— Ну … если их построили не египтяне, тогда кто?
— Инопланетяне.
— Инопланетяне?
— Конечно. Есть же куча доказательств того, что уже много веков инопланетяне посещают Землю — а ты и не знаешь.
Нет, и не хочу знать. Вот это последнее — слишком жуткое — и вполне убедительное — как по мне.
* * *В субботу утром я просыпаюсь от звука бегущей воды в душе. И скрипучего эхо от пения Долорес в нем. «I Knew You Were Trouble» Тэйлор Свифт наверное самая противная песня — но ужасное исполнение Ди заставляет меня усмехнуться.
И чтобы зря не пропадать моему стояку — особенно тому, что бывает по утрам — я беру из тумбочки презерватив, выскальзываю из кровати и захожу в ванную комнату.
— …проблемы… ааа… ааа… — у нее закрыты глаза, а ее голова наклонена на бок, чтобы прополоскать ее длинные волосы под струей душа, — … ааа….
Я встаю под душ, и, не теряя времени, тут же прикасаюсь к сочному соску Ди, который итак уже гордо торчит. Она не удивлена. Не кричит. Ее фальшивое «ааа» сменяется приглушенным стоном, а ее руки начинают скользить по моим плечам, притягивая меня ближе к ней.
Мне нравится, что она знает, что это я, даже не открывая глаз.
Я понимаю, что вероятность того, что кто-то еще мог ласкать ее красивую грудь на этом самом месте в это самое время, ничтожно мала. Но я хочу сказать… она знает мои прикосновения. Мои звуки, мои движения. Мы привыкли друг к другу — настроились друг на друга — по полной. Я знаю, что ей нравится, когда ее тянут за волосы, как раз в тот момент, когда она собирается кончить. А она знает, что я схожу с ума, когда вижу, как она трогает кольцо на своем соске, или когда она ведет языком по моему животу.
Когда она трется — извивается — рядом со мной, я отпускаю ее грудь, и перехожу к ее губам, скользя по ним своими губами, и проникая языком в ее горячий рот. Не разрывая поцелуя, я ловко надеваю презерватив. Затем обнимаю одной рукой ее за талию и небольшим усилием чуть ее приподнимаю.
Ее ноги занимают свое привычное место вокруг моей талии. Держа свой член в руке, я провожу его концом по ее киске, и, не смотря на то, что на нас льется теплая вода, я чувствую, какая она горячая и готовая меня принять.
Я вхожу в нее на всю длину, прижимая ее спину к стене. Она отрывает свои губы от моих и издает стон. Ее голова отклоняется назад, когда я начинаю двигаться — делая сильные, неторопливые движения, полностью ее заполняя. Я тяжело дышу рядом с ее щекой. Она прикусывает меня за плечо, и я начинаю рычать.
Она сильнее сжимает меня ногами, и я двигаюсь быстрее. Желая проникнуть в нее все глубже. Сильнее. Больше.
Всегда больше.
Она задыхается.
— Как я люблю твой член. Он идеален.
Она прижимается ко мне, ерзая вверх и вниз по мне, в такт движений моих бедер.
— Трахни меня, Мэтью… трахни меня своим идеальным членом.
Ее слова меня только распаляют. Делают меня еще тверже.
Я чувствую, как дрожат ее мышцы, начиная сокращаться вокруг меня — сжимая — делая каждый толчок моих бедер более напряженным и невероятно приятным. Я ускоряюсь даже еще больше, желая, чтобы мы кончили вместе.
Ее спина прижата к стене, между нашими телами нет ни дюйма просвета, когда я проникаю в нее все глубже и глубже. Потом она сжимает стенки своего лона, удерживая меня внутри себя, при этом похныкивая. И вот я там, вместе с ней — кричу ее имя, когда каждый нерв моего тела взрывается в восторженном безумии.
Ди снова меня целует. В этот раз помедленней, почти с нежностью. Я ее не отпускаю так сразу, но прижимаюсь лицом к основанию ее шеи, намереваясь вот так вот вместе с ней тут и остаться. Будь моя воля — на весь день.
Она губами покусывает мое ухо и шепчет:
— Доброе утро.
Я поворачиваюсь, так что теперь мы оказываемся прямо под струями воды, и постепенно ослабляю свои объятия и спускаю ее вниз. С глупыми удовлетворенными улыбочками на лице, мы медленно друг друга моем, а потом выходим из душа.
Когда вытираюсь полотенцем, смотрю на свои часы.
— Черт, я опаздываю.
Ди вытирает свои волосы хлопковым полотенцем.
— Опаздываешь куда?
Я улыбаюсь.
— У меня свидание.
Не смотря на настойчивость Долорес в том, что она не хочет серьезных отношений, очевидно, что такое заявление ее задевает. Ее изящные плечики напрягаются, подбородок вздернут вверх, а глаза темнеют и становятся уже. Она изо всех сил старается, чтобы голос ее звучал безразлично.
Старается — тщетно.
— Ах, свидание? Мило. Молодец.
Я хватаю ее и притягиваю к себе так, что она не может никуда смотреть кроме моего ухмыляющегося лица.
— Не хочешь к нам присоединиться?
Она пытается отойти от меня.
— Рановато еще для секса втроем, не думаешь?
У меня тут же уши торчком.
— У тебя был секс втроем?
Хотя второй моей мыслей было то, что я не хочу этого знать.
— Не важно. Не отвечай. Хотя мне нравится ход твоих мыслей. Я не прошу о сексе втроем, я прошу тебя пойти в зоопарк…
— Звучит извращенно.
Я сжимаю ее бедра.
— …со мной и Маккензи.
Ди переваривает мои слова. Потом она улыбается — облегченной, благодарной улыбкой. Думает еще немного.
— А разве Мисс Химчистка-никогда-не-поможет-избавиться-от-этого не будет возражать, что я буду с вами?
Многие семьи слишком вмешиваются в дела друг друга. Вы знаете, что я имею в виду. Сестры, которые не разговаривают друг с другом, потому что одной не нравится, что другая вышла замуж за парня, который не нравился первой. Братья, которые дерутся из-за какой-нибудь подружки-стервы, и друзья, которые не поддерживают отношений, потому что один отказался прислушаться к совету, о котором с самого начала и не просил во все.
Даже если Александра и успела возненавидеть Ди, из уважения ко мне, она никогда этого не покажет. Несколько месяцев Дрю пытался сказать мне, что Розалин не была той, за которую я ее принимал, и хоть я ему не верил, и хоть он оказался прав, он не тыкал меня лицом во все это.
Самые лучшие семьи пытаются смягчить удар — но не могут, они просто оказывают первую помощь ходячим раненым.
— Ты же будешь со мной. Этого ей достаточно.
* * *Дом Александры и Стивена на ист-сайде Манхэттена — шикарное место. Думаю, его печатали даже в ArchitecturalDigest[20] или что-то в этом роде. Несмотря на все его великолепие, у Лекси все-таки получается создать ощущение дома, а не музея. Она открывает дверь для меня и Ди, и мы входим в светлую прихожую с мраморным полом.
Ведя себя самым лучшим образом, Ди говорит:
— Привет, Александра. Приятно снова тебя увидеть.
— Долорес — какой сюрприз. Ты сегодня пойдешь с Мэтью и Маккензи в зоопарк?
— Пойду.
Лекси улыбается, но у нее в глазах задорный огонек.
— Мило. Только я не разрешаю Маккензи бросаться едой, поэтому, пожалуйста, помни, что ты должна быть хорошим примером.
Я обнимаю Ди за талию.
— Мы постараемся себя контролировать… но ничего не обещаю.
В этот момент в фойе въезжает Маккензи на своем красном трехколесном велосипеде, издающем разные звуки. Она начинает кататься вокруг круглого стола из красного дерева в центре комнаты, отчего начинает шататься ваза с изысканным букетом орхидей и лилий. Это напоминает мне о Дэнни Торренсе из Сияния, но без этого страха, от которого волосы дыбом.
Маккензи паркует свой велик и слазит с него, одетая в джинсовый комбинезон.
— Привет, дядя Мэтью!
Меня обнимают.
— Привет, принцесса. — Я киваю головой в сторону Долорес. — Это моя подруга Ди. Она пойдет с нами в зоопарк сегодня, ладно?
Маккензи никогда не была стеснительным ребенком — она уверенная в себе и прямолинейна, не важно, где она и с кем. Черты характера, которые прочно засели в их семье.
— Привет, мисс Ди.
«Мисс» — это все Александра. Она вбивала все эти формы уважения в головку Маккензи с тех пор, как она начала говорить.
Долорес машет рукой. Потом Маккензи обращает внимание на черный меховой жилет, что надет на Ди. Она протягивает руку и гладит его, как кролика. А потом спрашивает:
— Это твой костюм на Хэллоуин?
На Ди узкие белые штаны, белый топ, и черные кроссовки, усыпанные камнями. И все это с жилетом, я могу понять, почему Маккензи подумала, что это костюм — Далматинец, или зебра.
— Маккензи, это грубо, — предупреждает Лекси.
Но Ди машет на нее рукой.
— Нет, все в порядке.
Она приседает вниз, чтобы оказаться на одном уровне глаз с Маккензи.
— Мне нравится одеваться так, будто Хэллоуин каждый день.
Лицо Маккензи озаряется.
— Классно. А мне так можно, мама?
Александра качает головой.
— Нет, ты можешь быть Франкенберри только раз в году.
На этом, я получаю нейтрального цвета сумку со всем необходимым, что должно быть под рукой, когда любой ребенок в возрасте Маккензи покидает дом. И мы отправляемся в зоопарк.
На этом, я получаю нейтрального цвета сумку со всем необходимым, что должно быть под рукой, когда любой ребенок в возрасте Маккензи покидает дом. И мы отправляемся в зоопарк.
* * *Когда я был ребенком, я думал, что зоопарки — это какая-то ерунда. Вот берете медведя или льва — царя зверей — и закрываете его в клетке 300 на 300 футов, добавляете немного зелени и ждете, что он будет счастлив? Дикие животные должны быть… дикими. Когда я становился старше, я понял, что многие животные были спасены, потому что они были больны или ранены, и в любом случае не выжили бы на воле. Хотя можно говорить о том, что в природе все естественно, я все равно смотрю на зоопарки как дома престарелых в дикой жизни, где львы и тигры и медведи доживают свои последние дни, пока за ними ухаживают.
Жить здесь, наверно, не так здорово, как в дикой природе… но это всяко лучше, чем умереть.
Ди, Маккензи и я весь день проводим в Центрально Зоопарке — львы, рептилии. В отличие от многих женщин, Ди на самом деле любит змей. В детстве ей хотелось получить удава в подарок на день рождения, но ее мама сказала «нет». В знак утешения ее кузен купил ей резинового.
Мы обедаем — пиццей — и я даже не смотрю в сторону тележки с хот-догами. С чили догами покончено.
Ди покупает Маккензи шарик в форме белого мишки и они долго обсуждают то, что сколько шариков ей понадобится, чтобы взлететь, как в мультике Вверх. Ди — потому что она все знает о газах, как гелий — действительно смогла вычислить на своем калькуляторе, сколько их потребуется. Маккензи была под впечатлением.
Я только надеюсь, что она не уцепится за эту идею.
В данный момент мы поедаем поп-корн и наблюдаем за пингвинами.
— Вы знали, что пингвины-девочки выбирают пингвинов-мальчиков по яйцам?
Ди давится кукурузой.
Маккензи этого не замечает.
— Дядя Дрю говорит, что девочка делает это так — пингвины должны станцевать для них. Потом, мальчик — пингвин должен пронести на своих ногах долгое время яйцо.
— А эти девочки — пингвины не дурочки, — комментирует Ди. И Маккензи усердно кивает.
Потом мы переходим к обезьянам. Не уверен, какого они вида, но это маленькие белые пушистые комочки, которые только кажутся, что сидят спокойно, когда они пытаются забраться друг на друга. Долорес фыркает, а Маккензи говорит:
— Эти очень много борются.
Я усмехаюсь, и тихонько говорю на ухо Ди:
— У меня появилась кое-какая идея, глядя на этих мелких извращенных созданий. Нам надо отсюда уходить, пока я не опозорился тут.
Маккензи — потому что у нее поистине собачий слух — спрашивает:
— Дядя Мэтью, что значит «извращенный»?
Я быстренько спасаюсь:
— Радостный.
Она кивает… и укладывает это в своей удивительной непредсказуемой головке.
* * *Мы все трое выходим из такси у дома Александры и Стивена. Я держу Маккензи на руках, и она полусонная лежит на моем плече. Ди несет шарик Маккензи и ее сумку и еще кучу всяких штучек из подарочного магазина, которые я просто не мог ей не купить. Александра впускает нас внутрь, Маккензи оживилась, потирая глаза. Я ставлю ее на ноги, и она обнимает нас обоих, говоря нам спасибо без напоминаний.
Александра говорит ей:
— Там на твоей кровати лежит пакет — его принесли, пока тебя не было. Я думаю это кукла Элизабет, которую бабушка купила тебе на день рождения, та самая, что не успела прийти вовремя.
Маккензи от удивления раскрывает рот и, прям дрожа от радости:
— Я так ее ждала. Я такая извращенка!
Потом она бросается из фойе в свою комнату.
Александра обращает свой яростный взгляд на нас:
— Потрудитесь объяснить это?
Я потираю сзади шею… а потом практически бросаю Стивена под колеса автобуса.
— Тебе следует поговорить со своим мужем. Он должен повнимательнее следить за своим языком, когда рядом Маккензи.
Я заглажу перед ним свою вину, я клянусь.
Ди присоединяется.
— Да, дети, как губки. Впитывают все, что происходит вокруг.
Судя по взгляду на лице Лекси, она на это не купилась.
— Нам пора, — говорит Долорес.
— Да, пора, — зеваю я. — Эти амфибии меня просто утомили. Пока, Лекси.
— Пока, Александра, — говорит Ди.
Потом мы убегаем.
ГЛАВА 11
В тот вечер я забиваю на тусовку с парнями. Ди и я заказываем китайскую еду и просто фантастически проводим вечер, трахаясь в каждой комнате моей квартиры.
Уже никогда я не посмотрю на свой бильярдный стол теми же глазами.
Мы отключаемся в моей постели, и я впадаю в чертовски изможденный сон… до тех пор, пока посреди ночи меня не будят шуршание одежды и шаги. Продираю глаза, чтобы обнаружить, что Ди не со мной рядом, а носится по комнате, в поисках своей одежды, и спешно ее натягивает, когда находит.
— Ди, ты в порядке?
Ее голос звучит совсем не сонно, а напряженно.
— Да, все нормально. Спи дальше, Мэтью.
Сонными глазами, я смотрю на часы: три часа ночи.
— Что ты делаешь?
— Собираюсь домой.
Заставляю себя сесть, пытаясь прояснить сознание.
— Зачем?
— Потому что это то место, где я живу, забыл?
Не знаю, какая муха ее укусила, пока я спал, но я, правда, так устал спорить с ней. Отбрасываю одеяло.
— Ладно, дай мне минуту и я тебя отвезу.
Она взглядом сканирует пол и находит в углу свою сумочку.
— Не беспокойся, я возьму такси.
Понимая, что у меня мало времени, я натягиваю штаны и хватаю футболку, которая валялась на тумбочке, после того, как раннее ее с меня сорвали.
— Тогда я поеду с тобой на такси.
Долорес останавливается и дырявит меня хмурым взглядом.
— Может, тебя это шокирует, но я в состоянии добраться домой, большое спасибо.
— Сейчас три часа ночи, черт, Долорес.
Она пожимает плечами.
— Не то, что бы ты жил по соседству с плохим районом.
— Это Манхэттен. Любое соседство может быть плохим.
Она не отвечает. И не дожидается меня. Хватаю свои кроссовки и чуть не забываю взять ключи, когда бегу, чтобы поспеть за ней. Теперь уже полностью проснувшись, я натягиваю кроссовки в лифте.
— Ну что, ты злишься на меня из-за чего-то конкретного, или в общем, типа «все мужики козлы»?
Она складывает руки на груди.
— Я не злюсь.
Хотите перевод? Ты придурок, но ты должен сам вычислить почему, потому что я тебе не скажу.
Мы выходим из дома. Я даю швейцару отмашку и ловлю такси сам. Дорога до дома Ди напряженная и молчаливая. Я посматриваю на нее косым взглядом, потому что стоит посмотреть норовистой собаке в глаза, и она тут же перегрызет тебе глотку.
Она сидит прямо — вроде выглядит не злой, но тревожной, — как загнанное в угол животное, ждущее возможности сбежать. Когда мы подъезжаем к ее дому, Ди оказывает снаружи быстрее, чем водитель успевает полностью остановиться. Я прошу его меня подождать, и выскакиваю за ней.
Когда она вставляет ключ в наружную дверь, я кладу свою руку поверх ее.
— Не могла бы ты мне хоть намекнуть на то, что происходит сейчас в твоей голове, пожалуйста? Потому что я… как бы… понятия не имею, Ди.
Она тяжело смотрит на наши руки, вздыхая, поднимает взгляд на меня.
— Просто… как по мне, ты слишком торопишься.
Прислоняюсь плечом к стене дома.
— Если ты хотела, что бы я был помедленнее, просто надо было так и сказать. Сильнее, полегче, быстрее, медленнее — я всегда готов угодить.
— Как остроумно, Мэтью.
Ничего не могу поделать.
Она начинает махать руками себе в лицо — будто она на грани панической атаки.
— Я проснулась в твоей постели и… просто это уже слишком. Такое чувство, что я задыхаюсь. Мне нужно… больше пространства.
Пространства.
Точно.
Это исключительно женское понятие. Для мужчины, расстояние не сближает, а наоборот, предоставляет широкие возможности найти кого-то еще, куда бы запихнуть свой член. Когда парень, действительно, западает на женщину, его чувства к ней те же, что и к воскресному футболу — чем больше, тем лучше.
Тем не менее, я понимаю, о чем говорит Долорес.
Тогда, на прошлой неделе, я ведь предлагал ей что-то несерьезное, незаурядное, а последующий дни были какими угодно, но только не такими. Они были насыщенными. Встречи случались часто и систематично. И очевидно, что ее это пугает.
Когда времяпрепровождение с каким-то человеком становится в порядке вещей, уже трудно вспомнить, какой была твоя жизнь до этого… или какой она может быть после.
Хотя мне и нравится время, которое я и Ди проводили вместе, я не хочу казаться назойливым. Отчаяние — это такая вонь, от которой невозможно избавиться, после того, как ее вдохнешь.
— Тебе надо больше личного пространства — конечно — я понимаю.
Она открывает дверь и делает шаг внутрь. Потом опять поворачивается ко мне и неискренне улыбается.