Ну, а у меня-то? Все – по технологии. Все расписано. Все учтено. Все регламентировано. Все контролируется. Дышать нечем.
Того рабочего заставили снять насаженный подшипник, сделали приспособление, научили работать, дело пошло, сделан новый шажок.
А у нас оно и шло.
В принципе, машина есть, топливо есть, обслуживание есть, загрузка есть, погода в рамках, – лети. Чего тебе еще надо? Больше рейсов? Пассажиры зимой летать не хотят – отдыхай. А летом – хоть завались рейсами. Такая работа.
Конечно, есть новаторы, вроде Скрипника из Дальневосточного управления, которые мыслят категориями ЭВМ и создают биотехническую систему «экипаж-самолет», где я, живой человек, буду какой-то частью. Так и кажется, что завтра нацепят датчики, послезавтра вставят штекерные разъемы, а потом, глядишь, и кишечник пришьют к унитазу. Система!
Кувалда и ЭВМ. Истина, как всегда, где-то между.
Как же нас, летчиков, расшевелить? Чем нас, кроме рубля, заинтересовать? Как использовать на благо всех тот собственный сок, в котором мы варимся? Как сдвинуть тех, кто наблюдает молча из угла, ворча и поплевывая? Такой ведь к любой перестройке приспособится. А если из таких состоит коллектив?
Кстати, в прессе все чаще проскальзывает такая крамола – из уст людей авторитетных, толковых руководителей: развращенный коллектив. Антиколлектив. Мало ли у нас таких? Шофер против приписок высунулся – его дружно, коллективом к ногтю! С энергией, достойной куда лучшего применения.
31.01. Все, успокойся, остынь, отвлекись. Сильно уж увлекся перестройкой.
Сходил тут на собрание партхозактива. Действо – в худших брежневских традициях, все по бумажке. Я возмущался, все кругом возмущались, но партком провел мероприятие и поставил галочку.
Зачем тому парткому перестройка. Тут со своей стройкой бы управиться. Да и на окладе же.
Я заметил: у нас на все должности, где надо балабонить языком, пролезают бывшие инженеры АТБ. И то: у них зарплата никудышняя, а ответственность большая, иной раз сам по локти в масле, вместе с техником на морозе гайки крутит. А тут тебе предлагают с трибуны руками водить и разглагольствовать ни о чем, и платят даже больше. А ответственность – партийная, то есть, никакая. Завалил дело – ну, выговор объявят, ну, снимут, но не в тюрьму же. Ну, еще страшное партейное взыскание – «на вид» поставят. Поставить на вид – значит: налить, поставить, а выпить со всеми не дать, пусть слюнки текут.
И люди туда идут. Вот и новый наш, М., из тех же. Оно ему надо – эта перестройка? Вот болтать о ней, мероприятия проводить, – это пожалуйста.
Да что там говорить. Засыпали нас цифрами. Но я запомнил лишь одну. Объединенный отряд, за год сэкономил 150 тонн топлива. А мой экипаж, по своим бумагам, на полном серьезе, сэкономил 80. Все летные отряды сэкономили, никто не перерасходовал. В нашем 400-м ЛО я не один такой – все по 50-60 тонн сэкономили. Где же оно, топливо?
Вот и выходит, что все это туфта. Болтовня. Дутая экономия. А сказать об этом с трибуны слова не дали.
Отдохни, Вася. Подожди, пока Бугаев не ткнет Левандовского, тогда, может, Левандовский придет к Медведеву, а тот соберет нас: помогите, экономьте не по бумажному, а реально, а то без штанов не остаться бы.
А пока Левандовский много и умно говорит с трибуны, но все эти цифры – и по управлению, и по всему министерству, – туфта.
Надо подождать, год, два, летать честно, экономить честно, как и экономил, – но нечего ходить в партком с идеями. Там… поморщатся.
Это называется «александризм-гринизм», болезнь нетерпения. Александр Грин так мечтал о наступлении желанного социализма, так переживал, что безвременно умер.
А здоровье надо беречь. Эмоции же тратить на красоту работы. Получается, работа как самоцель: шлифуй, наслаждайся мягкими посадками, красотами, пейзажами, чувствуй себя на своем месте… за это еще и деньги неплохие платят. Но не высовывайся из своего мирка. Как мы были разобщены, каждый экипаж сам по себе, так оно и будет. И в условиях нынешнего Аэрофлота нечего обольщаться красивыми и правильными речами, статьями и материалами пленумов. Это все – для тех, кому только предстоит еще научиться работать на своем рабочем месте. Хотя бы так, как работаем мы.
Все летаем на Благовещенск. Крайний раз был рейс наслаждений. Погода звенела, Муйские хребты были великолепны, кормили хорошо; моя половина полета удалась вполне. Правда, при приземлении коснулся почему-то сначала левой ногой, но мягко и точно на знаки. Заруливал, старался, но по ряду причин, понятному только пилоту, не смог встать точно по разметке на тесную благовещенскую стоянку. Но это мелочи. Купил сметаны и любимого сыру, в обратном полете отдыхал, предоставив Леше возможность соревнования.
Леша превзошел. На посадке я демонстративно сложил руки на груди, и когда едва ощутил утонченное, сверхлегкое касание, непроизвольно издал мучительный стон неземного удовольствия. Это был шедевр, на создание которого способен только Мастер в порыве немыслимого, божественного вдохновения.
А всего-то: прикоснулся восьмидесятитонной железякой к бетону на скорости 250 км/час, и многочисленные колеса шасси раскручивались поочередно: сначала передние пары нащупывали бетон, потом средние, и, наконец, задние. Туча сизого дыма осталась висеть над полосой: резина с колес снялась идеальным, тончайшим слоем.
Я знаю, есть мастера, грейферным краном берут с земли яйцо, ковшом экскаватора закрывают спичечный коробок, пневматическим молотом – крышку часов; точно читал, как бульдозерист отнивелировал на глаз футбольное поле с перепадом 2-3 сантиметра. Алексей Дмитриевич Бабаев вчера точно мог стать с ними в ряд.
Сегодня слетали в Ташкент с разворотом. Проверяющим был Булах, он летел туда, а обратно я отдал управление Леше, он справился хорошо, посадил на 7. Но вчера у него посадка была – на 12…
Все, через пару дней иду в УТО на месяц.
2.02. Политика руководства партии меня не то чтобы настораживает, а как-то заражает скептицизмом. Больно уж резво по сравнению с реалиями жизни принимаются кардинальные решения.
С пьянством покончили? Ага, как пили, так и пьют, ну, потише. Обществ по борьбе поналепили, а толку?
А тут тебе – и руководителей выбирать, и выборы демократизировать, и законы новые, и указы, и реформа суда, и повальный хозрасчет, и индивидуальная трудовая деятельность…
В жизни же все пока стоит. Ну когда мы в Аэрофлоте дождемся, чтобы своих руководителей сами выбирали? Когда рак на березе свистнет. И отговорка будет: у нас Устав. Но такой же устав в любом другом монастыре найдется. Для рекламы по телевидению – пожалуйста: на РАФе выбрали директора. А толку?
Сумской метод везде хромает.
Суды наши неправедные…
Целые заводы выдают сто процентов брака, но как их закрыть. Кто же людей кормить будет. Кто возьмет на себя ответственность и разгонит весь этот коллектив бракоделов поганой метлой? Да никто. У нас – социализм и забота. Дети же бракоделов не виноваты, что папы гонят брак.
Капитализм бы ответил, кто разгонит. Голод названье ему.
Сиди, пропагандист, сиди и помалкивай. Запиши формально что-нибудь в журнал. Ничего не изменилось, одни разговоры, много слов.
«Известия» выдавили из Васина несколько слов о результатах расследования катастрофы с самолетом Саморы Машела. Васин не отрицает, что экипаж купился на ложный маяк VOR. Отвернул на 37 градусов вправо. Командир еще спросил штурмана, в чем дело, тот ответил, что так показывает маяк. И у опытнейшего экипажа не возникло никаких сомнений относительно того, что приходится отворачивать в сторону гор на такой угол в 96 километрах от аэродрома. При комплексном-то самолетовождении…
Короче, пустили пузыря. Не будет же замминистра говорить всю правду: что это элементарное разгильдяйство, что случай вопиющий, что так вдоль границы не летают, вслепую в горы не снижаются, что пилоты доверились штурману, а сами разинули варежку. Не сказано, и куда смотрели диспетчеры.
Избалованы они этими маяками VOR, доверяют им слепо. Заграница… У нас-то уровень наземного обеспечения полетов таков, что постоянно держит экипажи в должной напряженности: мы не шибко-то доверяем ни наземным, ни бортовым средствам, а все в комплексе.
Нет, не готова у нас ни земля к перестройке, ни психология наша.
15.02. Полсрока в УТО оттянул. Хожу вольным слушателем, без конспектов; их у меня никогда и не было. Нет нужды. Все то же, что и 6 лет назад. Так же, без подготовки, первым, левой ногой, сдаю экзамены. Люция Александровна Стенина, одно имя которой ввергает в дрожь большинство наших убеленных сединами пилотов-ветеранов, ставит мне пять по аэродинамике, хотя я откровенно признаюсь ей, что не помню ни одной формулы. Но ответ мой и без формул ее вполне удовлетворяет.
Значит, знания мои еще с училища твердые, добротные, а нового в наших науках так мало, что каждое изменение и дополнение мы в курилке обсасываем назубок.
Зачем тогда это УТО? Я не гений, такой же, как все, только экзаменов не боюсь. Если знания есть, то у доски я – на коне.
Все то же. Скучно.
Пришло, наконец, изменение к Руководству по летной эксплуатации. Узаконили заход с закрылками на 28 как нормальный. Мне бы плясать… Уря, я был прав!
Но наивно было бы полагать, что я торжествую. Мне грустно. Товарищи мои успели уже и позабыть, как они год назад дружно осудили мою самодеятельность в Сочи, причем, осудили-то походя. Не было приказу, а теперь есть приказ. Вот и все дела. Придет приказ летать на квадратных колесах – полетим. Вот вся разница, вот и вся принципиальность.
Что ж, за год я стал мудрее. Усталая, грустная мудрость.
Два отряда, наш и Ил-62, объединяют. Ил-62 вливаются к нам четвертой эскадрильей, чтобы всего у всех было поровну. Нашу вторую эскадрилью разбрасывают по остальным. Таким образом, я опять наверно уйду в свою прежнюю, третью, вместе с экипажем, а партийная нагрузка моя свалится, как камень с души.
Ну и слава богу. Мне сейчас трудно быть пропагандистом. Я могу пропагандировать одно: извечные, еще от Христа, общечеловеческие нравственные ценности. Работай честно, уважай себя и людей, не бросай в беде, не воруй, не завидуй, помогай другим, будь самокритичен, – в общем, будь человеком.
Этот год нашему предприятию ничего не даст. Не надо рвать пуп, голосовые связки, не спать ночами, изобретать. Надо честно и спокойно отработать, не заботясь ни о бумажной экономии, ни о какой-либо перестройке. Не нам экономить, ну, разве что для себя, чтоб долететь. Эта экономия – капля в море, она не стоит душевных сил, на нее затраченных. Не надо соревноваться – это фикция. Не надо писать в газету – это без пользы. Нет, надо просто жить, дожить до следующего года, может, еще и до последующего; дождаться, может, и наше предприятие перейдет на самоокупаемость, но и то, на моем рабочем месте ничего не изменится. Разве только навялят полеты без штурмана. Но до этого еще далеко, да это и не на пользу безопасности, просто очередные фанфары. До первой катастрофы.
Получается, что мы, летчики, воистину парим над грешною землей, орлиным, так сказать, взором скользя поверх людской суеты. Перестраивайтесь, люди, но… хотя бы подтянитесь до нашего уровня. А мы почиваем на лаврах… потирая поротый-перепоротый зад.
Вот когда клерк в своей конторе будет трястись за свое место, за каждую закорючку расписываясь и неся ответственность перед прокурором, да деньги за это получая справедливые, – вот это будет перестройка.
И когда рабочий будет из вытрезвителя рад за любые деньги вырваться, лишь бы не узнали на производстве и не выгнали, – тогда я поверю, что хоть что-то сдвинулось.
Их ведь миллионы, десятки миллионов; а что нас-то – тысяч тридцать на всю страну.
Что – клан? Каста? Неприкасаемые? Соколы?
Ну а что. Может, и каста. Каста поротых, муштрованных, гибких, реагирующих, отдающих себе полный отчет, добровольно положивших на алтарь все свои слабости, радости, здоровье и саму жизнь. Все – службе.
И это – не военная служба, где тебя с детских лет готовят, кормят, одевают, думают за тебя, посылают на смерть во имя Родины, а в старости хорошо обеспечивают. Нет, наша служба скромнее обставлена, все за свой счет, не хочешь – не держим, но зато всю жизнь под прицелом, под колпаком, каждое движение, каждый вздох: мы возим миллионы людей. Не на земле – в воздухе, десятки тысяч часов. И везде – принимай решение, бери на себя. И всегда – немыслимо тяжелый груз ответственности за спящих за спиной людей.
Военные редко думают о цене. Любой ценой! Это мышление обеспечивается всей мощью державы.
А мы цену знаем всему. Военный знает, что должно быть вот так. Должно быть топливо, должна быть погода, должен быть выходной, должен быть накормлен и спать уложен, сам и твои солдаты.
А я знаю, что топлива нет, что погода – какая уж есть, а везти людей надо. И решает тут не вышестоящий начальник, а я сам. И люди за спиной – вот уж о чем военному не надо волноваться.
Нет, наша служба – одно, военная – совсем другое, и у нас, и у них – свои проблемы; противопоставлять и даже сравнивать, как вот я здесь, просто некорректно.
Но перестраиваться? Те, кто служит, так и будут служить.
214 летный отряд выбирал командира. Вообще-то идиотизм, как в гражданскую войну. Но – выбирал. Выбора, собственно, не было, кандидатура одна, пилота-инструктора Ш., спущенная сверху. Но – один нюанс. Коллектив впервые обсуждал будущего руководителя.
Если б так в партию принимали. Он, бедный, час стоял перед лицом своих товарищей. Все ему припомнили. И жесткий, авторитарный стиль руководства. И что любитель субординации, в ущерб делу, до самодурства. И многие другие черты. Народ выговорился вволю. И Ш., бедный, стоял в мыле.
Конечно, он потом припомнит им; наплачутся. Поневоле припомнит. И вот из-за этого я – против выборов руководителя. Нигде и никогда такого не было – и не будет, откажутся со временем. Коллектив у нас выбирает атамана не по деловым качествам, а по степени возможных удобств.
Но факт, прецедент налицо.
А в партию – только подай заявление. Только подай! И всё. Автоматом. Все – за, против – нет, воздержавшихся – нет, единогласно, поздравляем вас, товарищ, следующий вопрос повестки дня…
Нет, какая там перестройка в партии. Человек подает заявление «хочу быть в первых рядах строителей коммунизма», а между строк читается: «хочу быть в первых рядах очереди к креслу, к благам», а взносы – что ж, за все надо платить, – имеет смысл.
Что – цинизм? Нет, так оно и есть, за редчайшим исключением. И то, бедный человек, вступая в партию по убеждениям, чувствует себя неловко под взглядами товарищей, которые как бы спрашивают: что – вводиться пора? Или: что – местечко освобождается? И все всё понимают, и все молчат, и все – за. Ну, таков порядок нашей жизни.
16.02. Кроме захода с закрылками на 28, пришли еще какие-то изменения в РЛЭ, нам сообщил Медведев. Из шести видов ухода на второй круг оставили один, самый непривычный: закрылки убираются раньше, чем шасси, чтобы, если вдруг возникнет просадка, не чиркнуть голым брюхом, а оттолкнуться колесами. Но это все слухи, а самих изменений мы пока не видели. Ну, переучимся по новому, нам не привыкать.
Медведев, сам превосходный пилот, читает нам в УТО предмет: Руководство по летной эксплуатации. По идее – главный, главнейший для летчика предмет теоретического обучения, с абсолютным применением на практике. И знать его надо назубок.
Но в РЛЭ много разночтений и интерпретаций. Спорим, а что толку. Принцип один: победителей не судят, а случись что – вспомнят все грехи. Все-таки, если у нас, где все по букве, где все для прокурора, где требуется миллиметровая, стерильная точность во всем и за все ответ, если у нас, в авиации, – и такая неразбериха… то какой же бардак в других отраслях.
Боже мой, ну что тому рабочему – да не одному, миллионам, – что им-то прокурор? Да плевали они. Какая, к черту, ответственность того же строителя, токаря, пекаря, оператора машинного доения. Ну, брак. Ну, исправим. Ну, премии лишим. И все.
И вот перестроить надо их мышление – им самим перестроить себя и самим на себя взвалить бремя ответственности, сознательно взвалить.
Во всем мире это делает голод. Или идеи? Вот в чем вопрос.
Нам, летчикам, эту ответственность засаживали кнутищем, и неоднократно, и жестоко, и против всякого нашего желания, не спрашивая.
А не согласен – вылетишь из системы и будешь думать о куске хлеба.
Мне понравилось в «Комсомолке». Время ворчания, мол, уже прошло, время открытой критики проходит, пора, мол, кончать, а то получается одно критикантство; давай конкретные идеи.
Ага. Как скоро. Нет, брат, жизнь течет медленно. Ворчали 20 лет. Теперь критиковать, видите ли, время проходит. Да чтоб нация осознала шкурой то, что происходило при Брежневе, да поняла то, что строит Горбачев, – надо годы. Надо эту эпоху обсосать, описать, а прежде выстрадать мозгами. А то как все просто. Время прошло, давай-давай, предлагай.
Ну, давай, давай. А я послушаю.
Предложить, не осмыслив? Реальное предложение опирается на реалии, иначе абсурд. Я вот на своей шкуре испытал, а все не могу осмыслить: так что же мне предложить? Я не знаю.
Я знаю, что предложения упрутся в ту стену, которую еще критиковать двадцать лет и разбивать надо, и затаптывать остатки, а уж потом предлагать. Тут комсомольским задёром не возьмешь.
Вряд ли стоит ожидать зримых экономических сдвигов в 12-й пятилетке. Немножко за счет улучшения дисциплины, может, и достигнем. Но еще стоит каменный бюрократический аппарат, непроходимы его рогатки. Да и чего добьешься старыми методами. Нет, годы уйдут на внедрение бригадного подряда, хозрасчета и т.п., пока вымрут ретрограды, сменятся более расторопными хозяйственниками. Ой, как это еще далеко…