Как выяснилось в ходе следствия, диспетчер смоленского аэродрома рекомендовал пилоту самолета президента Польши сесть на другом аэродроме из-за сильного тумана, однако тот отказался. Судя по расшифрованным записям черных ящиков, пилот действовал под нажимом министра обороны, который, в свою очередь, выполнял приказ Корчиньского.
Однако эта интрига оказалась ерундой в сравнении с тем сценарием, который едва не привел к вооруженному конфликту России с Польшей. Дело в том, что несколько предприимчивых офицеров ФСБ решили нагреть руки на трагедии и сфабриковали видеофильм, на котором неизвестные сотрудники российских спецслужб задействовали возле посадочной полосы так называемые дым-машины, в результате чего естественный туман усилился, лишив польского пилота возможности сориентироваться при подлете к аэродрому.
Фиктивный ролик был несколько раз перепродан, пока не оказался в распоряжении родного брата Станислава Корчиньского Мирослава. Рассчитывая победить на внеочередных президентских выборах, тот затеял ожесточенную антироссийскую пропаганду. Пиком ее должно было стать обнародование злополучных видеоматериалов.
К своему стыду, Астафьев был вынужден признать, что не в силах ни переубедить, ни запугать Мирослава Корчиньского. Не было и возможности доказать подлог, поскольку время работало против России. Стоило скандалу вспыхнуть в Польше, как он немедленно охватил бы страны Евросоюза и вездесущие США. Учитывая принадлежность Варшавы к Североатлантическому военному альянсу, это грозило отнюдь не только дипломатическими осложнениями.
Вот когда Астафьеву пришло в голову воспользоваться недюжинными аналитическими способностями Глеба Грина. Сказать, что тот с успехом выполнил задание, – значит ничего не сказать. Внимательно просмотрев фальшивку, советник президента обнаружил в ней очевидные огрехи, а затем подсказал, как объяснить Корчиньскому, что положение пойманного за руку шулера окажется весьма незавидным. Польский кандидат в президенты проиграл по всем статьям, сошел с большой политической арены и больше не отваживался на прямую конфронтацию с Россией.
Несколько месяцев спустя человек, сумевший так ненавязчиво помочь президенту переиграть жаждавшую российской крови часть польской политической элиты, был приглашен в резиденцию «Бочаров Ручей» для очередной встречи с Анатолием Астафьевым.
Лететь ему довелось в президентском самолете, на так называемом борту номер один, хотя там ему Астафьев личного внимания не уделил, поскольку готовился к переговорам с президентом Южной Осетии. Предоставленный самому себе, Грин долго бродил по пустынному гостевому салону, выдержанному в белых, голубовато-зеленых, шоколадно-коричневых и золотых тонах. Душевые, туалеты, мебель, посуда, мелкие предметы обстановки, украшения – все было белоснежным, изумрудным, коричневым или золотистым. Исключение составляла лишь двухместная спальная комната с уютными розовыми покрывалами в цветочек, куда нечаянно сунулся Грин в поисках прохладительных напитков.
На верещание сработавшей сигнализации явились двое ребят из охраны президента, попытались заломить нарушителю порядка руки и вытолкать его взашей. Несмотря на недюжинную силу, бойцовские навыки и служебное рвение, сделать им этого не удалось. Не оказывая видимого сопротивления и легко выскальзывая из захватов, Грин покинул спальню самостоятельно, причем один из охранников умудрился повредить себе средний палец на правой руке, а второй больно ушибся переносицей, внезапно поскользнувшись буквально на ровном месте.
Вызванный на место происшествия начальник поста молниеносно оценил ситуацию, уставился на пожимающего плечами Грина и коротко спросил:
– Где тебя натаскивали?
– Натаскивают собак, – был ответ, – а я хоть и друг человека, но двуногий.
Сообразив, о каком человеке идет речь, незадачливые охранники присмирели и перестали бормотать угрозы.
– Комик? – поинтересовался их шеф.
– Трагик, – отрезал Грин.
– Из Главного разведывательного?
– Институт международных отношений.
– А практику небось в странах ближнего и дальнего зарубежья проходил?
– Куда по распределению направили, там и проходил, – парировал Грин.
Начальник поста понимающе хмыкнул. Он и сам был малый не промах, а таких, как этот небритый пижон в костюмчике, достаточно повидал в тех краях, где чаще стреляли, чем болтали языком. Он признал в Грине человека своей породы, обученного с одинаковым успехом как убивать, так и выживать. Для этого не обязательно было обладать волевой челюстью, накачанными мускулами и пистолетом в наплечной кобуре. Люди, подобные Грину, не выделялись в толпе, появлялись в нужном месте внезапно и незаметно, а потом так же неожиданно исчезали, оставляя за собой трупы, взорванные автомобили и выпотрошенные сейфы. Один такой специалист стоил роты спецназовцев ГРУ, а иногда и батальона, в зависимости от обстоятельств. В придачу к физическим данным, диверсионным навыкам, железным нервам и искусству перевоплощения они имели еще один бесценный дар: холодную, трезвую, светлую голову.
– Ты по самолету больше не шастай, – предупредил начальник поста не грозно, а скорее по-дружески. – У меня приказ.
– Понял, – кивнул Грин с самым серьезным видом. – Больше не повторится, подполковник.
– Отк...? – машинально взглянув на свое плечо, на котором не было ничего напоминающего погоны, начальник поста откашлялся, прежде чем задать вопрос внятно. – Откуда тебе известно мое звание?
– Для майора слишком матер, для полноценного полковника молод, – пояснил Грин. – Иногда, конечно, я ошибаюсь, но в данном случае, как видите, попал в точку.
– Слушай, а мы никогда не встречались раньше?
– Извините, не припомню.
Оборвав таким образом беседу с самым холодным и неприступным выражением лица, на которое он был способен, Грин возвратился на свое место и уставился в окно, по старинке именуемое иллюминатором.
Он избегал заводить ненужные знакомства и терпеть не мог вынужденное общение. Стоило подполковнику взять чересчур панибратский тон, как Грин отгородился от него непроницаемой стеной отчуждения. Он не нуждался в так называемых дружеских отношениях с кем бы то ни было. Порой некоторые люди бывали ему полезны, но в большинстве случаев Грин запросто обходился без них.
Его не огорчило и не напрягло то, что Анатолий Астафьев так и не уделил ему времени до самого конца полета. По пути из аэропорта в резиденцию Грин ехал в президентском лимузине, где услышал рассказ о ЧП в Арктике, увидел фотографии с места событий и получил задание, поставившее его в тупик.
Ехали они на «шестисотом» «Мерседес Пуллман Гард», изготовленном по спецзаказу, ехали быстро, точнее, мчались, несмотря на солидный вес автомобиля. Бронированные стекла были рассчитаны на то, чтобы отразить выстрел из гранатомета. Толщина корпуса и двенадцатисантиметровой титановой крыши позволяла выдержать тяжесть танка.
Сидя в салоне с телевизором, холодильником и спецсвязью, Грин внимательно просматривал снимки и злился на музыку, игравшую приглушенно, но все же не настолько тихо, чтобы не мешать сосредоточиться. «Ды-ы-ым над водо-о-ою», – заунывно тянул по-английски вокалист, пока Астафьев лаконично и зло комментировал фотографии. Как обычно, он сидел сзади, предпочитая не автомобиль водить, а гонять на квадроцикле, джете и снегоходе. Его вопросы, прозвучавшие после просмотра фото, доносились до ушей Грина словно издалека. И они накладывались на свои собственные, встречные вопросы. «Каким образом возможно вычислить убийц полярников, находясь в Сочи? Почему для этого не задействованы все спецслужбы России? Чем может быть полезен тут он, Грин, давно отлученный от разведки?»
Не пожелав давать какие-либо разъяснения, Астафьев попросил подождать его до вечера, предложил чувствовать себя в «Бочаровом Ручье» как дома и вежливо выставил из «Мерседеса».
Причина такой торопливости выяснилась очень скоро. Едва Анатолий Дмитриевич успел умыться, переодеться и попить чаю с дороги, как в резиденции объявилась малочисленная, но достаточно шумная югоосетинская делегация.
Прибывшие выглядели слегка обалдевшими после автопробега из Цхинвала в Сочи. Окинув взглядом их запыленные машины, Грин подумал, что осетины могли бы не экономить на самолетах, учитывая те миллиарды рублей, которые им постоянно выделяет Россия с августа 2008 года. Неужели финансы и впрямь используются на восстановление городов и дорог, а не только на нужды госчиновников, как это происходит на территории всего бывшего СССР?
Понаблюдав за президентом Южной Осетии Эдуардом Котойды, Грин решил, что этот человек дорожит собственной головой куда больше, чем надетой на нее короной. Своего не упустит, но набивать карманы дармовыми российскими деньгами поостережется, дабы не лишиться покровительства и защиты Кремля.
Понаблюдав за президентом Южной Осетии Эдуардом Котойды, Грин решил, что этот человек дорожит собственной головой куда больше, чем надетой на нее короной. Своего не упустит, но набивать карманы дармовыми российскими деньгами поостережется, дабы не лишиться покровительства и защиты Кремля.
Словно в подтверждение этой догадки Котойды улыбнулся вышедшему на крыльцо Астафьеву и сделался похожим на приблудного пса, однажды обласканного хозяином и готового служить ему верой и правдой до конца своих дней. Первое, что он сказал после обмена приветствиями, это:
– Анатолий Дмитриевич, благодарю вас за все, что вы делаете для признания моей страны мировым сообществом. Хочу также выразить благодарность от лица своих земляков за мир и стабильность, воцарившиеся в Южной Осетии.
– Мир и стабильность наступают там, – усмехнулся Астафьев, – где возводятся военные базы.
– Российские, – подхватил Котойды, приплясывая на месте от избытка чувств. – Благодаря вам мой народ уже два с половиной года живет мирной жизнью.
Астафьев заговорил что-то про неизменность взятого политического курса, прихватил гостя под локоть и повел его к входу в административное здание, где телохранители вежливо, но решительно оттесняли журналистов. Грин внутрь и не рвался. Развернувшись на каблуках, он направился в сторону шумящего моря.
Чтобы попасть на пляж, пришлось миновать двойную линию охраны, а потом еще и патруль, курсировавший вдоль береговой линии.
Оставшись, наконец, один, Грин с наслаждением втянул в себя свежий морской воздух, насыщенный влагой, солью и йодом. Грязно-серые, в белых прожилках волны раз за разом бросались на пляж, заливая его кипящей пеной. Когда вода откатывалась обратно, слышался хруст и скрежет гальки, а потом раздавался новый грохочущий взрыв, и очередной вал обрушивался на берег, заглушая все прочие звуки.
Время от времени до ушей Грина доносились истошные крики чаек, носившихся в бесцветном воздухе то ли по собственной воле, то ли подхваченные тугим ветром. Одна завопила прямо над головой Грина, и он невольно поежился, а когда оглянулся, то увидел, как, взмахивая крыльями, чайка садится на большой мокрый валун возле пирса. Резким, почти механическим движением она вскинула голову, словно намереваясь осмотреться по сторонам, а потом неожиданно ударила клювом мелькнувшую в волнах рыбину. Отчаянно трепыхаясь, та разинула рот, и Грину почудилось, что он видит ее скользкие, трепещущие внутренности.
В желтом клюве чайки мелькнул и исчез лоскут мяса, похожий на резину. По неизвестной причине эта картина воскресила в памяти Глеба фотографии, увиденные в президентском автомобиле. На них были изображены трупы пятнадцати российских полярников, погибших от мороза и выстрелов в упор на заснеженной льдине, дрейфующей по Северному Ледовитому океану. Некоторые тела были повреждены дикими животными. Грин не слишком хорошо разбирался в арктической фауне, но предполагал, что клыки и когти принадлежали белым медведям, а не песцам или морским котикам. Хотя, возможно, пиршество устроили крылатые хищники?
«Гм, интересно, обитают ли чайки на Северном полюсе? Если да, то какие? Размером с эту, черноморскую, или покрупнее?»
Наблюдающая за Грином чайка торжествующе закричала, открыв свою грязно-розовую глотку. Придавленная ее перепончатой лапой рыба вяло взмахнула хвостом. Отхватив от нее еще кусочек, чайка посмотрела на Грина. Ее глаза были непроницаемо-черными, стеклянными, безумными, и это подтверждало ужасную истину о том, что и люди смертны, что они умирают, их поедают, и от их земных тел ничего не остается, даже если они стриглись у лучших в мире парикмахеров, одевались у знаменитейших модельеров и пожимали руки сильным мира сего.
Это потрясающее открытие Глеб Грин сделал уже давно, еще в детстве, когда его звали совсем иначе. Тогда он впервые задумался о себе, о жизни, о смерти и о той черной бесконечной космической бездне, что простирается во все стороны, готовясь поглотить земной шар вместе с населяющими его существами.
Выругавшись, Грин запустил в чайку плоским камнем, но не попал, и она осталась сидеть на месте, время от времени терзая все еще подрагивающую рыбину. Казалось, она издевается над ним, а может быть, предлагает разделить с ней восхитительную трапезу.
«Хочешь попробовать, человек? Мясо еще живое. Оно такое свежее, что так и просится в рот. Ну? Решайся, человек, прежде чем кто-нибудь отведает, какова на вкус твоя собственная плоть!»
Мощный желтый клюв опять вонзился в добычу и потянул ее на себя. Тушка сделалась безжизненной и вялой. Чайка запрокинула голову к облачному ноябрьскому небу, и ее гортань мелко задрожала. Грину снова показалось, что она рассматривает его бусинами своих глаз. Так бывает, когда смотришь на старинные портреты и вдруг обнаруживаешь, что нарисованные глаза устремлены прямо на тебя, сколько бы ты ни перемещался по комнате.
С неприятным холодком, обжегшим грудь изнутри, Грин понял, что птица действительно смотрит на него. Ее черные глаза наблюдали за ним. С таким выражением могла бы смотреть на него сама смерть. «Смотреть и задавать вопросы. Ваше подлинное имя? Нет, нас интересует ваше подлинное имя! Кто с вами работает? На кого работаете вы?»
И так далее, без конца, по кругу. Грин без труда мог воспроизвести фонограмму допроса задержанного русского разведчика, услышанную минувшим летом в вашингтонском Международном музее шпионажа. Грин побывал там в качестве одного из членов правительственной делегации, сопровождавшей Анатолия Астафьева. Его услуги в Вашингтоне не пригодились, а потому, предоставленный самому себе, он много гулял и однажды забрел в этот чертов музей, встал в очередь за билетами и услышал:
«Ваше подлинное имя?.. На кого вы работаете?..»
Люди, собравшиеся у кассы, перемигивались и перешучивались, а Грину было не до смеха. В своей жизни он слышал точно такие же вопросы в иной, менее непринужденной обстановке. Точнее, в очень даже принужденной. В комнате для допросов с классической зеркальной стеной, привинченным к полу стулом и руками, скованными наручниками за спиной. Некоторые допросы сопровождались пытками под руководством «злого дяди» из ЦРУ, а в конце обязательно появлялся «добрый дядя», заботливо вытиравший Грину кровавые сопли и суливший ему золотые горы. У этого типа была светлая улыбка и темные глаза. Глаза чайки, терзающей еще живую рыбину. У них у всех были такие глаза. Поднимаясь в музей, Грин ощущал их кожей, спиной, затылком.
Большой Брат следит за тобой!
Над дверями лифта висела, покачиваясь на стропах и цепях, уменьшенная копия памятника Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому с Лубянской площади. Американцы понятия не имели, за что повешен и кто такой этот человек с бородкой-эспаньолкой, в фуражке и длинной шинели. Они бодро шагали по залам, украшенным эмблемами спецслужб всего мира, хохотали, когда динамики предупреждали, что за посетителями ведется слежка, дружно записывались в музейную «Школу шпионов», чтобы, усевшись перед одним из многочисленных мониторов, пройти курс по ведению аэрофотосъемки, накладыванию грима, установке подслушивающих устройств.
Грину казалось, что он находится в детском садике, необычайно рослые и упитанные питомцы которого резвятся вовсю. Они не знали, что такое настоящая разведка и контрразведка. Экспонаты музея представлялись им какими-то забавными игрушками. Им нравилось фотографироваться на фоне копии болгарского отравленного зонтика, пистолета в футляре из губной помады по прозвищу «Поцелуй смерти», проволочных удавок, таящихся в наручных часах, каблуков-стилетов, перчаток с острыми как бритва когтями. В их головах не укладывалось, что все это существовало в действительности и убивало так же надежно и бесповоротно, как чайка убивала рыбину на глазах у оцепеневшего Глеба Грина.
Кусок сырого мяса свешивался из ее клюва, сложенного в подобие издевательской ухмылки. Может быть, она прилетела прямиком из Арктики и знала, какова на вкус человечина?
Грин чертыхнулся и, сунув руки в карманы, пошел прочь, то и дело отпрыгивая от слюнявых языков волн, норовящих лизнуть его туфли. Ему стоило немалых трудов избавиться от мыслей о чайке, о смерти и о бренности жизни. Когда это получилось, он присел на парапет, привычно пожалел о том, что бросил курить, и задумался.
Задача перед ним стояла не то чтобы сложная, а невероятно трудная. Астафьев желал знать, из какой страны прибыли убийцы российских полярников, но при этом Грин не обладал достаточной информацией, на основании которой должен был дать ответ президенту.
– Честно говоря, я не доверяю теории, оторванной от практики, – признался он, прежде чем покинуть президентский лимузин.
– Практика тоже будет, – пообещал Астафьев с каменным лицом. – Ступайте, Глеб Георгиевич. Вечером я вас вызову. Хотелось бы, чтобы к этому времени вы были готовы удовлетворить мое любопытство.