Часть вторая
Небесная подруга
Два
Преподобный Холмс оказался невысоким, худым, довольно невзрачным человеком. Изящный витраж позади него отбрасывал разноцветные тени на странно детское лицо викария. Взгляд светлых глаз за толстыми линзами очков в проволочной оправе был острым и искрился юмором. Густые темные брови придавали лицу суровое, даже отстраненное выражение; сейчас они сошлись на переносице — преподобный Холмс нахмурился, подыскивая слова для ответа. Он заговорил как старик или человек, глубоко погруженный в собственный мирок, вдали от приливов и отливов большого света: медленно и весьма неохотно, слегка растягивая слова, хорошо поставленным мягким голосом сельского священника.
— Что ж… увы, — произнес он, покачав головой. — Я больше ничего не могу сообщить об этом. Очень неприятная выходка. Однако это просто студенческая шалость. Правда, я не вижу ничего забавного в раскапывании могил и осквернении церкви. Дурацкая шутка, но не более того.
— Что же здесь произошло? — настаивала Элис, сдерживая нетерпение.
— Никто не знает, — ответил священник. — Довольно мерзкое происшествие, я шокирован… — Он понизил голос и с заговорщицким видом повернулся к Элис. — Но мне кажется, тут кто-то пытался докопаться — простите за каламбур… лично до меня.
Элис изобразила приличествующую случаю заинтересованность, хотя уже решила, что напрасно обратилась к этому человеку. Ее мнимые или подлинные воспоминания не находили себе подтверждений. То, о чем говорилось в газетной заметке, не имело к ним никакого отношения. Случайное совпадение, не более того.
Мартин Холмс сделал ей знак подойти поближе.
— В числе прочих осквернена могила моего дяди. — Он помолчал несколько секунд. — Видите ли, мисс…
— Элис Фаррелл.
— Да. Мисс Фаррелл, наше семейство — из старейших в графстве Кембриджшир. Хотя сам я живу здесь не так уж давно… Быть может, какая-то вражда, былые обиды, ну, вы понимаете…
Элис посмотрела на часы. Преподобный Холмс не заметил этого, он продолжал свой сбивчивый монолог с видом человека, нашедшего благодарную аудиторию.
— Когда меня назначили… э-э… викарием местного прихода, это не всем понравилось. Меня считали неподходящим кандидатом. В нашей семье был случай расстройства… ну, душевной болезни. Такое бывает, вы знаете. Об этом еще не забыли — у людей долгая память. Может быть, кто-то из молодежи решил ради забавы раскопать могилу бедного дядюшки Дэна, чтобы подразнить меня.
Элис взглянула на него сочувственно.
— Бедняга был совсем безумен. — Мартин Холмс покачал головой. — Умер в сумасшедшем доме… повесился, так мне сказали. Нельзя сказать, что я хорошо знал его… нет, почти не помню. Дядя Дэн остался для меня загадкой. Я видел его однажды в детстве, навещал вместе с отцом. Дядя хотел дать мне шиллинг, но отец не позволил. Потом он сказал, что дядя без конца твердил о дьяволах… и чудовищах. О чудовищах! — со смехом повторил священник.
Элис снова взглянула на часы.
— Ну что ж, — произнесла она. — Если это все…
— Все? — переспросил преподобный. — Да, пожалуй… Не считая того, что шутники обманулись. Бедный старый дядя Дэн…
— Обманулись?
— Ну, его там нет, — пояснил преподобный Холмс. — Тот, кто хотел его выкопать, ничего не нашел. В гробу лежат шкатулка и несколько безделушек.
При виде ошеломленного лица Элис (ей уже не хотелось уходить) Мартин с извиняющейся улыбкой кивнул.
— Я же сказал: он был безумен.
— Но где же он?
Преподобный рассмеялся, на этот раз очень тихо.
— Здесь. Прямо здесь, в церкви. Его кремировали, а потом замуровали в восточной стене, за декоративной дощечкой. Так он завещал. Мой отец счел необходимым выполнить последнюю волю брата, даже… такую странную. — Он снова помолчал, затем пробормотал: — Забавно, но он, выходит, не зря спрятался.
— Почему?
«Зачем я выслушиваю какой-то бред? — в отчаянии думала Элис. — Давно пора уходить!»
— Потому что именно этого он и боялся, — терпеливо объяснил священник. — Что его выкопают. — Он пожал плечами. — Бубнил о том, что его вытащат из могилы, понимаете ли, и используют для чего-то… Зачем это сделали сейчас, через столько лет, не пойму. Бедный старик. — Он повернулся к Элис. — Взгляните туда.
Элис посмотрела, куда викарий указал пальцем, и не заметила ничего особенного.
— Вглядитесь, — настаивал преподобный. — Видите медную табличку?
Элис шагнула вперед, присмотрелась, сделала еще шаг. Да, теперь она видела табличку, вмурованную в стену на высоте восьми дюймов над полом. Табличка была очень маленькая, покрытая зеленоватой патиной. Элис наклонилась, обвела надпись пальцем и почувствовала нарастающее беспокойство. Простые буквы, глубоко врезанные в металл, складывались в слова: «СПАСИ И СОХРАНИ».
И все. Ни имени, ни даты. Несколько секунд Элис размышляла, не сочинил ли священник эту историю, чтобы задержать ее подольше. «Спаси и сохрани» — от чего? Элис даже не знала, законно ли это — замуровывать покойника в стене церкви. Она снова осмотрела табличку, потерла ее пальцами и поморщилась, испачкав руку.
— Здесь он и лежит, — подал голос преподобный Холмс. — То есть здесь лежит его прах, конечно же, и его… э-э… бумаги. Он был, видите ли, писатель… в былые годы. Довольно известный в своей области. Рукопись похоронили вместе с ним. Хотел бы я знать, о чем он там писал.
Элис не слушала. За табличкой в стене скрывалась тайна. Эта история будоражила воображение, как судьба женщины, упокоившейся под надгробием с надписью «То, что во мне, помнит и никогда не забудет».
Вдруг Элис отшатнулась от таблички как ужаленная. Преподобный Холмс стоял позади нее, и на его добродушном лице отразилась тревога.
— С вами все в порядке?
Элис кивнула. Что происходит? Она на миг провалилась в какую-то иную реальность и почти увидела, почти поняла нечто невероятно, ошеломляюще важное… Не в первый раз за последние несколько дней она засомневалась в здравости собственного рассудка. Несомненно, там был мужчина… Пахло, как в цирке… и свет изменился. И Элис ощутила сильнейшее желание вырвать из стены табличку, расшатать камни… Найти, увидеть…
— Все в порядке, — сказала она. — Это было очень интересно. Я и не думала…
Она говорила бессмысленные слова, однако этого было достаточно, чтобы собраться с духом и задать вопрос, который она так хотела задать.
— Скажите, вы знали девушку по имени Вирджиния Эшли? Рыжая, стройная, очень красивая. У нее был друг, мужчина с длинными темными волосами, собранными в хвост… Он носил черный плащ. Вы не видели их поблизости?
Преподобный Холмс ненадолго задумался.
— Кажется, нет, — ответил он наконец. — Но я не уверен… Понимаете, память меня подводит. Забываю лица… Рыжая? Нет. Но я поищу ее, если она ваша подруга. Как, вы сказали, ее зовут?
— Нет, не надо, — отозвалась Элис. — Это пустяки. Я просто предположила, что вы могли бы ее знать. А теперь мне пора. Спасибо вам большое.
С этими словами она повернулась, вышла из церкви и почти бегом покинула кладбище. Следы ночного происшествия были убраны, осталось лишь опрокинутое надгробие да несколько бессмысленных каракулей, сделанных красной краской из баллончика. Луг за оградой озаряло яркое солнце, и путь через поля до Кембриджа так сильно отличался от дороги, проделанной во сне, что Элис почувствовала себя лучше. Нет, это точно был сон. Даже следы через пшеничное поле (три цепочки рядом и четвертая поодаль, осторожно петляющая по краю в тени) наверняка оставлены кем-то другим.
И пока Элис шла к городу, какая-то тень тихо проскользнула в церковь и помедлила у входа в ризницу. Свет из витражного окна бросал разноцветные блики на яркие волосы прихожанки. Несколько мгновений она созерцала священника, молча стоявшего у алтаря, затем почти бесшумно направилась к нему. Ее туфельки без каблуков едва касались каменного пола, пока она с кошачьей грацией бежала к алтарю. Когда она приблизилась, огонь лампады погас, но священник этого не заметил.
Один
Роберт был моим давним, лучшим и единственным другом. На два года старше, он в свои двадцать семь казался таким взрослым и опытным, будто вырос в другом мире. Он побывал на войне (меня признали негодным к службе из-за плохого зрения) и вернулся после сражения при Эль-Аламейне, раненный шрапнелью в ногу. Роберт прихрамывал при ходьбе, и в моих глазах это выглядело очень стильно. Я отдал бы все, лишь бы стать похожим на него: красивым и популярным, настоящим военным героем. Он имел все качества, какие я ценил и хотел перенять. Он был высокий, выше меня, и гибкий; он не выглядел нелепо даже в мешковатых костюмах и пальто, которые обычно носил. Прядь каштановых волос небрежно спадала на глаза, ясные и чуть насмешливые. Роберт изучал английскую литературу. Война заставила его прервать занятия, однако он привил мне интерес к Китсу, Россетти и Суинберну. Он курил крепкие сигареты, подолгу сидел в многолюдных кофейнях и пил одну чашку черного кофе за другой, разглагольствуя о литературе. Я читал его работы: они были полны юношеского задора, резких высказываний, а порой мягкой самоиронии. Я не сомневался в том, что в один прекрасный день книгу моего друга опубликуют, и следил за его достижениями с гордостью и уважением, но без малейшей зависти. Зависть пришла позже, вместе с Розмари.
Я не мог скрыть недавние события от Роберта, как не мог перестать дышать. Конечно, я открылся ему. Он принял это свидетельство моего уважения как должное, с легким оттенком снисходительности. Я никогда не обижался на это — мне льстило, что он предпочитает мое общество другим компаниям. Я поведал о своих чувствах, ожиданиях и даже мечтах — обо всем, что в те дни связывал с Розмари.
Роберт сидел в кафе, как обычно, пил кофе и читал книгу. У меня, наверное, был жалкий вид: я не спал всю ночь, костюм был помят, глаза слезились, волосы растрепались. Кроме того, я простудился после прыжка в реку — в горле першило, суставы ныли. Я уже говорил вам, что отнюдь не являюсь человеком действия. Когда я вошел, Роберт небрежно улыбнулся и затушил сигарету в мраморной пепельнице. Отложил книгу («Вести ниоткуда» Морриса), подозвал официантку, попросил принести еще один кофейник и чашку.
— Ты читал? — спросил он, показав обложку. — Великолепно. Знаешь… — Роберт нахмурился, заметив мой растерзанный вид. — Что с тобой произошло? — удивленно поинтересовался он. — Ты похож на безумного изобретателя. Снова где-то кутил или пытаешься изобразить байроническую небрежность?
Я сглотнул и попытался привести в порядок волосы, спадавшие на глаза.
— Я думал, ты сегодня утром ведешь занятия, — продолжал Роберт. — Не опоздаешь? — Он взглянул на часы. — Уже десятый.
Я покачал головой и бросил шляпу на стол.
— Я отменил занятия.
— Вот уж не ожидал, — произнес Роберт. — Ну, выкладывай, не томи! Полагаю, случилось невероятное, раз ты пренебрег уроками. При твоей-то педантичности.
И он вздохнул — выразительно и иронически, как мог бы вздохнуть Китс или Бердсли. Роберт опять посмеивался надо мной, однако я чувствовал, что под насмешкой скрывается удивление и даже тревога. Искушенность моего друга, внешний лоск и то, что другие принимали за претенциозность, служили лишь маской. Сейчас, глядя в прошлое, я понимаю: он был беззащитен. Его выбросили — пусть и на милосердно краткое время — из тесного мирка частной школы и университета в страшный мир сражений. Он вернулся в Кембридж, желая забыть уродства войны, и прилагал к этому все усилия. Нашел убежище в узком кругу интеллектуалов, ходивших на лекции и сидевших допоздна в прокуренных кофейнях, рассуждая о живописи и поэзии. Это было бегство от действительности. Пока любящий отец поощрял и оплачивал изыскания сына, Роберт хотел оставаться вечным студентом, преследующим все более умозрительные цели, тем самым защищаясь от боли и нежеланной сложности взрослой жизни. Но я был молод и видел только то, что лежало на поверхности, — небрежную изысканность. История с Розмари проявила истинную натуру моего друга, а до этого я считал его воплощением силы, заслоном от жестокого мира. Он хвалил мои работы, беседовал со мной, терпел меня; и я был так благодарен за это, что с радостью умер бы ради него.
Должно быть, мой рассказ звучал сумбурно. Помню, как Роберт улыбнулся и успокаивающе положил руку мне на плечо.
— Давай-ка успокойся, старина, — произнес он. — Не знаю, как ты, а я по утрам не в лучшей форме.
Я взял предложенный кофе, постарался унять дрожь в руках, сжимавших фарфоровую чашку, и начал сначала.
На этот раз повествование было более связным. Роберт слушал, слегка наморщив лоб. В одной руке он держал чашку, в другой — сигарету, дымок от которой непрерывной струйкой поднимался к потолку. Пару раз он кивал и задавал вопросы. Я запинался, тщетно стараясь выразить свои чувства, но не находил нужных слов. Закончив рассказ, сделал большой глоток кофе, высморкался и стал ждать ответа, глядя на Роберта поверх очков. Я боялся, что он посмеется надо мной — иногда друг больно задевал меня своими шутками, хотя и ненамеренно. Возможно, он заметил мой страх, потому что помедлил, словно оценивал — отнестись к этому серьезно или не стоит. Затянувшись сигаретой, Роберт выпустил дым через угол рта и нахмурился.
— По-моему, похоже на розыгрыш, — промолвил он, наливая еще кофе. — Не создаешь ли ты себе проблемы собственными руками?
Я неистово замотал головой.
— Нет, нет! Если бы ты видел ее, Роберт, ты бы сам понял. Я знаю, это странно звучит, но… Черт побери! Не знаю, как сказать. Она чудо, Роберт, девушка из мечты. Из другого времени.
Роберт бросил на меня насмешливый взгляд.
— Она явно увлекла тебя в рыцарские времена.
— Прошу, не шути! — сказал я. — Если бы ты видел ее…
— Вряд ли это что-то изменит, — лениво бросил он. — Женские чары на меня, похоже, не действуют. Женщины не думают ни о чем, кроме себя, своих платьев и других женщин. Знаю, у тебя не такой уж богатый опыт, но поверь — как только ты узнаешь парочку…
Глаза его блестели, и я понимал, что он посмеивается надо мной. Этот тон не принадлежал истинному Роберту, его душа пряталась за множеством масок, и я нечасто сталкивался с ней.
— Однако мне любопытно, — продолжал он. — Я пока не встречал идеальную женщину и очень хотел бы увидеть.
Вздохнув с облегчением, я хлопнул Роберта по плечу и в порыве энтузиазма пролил кофе. Я чувствовал себя школьником, которого похвалил отличник-старшеклассник.
— Вот и славно! — воскликнул я. — Мы увидим ее прямо сейчас. Согласен? Ты не разочаруешься, Роберт. Ты полюбишь ее, полюбишь по-настоящему.
Так и произошло, я не ошибся. Он действительно полюбил ее, он не разочаровался. Это слабое утешение. Но ведь я не мог предугадать всего заранее. Я знаю, что не виноват, однако знание не уменьшает вины и не затмевает воспоминаний о том, какой юношеский восторг я испытывал, когда радостно вел друга на тот берег реки — к погибели.
Два
«Ну что ж, — думала Элис, — эта линия следствия зашла в тупик».
Преподобный Холмс никогда не встречал Джинни и ее друзей, а его рассказ ничем не подтверждал видения Элис.
Наверное, Джинни просто тусовалась с приятелями, продавала или покупала наркотики, а у самой Элис случился краткий провал памяти на почве усталости или легкой формы гриппа. Вполне логично и убедительно.
Оставалась неразгаданная тайна Джинни. Ведь Элис решила подружиться с ней и помочь по мере возможности. Значит, надо узнать о Джинни побольше. Расспросить Джо? Элис вспомнила, как он реагировал на вопросы, заданные по телефону. Вряд ли от него будет польза. К кому же обратиться?
Элис нахмурилась, задумавшись, потом ее лицо прояснилось. Она взяла телефонный справочник и быстро пролистала раздел «Медицина» до буквы «Ф».
— Алло! Меня зовут Элис Фаррелл. Не могли бы вы уточнить некоторые сведения о вашем бывшем пациенте?
— Подождите, пожалуйста. — Голос медсестры был профессионально бесстрастным. — Я соединю вас с дежурным врачом.
Элис ждала несколько минут, пока в трубке играла якобы успокаивающая музыка. Потом ей ответил другой голос — мужской, сухой и слегка раздраженный.
— Да? Менезис слушает.
Элис повторила то, что сказала дежурной.
— Зачем вам эти сведения? — спросил врач. — У вас профессиональный интерес?
— Не совсем.
— В таком случае я очень занят.
— Всего лишь уточнение. Эта девушка собирается ненадолго остановиться у меня, и я слегка беспокоюсь о ее состоянии.
— Тогда подыщите ей другое жилье. Все, что касается пациента, конфиденциально, не обсуждается с посторонними.
— Мне не нужны личные подробности, — настаивала Элис. — Мне просто нужно знать, была ли Вирджиния Эшли вашей пациенткой и может ли понадобиться помощь специалиста…
— Послушайте, — оборвал ее врач, — в больнице работают десятки докторов. Имя, которое вы назвали, мне незнакомо. Должно быть, она лечилась у кого-то другого. Если вы подождете пару минут, я узнаю, кто занимался этим случаем, и вы сможете связаться с ними.
И он отключился. Элис опять пришлось ждать. Утекло куда больше времени, чем в первый раз, прежде чем на том конце снова подняли трубку. Элис услышала тот же мужской голос, но теперь он звучал глухо, словно на линии возникли помехи.
— Мисс Фаррелл?
— Да.
— В минувшее Рождество мисс Эшли была помещена в клинику Фулборн для краткосрочного лечения. Это все, что я могу вам сообщить.
— Я хотела бы поговорить с ее врачом, — сказала Элис.
— Сожалею, но это невозможно.
— Вы не назовете его имя?
— Боюсь, вы никак не сможете поговорить с доктором Прайсом, — ответил доктор Менезис. — Мой коллега на прошлой неделе скончался. Вчера его похоронили.
Один
Когда мы вошли в дом, Розмари там не было, и меня мгновенно охватила паника. Я вдруг поверил, что ее никогда не существовало, что я все придумал и она растаяла, словно снегурочка, превратилась в воду и воздух при первых лучах солнца. Миссис Браун куда-то ушла. Помню, как звал Розмари, метался по дому, и каждая комната швыряла мне в лицо гулкое эхо ее отсутствия, каждый вдох опустошал меня. Должно быть, я сильно простудился, голова лихорадочно пылала, но я этого не замечал. Меня заботило лишь исчезновение Розмари. Она пропала, а тот, кому я мог открыть свою тайну, единственный мой друг, смотрел на меня насмешливо и, похоже, ничему не верил.