Вот так случилось и в то утро, когда мы, детвора, пионерия, валялись на пляже и предавались болтовне о любимых книгах, когда по тропинке вниз сбежала с хохотом и вприпрыжку Эля в тренировочных штанах и в майке с короткими рукавами, а вслед за ней, откашливаясь и отхаркиваясь, появился в кителе с рукавом, заправленным в карман, директор Стручков. Он, как всегда, курил папиросы-«гвоздики», образуя над собой стойкое облако дыма, что соперничало с роем лесных комаров.
Элька тут же разделась почти догола, то есть осталась в купальнике. Профессорский сын Осиповский стал нашептывать профессорскому сыну Ратнеру: «Запоминай ее формы, Алька; вот уж на ночь подрочим возле корпуса!» Ратнер вспыхивал благородным гневом: «Да как же тебе не стыдно, Лев! Не позорь отца! Не позорь деда и прадеда!»
Казань и Булгары давно были известны профессорскими семьями, династиями и кланами, в которых новая поросль беспрекословно следовала по пятам родовых предшественников.
Пристыженный Ратнером Осиповский обычно изображал обезьяну, скакал и закрывал свою башку портфелем.
Директор до пляжа сразу не дошел, а присел в кустах и скрылся из виду. Можно было подумать, что присел по-большому, однако следующий за Крутояровой Осиповский потом нам рассказал, что герой Дуги обычно приседает в кустах, чтобы достать из портфеля поллитровочку.
Едва только он вышел из кустов, как там явился шпион Осиповский. У того обе руки были при деле. Одной он наводил театральный биноклик на Крутоярову, а другой что-то делал в нижнем этаже своего организма.
«Дрочит!» – сказал презрительно Ратнер и сплюнул.
Стручкова по дороге к пляжу слегка качнуло. Он ухватился за ствол сосны и удержал равновесие, после чего козлетоном пропел: «Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой» – и тем же козлетоном со странной игривостью подскакал к нашей компании: «Ну, пионерия, собирайся в плавание! Отправимся на баркасе в Свияжск за песком!»
Наш пляж песком был не богат. Пионеры там загорали на камнях и на досках, а вот через реку, возле заброшенного святого городка, простирались обширные песчаные пляжи. Все тут повскакали с энтузиазмом. На тот берег! Да еще на баркасе!
Великолепная экспедиция! Баркасом тут называлась большая рыбацкая лодка с моторчиком и с веслами. Все начали хлопотливо готовиться в поход. К одной из левых уключин и к одной из правых привязали пустые ялики. В них побросали несколько лопат. Через несколько минут все были готовы – Сагдеев, Садовский, могучий мальчик Ратнер и дерзновенный Акси-Вакси, который на самом деле слегка бздел перед лицом довольно сильного потока, стремящегося к великанской Волге.
Эля Крутоярова между тем, закрыв глаза и вытянувшись всем своим длинным телом, загорала на причале. Директор положил на корме баркаса свой портфельчик и по причалу отправился к своей пассии. Между прочим, откуда Акси-Вакси мог почерпнуть такие словечки, как «пассия»? Ответ прост: из Тургенева. Итак, наш директор, похожий на актера Петю Алейникова, вихляя бедрами в тангообразных движениях, приблизился к лежащей «пассии» и залепил ее свежий рот безнравственным поцелуем.
Эля Крутоярова ответила на этот поступок ожесточенным сопротивлением: «Товарищ директор, что за манеры? От вас несет маринованным луком!»
Стручков сбросил пиджак и стал пальцами уцелевшей руки изображать игру на аккордеоне. Болталась из-под рукава «бобочки» разветвленная культя. Странным образом Эля вдруг приласкала эту культю. Он всхлипнул с жалкой иронией к самому себе: «До сих пор живой и здоровой ее воображаю… А-а, гори все огнем, давайте, что ли, споем, хлопцы?! Тихо вокруг, только не спит барсук…»
Эля взялась причесывать свое богатство – водопады волос: «Перестаньте, товарищ Стручков! Ведь с нами дети!»
Расхохотался Осиповский. Он был на два года старше наших пацанов и повсюду распространял не совсем проверенные данные о том, что бреется регулярно дважды в неделю. «Из этих детей, Эля, кого бы ты усыновила?»
Вся компания расхохоталась. Один только Алик Ратнер, большущий ребенок рентгенологического семейства Ратнеров, отвернулся с досадой. Какая пошлость!
Мы столкнули наши лодки с отмели, и караван тронулся в путь. Тихо, как примус, тарахтел запущенный директором моторчик. Мы все сидели на скамейках в несколько небрежных позах, как будто матросы фрегата «Астролябия», как будто подобные экспедиции для нас привычное дело, как будто мы уже самые настоящие юнги с Валаама, как будто нам и северные конвои ленд-лиза по плечу, однако у каждого наверняка чуть-чуть подрагивала селезенка.
Свияга в этом месте была слегка пошире своего обычного деревенского течения, однако за несколько минут мы уже достигли середины. Осталось метров сорок-пятьдесят до плоского берега и можно было вроде бы не волноваться, когда вдруг заплясали на волнишках пустые ялики, а затем и баркас стал как-то медлительно раскручиваться. Оказалось, что суденышки попали в какой-то сильный поток, напоминающий хребет осетра; он стал относить баркас, а за ним и ялики вниз по течению. Из-за холмов на берегу уже стали подниматься изувеченные купола и гнутые кресты оскверненного Свияжска.
«Ребята, все на весла!» – крикнула вроде бы спокойно, а на самом деле с небольшой ноткой истерии Крутоярова. Сама она прыгнула к носовой паре весел. Женственные руки превратились в сгустки героических мускулов. Ребята кое-как разобрались с оставшимися веслами, каждый тянул одно весло; видно было, что никто из нас не умеет грести, а только лишь видел это дело в кино. Осиповский, на которого весла не хватило, пробрался на нос, за спину физручки, и вытащил свой театральный бинокль. Директор на корме прибавил газку, и баркас худо-бедно пересек поток и стал скользить к спокойной бухточке.
Акси-Вакси, забыв о своей водобоязни, почувствовал вдохновение. И запел: «По морям и океанам злая нас ведет звезда» – то есть из кинофильма «Остров сокровищ». Все подхватили: «Бродим мы по разным странам и нигде не вьем гнезда!»
Наконец все три лодки уткнулись в песок. «Слава нашим капитанам!» – прокричала Эля и показала на директора. Все вылезли на пляж. Ратнер торжественно объявил: «Экспедиция Колумба высаживается на острове Сан-Сальвадор. Америка открыта, товарищи!» Интересно, что благодаря неожиданному месту высадки мы увидели весь полуразрушенный и полностью заброшенный город церквей и монастырей.
Директор Стручков после пересечения водного потока немного отрезвел. Он надвинул на глаза кепку и из-под козырька сурово смотрел на Свияжск.
«А что, товарищ директор, неужели тут немцы бомбили?» – спросил Валера Садовский. Директор сузил глаза: «Да нет, брат, тут не немцы бомбили…» Видно было, что не хочет продолжать тяжелую тему.
А тут еще не по годам и не по росту развитый Вовка Осиповский влез с очередным малоприятным вопросом: «А что, товарищ Стручков, помолиться бы не возражали? Замолить, как говорится, свои грешки?»
Акси-Вакси, честно говоря, удивился, с какой наглостью четырнадцатилетний пацан разговаривает с героем войны. Стручков даже не посмотрел в сторону Осиповского. Он отвечал своим собственным мыслям: «Я уже все грешки свои отмолил, товарищи пионеры».
Тут уже физкультурный руководитель экспедиции вступила со своей лирической, как будто из пьесы Мясопьянова, программой. Раскрыла большие, хотя и часто в сумерках исчезающие из поля зрения, руки: «Ах, какая ширь! Как легко здесь представлять себя частицей родины! Ну, товарищи пионеры, будущие мужчины, разбирайте лопаты – и за работу! А мы, женщины и инвалиды, отправимся в родные поля, чтобы собрать гербарий для альбома «Люби свой край»!»
Она подхватила Стручкова под здоровую руку и повлекла его в обход городка в мягкие и здоровые ковыли, которые дышали как чудесная природная аптека и среди которых, словно карибские островки, возникали то камыши, то широколистный кустарник. И вскоре они исчезли из поля зрения.
«Е…ться пошли», – авторитетно заявил Вовк Осиповский. «Никогда в это не поверю, – категорически отрезал Валерик Садовский. – Эльмира обладает божественным телом, она не отдаст [его] никому!» Вовк Осиповский хохотнул: «Сопляк и гугак! Ты бы в парке Тэпэи погулял, вот там через каждые десять метров натыкаешься на такие инвалидные парочки под кустом».
Потом все разобрали лопаты. Несколько минут не могли съехать с темы божественных телес, но потом Сэр (Серега) Холмский всем предложил вообразить себя в долине Калифорнии.
«Ура! – все заорали. – Золотая лихорадка!» Так назывался трофейный фильм, взятый где-то на Западе нашей доблестной армией. Для того и шли туда, на Запад, пробивались!
Ялики довольно быстро наполнились, как говорится, «под завязку» великолепным, словно пудра, песком. Решили слегка примять это сокровище. Запрыгнули и поплясали в обоих яликах. После этого еще добавили. Вот, говорили пацаны, промоем это добро на нашем берегу и найдем самородки. Тут разгорелась схватка со стрельбой с бедра. Таскали раненых за ноги, иной раз приканчивали, чтоб не страдал, кто-то клялся верностью навсегда, гремела песня:
Среди всей этой бурной борьбы никто и не заметил, как пропал Вовк Осиновский. Давайте, рейнджеры, прочешем ковыли!
Бей, барабан, походную тревогу!
Время не ждет, товарищи, в дорогу!
Все пошли широкой цепью по высокой, волнующейся под ветром траве; оружие на изготовку.
Где-то Вовк махнул своей динамовской майкой, которую за неимением другой он простирывал каждую ночь перед сном, с особым старанием стараясь над нижними заскорузлостями. И вдруг натолкнулись на лоно любви, просто так – вплотную. Крутоярова лежала на спине, раздвинув ноги, а на ней трудился несчастный инвалид Стручков. Он кряхтел, она сладостно стонала. А потом отвернула голову от его поцелуев. «Да не лезьте вы с вашим маринованным луком».
«Я ухожу, – прошептал Ратнер. – Мне стыдно». Но не ушел.
Прошло еще несколько минут, и вдруг девушка запричитала, заверещала, а также трубным гласом стала выкрикивать: «Ублю! Ублю!», хватать голову Стручка и страстно ее лобзать, несмотря на то что он сам был весь похож на маринованную луковицу.
Мы постарались бесшумно, как могикане, отползти от этого позора. Потом уж встали и пошли к «флоту», как мы стали называть наши три лайбы. Вскоре из ковылей появились счастливые, скромно сияющие любовники. Кто читал «Пармскую обитель», тот знает, что это такое.
Стручков, по всей вероятности, переоценил свои силы, что было замечено наблюдательным знатоком совокуплений Вовком Осиновским. «Видите, ребята, он пребывает во власти дрожи. Это она его употребила, а не он ее». Открыв свой портфельчик из искуственного довоенного крокодила, директор вынул четвертинку «Особой» и тут же ее пожрал. После чего повалился на носовую площадку баркаса лицом вниз и все старался беззастенчивой культей натянуть на башку полу пиджака.
Крутоярова между тем ходила вокруг львицей, чертыхалась, как все студентки перед экзаментами, и, в частности, наша Майка Шапиро, с которой они, оказывается, были на вась-вась, и слегка постанывала от головной боли, напоминающей и лук, и чеснок.
Столкнули корабли в воду. На удивление всем ялики оказались намного тяжелее баркаса: осели по кромку бортиков.
«Черт бы вас побрал, юнги Балтийского флота! Никто не может завести мотор, позорище Наркомпроса! Осиновский, чучело несусветное, все бахвалишься своими качествами, а сам не знаешь, как речку переплыть! Ну, давай, давай, ребята, все на баркас, садитесь на весла, пока гроза не началась!» – так кричала Элька Крутоярова и откидывала то за одно плечо, то за другое грубо заплетенную тяжелую косу пшеничного цвета.
На той стороне на пляже купался четвертый отряд девочек. Оттуда доносились визг и гомон, иногда долетали даже отдельные слова, типа «Белка Польсман-воображала-за-дежурной-побежала!». Весь правый берег стоял под солнцем, и там, похоже, никто еще не замечал, что за куполами Свияжска растет черно-лиловая туча-коварство.
«Ну, пошли! Весла на воду! Я – на кормовом весле. Главное, нам надо пересечь стрежень, и тогда – все в порядке! Мы почти сразу войдем в заводь!»
Пока мы гребли, Стручков не уставал сопеть во сне. Между тем продвижение по прямой становилось все более затруднительным. Мы продвигались к цели, может быть, всего на три метра, в то время как нас сносило по течению на десять метров. Баркас со все более оседающими яликами шел своим собственным курсом, мы приближались к огромному, в белых барашках, словно морскому, окоёму Волги, и наши весла, равно как и наши детские мускулы, очень слабо нам помогали. Между тем порывы ветра с юго-запада, хлесткие ледяные струи красноречиво говорили, что нас несет в эпицентр шторма. Вскоре мы бросили весла: никакого толка в них не было. Мы уже миновали свияжские берега. «Караван» наш раскручивало в гигантском слиянии двух рек. Тучи свирепо включились в расправу над нами, пучки ледяных струй то и дело сваливались на наши головы. Берега, и левый и правый, исчезли за волнами и сонмищем туч.
Крутоярова думала: что же делать? Не обрезать ли буксир, не освободиться ли от яликов? Будить ли Бориса? Может быть, он сможет завести мотор? А вдруг он начнет бузить по-пьяному? Что мне делать с пятью мальчишками и пьяным одноруким мужиком? Вдруг мысль ее пронзила, ослепительная и затмевающая все остальное: мы все здесь погибнем, и даже я, такая молодая и сильная, бегунья и пловчиха; мне не доплыть отсюда до земли! И тут она испустила невменяемый вопль, от которого встряхнулся Стручков.
Прошло несколько минут, прежде чем он сообразил, что происходит на борту его флагманского корабля. Он бросился к моторчику, уперся в борт ногой и дернул стартовый ремень. Мотор сразу завелся, затарахтел, и баркас попер в неизвестном направлении, в туман, из которого рвались к ним белоголовые беспорядочные волны. От резкого рывка натянулась левая швартовочная веревка. Ялик зачерпнул огромную дозу воды и очень быстро пошел ко дну. Все ребята видели, как удаляется от них и как расплывается во мраке глубины тело, набитое окаменевшим песком. Под тяжестью этого тела баркас зачерпнул всем левым бортом еще более щедрую дозу воды и перевернулся днищем вверх. Все оказались в воде. Утонул и правый ялик. Под тяжестью двух песковозов баркас еле держался на поверхности, но уходил все глубже и глубже.
Сейчас мы все останемся наедине с водой, сообразил Акси-Вакси. Должно быть, я раньше всех утону, поскольку не умею плавать. Садовский утонет чуть позже, поскольку он недавно научился лежать на воде. Никто, кроме, может быть, Эли Крутояровой, не доберется до берега, но если она начнет спасать своего любимого Стручкова – обоим конец. Момент затопления баркаса сопровождался нечленораздельными воплями мальчишек, и только Вовк Осиновский в тумане и в ужасе неминуемого конца бухал тромбонным басом: «Не надо! Не надо!»
Ну вот, вода на этот раз от меня не откажется, думал Акси-Вакси. Я не увижу своих родителей никогда. Фимочка придет меня повидать, и что тогда ей скажет тетя Ксения? Прощайте все, герои войны и ленд-лиза! Прощай, Стелла Вольсман! Мы не успели еще подрасти, чтобы подружиться.
Ноги его еще могли упираться в горб баркаса, но через секунду он уйдет из-под ног, а вслед за ним и беспомощный Акси-Вакси. Но вдруг он почувствовал, что баркас всплывает, и вскоре всплыл, показал свое днище. А вслед за ним всплыл перевернутый левый ялик, а за левым всплыл и перевернутый правый. Произошло удивительное происшествие. Ялики под водой перевернулись и высыпали песок. Освобожденные от груза, они всплыли и освободили баркас; тогда и тот всплыл.
Теперь пионеры могли держаться за поднявшиеся из волжской пучины плавсредства. Вокруг все раскачивалось, били волны, свистел ветер, и на головы рушился ледяной дождь. Крутоярова мощно, вольным стилем, обогнула погибающую песочную экспедицию. «Все живы?» – запрашивала она. Оказалось, что все пока живы. «Подавайте сигналы о помощи!» «Какие еще сигналы о помощи?» – спросил Сагдеев. «Звуковые. В общем, кричите!»
Все стали на разные голоса вопить: «Спасите! Помогите! Тонем!», и только Вадик Садовский взывал в соответствии с прочитанными книгами: «СОС! СОС! СОС! Спасите наши души!»
Опытная Крутоярова приказывала: «Мальчики, двигайтесь в воде! Иначе замерзнете и потеряете силы! Двигайтесь! Двигайтесь! Двигайтесь!» И только после этого ребята стали ощущать парализующий холод. Держась одной рукой за днище баркаса, стали растирать себе и товарищам икроножные мышцы. Среди воплей о помощи один лишь Осиповский все гудел тромбоном: «Не надо! Не надо!» Акси-Вакси в изумлении видел, что Вовк сохраняет даже и в таких предгибельных обстоятельствах некоторое подобие игры, во всяком случае, игриво поглядывает на тело руководительницы физвоспитания.
А где же наш ветеран-инвалид? Неужели он утонул? Нет, он жив и, больше того, категорически протрезвел. Хватаясь одной рукой за борт, он обогнул баркас и воззвал к утопающим: «Ребята, давайте попробуем перевернуть хотя бы один ялик!» Все навалились на малое суденышко, но оно ускользало от их рук и плечей. Эля Крутоярова поднырнула под ялик и попыталась оторвать его от воды. На минуту показалось, что ялик поднимается, однако по прошествии этой минуты он снова плюхнулся в волну, и Эля вынырнула из-под него, задыхаясь и выплевывая воду. Придя в себя, она предложила новый вариант. Течение закручивает нас к высокому берегу. Те, кто умеет плавать, держитесь за баркас и работайте ногами. Толкаем баркас направо. Акси-Вакси и Вадик, вы просто скользите и толкайте со всеми вместе. Продолжайте издавать звуковые сигналы!
Буря глушила эти «звуковые сигналы». Никто их не слышал, если кто-то там был на воде в периметре километров. Похоже было на то, что все жертвы кораблекрушения теряют силы. Акси-Вакси погружался в странную апатию. Похоже на то, что нас никто не спасет, думал он. Мы никогда не достигнем брега. Близ брега наши тела будут жрать волжские белуги, родственницы тропических крокодилов. Ну что ж, такова судьба. В северных конвоях бывает страшнее. Между тем кончился день, и мрак непогоды пожрал все ориентиры.