен снова — на этот раз весьма неприятно.
Среди прочего на толстой стеклянной столешнице возлежал электрошокер. Странно, что я заметил его только сейчас.
Сами понимаете, стало как-то сразу не до секса.
— Повернитесь, — с интонациями врача призывной комиссии велела Карина Аркадьевна. — Поднимите руки. Еще раз повернитесь. Еще раз… Можете одеться.
Рукава халата были вывернуты, поэтому я сначала надел его наизнанку. Пришлось переоблачаться.
— Действительно, ни единой особой приметы, — задумчиво молвила она. — Да вы присаживайтесь, Владимир Сергеевич, чего стоять? Ну, с татушками понятно. А как же вы от шрамов-то убереглись?
— Как-то вот уберегся… — сипло сказал я, присаживаясь.
— Приступайте… — Она указала глазами на коренастую бутылку темного стекла.
Я освободил горлышко от пластика, вынул тихо пискнувшую пробку и отмерил в каждый фужер граммов по сорок.
— Вы всегда по стольку разливаете?
Почему-то меня подкупил этот ее вопрос. Уж больно попросту он был задан. С интимной, я бы сказал, теплотой. Мне стало вдруг легко и просто с Кариной Аркадьевной. Помани мизинчиком — ей-богу, пошел бы за ней в альков. Несмотря на электрошокер.
— Да я уж забыл, когда в последний раз разливал… — смущенно признался я. — В подвале мне таких ответственных дел не доверяли. Да и вообще сторонились…
— Верю, — сказала она. — Но мне кажется, вы и до подвала были белой вороной. Откуда в вас эта старомодность, Володя? Вы довольно молоды…
— Воспитание… — с неохотой ответил я.
— Тогда за встречу.
Мы пригубили напиток, оказавшийся ликером «Куантро». Дорогущее, помнится, пойло…
— Почему не залпом? — поинтересовалась она.
— А надо?
— Н-ну… все-таки полторы недели без спиртного…
— Что ж полторы… Могу и больше.
Деликатно взял грушу и, не устояв, слопал целиком, Окончательно утратил стыд и взял вторую.
Благодетельница моя покачивала фужер, задумчиво разглядывая поверхность прозрачного маслянистого напитка, словно проверяя, в любом ли положении она параллельна земле.
— Кажется, вы мне подходите, Владимир Сергеевич, — сообщила наконец Карина Аркадьевна.
Глава 2. Дача
Вы не поверите, но она действительно отвезла меня утром на дачу. Всего ожидал: появления этих жутких братков, которым я вручал пакет, ритуального убийства, где мне, конечно же, предназначалась высокая роль жертвы, известия о том, что я потомок древнего рода и единственный наследник, но дача…
Дача меня поразила больше всего. Я-то предполагал увидеть нечто, подобное тому же особнячку: высокий полет архитектурной мысли, ландшафтный дизайн, а увидел одноэтажную кирпичную коробчонку под замшелым шифером, кое-где даже дырявым. Дверь — железная, ставни — тоже. И то, и другое слегка уже тронуто ржавчиной, однако выглядит поновее стен и крыши.
Располагалось имение у черта на куличках — добирались на внедорожнике. Всего там насчитывалось участков восемь, но этот был самый запущенный. Просто кусок степи, огороженный где штакетником, где врытыми и прикрученными друг к другу проволокой кроватными грядушками. Естественно, ни клумб, ни грядок — прошлогодний бурьян, весенняя травка и безнадежно засохшие плодовые деревья. Цвела одна абрикосина, и то не вся.
— Вы убеждены, что это надо охранять? — спросил я в замешательстве.
На мне, кстати, были джинсовый костюм, рубашка, свитерок, высокие ботинки со шнуровкой на крючках. Не шибко дорогое, но все новенькое, все с бирками. Можно подумать, Карина Аркадьевна заранее знала размеры моей одежды и обуви.
— Убеждена, что не надо, — сказала она, и мы прошли за штакетник, скорее отведя, нежели отворив, болтавшуюся на одной верхней петле калитку.
— А-а… зачем же тогда? — недоумевал я, следуя за хозяйкой по ведущей к дому узкой кирпичной дорожке, застеленной местами обрывками ветхого линолеума.
— Хотите обратно в подвал? — усмехнулась она.
— Пожалуй… нет.
— Вот и я так думаю. А здесь у вас какая-никакая крыша над головой…
Вот оно что! Благотворительность. Всего-навсего благотворительность. Увидела, пожалела, решила оказать покровительство.
Честно говоря, это был наиболее безопасный и выгодный для меня вариант даже в том случае, если платить сторожу не станут. И все же каково разочарование!
Клочок земли перед домом кто-то уже явно пытался окультурить, но то ли ему не хватило на это сил, то ли времени. Интересно кто? Мой предшественник? Подобранный, пригретый… Любопытно, какова была его дальнейшая судьба?
Мы отперли железную дверь, включили пустой холодильник, после чего я был послан в джип за продуктами.