Потянуло сквозняком, и с грохотом хлопнула дверь. «Как шоковая граната», – подумал Том. В комнату влетела оса, а ему показалось, у него над головой кружит истребитель времен Второй мировой войны. А когда какое-то время тому назад зазвонил телефон, звонок прозвучал сиреной воздушной тревоги.
Впрочем, наверное, в каком-то смысле это действительно была сирена воздушной тревоги. Позвонил Кастор, и не для того чтобы одолжить пакетик сахара. Не важно. Он не из тех, кому отказывают в просьбе, и Том Митчелл – когда он еще был на оперативной работе, его звали Красным Навахо, – рассудил, что ему следует радоваться возможности отплатить долг. С Ищейкой шутки плохи, это точно. Потому что у Ищейки есть зубы, и укус ее гораздо страшнее лая.
В любом случае, безмятежная идиллия жизни в Нью-Гемпшире все равно убивала Тома. Он просто не создан для спокойной и тихой жизни – и все тут. И нечего надеяться, что выпивка принесет ему то восторженное возбуждение, которым была наполнена его прошлая жизнь.
Это местечко нашла Шейла. Каркасно-брусовый дом, что бы это ни означало, черт побери. Под паркетной доской – широкие деревянные половицы; Шейла вопила от радости так, словно она раскопала гробницу Тутанхамона. А чуть дальше по дороге – убогие щитовые домишки, полуразвалившиеся хибары и трупы сбитых машинами енотов, с облачками мух над каждым. Но за домом достаточно места, чтобы время от времени снимать со стены «Люгер» с оптическим прицелом и стрелять в лесу белок – олицетворявших для Тома вьетконговцев[33] семейства грызунов. Кормушки для птиц предназначались исключительно представителям пернатого царства: древесная крыса, дерзнувшая посягнуть на угощение, рисковала своей жизнью.
Но не в этом заключалась самая трудная сторона «простой жизни». Тридцать лет скитаний по всему земному шару на службе Соединенных Штатов, черт бы ее побрал, Америки – в том числе по целому месяцу даже без радиосвязи, – и Шейла преданно ждала его. Тридцать лет – если совсем точно, тридцать один с половиной. И жена стойко перенесла все это. Она радовалась, когда он возвращался домой, и старательно скрывала огорчение, когда ему приходилось снова уезжать. И вот наконец расплата за все долгие годы терпения: Шейла получила мужа насовсем, в свое полное распоряжение, как и должно быть, так? Они перебрались в собственный домик в сельской глуши, о чем всегда мечтали. Несколько акров зелени, приобретенные почти без долгов. Долгожданный рай, если только летом не обращать внимания на полчища мух.
Шейла вытерпела это чуть больше года. На большее ее не хватило. Вероятно, за это время она видела мужа больше, чем за три предыдущих десятилетия. В чем, по всей видимости, и заключалась главная беда.
Она попыталась все объяснить. Сказала, что так и не смогла привыкнуть делить свое ложе. Она много чего говорила. Восемь акров девственной природы Нью-Гемпшира – а Шейла жаловалась, что ей необходимо свое собственное место. Оба не отличались многословием, но они много проговорили в тот день, когда Шейла уехала в Чапел-Хилл к сестре, подыскавшей ей квартиру в кондоминиуме. Она сказала: «Мне скучно». А он только и смог предложить: «Мы можем провести в дом кабельное телевидение».
Том никак не мог забыть тот взгляд, который после этих слов бросила на него Шейла. В основном проникнутый жалостью. В нем не было гнева, а только разочарование: так смотрят на надоевшую старую собаку, нагадившую дома. С тех пор Шейла звонила ему раз в неделю и разговаривала с ним, словно нянька. Она вела себя как ответственный взрослый человек, проверяющий, что с ребенком все в порядке, что он не впутался ни в какую беду. Сказать по правде, Том чувствовал себя машиной, ржавеющей на подложенных вместо снятых колес шлакоблоках. Картина, распространенная в этих краях.
Достав из кофеварки кувшин, Том наполнил кружку с надписью, которая когда-то казалась ему очень смешной: «С таким телом я не кажусь жирной?» Затем бухнул туда чайную ложку с горкой сахара. Можно ведь не беспокоиться о том, что Шейла бросит на него неодобрительный взгляд, так? Теперь он может сыпать столько сахару, сколько душе угодно. Как гласит девиз штата: «Живи свободным или умри!»
Двигатель пикапа «Додж» завелся легко, но через два часа езды по шоссе кофе превратился в мочу и желудочный сок. Первая проблема была решена двумя остановками на площадках для отдыха; со второй справилась упаковка жевательных таблеток «Тамс». Правда, к этому времени протестующе разнылась задница: вероятно, это было как-то связано с пружинами сиденья. Надо раздобыть специальную подушечку, какими пользуются водители-дальнобойщики, страдающие геморроем.
Тому потребовалось добрых четыре часа, чтобы добраться до Карлайла, штат Коннектикут, и к этому времени настроение у него стало отвратительным. Четыре часа жизни, твою мать, потраченных впустую. Тогда как он мог бы провести их – как? И тем не менее. Четыре часа. «Смотайся быстренько», – сказал Кастор. Четыре часа – ничего себе «быстренько».
Однако сама работа будет проще пустяков. Проехав несколько раз по Эльм-стрит, Том в этом убедился. Полиция Карлайла – это просто шутка. А указанная дамочка проживала в кукольном домике, с Кейп-Кода.[34] Нигде никаких следов сигнализации. Застекленная входная дверь. В окнах простое стекло. Отсутствует кустарник, прижавшийся вплотную к стенам, в котором можно было бы спрятать охранные системы. Том ничуть не удивился бы, узнав, что хозяйка не запирает входную дверь на ключ.
Тем не менее он приехал сюда по делу, а не для развлечений; он профессионал. Без веских причин Кастор не стал бы обременять его поручением. Из чего следовало, что Красному Навахо пришло время действовать.
Том оставил грузовичок на противоположной стороне улицы, в нескольких сотнях ярдов от дома. Когда он наконец вышел из машины, с облегчением покинув зловоние собственных газов и перегарной отрыжки, на нем была одежда рабочего: рубашка в серо-голубую клетку, комбинезон с нагрудным карманом с вышитой надписью «Сервисный центр» и кожаный ремень с инструментами. Самый обычный рабочий – вот как он выглядел со стороны. На такого не обратит внимания никто, кроме того, кто его вызвал. Вдоль Эльм-стрит тянулись аккуратно подстриженные газончики, обсаженные кустарником: красный барбарис, голубой можжевельник, приземистый самшит, акация – все эти растения стали неотъемлемой частью жилых пригородов, протянувшихся вдоль всего Северо-Восточного побережья. Выкрутив шею, Том обвел взглядом дома по обеим сторонам улицы, покуда хватало взгляда. Четыре вида кустарника, четыре типа домов. В Соединенных Штатах – черт бы ее побрал – Америки все четко и строго.
Красный Навахо отметил, что гараж пуст и перед домом машины нет. В окнах никого не видно. Никого нет дома. Подойдя к двери, он позвонил, готовый в том случае, если ему откроют, сделать вид, будто ошибся адресом. Как он и ожидал, дверь ему не открыли. Обойдя дом, Том отыскал то место, где в него входили телефонный и телевизионный кабели. Установить подслушивающее устройство будет что раз плюнуть. Он не собирался использовать что-нибудь из ряда вон выходящее – как и у большинства удалившихся на покой оперативников, у него был припасен целый ящик всевозможных подобных штучек; но устройство было проверенным и надежным. Опустившись на корточки, Красный Навахо достал маленькую пластмассовую коробочку с жидкокристаллическим дисплеем, похожую на обычный мультиметр, и просунул руку под жгут кабелей. Он нащупал небольшой продолговатый предмет, немного похожий на батарейку и очень похожий на устройство перехвата электронных сигналов.
Это еще что за чертовщина?
Том прищурился, зрительно подтверждая то, что сообщило ему осязание. Кто-то его опередил. На телефонную линию уже было установлено устройство подслушивания, причем более современной модели, чем то, которое имелось у него. Проникнув в дом через дверь черного входа – потребовалось пятнадцать секунд орудовать в замочной скважине двумя кусочками жесткой проволоки, не лучшим инструментом, но в данном случае хватило и его, – Том прошелся по комнатам. Обстановка милая, но скромная; жилище женщины, но без обилия цветочков и розовых кружев. С другой стороны, ничто не намекало на то, что это обитель зла.
На профессиональный взгляд Красного Навахо, хороших мест для установки прослушивающей аппаратуры было достаточно. Идеальное место должно удовлетворять двум требованиям. Во-первых, «жучок» должен находиться там, где его не обнаружат; но, кроме того, он должен принимать качественный сигнал. Если засунуть «жучок» в водопроводную трубу, там его никогда не найдут, вот только и подслушать с его помощью ничего не удастся. К тому же нельзя прятать «жучок» в такой вещи, которую могут переставить или выбросить, например в вазу с цветами. Том рассудил, что в этом доме он без труда найдет надежное убежище для полудюжины устройств. Начать он решил с люстры в гостиной – это место было почти идеальным. Взобравшись на стул, Красный Навахо осмотрел внутренний бронзовый круг, по периметру которого торчали плафоны в виде языков пламени. Вот это углубление, через которое проходят провода, не видно с пола, и здесь достаточно места, для того чтобы… Красный Навахо недоуменно заморгал. И снова его уже кто-то опередил. Случайный человек принял бы это за еще один провод, закрытый колпачком. Но Том сразу же понял, что это такое: начать с того, что колпачок был сделан из пористого стекловолокна.
Матерь божья!
В течение следующих пятнадцати минут Красный Навахо определил еще несколько удобных мест для установки «жучков». И каждый раз оказывалось, что «жучок» уже установлен.
К этому времени нервы его были натянуты до предела, и похмелье было тут ни при чем. Получалось, что дом 42 по Эльм-стрит нашпигован акустической аппаратурой, будто звукозаписывающая студия. Тут что-то было не так.
Профессиональные инстинкты Красного Навахо изрядно притупились, и все же они подсказали ему, что следует убираться отсюда как можно скорее. Послушавшись их, он вышел через дверь черного входа и, обогнув дом, оказался на улице. Ему показалось, он заметил что-то краем глаза, – похоже, кто-то следил за ним с соседнего двора? – но когда он обернулся, чтобы присмотреться хорошенько, того, кого он увидел, уже не было. Пройдя полквартала к своему пикапу, он сел за руль и тронулся с места. Кастор сказал, что перезвонит через несколько часов. Что ж, ему предстоит услышать много любопытного.
Кондиционер работал на полную мощность – Том не помнил, что оставлял его включенным, – и он протянул руку к регулятору. Однако приборная панель вдруг оказалась где-то далеко, словно все предметы вытянулись. Полуденное солнце, моргнув, начало гаснуть, из чего следовало, что на него набежала тучка. Но только свет все меркнул и меркнул, хотя ни одной туче не по силам превратить день в ночь, – а это определенно была уже ночь, иссиня-черная. Том подумал было о том, чтобы включить фары, затем у него мелькнула еще одна мысль, что от фар все равно не будет никакого толку, и он успел лишь свернуть с дороги и остановиться на обочине, как странная ночная темнота превратилась в непроницаемый мрак. После чего у Тома не осталось больше никаких мыслей.
Темно-синий седан с тонированными стеклами плавно остановился прямо за пикапом. Из машины вышли двое: оба среднего роста и среднего телосложения, с волосами неопределенного оттенка, остриженными не коротко и не длинно, приятные на вид, если не считать длинных лиц с острыми чертами. Движения их были четкие, эффективные. Случайный человек принял бы их за родных братьев – и не ошибся бы. Один из мужчин поднял капот «Доджа» и вытащил из кондиционера пустой плоский баллон. Другой открыл переднюю левую дверь и, задержав дыхание, вытащил из пикапа безжизненное тело. Его напарнику предстояло перегнать грузовичок в Нью-Гемпшир по адресу, который им сообщили; но сперва он помог перетащить труп в багажник седана. Труп тоже вернется домой и останется там, уложенный в какой-нибудь правдоподобной позе.
– Не забывай, ехать придется часа четыре, – сказал первый мужчина, подхватывая труп под мышки.
– С этим ничего не поделаешь, – ответил его напарник. Вдвоем они уложили труп в багажнике так, чтобы он во время движения не перекатывался из стороны в сторону. Мертвое тело Красного Навахо изогнулось вокруг запасного колеса, словно обнимая его. – В конце концов, сам он был не в том состоянии, чтобы садиться за руль.
Глава 8
«Держись, Поллукс, – мысленно просил Белнэп. – Я иду на помощь».
Но путь этот будет не прямой – по причинам, которые Джаред Райнхарт понимал лучше кого бы то ни было.
– Кратчайшее расстояние между двумя точками, – как-то раз заявил Джаред, – нередко оказывается параболой, переходящей в эллипс, за которым следует гипербола.
Он имел в виду, что в мире разведки и шпионажа надеяться на то, что обходные маневры и окольные пути приведут к цели, следует с таким же успехом, с каким можно рассчитывать на прицельный выстрел из старинного мушкетона. Этими словами Джаред предостерегал своего друга. Впрочем, в настоящий момент выбора у Белнэпа не было.
Невзрачное бурое здание внешне напоминало склад. Оно было обнесено примитивной оградой из колючей проволоки, поставленной только для виду, чтобы отпугивать случайных гостей. Въехав в ворота, Белнэп поставил джип прямо перед зданием. На скрытность в данном случае рассчитывать было нечего, и Белнэп даже не собирался пробовать. Подобный подход красноречиво скажет о том, что ему есть что скрывать, что его позиции уязвимы. На самом же деле было что скрывать тем, с кем ему предстояло иметь дело. Успех Белнэпу должны были принести дерзость и решительный подход.
Выйдя из машины, он тотчас же оказался словно в горниле печи и, начиная потеть, поспешил к ближайшей двери. Не к гаражным воротам на массивных петлях, а к белой металлической двери слева от них. Толкнув дверь, Белнэп вошел в здание, и как только его глаза после ослепительного белого сияния снаружи привыкли к тусклому полумраку внутри, он подумал, что попал в лагерь беженцев.
Помещение напоминало пещеру. На полу в беспорядке были разложены спальные мешки и тонкие матрасы. В дальнем конце – ряд открытых душевых кабинок; из подтекающих кранов капала вода. Сильный запах еды: пакетики с дешевым тушеным мясом местного производства. И повсюду подростки – девочки и мальчики, в большинстве своем невозможно юные. Одни сидели, собравшись в кучки, другие дремали или просто лежали, уставившись перед собой невидящим взором. Национальный состав был поразительно пестрым. Кто-то попал сюда из Таиланда, Бирмы или с Филиппин. Были здесь также арабы, уроженцы Центральной Африки, ребятня из индийских деревушек. Несколько человек, вероятно, были из Восточной Европы.
Увиденное нисколько не удивило Белнэпа, но тем не менее вызвало у него приступ тошноты. Молоденькие девчушки, молодые ребята, которых нужда толкнула в сексуальное рабство. Одних продали собственные родители; другие почитали бы за счастье, если бы у них вообще были родители.
К Белнэпу направился смуглый здоровяк с квадратным подбородком в легкой белой хлопчатобумажной рубашке и джинсах с отрезанными штанинами. На поясе у него висел большой кривой нож в ножнах и рация в чехле. Он шел, чуть прихрамывая. Это, казалось, не более чем надсмотрщик. И это было самым отвратительным: хозяевам заведения не приходилось охранять этих подростков, им были не нужны решетки, запоры и кандалы. И Белнэп не смог бы освободить несчастных детей, даже если бы захотел. Ибо истинными оковами, державшими их, была нищета. Даже если бы подросткам предоставили свободу оказаться на улицах Дубая, они рано или поздно попали бы в другое подобное заведение. Единственным их ходовым товаром была физическая привлекательность; все остальное отражало холодную безжалостную логику рынка.
В нос Белнэпу ударил резкий запах химикалий, в котором тонуло зловоние человеческих выделений: зарешеченные сливные отверстия в полу указывали на то, что помещение регулярно окатывается водой из шлангов и обрабатывается каким-нибудь промышленным дезинфицирующим средством. Свиньи на ферме содержатся в лучших условиях.
Человек с ножом пробормотал Белнэпу что-то непонятное по-арабски. Тот ничего не ответил, и он, подойдя ближе, произнес по-английски с сильным акцентом:
– Вы ошиблись адресом. Вы должны немедленно уходить.
Не вызывало сомнений, что своим главным оружием он считает рацию на поясе – возможность вызвать подмогу.
Не обращая на него внимания, Белнэп продолжал осматриваться по сторонам. Это было настоящее царство Аида, подземный мир, покинуть который суждено было лишь немногим из его обитателей, – по крайней мере, сохранив нетронутой душу. Из нескольких десятков находящихся здесь подростков лишь нескольким, по оценке Белнэпа, уже исполнилось двадцать лет. Зато было немало таких, кому было всего лет двенадцать-тринадцать. И за каждым стояла трагедия повседневной жизни.
Несмотря на жару, Белнэпа пробрала холодная дрожь. У него за плечами жизнь, полная подвигов, он великолепно владеет оружием и преуспел в шпионском ремесле; однако какое это все имеет значение перед лицом подобных ужасов? Перед лицом неумолимой бедности, которая швыряет детей в подобные места, да еще заставляет их испытывать признательность за возможность по крайней мере наполнить желудок? Ибо нет ничего оскорбительнее нужды, нет ничего унизительнее голода.
– Я говорю, вы должны уходить! – повторил здоровяк, дыхнув на Белнэпа зловонием гнилых зубов и чеснока.
От группы угрюмых девочек-подростков донесся какой-то шум, и сторож, обернувшись, бросил на них гневный взгляд. Выхватив нож, он угрожающе помахал им, выкрикивая грязные ругательства на нескольких языках. Судя по всему, девочки нарушили какое-то правило внутреннего распорядка. Затем здоровяк снова повернулся к Белнэпу, сжимая нож.
– Расскажи мне про девушку-итальянку, – строго произнес Белнэп.
На лице толстяка отразилось недоумение. Девушки были для него безликим скотом, он не различал их одну от другой, если только речь не шла о каких-нибудь бросающихся в глаза характеристиках.
– Ты уходи! – взревел он, надвигаясь на Белнэпа.
Он потянулся за рацией на поясе, но Белнэп вырвал ее из его мясистой руки. Затем молниеносным ударом погрузил пальцы правой руки в дряблое горло. Толстяк осел на пол, беспомощно хватаясь за быстро распухающую гортань, и Белнэп тяжелым ботинком с силой ударил его в лицо. Толстяк неподвижно распластался на полу, учащенно дыша, без сознания.