– Я говорю, вы должны уходить! – повторил здоровяк, дыхнув на Белнэпа зловонием гнилых зубов и чеснока.
От группы угрюмых девочек-подростков донесся какой-то шум, и сторож, обернувшись, бросил на них гневный взгляд. Выхватив нож, он угрожающе помахал им, выкрикивая грязные ругательства на нескольких языках. Судя по всему, девочки нарушили какое-то правило внутреннего распорядка. Затем здоровяк снова повернулся к Белнэпу, сжимая нож.
– Расскажи мне про девушку-итальянку, – строго произнес Белнэп.
На лице толстяка отразилось недоумение. Девушки были для него безликим скотом, он не различал их одну от другой, если только речь не шла о каких-нибудь бросающихся в глаза характеристиках.
– Ты уходи! – взревел он, надвигаясь на Белнэпа.
Он потянулся за рацией на поясе, но Белнэп вырвал ее из его мясистой руки. Затем молниеносным ударом погрузил пальцы правой руки в дряблое горло. Толстяк осел на пол, беспомощно хватаясь за быстро распухающую гортань, и Белнэп тяжелым ботинком с силой ударил его в лицо. Толстяк неподвижно распластался на полу, учащенно дыша, без сознания.
Обернувшись, Белнэп поймал на себе взгляды десятков пар глаз; в них не было ни одобрения, ни осуждения, а лишь любопытство по поводу того, что будет дальше. В этих подростках было что-то от безропотных баранов, и Белнэп ощутил накатившуюся волну отвращения.
Он обратился к девушке, судя по виду, одних лет с Лючией Дзингаретти:
– Ты знаешь девушку-итальянку? По имени Лючия?
Та равнодушно покачала головой. Не отпрянув назад, не глядя ему в глаза. Ей просто хотелось пережить еще один день. Для таких, как она, уже одно это было огромным достижением.
Белнэп спросил другую девушку, и снова ответ был таким же. Этим людям вдолбили, что любые их действия ни к чему не приведут; забыть урок собственной беспомощности было очень нелегко.
Белнэп бродил по помещению до тех пор, пока в окошко, напоминающее узкую щель, не увидел на улице небольшую пристройку из шлакоблоков. Выйдя из главного здания через боковую дверь, он преодолел несколько ярдов по плотной, растрескавшейся земле, поросшей чахлой травой, и оказался в пристройке. Первым делом Белнэп обратил внимание на то, что на двери имелись петли для массивного навесного замка, и замком этим пользовались совсем недавно. Краска на петлях была местами содрана, открывая блестящую сталь. Пока что никаких следов ржавчины, следовательно, царапины свежие.
Толкнув металлическую дверь, Белнэп включил фонарик, всматриваясь в полумрак. Это был самый обычный сарай, который, как правило, делают просто из стальных листов, а не из прочных блоков. Бетонный пол был покрыт слоем пыли, но местами пыль была сметена – еще одно свидетельство того, что сараем недавно пользовались.
Белнэпу потребовалось целых пять минут, пока он наконец увидел это.
Надпись, довольно неприметная, выполненная приблизительно в футе над полом на дальней стене. Опустившись на корточки, Белнэп вчитался в нее, поднеся фонарик чуть ли не вплотную.
Два слова, выведенные красками, небольшими буквами: «POLLUX ADERAT».
В переводе с латыни: «Поллукс был здесь». У Белнэпа перехватило дыхание. Он узнал аккуратный, ровный почерк, несомненно, принадлежащий Джареду, и понял еще кое-что.
Надпись была сделана кровью.
Джаред Райнхарт был здесь – но когда? И, что гораздо важнее, где он сейчас? Вернувшись бегом в основное здание, Белнэп принялся расспрашивать всех, не видел ли кто в последние несколько дней мужчину, высокого американца. Однако ответом ему было лишь безразличное молчание.
Возвращаясь к своему джипу, с волосами, липнувшими от пота ко лбу, Белнэп услышал детский голос.
– Мистер, мистер, подождите! – окликнул его мальчишка.
Обернувшись, Белнэп увидел черноглазого араба лет тринадцати, а то и моложе. Говорил он ломающимся подростковым голосом. Некоторые извращенцы особенно ценят таких.
Белнэп молча выжидательно смотрел на него.
– Вы задавать вопрос о ваш друг? – спросил мальчишка.
– Да, и что?
Мальчишка помолчал, пытливо разглядывая Белнэпа, словно пытаясь проникнуть ему в душу и определить, какая опасность может от него исходить и какую помощь он может предложить.
– Сделка?
– Продолжай.
– Вы везете меня домой в деревня в Оман.
– И?
– Я знаю, куда отвезти ваш друг.
Значит, вот какую сделку предлагал мальчишка: информация в обмен на транспорт. Однако можно ли ему доверять? Если хитроумному мальчишке отчаянно хочется вернуться в родную деревню, он мог запросто выдумать правдоподобный рассказ.
– И куда же?
Мальчишка покачал головой, и его густые черные волосы сверкнули на солнце. По-видимому, глаза его были подведены в угоду клиентам. Но нежное детское лицо горело решимостью, большие глаза оставались серьезными. Сперва необходимо обсудить условия сделки.
– Говори, – сказал Белнэп. – Объясни, почему я должен тебе верить.
Мальчишка, чей рост составлял около четырех футов и шести дюймов, похлопал по капоту джипа.
– Кондиционер у вас имеете?
Белнэп смерил его взглядом. Затем уселся за руль и открыл вторую дверь; мальчишка-араб быстро забрался в машину. Белнэп завел двигатель, и через мгновение на них пахнуло прохладой.
Прижавшись лицом к ближайшему воздуховоду кондиционера, мальчишка улыбнулся ослепительной, белозубой улыбкой.
– Хабиб Альмани – вы знаете этот князек?
– Князек?
– Он сам называет себя «князек». Один господин из Оман. Очень богатый. Большой человек. – Мальчишка развел руки, показывая внушительные габариты этого Альмани. – Он владеет много зданий в Дубай. Владеет магазины. Владеет фирма грузовиков. Владеет верфи. – Он указал на грязно-бурое здание. – Владеет и этим тоже. Никто не знает.
– Но ты знаешь.
– Мой отец должен Альмани деньги. Альмани «бейт», глава племени.
– И твой отец отдал ему тебя.
Мальчишка с жаром покачал головой.
– Мой отец никогда не делает это! Он отказался! Поэтому люди Хабиб Альмани забирают его два ребенка. Вжик, вжик, в темноте, он нас украдает. Что делать моему отец? Он не знает, где мы есть.
– Ну а мой американский друг?
– Я видеть, его привозили сюда с завязанные глаза, в машина Хабиб Альмани. Его фирма грузовиков используют все. Этот дом используют для мальчики и девочки напрокат. Хабиб Альмани помогать всем. Потом высокий американец увозили. Князек знает все, потому что он этим руководить!
– Откуда тебе это известно?
– Мое имя Бааз. Бааз значит «сокол». Сокол много видит. – Мальчишка пристально посмотрел на Белнэпа. – Вы есть американец, поэтому вам это трудно понимать. Но бедный не есть то же самое, что глупый.
– Замечание принято.
Как объяснил мальчишка, дорога предстояла через пустыню, по безлюдным местам. Если Бааз солгал… но, похоже, мальчишка понимал, какие опасности могут поджидать его по пути к заветной награде. Кроме того, в его рассказе были пугающие подробности, которые расставляли многое по местам.
– Возьмите меня с вами, – взмолился он, – и я отведу вас к нему.
В портлендской штаб-квартире корпорации «Софт системз» – расположенной в привольно раскинувшемся городке из красного кирпича и энергосберегающего стекла, который один из обозревателей «Нью-Йорк таймс», пишущий о проблемах архитектуры, назвал «Портлендским постмодерном», – никогда не возникало оснований жаловаться по поводу кофе. Уильям Калп, основатель и исполнительный директор корпорации, любил повторять шутку, что программист – это аппарат для преобразования кофе в компьютерные коды. В духе великой традиции Силиконовой долины[35] прекрасные кофейные автоматы имелись во всех кабинетах, причем напиток варился из смеси отборных дорогих зерен. И все же тот сорт кофе, что пил сам Уильям Калп, был, если так можно выразиться, первым среди равных. Конечно, «Кона» и «Танзанийский тринакс» – это тоже очень неплохо, но Калп пристрастился к сорту «Копи Лувак». Зерна этого кофе стоили по шестьсот долларов за фунт, причем годовой урожай составлял всего около пятисот фунтов, которые все собирались на индонезийском острове Сулавеси. Бóльшую часть раскупали японские ценители кофе. Но и Калп позаботился о том, чтобы регулярно получать партии «Копи Лувак».
Что такого особенного таилось в этих зернах? Калп был без ума от объяснения. Зерна поедаются представителями одного обитающего на деревьях вида сумчатых, неизменно выбирающих только самые спелые ягоды кофе, после чего исторгаются из кишечника целиком, по-прежнему покрытые клейкой растительной пленкой, но подвергшиеся незначительному воздействию пищеварительных ферментов животного. Местные жители собирают испражнения сумчатых и тщательно отмывают бобы, словно намывая золото. В результате получается самый сложный вкус кофе в мире – насыщенный, богатый, чуть перебродивший, с привкусом карамели и едва уловимым намеком на что-то такое, что Калп мог описать только как «аромат джунглей».
И вот сейчас он как раз наслаждался чашкой свежесваренного кофе.
Боб Донелли, начальник аналитического отдела, широкоплечий верзила с внешностью футбольного защитника, каковым он и был в университете, с любопытством наблюдал за шефом. На Донелли была бледно-голубая рубашка с расстегнутым воротником и закатанными рукавами. «Софт системз» поддерживала очень свободные нормы одежды – если в стенах правления корпорации встречался человек в костюме при галстуке, можно было не сомневаться, что это гость, – и сохраняла традиции неформальных взаимоотношений сотрудников, свойственные Силиконовой долине.
– Опять тащишься от своего капучино? – криво усмехнулся Донелли. Они сидели вдвоем в небольшом зале совещаний, примыкающем к личному кабинету Калпа.
– Ты даже не представляешь, какого наслаждения лишаешь себя. – Калп улыбнулся. – Против чего я ровным счетом ничего не имею.
Донелли не принадлежал к «отцам-основателям», как сами они себя называли, – он не был одним из тех шести парней из округа Марин, которые всего каких-нибудь десять лет назад, ковыряясь в гараже с древней электронно-вычислительной машиной «Атари», создали прототип компьютерной мыши. Запатентована была не сама мышь – «периферийное аппаратное средство» – а программное обеспечение, которое оживило ее, позволив создать интерфейс связи пользователя с экраном. И с тех самых пор практически все пакеты программного обеспечения, представленные на рынке, включали в себя полученную по лицензии интеллектуальную собственность, запатентованную Калпом и его товарищами. «Софт системз» разрослась до гигантских размеров. Калп подарил своим родителям солидную долю акций, но те продали их за кругленькую сумму, когда рыночная стоимость акции стала в сто раз выше номинальной. Калп про себя презрительно насмехался над страхами стариков. В ближайшие пять лет акции вырастут еще втрое, и Калп станет миллиардером еще до того, как ему исполнится тридцать пять лет.
Но с годами все его старые товарищи постепенно отделились от «Софт системз». Одни основали свои собственные компании, другие проводили время с дорогими игрушками – быстроходными яхтами и реактивными самолетами. Только Калп продолжал двигаться тем же курсом. Место друзей по гаражу заняли молодые выпускники факультетов делового администрирования, и если не считать отвратительных судебных разбирательств о нарушении антимонопольного законодательства, победа в которых давалась все с большим трудом, «Софт системз» с тех пор лишь уверенно поднималась в гору.
– Итак, как ты смотришь на то, что мы купим «Призматик» с потрохами? – спросил Донелли.
– Ты полагаешь, компания будет приносить прибыль?
Проведя ладонью по коротким рыжеватым волосам, густым и жестким, словно щетина вепря, Донелли покачал головой.
– Исключительно КИП.
На внутреннем жаргоне корпорации за аббревиатурой КИП стояло «купить и похоронить». Когда аналитики «Софт системз» натыкались на компанию, разработавшую новые технологии, которые потенциально могли стать опасными конкурентами, нередко принималось решение приобрести эту компанию вместе со всеми ее патентами просто для того, чтобы закрыть им дорогу на рынок. Модернизация программ «Софт системз» в соответствии с новыми, более эффективными алгоритмами могла оказаться делом слишком дорогим, а рынок, как правило, удовлетворялся и тем, что просто «достаточно хорошо».
– Ты разобрался во всех финансовых вопросах?
Калп отпил еще один маленький глоток богатого, насыщенного напитка. Внешне он был похож на постаревшего школьника: очки в стальной оправе почти не изменились со времени учебы в университете, темно-русые волосы до сих пор не сдали свои позиции ни на миллиметр. Вблизи можно было рассмотреть морщинки вокруг глаз, которые разглаживались только тогда, когда Калп поднимал брови. Однако на самом деле в нем не было ничего мальчишеского и тогда, когда он был мальчишкой. Когда он был подростком, в нем уже было что-то взрослое. И не было ничего удивительного в том, что теперь, став взрослым, он сохранил что-то подростковое. Калпа забавляло, когда те, кто претендовал на доверительно близкие отношения с ним, за глаза называли его Биллом. Для тех, кто действительно знал его хорошо, он всегда был Уильямом. Не Биллом, не Уиллом, не Билли и не Уилли. Только Уильямом. Два слога, разделенные намеком на третий.
– Тут всё, – сказал Донелли. Его стараниями все обилие цифр и показателей уварилось до одной страницы.
Калп требовал от своих сотрудников, чтобы краткая выжимка действительно была краткой выжимкой.
– Мне это нравится, – заметил Калп, ознакомившись с документом. – Равноценный обмен – ты думаешь, они на это пойдут?
– Наша позиция будет гибкой. Если понадобится, мы сделаем более щедрое предложение, а если с нас запросят расплатиться наличными, тут тоже никаких проблем. К тому же я знаком с ангелами-инвесторами «Призматик» – Билли Хоффманом, Лу Парини и другими. Они потребуют рассчитаться с ними немедленно. Если понадобится, прижмут руководство.
– Извините, – в зал вошла Милли Лодж, личная секретарша Калпа. – Срочный звонок.
– Я возьму трубку здесь, – рассеянно промолвил Калп.
Милли молча покачала головой – едва заметное движение, от которого у Калпа внутри все перевернулось.
Взяв чашку с кофе, он прошел в свой кабинет и снял трубку.
– Калп слушает, – внезапно осипшим голосом произнес он.
Прозвучавший в трубке голос оказался до тошноты знакомым. Измененный с помощью электроники, он тотчас же отозвался мурашками, пробежавшими у Калпа по спине. Этот скрежещущий шепот, резкий и бессердечный, обладал властной неумолимостью. Порой Калпу казалось, что так звучал бы голос насекомого, умеющего говорить.
– Пора заплатить церковную десятину, – произнес голос.
Калпа прошиб холодный пот. По опыту он знал, что проследить этот звонок, переправленный через Всемирную паутину, абсолютно невозможно. Он может исходить как с соседнего этажа, так и из избы, затерявшейся в сибирской тайге; нечего даже и думать о том, чтобы это установить.
– Опять деньги для этих чертовых дикарей? – стиснув зубы, процедил Калп.
– Перед нами один любопытный документ, составленный семнадцатого октября, несколько сообщений, отправленных по электронной почте вечером того же дня, еще один внутренний документ от двадцать первого октября и конфиденциальное послание в компанию «Роксвелл компьютинг лимитед». Нам переправить копии в КЦБ?[36] Кроме того, у нас есть документы касательно образования некой оффшорной компании «Улд энтерпрайз» и…
– Достаточно, – прохрипел Калп. – Вы взяли меня за горло.
Малейшая попытка неповиновения и бунта будет беспощадно подавлена. Любого из перечисленных документов будет достаточно, чтобы КЦБ и Министерство юстиции начали новое расследование нарушения антимонопольного законодательства, и последующее за этим юридическое болото засосет миллиарды и проделает существенную брешь в рыночной капитализации корпорации, заделывать которую придется очень долго. На горизонте даже маячила угроза того, что корпорацию придется разделить, разбить на части, и это станет самой большой катастрофой, поскольку отдельные части в совокупности, несомненно, имеют значительно меньшую ценность, чем единое целое. Калпу не нужно было разжевывать все это. Последствия неповиновения были ясны как божий день.
Вот почему он уже не раз был вынужден перечислять через Благотворительный фонд Уильяма и Дженнифер Калпов значительные суммы на лечение тропических заболеваний. На самом деле он бы и глазом не моргнул, если бы однажды весь проклятый африканский континент скрылся под волнами. Однако он руководит огромной империей: на нем лежит бремя ответственности. И ему противостоят могущественные, умные и безжалостные враги. Калп израсходовал чертову прорву денег, пытаясь их выследить, единственным следствием чего явились анонимные атаки на сайты его корпорации.
Его считают полновластным хозяином в своих владениях. Чепуха. Он жертва, черт побери! В конце концов, что ему подвластно? Калп бросил взгляд через стеклянную перегородку на начальника аналитического отдела. На носу у Донелли белел прыщ, маленький гнойник, и Калпу внезапно неудержимо захотелось его выдавить или проколоть булавкой. У него на лице появилась кривая усмешка. «Невозможно представить, что произойдет в этом случае». Калп поймал на себе взгляд Милли Лодж; Милли Лодж, которой известно так много его тайн, которая, и в этом нет сомнений, предана ему до глубины души. Но какими же отвратительными, вонючими духами она пользуется! Калп уже давно собирался сказать ей об этом, но все как-то не подворачивался удобный случай, – он никак не мог придумать достаточно безобидный способ завести об этом разговор, чтобы не оскорбить Милли, ну а сейчас, по прошествии стольких лет, это станет самой настоящей катастрофой. Нате, получайте! Уильям Калп, заложник духов «Жан Тату», или, черт возьми, как там они называются.