— Да, — ответил Лутарг, протягивая старцу бутыль. — Чистой набрал, там источник есть. — Он неопределенно махнул рукой куда-то за спину. — Крутая, но целая вроде. Я далеко не поднимался. Факел бы нужен. Темно, ты не пройдешь, — продолжил делиться открытием мужчина. — Не получится, будет другой путь искать.
— Дорога быть должна, — поделился знаниями Сарин и сделал жадный глоток.
Они весь день экономили воду, так как запас был маленький, а чистых источников по пути не встречалось уже давно.
— Должна, — согласился Лутарг, поигрывая зажатой в зубах сухой веточкой. — Здесь не выйдет, тогда поищу.
— Тарген, ты уверен, что хочешь этого? — задал Сарин мучающий его вопрос. — Вдруг там будет совсем не то, что ты хочешь?
— А что я хочу, старик? Ты знаешь? Я нет.
Лутарг поймал блуждающий взгляд пожилого человека и приковал его к себе сияющей глубиной необычных глаз в данный момент требующих ответа.
Сейчас Сарин готов был испугаться. То ли нечто новое появилось во взгляде молодого человека, то ли сама обстановка и близость Шисгарского замка так влияли на старика, но от этой пронизывающей застывшей глубины, каковой являлись глаза Лутарга, по его телу прокатилась дрожь, а может быть это ночная прохлада и странная тишина подействовали.
— Нет, не знаю.
— Вот и не спрашивай, — Лутарг наконец моргнул и отвернулся, Сарин с облегчением выдохнул. — И не бойся, — добавил молодой человек, поднимаясь. — Я пройдусь.
— Обидел, — ругая себя, проворчал старик, не понимая, что вдруг на него нашло.
Конечно, Тарген заметил! С его-то способностями малейший испуг учует.
— Нет, — раздалось за его спиной. — Просто не бойся больше.
Это была долгая бессонная ночь, как для Лутарга, так и для старика, но если Сарин хотя бы пытался задремать, свернувшись клубочком у костра, то молодой человек даже не ложился, продолжая следить за огнем и всматриваться в темноту, словно ожидал чего-то.
Когда клубящаяся ночная мгла сменилась предрассветными сумерками Лутарг поджог один из смастеренных им факелов, с помощью хвойных поленьев, ненужных уже бинтов и древесной смолы. Надолго их не хватит, но мужчина надеялся, что большую часть пути они успеют преодолеть.
Он провел своего спутника крутой невидимой тропой и, остановившись у густой поросли молодого кустарника, раздвинул колючие ветви.
Сарин только и смог, что в очередной раз подивиться, как Тарген отыскивает подобные укромные уголки.
— Иди за мной, — гулко позвучал голос молодого человека, скрывшегося за естественной завесой. — Осторожно, пригнись.
Старец послушался и, низко склонив голову, шагнул сквозь зеленую преграду в каменный желоб.
Там было тихо. Все звуки — их дыхание и треск огня. Вереница неравномерных ступеней, устремляющаяся ввысь и теряющаяся в темноте, поглощающей неровный свет факела. Эхо шагов и запах вековой пыли, взметнувшейся из-под ног. Здесь много лет никто не проходил, если не читать вечернюю вылазку Лутарга.
— Жутковато, — слово произнесенное полушепотом, нескончаемо долго повторялось, преобразуясь и искажаясь, многократно отскакивая от стен. Сарин пожалел, что сказал.
— Незамеченным тут не подобраться, — усмехнулся молодой человек, наделав еще больше шума. — Но, мы же не скрываемся.
Это было похоже на вызов. Во всяком случае, Сарин воспринял бы именно так, относись это обращение к нему, но оно адресовалось другим, находящимся где-то наверху, в замке. А что те подумают, старик предпочел бы не узнать никогда, хотя и сомневался, что им настолько повезет. Волчонок лез на рожон.
Сейчас упруго шагая по каменной лестнице, Лутарг как никогда напоминал хищника, чье имя носил долгое время, вот только глаза его вспыхивали не зеленоватым светом, а голубым.
"И свечение это стало ярче", — отметил для себя старец.
И вообще в последние дни молодой человек преобразился. В его движениях появилась несвойственная ранее тягучесть, чрезмерная плавность, будто он сознательно растягивал действие. Сперва Сарин списывал это новшество на выздоровление — мол, рана сковывала, а потом понял, что и в Эргастении Тарген был резок и быстр, как бушующий поток, теперь же мужчина напоминал старику неспешно продвигающуюся к цели лозу, что методично обвивает ствол.
Подъем был долгим и трудным. Сарин совсем потерялся во времени и пространстве, не представляя, как долго они карабкаются в гору и на какой высоте находятся. Утро сейчас или день он определить не мог, но склонялся ко второму варианту. Лутарг уже давно запалил последний факел, но наверху еще не показалось даже намека на солнечный свет, и старец чувствовал себя погребенным заживо.
Вопреки опасениям Лутарга, что проход может оказаться непреодолимым, мужчины не встретили на своем пути ни одного крупного обвала, только несколько единичных осколков оторвавшихся от скалы и сиротливо лежащих на ступенях. В остальном потайной лаз был таким же, каким его соорудили и оставили для потомков творцы.
В том, что это тайный ход, старец не сомневался. В каждом тэланском городе был такой, ведущий из дворца вейнгара за пределы городских стен. Кому, как ни Сарину знать об этом, не раз поджидавшему Кэмарна у неприметного выхода, держа под уздцы Синарка, любимого скакуна своего друга и господина. А так как, прибывшие из-за моря тэланцы предпочитали занимать и восстанавливать уже имеющиеся на новой земле города, то и в Шисгарской цитадели обязательно должен был быть скрытый лаз, ведущий в центральные покои замка, и сейчас они пробирались по нему.
— Приготовься, сейчас погаснет, — предупредил своего спутника Лутарг, когда обмотка на деревянном остове почти выгорела. — Дальше в темноте.
Сарин испустил усталый вздох, подумав: "В темноте я вообще наверх не залезу", — но вслух этого не сказал, не хотел расстраивать молодого человека. Да и знал Лутарга, за тем не станет, может и на руки подхватить, чего старик допускать не собирался. Он все еще переживал о недавнем ранении своего товарища, хоть тот и настаивал на своем полном выздоровлении.
Но им все-таки повезло, факел, выпустив сноп искр, погас в тот момент, когда бесчисленная вереница ступеней закончилась, упершись в деревянную дверь.
Сарин чуть было не застонал от радости, увидев ее. Ноги уже не шли, а дыхание со свистом вырывалось из легких. Насколько бы годы путешествий не закалили его тело, многочасовой подъем по лестнице давал о себе знать.
Передав бесполезную уже деревяшку своему спутнику, Лутарг налег на дверь. Со второго раза она с громким скрежетом поддалась, и мужчины оказалась в ярко освещенных покоях. Как и предполагал Сарин, потайной ход вывел их в центральную башню Шисгарского замка.
Это была большая овальная комната, когда-то выдержанная в нежно-розовых тонах и, вероятно, принадлежащая хозяйке замка. Во всяком случае, запыленный балдахин над кроватью и выгоревший рисунок драпировки на стенах говорили об этом. Большой сундук для одежды, стоящий возле стены и покрытый узорчатой материей, также намекал на участие в оформлении покоев женской руки, а туалетный столик с искривленными ножками и треснутым зеркалом и вовсе кричал о своей принадлежности прекрасной даме.
Дверь, через которую мужчины попали в комнату, была завешана гобеленом с изображением девушки и молодого человека, который нежно обнимал ее. Светловолосая головка доверчиво покоилась на мужском плече, а легкая улыбка на губах и сияющие глаза говорили о глубине чувств и переполняющем ее счастье. Во взгляде мужчины наоборот отражались печаль и тоска, с которыми он смотрел на свою возлюбленную, а руки, обхватившие тонкую талию, были напряжены, будто боялись упустить свое счастье. Судя по всему она находились в этой комнате, стояли на фоне одного их узких длинных оконцев, через которое за влюбленными подглядывал полный лунный диск.
Пока остолбеневший Сарин рассматривал искусно выполненную вышивку, Лутарг методично обходил покои по периметру, рассматривая каждую деталь. Здесь было чисто прибрано, вещи аккуратно разложены по местам, кровать идеально заправлена, но комната все же казалась нежилой, будто кто-то приходил следить за порядком, но никогда не задерживался надолго. Подойдя к туалетному столику, мужчина повертел в руках гребень, украшенный драгоценными камнями, заглянул в несколько выдвижных ящичков, а затем увидел в зеркале отражение своего спутника. Сарин был мертвенно бледен, а губы его предательски подрагивали. Лутарг сделал глубокий вдох.
— Что с тобой? — остановившись рядом с пожилым человеком, осведомился Лутарг.
Сарин кинул беглый взгляд на своего спутника и вновь вернулся к полотну. Его рот открывался и закрывался, словно старец хотел что-то сказать, но не находил слов, и заинтригованный Лутарг перевел взгляд на гобелен.
Глава 10
Спрятавшись от всех в теплице, Лураса бессмысленно смотрела на единственный пока распустившийся бутон белой розы, даже не замечая его изящной, хрупкой красоты. Она не боялась, что здесь ее потревожат. Еще было слишком рано для того, чтобы дворцовый садовник направил своих помощников в оранжерею, да и просто рано — замок вейнгара спал, ведь на предрассветном небе пока не успели погаснуть зажегшиеся на ночь звезды.
Ей же в эту ночь поспать не удалось, несмотря на все старания. Сон изгнали тревожные мысли, рожденные разговором с отцом и намертво вцепившиеся в девичье сердце.
Со дня собрания в покоях вейнгара Лураса беспрестанно прокручивала в памяти слова отца, воскрешала его расстроенный вид и молящий о прощении взгляд. Отчего-то она ощущала вину перед родителем, словно сама огорчила его чем-то, что теперь не дает ему обрести душевный покой.
Раса прекрасно понимала, что подобные мысли глупы и противоестественны, но ничего не могла с собой поделать, какая-то тяжесть непрерывно давила на девушку, заставляя постоянно слышать отцовское — "Прости".
Лураса много думала о предложении, сделанном карателями вейнгару Тэлы. Размышляла над тем, сколько горя приносит тэланцам ежегодный побор, сколько слез из-за него пролито, потеряно любимых и разбито сердец.
Ее сердце и душа тоже страдали от боли утраты, пусть не возлюбленного, но очень близкого и дорогого для нее человека. В позапрошлом году в месяц белого флага шисгарская семерка пришла за ее подругой — за Аинтой.
Аинита была дочерью Гарьи — кормилицы Лурасы. Девочки росли вместе и считали друг друга сестрами. Да и отношения между ними сложились самые что ни на есть доверительные, с единокровными сестрой и братом Лураса таковых не имела.
Возможно, разница в возрасте сказывалась или разные матери, но Милуани всегда была ближе с Матерном, чем с ней.
Когда за Аинитой пришли каратели, Раса спала в своих покоях и не видела шисгарцев. Но Гарья потом рассказывала, что девушка не испугалась, не заплакала, а только посмотрела на мать и попросила обнять за нее подругу и Виранга — дворцового конюшего, с которым собиралась той осенью связать свою жизнь.
От вновь нахлынувших воспоминаний на глазах у Лурасы выступили слезы. Рука неосознанно потянулась к груди, где на длинном кожаном шнурке покоился подарок названной сестры — солнечный амулет.
Аинита родилась жарким летним днем, и ее покровителем считался бог солнца — Гардэрн. Подруга преподнесла Лурасе этот подарок со словами: "Пусть мой бог освещает тебе путь, когда твоя богиня уходит на покой", — и с тех пор Раса привыкла считать, что в любое время суток находится под пристальным взором — сначала ночного диска Траисары, затем палящего Гардэрна, и никогда не остается одна.
Сейчас же, зажав в ладошке прохладный металл, Лураса чувствовала себя несказанно одинокой, несмотря на то, что луна не успела покинуть небосвод, а солнце уже подглядывало из-за горизонта, готовясь разбудить дремлющий еще люд. Одиночество поселилось в дочери вейнгара наряду с подступающим решением, что могло полностью изменить ее жизнь.
— Так и знала, что найду тебя здесь.
Тихий укоряющий голос кормилицы, заставил Лурасу вздрогнуть от неожиданности. Рука, выпустившая амулет, безвольно упала на колени, что не прошло незамеченным для Гарьи.
— Что происходит, деточка? Ты как тень в последние дни!
Гарья присела рядом с девушкой на скамью. Ее теплая рука легонько коснулась девичьей щеки, отирая одинокую слезинку.
— Плачешь?! Опять Ниту вспоминала? — предположила женщина, взглянув на округлый медальон с изображением лучистого солнца, лежащий поверх ткани платья.
Заметив взгляд Гарьи, Лураса поспешно спрятала амулет и, сцепив руки на коленях, чтобы скрыть неожиданную дрожь, ответила:
— И Ниту тоже.
— Раса, что между вами произошло? Луани слезы льет всю неделю, Матерн кидается на всех, ты — исчезаешь на глазах. Я волнуюсь, милая.
Лураса взглянула на женщину. На лице той отражалась искренняя забота и волнение за нее. Девушка и без слов знала об этом. После ухода Аиниты, Гарья все, неистраченные доселе материнские чувства, перенесла на молочную дочь. Иногда ее чрезмерная опека душила Расу, но дочь вейнгара не жаловалась, готовая стерпеть от Гарьи и не такое, лишь бы та испытывала хоть подобие счастья, насколько это возможно для потерявшей ребенка матери.
— Я думала над… — только начав говорить, девушка запнулась, вспомнив, что отец не распространялся на тему шисгарского предложения, что поделился только со своими детьми. — Неважно это, Гарья. Все хорошо будет, не переживай.
Пытаясь успокоить кормилицу, сама Лураса не ощущала даже толики спокойствия. Осознание принятого решения, пришедшее после вопроса женщины, бередило душу, но девушка знала, что иначе поступить не сможет, что воспользуется, пусть минимальной, но все же возможностью уберечь свой народ от беды. Она, как дочь вейнгара, должна в первую очередь заботиться о других, и лишь потом о себе. Это правило Лураса позаимствовала у отца, отдающего всего себя тэланскому народу. На меньшее она не способна.
— Пойдем, мне надо привести себя в порядок.
Раса поднялась со скамьи и коснулась пальцами белоснежного бутона розы, только сейчас заметив нежный изгиб его лепестков с блестящими на них капельками росы. Он казался таким хрупким в своей трепетной красоте, таким изнеженным и деликатным, что непроизвольно забывалось об острых шипах, охраняющих это великолепие. Он притягивал взгляд, уговаривая завладеть, и жалил, поддавшихся на уговоры. Он был сильнее, чем казался на первый взгляд, и она тоже собиралась стать таковой — обманчиво безобидной.
Коснувшись пальчиком одного из скрытых взору шипов, чтобы напомнить себе об опасности, Лураса взяла кормилицу за руку и повела в свои покои. Как бы девушка не храбрилась, насколько бы правой себя не считала, одной оставаться ей вовсе не хотелось.
Когда младшая дочь вейнгара чуть раньше назначенного срока вошла в покои отца, Кэмарн стоял у окна и смотрел на бухту.
"Словно с места не сходил", — подумала Раса, припомнив, как несколько дней назад покидала эту комнату, оставив отца созерцать морские дали.
— Я рано, — извинилась она, приближаясь к стоящему спиной мужчине.
— Немного, но это не страшно. Иди сюда, — вейнгар протянул дочери руку, попутно окинув тоненькую фигурку ласковым взглядом, — что покажу.
Лураса послушно подошла и встала рядом, устремив взгляд на волнующуюся водную массу. Несмотря на погожий солнечный день, с каждым часом набирающий силу, Дивейское море сегодня решило проявить характер. Пенистые гребни сердитых волн с ожесточением накатывали на берег. Врезаясь в твердь, они орошали землю фонтаном брызг, от которых стремительно удирали мальчишки, шныряющие по берегу в поисках морских даров, и где-то возле самой землю брал начало едва заметный в ярких солнечных лучах многоцветный остов.
— Радуга, — ахнула девушка, прижимая руку к груди, где от радости затрепетало сердце.
Волшебный мост Гардэрна, по которому он восходит в покои Траисары, появившийся на небе, Лураса восприняла как символ поддержки и одобрения богов, подтверждения верности принятого ею решения. Робкая улыбка благодарности коснулась девичьих губ, а в мечущейся доселе душе, водворилось умиротворение.
Глубоко вздохнув, проводя тем самым невидимую черту между прошлым и будущим, Лураса обратилась к Кэмарну.
— Отец, — девушка коснулась мужской руки, покоящейся на подоконнике. — Я согласна выполнить требование шисгарцев, — сказала она, чуть дрожавшим голосом. — Я пойду с карателями, — уже более твердо добавила Лураса, как и подобает дочери вейнгара. — Выполню все, что они хотят.
От слов любимой дочери правителя Тэлы затрясло. Безудержная дрожь, посылаемая сошедшим с ума сердцем, прокатилась по телу, заставив мужчину содрогнуться и сжаться, как от боли.
Он не хотел этого! Не мог допустить! Только не его малышка!
Схватив девушку за руки, Кэмарн собирался отчитать Лурасу за бредовые идеи, но заглянув в широко распахнутые, светящиеся уверенностью и спокойствием глаза, подавился застрявшим в горле протестом.
Вейнгар знал это взгляд, изучил его от и до. Такой же был у матери Лурасы — Ильгерии, когда она собиралась, во что бы то ни стало, получить желаемое, и никакие уговоры или угрозы не могли переубедить ее и сбить с намеченного пути. Кэмарн давно подозревал, что тихая и спокойная с виду дочь, имела внутри несгибаемый стержень, унаследованный от матери вместе с ее красотой, умом и решимостью.
Осознав всю глубину убежденности Расы, Кэмарн на мгновенье зажмурился, пряча от дочери свою боль и гордость за нее. Его цветочек — хрупкий, едва распустившийся бутон, собиралась пожертвовать собой во благо других, что разрывало мужчину на части.