Позади дома, на маленьком пустыре за сараями отец и бригада приглашенных мастеров построили множество интересных приспособлений. Были здесь составленные из разных частей манекены — если их бить, они двигаются, словно уклоняясь от ударов, и наносят удары в ответ. В разных позах стояли соломенные чучела, одетые в доспехи. На сложных подвесах раскачивались мешочки с песком. Гудели под ветром разрисованные кожаные диафрагмы, натянутые на прямоугольных рамах, скрежетали взведенные пружины, скрипели, вращаясь, деревянные лопасти со вздувшимися парусиновыми пузырями.
А еще на пустыре стояла настоящая крепость, только маленькая — самая высокая башня вровень с покатой крышей дровяного сарая.
Много времени потратил отец на застройку пустыря. Много времени проводили здесь малыши.
В битве за город Эшбот погибли земляки Лэдоша Белокожего — все двенадцать человек. В бой их гнал только страх перед благородным эром, перед грозными десятниками и суровыми сотниками — а Лэдош знал, что это неправильно. В бой нужно идти по зову сердца, по своему желанию и порыву души.
Так перед битвой сказал Лэдошу старый десятник Кенран, воин опытный, с обветренным лицом, в равной степени иссеченным и шрамами, и морщинами.
— Искренность — вот человеческая сила, которая подчиняет себе все, — так сказал Кенран, глядя в синее небо, и Лэдош Белокожий, посмотрев туда же и поразмыслив, согласился со старым рубакой…
В битве за город Эшбот погибло много рекрутов. Благородный эр Покатом хотел остановить конную лаву врага, и знал, что лучшим средством для этого будет вязкая толпа солдат-недоучек с вилами, рогатинами и баграми.
Лэдош Белокожий дрался топором на длинной рукояти. Дрался яростно, рьяно, увлеченно, забыв о страхе, не думая о смерти…
— Страх убивает в человеке искренность, — так сказал, глядя на легкие облака, старый десятник Кенран за пять минут до того, как тяжелые всадники противника ворвались в толпу и стали ее месить. — Думающий о смерти призывает ее к себе…
В тот миг Лэдош Белокожий понял, что у него теперь есть наставник.
Каждый день после занятий близнецы приходили в беседку под липой, садились на широкую скамью лицом к закату и внимательно слушали речи отца. Не всегда братья понимали, о чем тот говорит, но они старались запомнить его слова, чтобы разгадать их смысл позже — через год, через два, а может через десять лет, или вовсе к концу жизни.
Отец учил их распознавать добро и зло, видеть хорошее в плохом и замечать плохое в хорошем. Он излагал правила бытия и правила смерти, рассказывал о сути человеческих поступков и намерений, о людской слабости и силе, о понимании, о снисхождении, о прощении, о терпении, о жизненной мудрости и о мудрости жизни.
Отец говорил долго — и иногда это было почти так же интересно и увлекательно, как бой на деревянных мечах, как штурм игрушечной крепости, урок кулачного боя, конструирование переносной баллисты или стрельба из лука по движущемуся соломенному чучелу с кочаном капусты вместо головы.
— Помогите слабому, и сделайте его чуть сильней, — так наставлял отец. — А сильному докажите, что он слаб, и что ему однажды тоже может потребоваться помощь.
На Оленьих Полях, на узкой дороге, ведущей к Храмовым Скалам, Лэдош Белокожий спас жизнь своему господину, благородному эру Покатому.
В тот день их небольшой отряд, устремившийся в погоню за разбитой дружиной эра Дартомила, далеко оторвался от основных сил — уж очень велик был соблазн уничтожить одного из главных врагов. Преследователи не подозревали, что впереди, за лысым холмом в небольшой ложбинке прячется еще один отряд противника, предусмотрительно оставленный эром Дартомилом именно для того, чтобы прикрыть отступление.
Силы были примерно равны; завязавшийся бой мог окончится поражением для любой стороны. И случилось так, что враг вплотную приблизился к победе, — эр Покатом, потерявший всех телохранителей, оттесненный от соратников, оказался в кольце врагов. Лишь один человек остался рядом с ним — Лэдош Белокожий, десятник из простолюдинов. Он был вооружен дешевым мечом из обычного железа, за спиной у него был закреплен плотницкий топор, а на поясе болтался тесак в деревянных ножнах. Короткий кожаный жилет, обшитый металлическими кольцами и пластинками, вряд ли бы спас его от ударов длинных копий и кривых кавалерийских сабель. Но ни копья, ни сабли, ни мечи и ни палицы так и не коснулись стремительного Лэдоша.
Трех врагов сразил он мечом, прежде чем лопнуло сшибшееся со сталью железо.
Двух врагов оглушил он обухом топора, двум подрубил ноги, четырем раскроил черепа.
И стремительной черной птицей взмыл в воздух истертый тесак в миг, когда тяжелый молот-клевец готовился обрушиться на блистающий шлем зазевавшегося эра Покатома…
Уже на следующий день Лэдош Белокожий получил приглашение войти в дружину благородного эра.
Когда братьям исполнилось четырнадцать лет, отец подарил им новые мечи.
— Это не простое оружие, — торжественно сказал отец, стоя перед столом, на котором лежали два свертка бархата, перевязанные золотой тесьмой. — Над этими мечами работали три величайших мастера; их клейма стоят на клинках, рукоятях и ножнах. Эти мечи — близнецы. В каждом из них есть сталь моего старого клинка… — с этими словами отец развернул свертки: сперва левый, с литерой «Т», вышитой золотом, потом правый, с литерой «Э».
— Это твое оружие, Толд, — сказал отец и поднял бесценный меч словно младенца из бархатных пеленок. — Я назвал его Непобедимым.
Толд с поклоном принял свое новое оружие из рук отца.
— А это твое оружие Эшт. Имя этого меча — Добро Несущий.
Эшт опустился на колено и поцеловал клинок — словно приложился к отцовской руке.
— Я знаю, сейчас они кажутся вам тяжелыми, — отец улыбнулся, — но пройдет время, вы привыкнете к их тяжести и перестанете её замечать. Берегите эти мечи, у них есть имена, а значит есть и души.
— Да, отец, — сказал Толд, на мгновение опередив брата.
Времени прошло мало, но во многих сражениях успел побывать Лэдош Белокожий, множество врагов он убил. И даже в самых страшных сечах ни клинок, ни копье, ни стрела противника не задевали его. За такое везение друзья дали Лэдошу новое прозвище — Счастливчик. Друзья считали, что Лэдоша берегут боги, но сам он знал, что причина его удачливости — в искренности.
Искренность — та сила, что может подчинить себе всё. Поступай так, как велит сердце, — и тогда мир встанет на твою сторону…
День ото дня росли умения Лэдоша. Неустанно постигал он новые знания, используя для этого все свободное время. Бою на мечах учил его сивобородый Джот, искусству обращения с копьем — Красный Фекс, стрельбе из лука — Охотник Ронал. Но не только воинские науки интересовали Лэдоша. За десять дней постиг он письменную грамоту и научился читать; часто беседовал он с монахом Элом, с Отом Стихослагателем, с Волшебником Зоем, а иногда и с самим благородным эром Покатомом. Не забывал Лэдош и мудрого десятника Кенрана, и других своих прежних товарищей и наставников. Внимательно слушал он речи бывалых людей, с замиранием сердца открывал драгоценные книги.
Ум его был подобен большому узкогорлому кувшину, опущенному в воду познания…
— Я передал вам многое из того, что знал сам. Почти всё, что был способен передать, — сказал однажды отец, сидя в тени липы и глядя на повзрослевших сыновей. — Но есть вещи, рассказывать о которых бессмысленно. Их нужно самому увидеть, почувствовать, пережить — и только так — на своем опыте — их можно постичь. Невозможно описать цвет тому, кто не различает цветов, и точно так же невозможно объяснить, что такое любовь, не испытавшему это чувство… — Отец вздохнул и замолчал. Над его головой шелестела листва, и бежали вытянувшиеся длинными косами розовые облака; за его спиной, превратив всю воду пруда то ли в красное вино, то ли в кровь, садилось огромное солнце.
— Последнее время я часто думаю о смерти — и значит, она уже в пути, она идет на мой зов, — тихо сказал отец. — Скоро я уйду во тьму, и наконец-то познаю то, что не открыто никому из живых, и что так сейчас меня мучит. Я завершаю свой путь, и делаю это со всей искренностью, что осталась в моей душе, в моем сердце. Какое-то время мы шли вместе, но дальше — скоро — вы пойдете одни. Только так вы сможете познать то, о чем я не смог вам рассказать…
В тот вечер Толд снова опередил Эшта, хоть он был и не рад этому — старший брат первым не смог сдержать слезы.
Сражение под городом Алдеган стало для Лэдоша-Счастливчика последним.
На огромном поле, заросшем ковылем и травой-горчанкой, сошлись две огромные армии. Тени пущенных стрел густым сумраком легли на землю. Удары лошадиных копыт размололи почву в мелкую пыль. С лязгом двинулись друг на друга шеренги закованных в броню воинов и сшиблись, грохоча, подобно грозовым тучам.
На огромном поле, заросшем ковылем и травой-горчанкой, сошлись две огромные армии. Тени пущенных стрел густым сумраком легли на землю. Удары лошадиных копыт размололи почву в мелкую пыль. С лязгом двинулись друг на друга шеренги закованных в броню воинов и сшиблись, грохоча, подобно грозовым тучам.
Лэдош с сотней товарищей стоял на вершине холма, с которого следили за ходом битвы эр Покатом и дюжина его полководцев. Ничто не предвещало опасности; сосредоточенный эр Покатом острием меча рисовал на песке расположение вражеских войск, полководцы отдавали команды верховым гонцам; тревожно рокотали сигнальные барабаны, массивные, будто валуны; истошно взрёвывали боевые горны, длинные, словно сказочные змеи Эль-Гиньи.
И никто не замечал, как по северному склону холма ползут ассиэны — воины-невидимки, люди-демоны, наемники южных земель. Каждый — в маске, скрывающей лицо; у каждого — легкий черный меч, пояс с метательными ножами и отравленными дротиками, тонкая удавка на запястье, стилет у бедра, железные когти на перчатках, ослепляющий порошок в карманах. Никто не умеет лучше прятаться — увидеть ассиэна можно лишь за миг до смерти. Никто не дерется так, как они — кувыркаясь и прыгая, чередуя оружие, а то и вовсе обходясь без него: кулак ассиэна подобен молоту, ладонь — словно наконечник копья, вытянутый палец — будто стальной шип.
Лэдош Счастливчик обернулся в тот миг, когда за его спиной бесшумно поднялась в рост темная фигура. Шипя прошил воздух смертоносный дротик, но Лэдош сумел отбить его клинком; метательный нож сверкнул на солнце, но ткнулся в нашитую на жилет пластину и упал, словно пчела, потерявшая жало.
С яростным ревом кинулся на страшного врага Лэдош, всю силу вложил в удар меча — но бесплотной тенью скользнул ассиэн в сторону, перевернувшись в воздухе, будто уличный акробат. Черным крылом заплясал в его руках узкий клинок, и Лэдош попятился, не зная, как подступиться к противнику…
Двадцать пять ассиэнов столкнулись с дружинной сотней, и почти сразу численность отрядов сравнялась…
Первого ассиэна Лэдош Счастливчик убил старым тесаком. Лишившись меча, упав на землю, видя над собой занесенный черный клинок, он успел откатиться в сторону, сгреб горсть пыли, швырнул ее в лицо, закрытое маской, выхватил тесак и отчаянно рванулся вперед.
Второго ассиэна Лэдош подстрелил из лука. Стрела пробила шею врагу, когда тот, разметав защитников, мчался к благородному эру.
Третий ассиэн перерубил тетиву лука и отсек Лэдошу два пальца на левой руке. Кровь брызгами летела во все стороны, когда два меча — черный и сверкающий белый — рубили друг друга, сыпля искрами. Кровь хлынула фонтаном, когда голова ассиэна покатилась в переломанный ковыль…
Тринадцать воинов и тринадцать человекодемонов сцепились намертво; схватка продолжалась недолго, но сражающимся казалось, что прошла уже вечность. Один за одним падали бойцы на залитую кровью землю, и время для них замирало навсегда. А когда вечность завершилась, в живых остался лишь один боец.
Он стоял на коленях перед убитым врагом и пытался выдернуть засевший в теле меч. Пальцы скользили по мокрой от крови рукояти; силы одной руки не хватало, но вторая рука — без двух пальцев — валялась в стороне.
Лэдош-Счастливчик, ставший Лэдошем Одноруким, тупо дергал меч и зыркал вокруг бешеными слепыми глазами. Он не понимал, что бой закончился; он не знал, что сражение под городом Алдеган уже выиграно.
Отец умер тихо, смерть нашла его осенней ночью, темной и дождливой. Прощаться с покойным пришло много людей, но их общее горе было ничтожным по сравнению с горем братьев.
Три дня лежал мертвец в доме, а потом его отнесли в склеп и положили рядом с женой, о которой при жизни он так редко рассказывал, и которую так часто вспоминал.
Три декады горели свечи у постели покойного, а потом погасли разом, и дым от горячих фитилей сплелся в призрачный силуэт, поднялся к потолку и растаял.
Три месяца потребовалось братьям, чтоб пережить смерть отца и смириться с потерей. Только теперь они поняли его слова о том, что существуют вещи, рассказывать о которых бессмысленно; вещи, представление о которых можно получить лишь увидев их, почувствовав, пережив…
— Мы пойдем дальше, — сказал Толд, задумчиво глядя в огонь очага и водя пальцем по клинку, лежащему на коленях. — Мы продолжим дело отца, как он того хотел. Мы станем лучше…
На улице был рассвет. Заиндевевшие окна теплились багрянцем — сейчас каждое из них казалось жерлом печи.
— Мы не сможем идти дальше, если останемся здесь, — сказал Эшт. — Отец хотел, чтобы мы помогали людям.
— Слишком рано, — покачал головой Толд. — Мы еще не готовы.
— Мы взяли все, что он мог нам дать, — настаивал младший брат. — Теперь нужно идти в мир, а не сидеть на одном месте.
— Здесь есть все необходимое, чтобы продолжать обучение. Мы пригласим учителей и наставников, у нас достаточно для этого денег.
— Учителя и наставники не дадут тебе больше, чем дал отец.
— Но он сам всё время у кого-то учился. Здесь!
— Если бы не мы, он вряд ли бы сидел дома.
— Сперва он осел здесь, а уж потом родились мы!
— Ты можешь меня переспорить, брат, но тебе не удастся меня переубедить.
— Я знаю твое упрямство, брат, и не надеюсь тебя переубедить, я лишь прошу — поверь мне! Ты же сам знаешь, сам чувствуешь, что мы еще многому можем научиться.
— На манекенах и игрушечном замке?! Может хватит сражаться тупыми мечами?! Не пора ли совместить учебу и благие дела? Не самое ли время продолжить ученичество в новых условиях?
— Такая учеба может стоить жизни. Что проку будет от тебя мертвого? Чему ты научишься тогда, и какие благие дела совершишь? Мы останемся и будем тренироваться!
— Мы уйдем!..
Их голоса бились о потолок, о широкую балку, на которой углем и мелом были нарисованы знаки-обереги. Братья размахивали руками, добавляя вескости своим аргументам, они хватались за головы, словно удивляясь тупости собеседника, фыркали, хмыкали, хлопали в ладоши, стучали пальцем по лбу, отдувались и вздымали очи горе.
Они поссорились, и три дня дулись друг на друга.
Потом Эшт покинул отеческое имение, а Толд возобновил свои тренировки.
Лэдош Счастливчик выжил. Лекарь Горк перетянул ему обрубок руки кожаным ремнем, срезал ошметки мяса, остановил кровь раскаленным железом, обмазал ожог дурно пахнущим снадобьем; волшебник Зой поводил руками над культей, бормоча заклинания, снял боль и успокоил сердце быстрыми холодными касаниями; знахарь Ень окурил Лэдоша едким дымом, влил ему в глотку целебный бульон, повесил на шею корень травы-многосила.
Две декады бился в горячке Лэдош Однорукий. Виделось ему, что бой с ассиэнами не кончился, чудилось, что они и мертвые поднимаются на ноги и ковыляют к благородному эру Покатому, стоящему на вершине холма. А на пути у них лишь он — Лэдош Белокожий, Лэдош-Счастливчик…
На двадцать второй день Лэдош Однорукий открыл глаза и увидел потолок, сплошь исписанный знаками-оберегами.
Мальчишка, дежуривший возле койки героя, испуганно встрепенулся и сорвался с места.
Оглушительно хлопнула дверь.
Пять лет пролетели, словно месяц. Каждый новый день Толда был похож на прежние дни. Неустанно тренировался старший брат, и ничто не могло отвлечь его от занятий. С усердием оттачивал он свое мастерство, увлеченно постигал новые знания.
Из собранных отцом книг узнал он многие тайны и теперь спешил в них разобраться. Издалека приходили к нему наставники, показывали свое искусство, за большие деньги открывали маленькие секреты. Наступало время, и Толд в учебном поединке побеждал своего учителя — значит, пора было искать нового мастера.
Искусство боя ногами, искусство опережающего удара, искусство закрытого дыхания, останавливающего крика, пронзающего взгляда — все это постиг Толд, и хоть умения его пока были несовершенны, он верил, что со временем разовьет их.
Но оставалось еще многое, о чем Толд лишь читал в книгах и древних свитках: тайные умения ассиэнов, бой с закрытыми глазами, учение о жизненной энергии и ее потоках, искусство каменной кожи…
А как много книг оставались еще непрочитанными!
Благородный эр Покатом опустился на одно колено перед кроватью, на которой лежал Лэдош Однорукий.
— Приветствую тебя, младший ир Лэдош, герой сражения при Алдегане.
Испуганный герой попытался подняться и вдруг обнаружил, что у него нет левой руки. Болезненный спазм сжал горло, и Лэдош захрипел.
— Не возражай! — дернул плечом эр Покатом. — Я не ошибся. Своей властью и волей я дарю тебе титул младшего ира. А так же сорок тетров плодородной земли, двадцать тетров леса, три деревни и две сотни душ крестьян.