Долорес сидит рядом со мной на диване, а ее ножки обутые в мягкие тапочки-кролики лежат на кофейном столике. Сама она одета в мягкий халат лилового цвета, который был бы весьма далек от сексуального, будь он на другой девчонке. Но я-то знаю, что под ним нет ничего, кроме мягкой, обнаженной кожи — это сексуально.
Я щелкаю каналы на телевизоре, и мы пытаемся договориться, какой же смотреть фильм. Проблема в том, что у Долорес есть вагина, что означает, ее вкусы в кино варьируются от ужасного до невероятного.
Не надо на меня скалиться — я всего лишь озвучиваю то, что знает каждый мужчина в мире. Причина того, что такая херня, как Английский Пациент и Король Говорит выигрывают Оскара? Да, женщины просто пищат от Рэйфа Файнса и Колна Ферта. Конечно, Храброе Сердце тоже завоевало кучу наград, но не только потому что это отличное кино. Кто там? Мэл Гибсон? Этим все сказано.
Ди отстаивает свое девчачье предложение.
— Я люблю фильмы про лучших друзей — они очень вдохновляют. Тельма и Луиза, На Пляже, Стальные Магнолии — это одни из моих любимых. Я всегда представляю себя и Кейт, как Уизер и Клэр, когда мы станем старше.
— Что такое Стальные Магнолии? А еще важнее, кто такая Уизер?
Она выглядит одновременно удивленной и шокированной.
— Ты никогда не смотрел Стальные Магнолии? Ты хоть человек, вообще? Это был один из первых фильмов Джулии Робертс.
Я всплескиваю одной рукой, когда пытаюсь возразить:
— Нет, ни за что я не собираюсь смотреть Джулию Робертс! Дрю целый год по ней сох, когда был ребенком, и до сих пор не оправился. По сей день, сам того не замечая, у него вылетают фразочки из Красотки. Так что извольте.
— Тогда, что мы будем смотреть?
Я прокручиваю фильмы, что по запросу и нахожу победителя.
— Конан-Варвар. Самая великая история любви всех времен и народов.
Она морщит свой носик.
— Обычно Шварценеггер радует мой глаз, но сегодня я не в настроении. Давай посмотрим Стальные Магнолии.
Я качаю головой.
— Нет. Это два часа моей жизни, которые я потеряю впустую.
Долорес поджимает под себя ноги и поднимается на колени. По ее лицу скользит хитрая навязчивая улыбка, по которой я уже могу судить, что она в настроении кое-чем заняться. Она склоняется надо мной, я наклоняю голову в бок, чтобы не прерывать зрительного контакта.
— Ты чувствуешь себя получше, Мэтью? Потому что мне гораздо лучше.
Я быстро мысленно оцениваю свои возможности.
— Даа, я в порядке.
Ее улыбка становится шире, с еще большим намеком на секс.
— Тогда давай заключим пари. Кто первый заставит другого кончить, тот и выбирает кино? Что скажешь?
Теперь ясно, почему у Долорес такой успех в химии — у нее такой удивительный и изобретательный тип мышления.
Я в задумчивости прикусываю нижнюю губу.
— Я скажу, что это такое пари, в котором я с удовольствием одержу победу.
Она отклоняется назад и медленно распахивает свой халат.
— Не с таким удовольствием, как я заставлю тебя проиграть.
* * *Мы были совсем рядом. Если бы это были гонки «Нэскар», пришлось бы обращаться к фотофинишу — нас отделяли несколько секунд. Но… Ди выиграла. Она выбирала кино. Хотя, я не слишком расстроился по поводу своего поражения. Если вы проигрываете пари, то это должно быть именно так.
В любом случае, Стальные Магнолии вовсю идут. И это лишь усиливает мое мнение о женщинах и фильмах, потому что в этом фильме ни черта не происходит. Начинается оно со свадьбы, а теперь, похоже, Джулия Робертс собирается умереть. А помимо этого? Просто куча девчонок болтают, делают себе прически, и еще больше болтают.
Ди сидит рядом со мной, сосредоточив свое внимание на фильме, в котором дама из Полицейского и бандита — здесь она мать Джулии Робертс — начинает разговаривать со своим друзьями на кладбище. Нос у Ди уже красный, а глаза на мокром месте. Я снова смотрю в кино и слушаю, как женщина начинает кричать и плакать и причитать, как ее внук сможет узнать, как же сильно его мать любила его.
И ни с того, ни с сего я начинаю думать о Маккензи, и — да простит меня Бог, — если бы что-то случилось с Александрой, как бы чувствовала себя Маккензи. Кто бы ей рассказал, как многого она бы лишилась. Стивен — отличный парень, замечательный отец, но мать — особенно такая ярая мамашка, как Александра — такая любовь — нечто иное. Сильнее.
Незаменимая.
Хоть и квартира Ди не очень пыльная, наверно что-то все-таки мне попало в глаза. Я их потираю, чтобы вытащить то, что мешает.
И шмыгаю носом. Чертова аллергия.
— Ты что ли плачешь? — удивленно спрашивает ее Ди, а в ее голосе слышится смех.
Скривив лицо, я поворачиваюсь к ней:
— Нет, я не плачу.
Потом снова смотрю на экран. Где бедная безутешная мать Джулии Робертс кричит, что она в порядке, когда очевидно, что нет. Плачет по всем тем вещам, которые она смогла сделать, а ее ребенок так и не смог.
Господи, как горько.
— Охренеть, это так печально! — я жестом показываю на телевизор. — Как ты можешь смотреть эту хрень и не хотеть при этом не застрелиться?
Ди начинает смеяться, закрывая рот рукой.
— Я люблю этот фильм, потому что он заставляет меня плакать.
Даже так? Это все равно, что сказать: я люблю столик в коридоре моих родителей, потому что вечно об него запинаюсь каждый раз, когда прохожу мимо него босиком.
— Почему?
Она пожимает плечами.
— Иногда полезно поплакать. Очищает душу. Ты никогда не плакал над фильмом?
Меня обижает то, что она вообще додумалась такое спросить.
Я качаю головой, а потом останавливаюсь, когда вспоминаю.
— Рокки-3. На этом фильме я плакал, но это не считается. Если кто-то не всплакнет, когда умирает Майки, у того нет души.
Она пожимает плечами.
— Не смотрела его.
— Многое пропустила. А Хищника смотрела?
Она качает головой.
— Оригинал Побег из Нью-Йорка?
Опять нет.
— Воины?
— Нееет.
Потом меня посещает мысль.
— Погоди, твой кузен рос с тобой и твоей матерью, так?
— С тех пор, как мне было шесть лет, да.
— Значит, у вас в доме жил мальчишка, и как так получилось, что ты никогда не смотрела эти фильмы? Это же классика!
Я ее спрашиваю, но почти уверен, что я уже знаю ответ.
Ди пожимает плечами.
— Билли был счастлив смотреть то, что смотрела я.
Конечно. Вот когда я решаю взять под свое крыло того беднягу, лишенного в жизни роли мужчины.
* * *К вечеру понедельника я уже чувствовал себя вполне хорошо, чтобы вернуться к себе в квартиру. Вы подумаете, что после почти двух полных дней отсутствия, я по ней соскучился — я был рад вернуться домой. Но здесь было как-то… тихо. Даже, скучно.
Я проявляю фотографии, на которых я заснял Ди в парке. И пока я жду в темной комнате, я думаю о том последнем разе, когда я был здесь. С ней. Ее горячий рот, прикосновение мягкого языка, то, как втягивались ее щеки, когда она высосала меня наглухо.
Пока мои мысли дико скачут, я едва сдерживаю свой порыв позвонить Долорес и умолять ее приехать. Я устоял, но только потому, что мы уже договорились, что она приедет сюда в среду вечером.
И по мне, среда придет еще не скоро.
* * *В среду днем я встречаюсь с Александрой, чтобы пообедать.
Погода хорошая, так что мы сидим за столиком на улице. Я откусываю свой бургер, пока Александра жует свой салат с жареными креветками. Потом я ей говорю:
— Вот… я кое с кем встречаюсь.
Пока я рос вместе с Дрю, я всегда считал Лекси своей старшей сестрой. Но тот факт, что мы не делили одни и те же гены, или не должны были жить вместе, сделал наши отношения менее задиристыми в значительной степени, по сравнению с ее братом. Она присматривает за мной, но делает это не так «по-матерински», как с Дрю. Она психует, когда я чего-нибудь натворю, но она не чувствует за это ответственности. А для меня кругом одни плюсы — все преимущества наличия старшей сестры, но без занозы в заднице.
— Насколько я знаю, ты и мой брат «встречаетесь» с кучей женщин.
Я улыбаюсь.
— Эта мне нравится.
Она кивает.
— Еще раз, тебе и Дрю «нравится» целая куча бедных, ничего не подозревающих дамочек. Что в этой такого, что ты о ней упомянул?
— Она мне нравится. Нравится.
Голубые глаза Александры расширяются.
— Ух ты! Ну, давай, рассказывай!
Я смущенно перевожу свой взгляд на бургер.
— Ее звать Долорес.
— Сколько информации.
— Она… другая.
Лекси пытается вытянуть из меня побольше деталей.
— Другая… потому что у нее три груди?
Я смеюсь.
— Ух ты! Ну, давай, рассказывай!
Я смущенно перевожу свой взгляд на бургер.
— Ее звать Долорес.
— Сколько информации.
— Она… другая.
Лекси пытается вытянуть из меня побольше деталей.
— Другая… потому что у нее три груди?
Я смеюсь.
— Нет. Но я бы не отказался, если бы было. Она… классная. Мне нравится с ней болтать, понимаешь? Она говорит, что не хочет заводить отношений. А я надеюсь поменять ее мнение на этот счет. Я не чувствовал так себя с тех пор, как…
Александра прикладывает ладонь к моим губам.
— Не надо. Даже не произноси имя этого грязного чудовища. Я здесь пытаюсь поесть.
— Тем не менее, я не уверен, что из этого, что-то получится, но я…
Мне не удается закончить свое предложение. Потому что мое лицо окатывает волна ледяной красной жидкости.
На вкус, как черри.
— Лживый хрен!
Я вытираю лицо, глаза. Когда мой взгляд проясняется, я вижу, что на тротуаре стоит Долорес — с теперь уже пустой, зажатой в руках баночкой из-под напитка.
Которую она собирается зашвырнуть в мою голову.
— Весь этот треп, чтобы не цеплять других людей! Ты сказал, партнеры без обязательств! Ты бы мог мне понравиться, если бы сказал все напрямую! Я так и знала — я знала, что ты лишь еще один лживый кретин, который просто не любит делиться своими сексуальными игрушками, но без проблем играет с другими!
К этому моменту, Александра и я уже оба стоим на ногах. И я не могу понять, что происходит.
Я пробую:
— Долорес…
Но она обрывает меня.
— Четыре дня! Ты мне четыре дня твердил, что тебе нет дела до других, и тут я встречаю тебя с… с…
Лекси протягивает ей руку, чтобы пожать.
— Александра Райнхарт.
Ди обращает свой яростный взгляд в сторону Лекси. Но она прекращает свою тираду, когда интересуется:
— Райнхарт. Откуда я знаю это имя?
Она дает мне ответить. Наконец-то.
— Она мать Маккензи.
Если вы присмотритесь, вы практически сможете увидеть в глазах Ди, как она прокручивает наш предыдущий разговор.
— Маккензи… псевдо-племянница?
Она поворачивает голову в мою сторону.
— Это значит, что она…
— Девочка, с которой я вырос — да. Сестра Дрю.
Меня сменяет Александра.
— Сестра Дрю, жена Стивена, дочь Джона и Энн. У меня полно имен. Одно, в особенности, вот-вот будет использовано по назначению.
Вот в такие моменты я начинаю подозревать, что Александра в курсе своего прозвища. И это меня пугает.
Сильно.
Александра продолжает смотреть на Ди, но говорит она мне.
— Теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил другая.
А потом Долорес:
— Вы должно быть Долорес. Мэтью как раз рассказывал мне о вас. Я бы хотела сказать, что мне приятно познакомиться, но я уже достигла лимита этого дерьма за неделю.
Александра медленно ее обходит — как акула, проверяющая раненого тюленя.
— Знаешь, Долорес, моя мама говорила мне, что хоть мужчина и не собирался поразить женщину, я никогда не должна этим пользоваться. Что я никогда не должна действовать каким-либо образом и не ждать в ответ такой же реакции.
Ди складывает на груди руки и упрямо стоит под тяжестью неодобрительного взгляда Александры.
— Мэтью рассказал Вам о наших отношениях. Он для меня, как второй брат. И из них двоих? Он будет получше. Помните об этом, прежде чем снова запустить в его голову сок.
Ди лишь слегка отступает.
— Это был не сок, а газировка.
Александра щелкает на меня пальцами.
— Дай мне свою рубашку и пиджак.
Стянув с себя галстук, я отдаю ей вещи и остаюсь стоять на тротуаре в одной белой майке и серых штанах. Ди тянется за вещами в руках Лекси.
— Я заплачу за химчистку.
Александра закатывает глаза.
— Химчистка не возьмет такие пятна. К счастью, у меня есть самодельная паста, которая может помочь.
И говорит мне:
— Можешь забрать их в субботу.
Она кладет руку мне на плечо и целует меня в щеку, при этом вытирая салфеткой красные пятна с моего уха, что до сих пор там остались.
— Я должна идти. Удачи, она тебе понадобится.
До того, как Александра уходит, Ди предлагает:
— Надеюсь, что в следующий раз мы встретимся при более приятных обстоятельствах.
А Александра отвечает:
— Я, серьезно, сомневаюсь, что мы еще встретимся. Мэтью — милый, но не тупой.
Потом она хватает свою сумку и уходит вниз по улице.
Ди и я смотрим ей вслед.
Себе под нос Ди говорит:
— Она всегда такая сучка?
Я улыбаюсь.
— Такая уж она есть.
Потом я провожу рукой по своим липким волосам.
— Какого хрена, Ди?
Она снова складывает руки на груди и бормочет:
— Я не извиняюсь. Это естественная ошибка. Я тебе говорила, что у меня вечно так. Я даже с партнерами без обязательств умудряюсь все испортить. Я просто прогуливалась в обеденный перерыв, и просто глазам не могла поверить, когда увидела тебя. Что еще я могла подумать? Хочешь послать меня подальше, твое решение, но я ни о чем не сожалею.
Я беру ее за плечи, опускаю голову и затыкаю ей рот глубоким поцелуем. Потом говорю ей:
— Не собираюсь я тебя посылать. И ты не должна извиняться.
Я знаю, знаю — ты что ли совсем из ума выжил, Мэтью? Нет, я не тюфяк — я просто ничего не имею против женщин со страстью, искрой. И небольшой собственнический инстинкт — не такая уж и проблема. Плюс, Барни Стинсон[18] уже высказался на этот счет, Долорес достаточно сексуальна, чтобы вести себя так ненормально, как ей только хочется, и я все равно не выкину ее из постели.
Конечно, это не значит, что я отпущу ее без расплаты. Поэтому я притягиваю ее крепче и трусь своей головой об ее лицо и голову. Растирая свою любовь — и как можно больше напитка.
— Ай! — кричит она и смеется и шлепает меня по спине.
Постепенно я отклоняюсь и говорю:
— Вот. Теперь мы квиты.
Быстренько целую ее в губы.
— Я собираюсь поехать домой, чтобы принять душ. — Потом у меня возникает замечательная идея. — Не хочешь присоединиться?
Она улыбается, пока вытирает щеки.
— Я должна вернуться на работу.
Я киваю.
— Но вечером мы увидимся?
— Конечно.
И только когда она уходит, я замечаю на ней белый халат, надетый поверх ее черного кожаного платья, бордовые колготки и высокие кожаные ботинки. Я кричу ей:
— Эй, Ди?
Она поворачивается.
— Захвати с собой белый халат. И пару защитных очков, если у тебя есть.
Вы посчитаете, что нам еще рано думать о ролевых играх. Но раскрою вам секрет: Для ролевых игр рано не бывает.
ГЛАВА 10
Несколько следующих вечеров мы с Долорес проводили вместе. Мы ходили в клубы потанцевать и оставались дома, начинали смотреть фильмы и пропускали их конец; занимались по несколько часов жарким сексом — таким, после которого чувствуешь себя грязным, но при этом тебе не терпится все повторить.
Мы также разговаривали — что удивительно. В постели, или сидя за столом друг напротив друга.
На поверхности обеденного стола.
Ди любит поболтать.
Любит делиться, что-то объяснять. Также у нее есть… теории… на любую тему, которую только можно вообразить. Хотя все ее теории довольно забавны, некоторые из них вполне ничего. Возьмите вот эту, например:
— Джон Хьюз[19] был неистовой женофобской свиньей.
— Откуда ты знаешь?
— Посмотри «Клуб «Завтрак». Там пять главных стереотипов парней — качок, бандит, мозг, придурочный учитель, прикольный надсмоторщик-пофигист. А что с девушками? Их две. Королева красоты и чудачка — подсознательно говоря целому поколению девчонок-подростков, что они могут быть либо красавицами, либо ненормальными, но ни то и другое вместе. Потому что в итоге, когда забавные девчонки становятся красавицами, они уже больше не чудачки. Это хреново. Думаю подать на него за это в суд.
Или это:
— Микроволновая печь — это зло, никогда себе ее не куплю.
— Ладно.
— Резкое увеличение уровня заболеваемости среди детей, аллергия, и нарушение развития можно как раз проследить с того момента, когда микроволновые печи стали использоваться в домашних условиях. Это потребительское злоупотребление. Но ты должен молчать об этом. У корпораций везде есть свои уши, и они не заставят себя должно ждать, чтобы прийти и заткнуть тебя.
— Мой рот на замке.
Потом, вот такая вот жемчужинка:
— Ты на самом деле думаешь, что пирамиды построили египтяне?
— Конечно, есть же документы.
— Ох, бедненький наивненький мальчик. Как же они смогли перемещать такие здоровые камни, размером с дом? Как же они смогли построить подземные прочные тоннели и комнаты, не имея никакого инженерного оборудования?