Благообразный дядечка, важно выступивший в предбанник из незамеченной мною двери, пристально посмотрел на меня и молча проследовал мимо. Значит, это не он нужный мне директор. Я проводила дядечку невнимательным взглядом и отметила, что и он держит в руке зелененький, как песенный кузнечик, бумажный конверт.
— Осения, — понимающе кивнула особа.
Ага, значит, директор женского пола. Директриса, стало быть.
— Осенняя она там или зимняя, мне вообще-то без разницы, — бесцеремонно заявила я. — Куда прикажете пройти?
— Осения — это ее имя, — терпеливо пояснила юная особа, нажимая незаметную кнопочку на краю стола.
Уже через пару секунд одна из двух имеющихся в помещении дверей распахнулась, и в комнату в клубах ароматного дыма вплыла импозантная дама милой моему сердцу конфигурации: гренадерского роста и очень объемистая, точь-в-точь как моя любимая подруга Ирка. Дама была облачена в длиннополое темно-зеленое одеяние, густо затканное золотыми и серебряными нитями. Прическу ее я бы определила как нечто среднее между свободным гавайским стилем и церемониальным древнеегипетским: перевитые гирляндами искусственных цветов и золотистыми змейками смоляные кудри дамы были живописно разбросаны по плечам. Грудь щедро обнажена, шея в три ряда обмотана золотыми цепями, а в декольте уютно улегся агатовый скарабей, подозрительно похожий на настоящего навозного жука. Я присмотрелась: лапки жука не шевелились. Дохлый, наверное.
— Кто меня спрашивает? — глубоким контральто вопросила дама, и я сразу узнала этот голос!
— Галка! — воскликнула я. — Неужели это ты?!
— Ленка? — дама расплылась в улыбке и разом потеряла всю свою важность. — Ленка! А ты совсем не изменилась!
— Зато ты-то как изменилась! — подхватила я, увлекаемая хозяйкой в глубь ее кабинета. — Была рыжая и конопатая кустодиевская барышня, а теперь, глядите-ка: Клеопатра какая-то, вся из себя загадочная, бледная и брюнетистая! То бишь, как там тебя теперь — Осения?
— Ты же понимаешь, это псевдоним. — Галка со вздохом опустилась в глубокое бархатное кресло. — Смоляные волосы — это парик, черные глаза — линзы, белая кожа — тональный крем.
— Ну хоть таракан-то настоящий? — я показала пальцем на черного жука в декольте.
— Еще чего! — Галка обиженно надула губы.
— Ладно, не обижайся! — весело сказала я. — Нет, в самом деле, кто бы мог подумать, что хозяйкой этого заведения окажешься ты! Ты, моя однокурсница, соседка по общаге, товарищ по команде КВН, Галка Воловяк!
Я растроганно улыбнулась, вспоминая прошлое. С этой толстой теткой в бытность ее пухлой барышней мы вместе ездили в колхоз на сбор урожая яблок и в кубанскую глухомань на фольклорную практику. Рядом с толстощекой мясистой Галкой я смотрелась изможденным узником Дахау, и сердобольные станичные тетки наперебой совали мне вкусные пироги с абрикосами, банки с густой деревенской сметаной, угощали медом и варениками с вишнями. Ничего вкуснее я с тех времен не едала!
— Слушай, как же ты докатилась до этого балагана? — Я неохотно вернулась в настоящее время. — Умная же девка была! Диплом защищала по психологизму Стендаля!
— И психологизм мне очень даже сгодился, — хмыкнула Галка. — В дело пошел! Или ты думаешь, мы тут людям голову морочим?
— Морочите, ясное дело! — Я вспомнила, зачем пришла, и посуровела. — Знаешь, Галка, вечер воспоминаний мы с тобой устроим позже, а сейчас я с тобой скандалить буду! Ты, подруга дней моих суровых, Давыдову Настасью Ивановну знаешь?
— Ну? Конечно, знаю я Настю, она программы с моими бабами на телевидении ведет. Старается — жуть! Я сама порой впечатляюсь! Так и побежала бы снимать с себя венец безбрачия или порчу отводить! А уж клиент к нам после каждого эфира просто косяком валит!
— Ага! — победно воскликнула я. — А теперь представь, что с этим клиентом будет, если вместо Настасьи Ивановны в эфир с твоими липовыми ведьмачихами сяду я? Как ты думаешь?
— Ты?! Нет, только не это! — В испуге Галка замахала пухлыми ручками, разбрызгивая блики от камней в перстнях, как дискотечный зеркальный шар. — Знаю я тебя, язву этакую! Ты мое бабье высмеешь, вышутишь, по стене размажешь и ногой разотрешь! А я, между нами говоря, этот свой хлебный бизнес больше года строила!
— Ломать — не строить, — согласно кивнула я, очень довольная тем, что мои слова произвели должный эффект. — Если ты не хочешь проблем — давай с тобой по-хорошему договоримся: я — да простят меня несчастные облапошенные вами граждане! — не буду лезть в твои дела, а за это ты поумеришь реформаторский пыл моей коллеги Настасьи Ивановны. А то науськали, понимаешь, Настьку так, что девка совсем ополоумела с вашими фэн-шуями! Теперь рядом с ней и нормальным людям жизни нет!
— По рукам! — Галка поспешно хлопнула меня по ладони.
— Отлично! — Я выкарабкалась из бесформенно-мягкого кресла, нашла в набитой хламом сумке слегка помятую визитку и положила ее на стол перед старой приятельницей. — Если захочешь пообщаться — звони, здесь указаны все мои телефоны, и служебные, и домашний, и сотовый, и даже электронная почта! А я побежала, у меня работа.
— Стой! — Галкин окрик остановил меня у двери.
Я обернулась. Мадам Осения мощно вздохнула. Благоуханный сизый туман расслоился и поплыл клочьями.
— Похоже, это паникадило у тебя работает, не выключаясь? — невольно поинтересовалась я, кивнув в сторону источника дыма.
— А что? Заодно комаров отпугивает!
— Людей, наверное, тоже! — Я снова взялась за дверную ручку.
— Вот всегда ты так! Одна нога здесь, другая там! Бегом и прыжками! — посетовала хозяйка апартаментов.
— А что? — повторила я.
— Что-что! Конверт возьми, — Галка выхватила из стопки на краю стола зеленый бумажный конверт, протянула мне. — Когда будешь от меня выходить — держи его в руках.
— Это еще зачем?
Она вздохнула:
— Для конспирации! Мы же договорились, что ты не будешь ломать мне бизнес? У меня все клиенты получают такие фирменные конверты с рекомендациями. Так что сделай лицо попроще, возьми конверт и не распугивай мне народ!
— Ладно! Чего не сделаешь для старых друзей!
Я по возможности скопировала ошалелое выражение лица, замеченное у достопамятной дамы в шляпе, и вывалилась из Галкиного кабинета в предбанник, держа зеленый конверт в вытянутых руках перед грудью, как пропуск. Кого-то смело с моего пути, кто-то ахнул вслед.
Торжественно спустившись с мраморного крыльца, я шмыгнула за угол, плюнула, затолкала конверт поглубже в сумку, вернула лицу обычное выражение и заторопилась к трамваю: на работу я уже опаздывала.
— Леночка! Родненькая! Спасай! — Главный редактор Дмитрий Палыч кинулся мне навстречу из угла, где, судя по состоянию его шевелюры, вдумчиво рвал на себе волосы.
Я с удовольствием отметила, что большой холодильник, занимавший этот угол всего час назад, благополучно мигрировал в место своей постоянной дислокации, и проворно отступила с пути несущегося на всех парах главного редактора. Теперь между нами был стол, и коллега рухнул на него, простирая ко мне дрожащие руки.
— Что, опять Апокалипсис? — хладнокровно поинтересовалась я, внимательно оглядываясь по сторонам.
Макс и Стас, спасибо им, постарались на совесть, теперь в кабинете снова можно было жить и работать. Никаких признаков ночных фэншуйских козней не осталось.
— Не то слово! — воскликнул Дмитрий Палыч, поправляя перекособочившиеся очки. — Наши охламоны вернулись со съемки — и что ты думаешь? Выступление губернатора записали без звука!
— А картинка есть? — спокойно спросила я, снимая телефонную трубку. — Да? Тогда все поправимо. Алло? Это редакция «Живем!»? Конопкина дайте, пожалуйста.
Дмитрий Палыч — сплошная экспрессия! — рухнул в кресло, молитвенно сложив руки. Я успокаивающе кивнула ему.
Наш главный редактор — симпатичнейший человек с одним-единственным недостатком: он ни черта не смыслит в том, как делается телевидение. Раньше он был директором консервного заводика и до сих пор иногда заговаривается, заявляя что-нибудь вроде: «Этот вопрос будет решать руководство заводоуправления!» Зато Дмитрий Палыч является держателем весомого пакета акций телекомпании, а потому — и членом совета директоров, на котором беззаветно отстаивает интересы трудового коллектива. Если, конечно, кто-нибудь вовремя доведет до его сведения, в чем эти самые интересы заключаются.
— Генка, солнце мое, привет, — промурлыкала я в трубку. — Скажи, кто-нибудь из ваших акул пера был сегодня утром на пресс-конференции губернатора? Ты сам и был? Ласточка моя! Выступление на диктофон записал? Умничка! Как расшифруешь, тащи кассету к нам, меняю ее на… — я вопросительно посемафорила бровями Дмитрию Палычу.
— На полцарства! — пустил слезу растроганный начальник.
— На полцарства! — пустил слезу растроганный начальник.
— На бутылку коньяку из запасов руководства, — перевела я услышанное.
И положила трубку, не дожидаясь, пока Генка, по своему обыкновению, попросит у меня денег взаймы. Впрочем, он это всегда успеет сделать.
— Есть еще какие-нибудь неразрешенные проблемы? — спросила я Дмитрия Палыча. — Если нет, я схожу за мороженым и буду пить кофе, дома позавтракать не успела.
Откровенно говоря, дома я даже и не ночевала. Не подумайте чего плохого, просто ночлег мне предоставила Ирка: с вечера им с Моржиком нужно было помочь собрать вещи перед отъездом на курорт. Дом у моей подруги большой, комнат в нем много, одних кладовок три штуки, так что даже просто разыскать все нужное барахло и стащить его в одну кучу — процесс затяжной. А пока мы уложили чемоданы, пока утрамбовали самый большой из них, закрывшийся только после того, как Ирка с размаху обрушила на него весь центнер своего живого веса — полночи и прошло. Возвращаться мне домой на другой конец города не было ни времени, ни желания, ни смысла. И вообще, я пообещала подруге, что покараулю особняк в ее отсутствие, тем более кому-то нужно приглядывать за собакой — кстати говоря, моей собственной, но проживающей у Ирки. Пожалуй, заеду после работы домой, соберу вещи, прихвачу кота и переберусь на пару недель в Иркины хоромы. Кстати, не забыть бы забрать со стоянки у вокзала Иркину машину…
Я задумалась и пропустила мимо ушей часть эмоционального монолога начальника.
— Полная катастрофа! — виртуозно взлохматив обрамляющие плешь лохмочки, закончил Дмитрий Палыч.
— Ага, — я мобилизовалась. — К чему паниковать? Нормальный аврал! Подумаешь, двух сюжетов не хватает! До вечернего выпуска новостей еще шесть часов, что-нибудь сообразим. Одну группу можно послать на вокзал, пусть подготовят материал о том, как хорошо наши доблестные железнодорожники справляются с наплывом пассажиров…
— А они справляются? — робко удивился Дмитрий Палыч.
— Если не справляются, будет материал о том, как они позорно пасуют перед трудностями, — я философски пожала плечами. — Так, ну а вторую съемочную группу…
— Нету, — шепотом сказал начальник.
— Чего нету?
— Второй группы нет!
— Это как? — Я посмотрела на шефа с подозрением.
Телекомпания у нас небольшая, собственных программ мы производим совсем немного, в основном транслируем на край популярный столичный канал. Журналистов в штате компании четверо, операторов трое. А съемочная группа — это журналист плюс оператор, так что темнит что-то начальство, цифры не сходятся…
— Любовь Андреевна сегодня дома осталась, у нее внук заболел, Настя с утра унеслась готовить программу с очередным экстрасенсом. Считай, из журналистов у нас только Наташа и ты, — последовательно загибал пальцы шеф. — А с операторами и вовсе беда: Андрей на больничном, Петя в отпуске, а Женьку вчера на курсы отправили.
— Женьку? — возмутилась я, бессовестно лишенная своего оператора. — На какие такие курсы?!
— На бесплатные, — потупился Дмитрий Палыч.
— Понятно, — проворчала я.
Наш директор Алексей Петрович хозяйствует в высшей степени экономно, выбить из него финансирование какого-либо нового проекта — дело почти невозможное. Зато уж если мимо проплывает какая-никакая халява, Алексей Петрович зубами зря не щелкает. В этом отношении он у нас — настоящая акула капитализма.
— Зато у нас есть практикант, — робко предложил главный редактор. — Оператор-стажер, только сегодня пришел.
Я мрачно молчала.
— Все равно ведь нужно будет проверить, как он снимает, — просительно сказал шеф.
— Ладно, — смилостивилась я. — Давайте своего стажера. Пусть собирает манатки и спускается к машине. Я быстренько глотну кофе, и мы поедем на поиски новостей.
Повеселевший Дмитрий Палыч вспорхнул с места и полетел к выходу из редакторской, но в дверях неожиданно замялся.
— Что еще? — еле сдерживаясь, поинтересовалась я.
Шеф вздохнул.
— Машина…
— Что машина? — вскинулась я. — Тоже в отпуске? Или на курсах?!
— В ремонте, — прошептал Дмитрий Палыч, тихо исчезая в коридоре.
— Катастрофа! — потеряв с таким трудом сохраняемое спокойствие, завопила я и с огромным трудом подавила порыв прыгнуть в освободившийся угол и рвать там на себе волосы!
Ехать на съемку незнамо чего и неизвестно куда, да еще с оператором-стажером и на общественном транспорте — о нет, такой кары господней я не заслужила!
Развернувшись в вертящемся кресле, я уставилась на утешительный плакатик, именно на такой случай собственноручно повешенный мною на белой стене:
«Съешьте с утра живую жабу, и ничего худшего с вами уже не случится!»
А ведь я сегодня даже не позавтракала!
Чтобы сообразить себе чашечку кофе, пришлось старательно поскрести по сусекам. В процессе я обнаружила, что у нас закончился и сахар, и полезла в нижний ящик своего стола за цилиндрической баночкой с надписью «Чай детский с ромашкой». В нее я конспиративно насыпаю сахар, чтобы всегда иметь под рукой НЗ сладкого песка.
Однако кто-то из моих смышленых коллег раскусил эту хитрость и в мое отсутствие бессовестно опустошил емкость. На дне банки сиротливо перекатывались два неровных кубика рафинада, очевидно положенных туда застенчивым воришкой в качестве компенсации — весьма слабой! А может, экспроприатор надеялся, что два кубика размножатся?
— Разве что делением, — грустно вздохнула я, соображая, где бы разжиться сахарком.
Двух малюсеньких кубиков на большую кружку мне совершенно недостаточно!
— Пойду в народ, — решила я.
Выпускающие видеомонтажеры прямого эфира сутками сидят в своей каморке с мониторами и вынужденно бодрствуют до глубокой ночи. Кофе у них — расходный материал, значит, и сахар найдется. Правда, выпросить его, возможно, будет непросто…
Прихватив дымящуюся кружку с несладким пойлом в надежде, что она придаст убедительность моей смиренной просьбе, я покинула кабинет и пошла по коридору. На ходу церемонно раскланивалась с коллегами, и очередной мой реверанс пришелся как раз против двери в студию. Опасаясь облить кого-нибудь кипятком, я предусмотрительно держала руку на отлете, и внезапно распахнувшаяся дверь одним махом выбила у меня чашку.
Посудина грохнулась на пол, и на светлом паркете разлилась коричневая лужа.
— Теперь нужно просить в комплекте и сахар, и кофе! — с укором сказала я режиссеру Славе, чье неожиданное появление стало причиной катаклизма. — А тебе придется сбегать за тряпкой и вытереть пол!
— Минут через пять, хорошо? — кротко, но на редкость зловещим тоном отозвался Славик, маниакально блестя очками. — Тут еще сейчас потекут реки крови! Так что я эту твою лужу осушу потом заодно с ними.
Мне стало интересно, что вызвало такой приступ кровожадности у обычно добродушного Славы. Я даже забыла поднять с пола свою кружку. Сунулась в студию и увидела у синей стены, на экране телевизора превращающейся в живую картинку, смущенную Наташу со школьной указкой в руках.
Я глянула на часы: все правильно, только что закончился выпуск метеопрогноза, единственной нашей программы в утреннем прямом эфире.
— Что случилось? — поинтересовалась я.
— Случилось то, что она хохотала! — обвиняюще вскричал Славик, выныривая из-за моего плеча. — Причем дважды! И оба раза — в самой середине основного рекламного текста!
— Этого не может быть, — примирительно заметила я. — Середина у чего бы то ни было всего одна, так что точно посреди рекламного текста она могла хохотать только один раз.
— А ты ее не защищай! — Славик протиснулся мимо меня в студию и забегал кругами вокруг камеры на штативе.
Оператор Алеша, методично сматывающий шнуры, посмотрел на возбужденного режиссера с неодобрением. Дождавшись, пока Слава в очередной раз пробежит мимо него, Алеша ловко подставил ему ножку.
Шестипудовый Слава ласточкой полетел в дальний угол, занятый студийной выгородкой программы «Будем здоровы!». С магнитной доски вперемежку с ненадежным крепежом посыпались бумажные полоски с названиями рубрик. Взбешенный Слава отмахивался от них, как от назойливых мух.
— Пациент скорее жив, чем мертв, — прокомментировал Алеша.
Режиссер снял с плеча листочек с надписью «Берегите нервы!» и возмущенно засопел, готовясь вновь взорваться.
Короткой паузой воспользовалась Наташа.
— Саша, верни суфлера, — поднеся к губам снятую было с лацкана радиопетличку, попросила она.
Видеоинженер в аппаратной за стеклом кивнул и потянулся к пульту.
— Посмотри, — Наташа привлекла мое внимание к монитору.
Я всмотрелась в череду бегущих буковок и засмеялась. Потом захохотала в голос.
— Два раза, — с нескрываемым удовлетворением констатировал Алеша и посмотрел на Славу.